а.
И миссис Карстерс, и Хьюберт утверждали, что слышали  только  звук  падения.
Они вызвали врачей и полицию, в доме шныряло много народа, и  никто  уже  не
был в состоянии определить, какие двери были заперты и было ли закрыто  окно
в буфетной. Очень, очень осторожно она рассказала о доносившемся снизу смехе
и о звуках поцелуев, а потом  о  черном  прямоугольнике  под  ногами,  и  ее
выслушали, но так, что она сочла за благо больше не упоминать об этом.
   Она могла бы вернуться к этому вопросу десять лет  спустя,  когда  миссис
Карстерс, охромевшая за эти годы и сделавшаяся неповоротливой, прибиралась в
буфетной и наткнулась на  старый  пылесос,  забытый  под  мраморным  столом.
Трубки у него не было, щетки - тем более, но  колесики  сохранились.  Именно
такой пылесос мог  притаиться  на  темной  лестнице,  ожидая,  что  на  него
наступят. Но тетушке  пылесос  не  показали,  и  миссис  Карстерс  не  стала
упоминать о своей находке. Да и зачем? Пылесос ни на что не  годился,  и  на
крышке у него была вмятина, как будто на него когда-то наступили. Целый день
он - похожий на небольшой чемоданчик - лежал возле  мусорного  бака,  ожидая
своей участи.
   Ну да, была Сюзи Карина. Кстати, а что с  ней  стало?  Она,  оказывается,
нашла очередное ничтожество по фамилии Смит или вроде того; у его отца  была
фирма по продаже автомобилей, причем  оборот  был  таков,  что  деньги  сами
делали деньги. А Смит-младший назывался продавцом. Она вышла за него  замуж,
и он ее искренне любил, о чем она, впрочем, не догадывалась до  того  самого
дня, когда он застрелил ее, а она-то  как  раз  намеревалась  заключить  еще
более выгодное соглашение. В общем, ни Хьюберт, ни его тетушка могли  о  ней
больше не думать. По правде говоря, они и до того нечасто о ней  вспоминали.
Гораздо больше они думали друг о друге. Смерть Сюзи попросту внесла ясность.
   Прикованная к постели тетушка окончательно поработила  племянника.  Он  -
или же его возлюбленная, что, в конечном счете, не меняет дела - совершил на
нее покушение, и она привязала его к себе деловыми отношениями,  банковскими
счетами, чувством вины, угрозой судебного преследования за  тяжкие  телесные
повреждения. И Хьюберт, робкий, бессловесный, беспомощный  Хьюберт  остался.
Единственная перемена в его  беспечальной  жизни  состояла  в  том,  что  он
оставил свое незначительное место в  рекламном  агентстве  (на  котором  он,
вероятнее всего, просидел бы остаток жизни) и занял еще более незначительное
положение на телевидении,  где  его  ждала  перспектива  подняться  до  того
уровня, на котором он подвизался в рекламном  бизнесе,  и  провести  остаток
жизни там.
   А о чем думал Хьюберт? Вполне вероятно, что он вообще не думал; он был  к
этому  не  очень  приспособлен.  Но  чувствовать  он  умел,  и  его  тетушка
позаботилась о том, чтобы он кое-что чувствовал. Она язвила его  и  шпыняла,
сажала его там, где ей  хотелось,  и  гоняла  почем  зря.  У  нее  появилась
привычка звать его к  себе  и  не  разговаривать  с  ним,  а  таращиться  на
светящийся экран своего обожаемого телевизора, а он переминался  с  ноги  на
ногу, и тогда она говорила ему, чтобы он не шумел. Еще она читала ему  вслух
- пособия по ремонту машин, статьи о  птичьем  корме  из  специализированных
журналов, судебную хронику, заметки об убийствах, а он молча сидел и слушал,
и мысли его витали где-то далеко, и лишь иногда  на  его  широком  улыбчивом
лице появлялась недовольная гримаса. А  еще  тетушка  любила  говорить  ему:
"Милый Хьюберт, ты  не  представляешь  себе,  как  легко  человеку  умереть.
Вспомни хоть нашего доктора Магина, он такой веселый был, жизнерадостный,  а
вот поранил пятку и умер через неделю.  Но,  Хьюберт,  в  первую  мировую  я
видела обрубки людей, без ног, без  рук,  слепых,  глухих  и  немых,  а  они
все-таки не умирали! И прикованный к постели полутруп, Хьюберт, может  очень
долго прожить. Не опускай руки, Хьюберт, работай, займи чем-нибудь свой  ум.
Знай, что лучшее ждет тебя впереди,  и  тогда  будешь  жить  вечно.  Кстати,
пересядь сюда, Хьюберт". И Хьюберт покорно пересаживался на указанное  место
только потому, что тетушке было угодно пересадить его. Ну да, она ненавидела
его. Ну да, ей хотелось его убить, и она его убивала. Она ела его  поедом  и
выжидала. Она  твердо  вознамерилась  пережить  его,  вознамерилась  прожить
долго, долго, выпив из Хьюберта все соки. "Уложи меня, Хьюберт,  уложи  свою
старую тетку. Опусти жалюзи. Открой окно". А  когда  он  артачился,  тетушка
говорила ему: "Плати за кров, Хьюберт". Денег он тетке никогда не платил; он
хорошо понимал, что означали ее слова. Зарабатывай, делай, как сказано, будь
паинькой. Плати за кров. И он платил: каждый  вечер  разворачивал  телевизор
экраном к кровати, опускал жалюзи, задергивал  шторы,  открывал  и  закрывал
окна, проверял работу отопления.
   Он мало что понимал в технике, и тетушка все ему объясняла. Он докладывал
ей, какие секции батареи парового отопления  горячие,  и  она  говорила,  на
какую величину нужно поставить термостат в подвале. По  характеру  помех  на
телеэкране она видела, обязаны эти помехи своим появлением включенному утюгу
миссис Карстерс или работающему у соседей грилю. Она учила Хьюберта  вязать,
приговаривая: "Без труда не выловишь и рыбку из пруда". Конечно же, он вечно
путался,  и  тетушка  молча  наблюдала  за  его  мучениями.  Она  изобретала
разнообразные приспособления и заставляла Хьюберта мастерить их. По указанию
тетушки Хьюберт перебросил через потолочную балку толстую веревку с латунной
ручкой; держась за нее, тетушка  доставала  до  подоконника  и  поворачивала
телевизор, если Хьюберта не было дома. Уже было сказано  о  том,  как  долго
Хьюберт возился с кормушкой для птиц. А еще он сделал  шкафчик,  стоявший  у
изголовья тетушкиной кровати, и провел звонки, при помощи которых она  могла
призвать его, а также миссис Карстерс,  к  себе.  Он  оборудовал  в  комнате
небольшой верстак. Тетушкиной изобретательности не было конца. В  частности,
Хьюберт соорудил  пульт  дистанционного  управления  для  телевизора;  в  те
времена такие пульты еще были редкостью.
   Тетушка всегда жила деятельной жизнью. Пусть кое-чего она так и не смогла
понять, зато  она  всегда  активно  трудилась.  В  юности  она  работала  на
механическом заводе. Она была миниатюрной девочкой в те  времена,  и  у  нее
одной во всем городе были такие крохотные ручки, что она  могла  завинчивать
гайки  внутри  карбюратора.  Она  была   первой   женщиной,   вступившей   в
Бархарборский яхт-клуб, и регулярно одерживала победы в регатах. Довелось ей
побывать  и  судебным  репортером.  Получив  диплом  юриста,  она   работала
секретарем в суде, то есть вела все дела вместо высоколобых  судей.  Упорным
трудом она  скопила  приличную  сумму,  грамотно  ее  поместила  и  получила
значительный доход. А с некоторых пор вся ее недюжинная жизненная сила  была
направлена на Хьюберта. Жизнь ее неизменно оставалась насыщенной.
   И тогда Хьюберт  вновь  задумал  ее  убить.  Она  заметила  это  сразу  и
затаилась, стараясь вычислить, что у него на уме. Когда она была  в  ванной,
он крался в ее комнату, делал там что-то и бесшумно удалялся.
   Вскоре тетушка выяснила, в чем дело. Он ослаблял винты на  задней  панели
телевизора.
   Он действовал осторожно, день  за  днем.  Ясно  было,  что  объектом  его
внимания стали четыре  верхних  винта  и  три  нижних.  Она  ничего  ему  не
говорила. А он вел себя совершенно как обычно -  сидел  около  нее,  слушал,
когда она читала вслух, смешил ее... А потом,  когда  она  катила  в  ванную
комнату в инвалидном кресле, невероятно тяжелом  и  потому  ненавистном,  он
пробирался в комнату (она останавливалась на полпути и исподтишка наблюдала)
и чуть-чуть ослаблял винты.
   Одного ее слова было бы  достаточно,  чтобы  он  прекратил,  но  ей  было
интересно наблюдать. Тайная работа продолжалась пять дней, а на шестой день,
когда Хьюберт ушел на работу, тетушка устроилась перед телевизором, как  она
делала каждое утро, и обнаружила, что телевизор сломался. При помощи веревки
с латунной ручкой она добралась до столика  с  колесами,  на  котором  стоял
телевизор, и развернула его. Вытащив три  открученных  винта,  она  отогнула
заднюю панель и заглянула внутрь. Внутри не было нескольких ламп.
   Тетушка легла на  спину  и  задумалась.  Что  это?  Заботливый  племянник
старается ограничить неуемный интерес  тетушки  к  внешнему  миру?  Или  это
мелкая мальчишеская пакость? Нет, она-то знала своего Хьюберта. Даже  он  не
так глуп, чтобы проделывать подобные штуки из чистого озорства.  Что  ж,  он
заплатит за это! Годы и годы придется ему расплачиваться.
   Нет, что-то он задумал, вот только ловкости ему как всегда не хватило. Но
все-таки с ним нужно держать ухо востро.
   - Хьюберт, - сказала она ему вечером, призвав его к себе  (за  свой  стол
она его не допускала), - у меня барахлит телевизор.
   Он не стал разыгрывать удивление, он вообще не стал  ничего  разыгрывать,
только ответил заранее заготовленной фразой:
   - Хорошо, я отнесу его вниз, и завтра его отремонтируют.
   Все это было сказано ровным, невыразительным голосом. А потом он сел там,
где ему было указано. Тетушка побеседовала с ним, почитала ему. Но что-то  в
этот вечер было не как всегда. Он чувствовал, что по крайней  мере  половину
времени она помнит о его присутствии.
   Наутро он, кряхтя, оттащил вниз телевизор, а во второй половине дня вновь
объявился в тетушкиных покоях в обществе незнакомого мулата.  Они  внесли  в
комнату телевизор, большой серый телевизор с  широким  экраном,  современной
модели.
   - Это что за чудовище? - вскричала тетка.
   - Тот телевизор безнадежно испорчен, - заявил Хьюберт. - Так  мне  сказал
этот человек. Так что я купил новый.
   - Но это же кошмар!
   - Я уже купил его, - веско произнес Хьюберт. Тетушка фыркнула,  но  затем
объяснила племяннику, как  подключить  провод  и  как  включить  штепсель  в
розетку. К новому телевизору прилагался очень удобный  пульт  дистанционного
управления,  позволявший  не  только  регулировать  громкость  звука,  но  и
переключать  программы.  Когда  телевизор   заработал,   старуха   несколько
успокоилась. Но, ради всего святого, что означает эта странная игра?
   Она все поняла на следующий день, когда явилась миссис Карстерс со  своим
вечным артритом и с очередной порцией почты. Поблагодарив служанку,  хозяйка
принялась разбирать рекламные проспекты, счета и журналы, и среди  последних
обнаружился один, которому следовало бы прийти раньше. Это  был  журнал  для
потребителей, из тех, что выдают оценки товарам, имеющимся на рынке.  Старая
дама никогда не пропускала ни одной печатной строчки;  журнал  был  оплачен,
так не выбрасывать же деньги на ветер!
   Почему же этот журнал опоздал? И  почему  с  конверта  сорвана  небольшая
полукруглая печать?
   Хьюберт? Неужели он взял журнал, держал его  какое-то  время  у  себя,  а
потом опустил в почтовый ящик, уходя на работу? Для чего?
   Она принялась листать журнал. Мыло, усовершенствованные консервные  ножи,
настольные телевизоры, итальянские и  французские  автомобили...  Настольный
телевизор! Вот ключ к разгадке! Приобретая телевизор, он хотел познакомиться
с мнением экспертов.
   Вот нужная страница. Так,  этот  самый  телевизор,  даже  картинка  есть.
Рекомендации?  Самые  отрицательные.  Крайне,  однозначно  отрицательные.  И
цифровой код тот же самый  -  тетушка  не  поленилась  убедиться  в  этом  и
подползла к телевизору, вцепившись сильной рукой в латунную ручку. Совпадают
все двенадцать цифр.  Эта  модель,  не  будучи  правильно  заземленной,  уже
послужила причиной смерти одного мужчины и одного ребенка.
   Некоторое время старая леди тупо переводила взгляд с журнальной  страницы
на телевизор и обратно, а потом вдруг радостно воскликнула, отшвырнув журнал
подальше:
   - О, так вот оно что!
   Добрый мальчик Хьюберт  долго  лелеял  ненависть  в  том  дальнем  уголке
сердца, где полагалось бы быть сладкому кефиру. И вот до чего он  додумался!
Он знал, что между ней и телевизором существует незримая, но прочная  связь,
и вдруг в один прекрасный день - четыре месяца назад? или пять? - он услышал
в новостях про опасную модель. Ох, как он, должно  быть,  носился  со  своей
идеей! Сколько же прошло времени, прежде чем она у него  оформилась?  Долго,
наверное, он напрягал мозги, пока  не  выдумал  такое  утонченное  зверство:
испортить ее старый телевизор и заявить, что починить  его  невозможно.  Ох,
малыш, ох, мой башковитый малыш, думала тетушка, постарался ты на славу.
   В тот вечер впервые за долгие годы  безжизненное  лицо  Хьюберта  как  бы
осветилось, как будто под его кожей потекла свежая  кровь.  Тетушка  была  к
нему добра. Несомненно, она измывалась над ним, но она была добра к нему.
   Наутро, когда миссис Карстерс покинула комнату после обязательной уборки,
тетушка  Хьюберта  порылась  на  своем   верстаке   и   отыскала   маленькую
электрическую лампочку и два  проводка  около  фута  длиной.  Она  соединила
проводки и проверила, действует ли лампочка.  Потом,  хихикая,  несмотря  на
острую боль, которой всегда сопровождались физические усилия, она  забралась
в кресло-каталку, подъехала к углу комнаты и присоединила один конец провода
к трубе батареи, а другой - к металлическому боку нового телевизора.
   Ничего не произошло.
   При помощи пульта дистанционного управления тетушка включила телевизор  и
опять соединила его с батареей.
   Но лампа не загоралась. Телевизор был в порядке.
   Бедный Хьюберт. Незадачливый Хьюберт.
   Несколько секунд она, невзирая на боль, полулежала в своем кресле и  тихо
качала  головой,  исполненная  жалости  к  племяннику.  Выбрать   телевизор,
способный нести смерть, поставить его у ее кровати... И обсасывать  в  своем
хилом мозгу одну-единственную жалкую мысль: "Может, она как-нибудь..."
   Ох, как ему не повезло! Неужто он не знает, что  убивает  только  разряд,
пронизывающий все тело? Вот если встать босыми ногами в лужу, желательно  на
железную крышку люка,  и  засунуть  нос  в  электрогенератор,  тогда,  может
быть... Или взяться за водопроводный кран и сунуть мокрый палец другой  руки
в розетку... В этом случае еще можно на  что-то  рассчитывать.  Но  Хьюберт,
по-видимому, разделял заблуждение большинства насчет того, что убить может и
ток, прошедший через палец. Или же он вовсе положился на волю случая.
   Забравшись опять в постель и как следует отдохнув от тяжких  трудов,  она
вновь с жалостью и нежностью подумала о  Хьюберте.  Он  так  старался...  Не
говоря уже о том, что ему пришлось таскать телевизоры по  лестнице  вверх  и
вниз.
   По-своему мысль была  не  так  уж  плоха.  Только  следовало  знать,  как
действовать.
   Она весь день лежала и думала о племяннике  и  его  поступке.  Когда  она
приняла окончательное решение, то почувствовала, что  стрелки  часов  ползут
непростительно медленно. О, как ей хотелось, чтобы он сию секунду был рядом!
Вселенная заиграла перед ней яркими красками, а  она-то  и  не  подозревала,
каким серым было до тех пор ее существование. Но теперь  мрак  рассеялся,  и
перед ней возник самый  замечательный,  самый  роскошный  план,  который  ей
предстояло осуществить.
   Нужно помочь Хьюберту.
   Он сам не справится. Его нужно подготовить, все рассчитать за  него,  все
организовать. Более того, он должен думать, что  действует  без  посторонней
помощи. Раз он взял на себя такой труд, значит, ему  очень  хочется  достичь
цели. Но он не получит должного удовлетворения, если не будет уверен в  том,
что сделал все от начала до конца собственными руками.
   Когда он вечером поднялся к ней, она говорила  с  ним  нарочито  резко  и
грубо, чтобы он ничего не заподозрил. А потом она приступила к делу.
   - Хьюберт! - сказала она тоном, который означал: "Тебе пора  поработать".
Хьюберт неохотно поднялся.
   - Кольцо! - Она указала на подвешенное к потолку  кожаное  кольцо,  через
которое была пропущена веревка. - Веревка чересчур натягивается.
   Хьюберт посмотрел.
   - Выглядит нормально.
   - Ну да, тебе же не приходится этим пользоваться. В  общем,  повесь  сюда
что-нибудь, что не тянется.
   Хьюберт  наморщил  лоб.  Тетушка  решила,  что  он  похож  на  беззубого,
силящегося справиться с хорошо прожаренным бифштексом.
   - Цепочка, - наконец произнес он.
   Она заворчала. Цепочка будет греметь. Проволока когда-нибудь да порвется.
И в конце концов она искусно  подвела  Хьюберта  к  мысли  о  медном  шнуре,
который надо  будет  чем-нибудь  оплести.  Это  красиво  и  удобно.  Подобно
Сократу, она задавала  племяннику  множество  наводящих  вопросов,  пока  не
натолкнула его на идею двух прочных колец, прикрепленных к потолку, одно над
кроватью, другое в углу. Медный провод должен был быть натянут между ними  и
прикреплен к чему-нибудь прочному. Хьюберт прилежно записал все,  что  нужно
купить, и провел незабываемую ночь в предвкушении  следующего  дня.  Работа,
однако, растянулась на трое суток, но все-таки  была  закончена.  А  тетушка
тешила себя сладкой и притом верной  мыслью,  что  ее  племянничек  пока  не
догадывается, насколько хорошо медный  провод  вписывается  в  "его"  смелый
план. Она представляла себе в красках, какая у него будет улыбка, когда  его
наконец озарит. Как он будет горд собой, какие надежды заиграют  перед  ним!
Вот это, думала она, и есть настоящая жизнь. Разве могла бы женщина (тетушка
нередко в мыслях сравнивала  себя  с  просто  "женщинами"),  способная,  как
считается, на всяческие хитроумные уловки, методично,  шаг  за  шагом,  нет,
дюйм за дюймом провести овечку мужского пола по проложенной ею самой  тропе,
чтобы он при этом думал, что идет сам, без всякого поводыря?
   Много лет ей не доводилось испытывать  такого  подъема.  Она  чувствовала
себя  блестяще.  Ей  было  хорошо.  Так  хорошо,  что  она  позволила   себе
двухдневный отдых. Она просто лежала на спине и  с  наслаждением  обдумывала
следующий шаг, который предпримет  всемогущий  мужчина  -  повелитель  своей
судьбы.

***

   - О-о... Хьюберт.
   Произнесенное  с  нисходящей   интонацией,   это   приветствие   означало
разочарование, оно было равнозначно восклицанию: "Как ты мог!"
   - М-м? Что такое?
   Торопливо и взволнованно.
   Тетушка протянула ему журнал для потребителей.
   - Расскажи мне ради Бога, с какой стати из всех телевизоров ты выбрал для
меня именно этот? Хьюберт облизнул и без того влажные губы.
   - По-моему, он неплохой.
   - Сюда! - рявкнула тетушка.  Даже  не  "подойди  сюда".  Хьюберт  покорно
затрусил к ней. - Ты что, намерен меня убить?
   Он открыл рот, постоял так, закрыл его и опустил руки  по  швам.  Наконец
ему удалось выговорить:
   - Видите ли, он достался мне с большой скидкой. Тетушка прочла ему  вслух
текст, где говорилось о несчастных случаях.
   - Не сомневаюсь, что ты сэкономил, - добавила она язвительно. -  С  какой
скидкой?
   - Сто двадцать долларов.
   Она презрительно фыркнула и внутренне расхохоталась. Чудо!
   Она  сменила  тему.  Сказала,  что  кожаный  ремешок  на  латунной  ручке
причиняет боль, и заставила Хьюберта отыскать  на  верстаке  нож  и  срезать
ремешок. А пока он возился, она читала вслух о том, что  во  всех  остальных
отношениях данная модель  телевизора  нареканий  не  вызывает.  Судя  по  ее
интонации, она уже простила  племянника.  Во  всяком  случае,  она  включила
телевизор, и они с Хьюбертом вместе посмотрели  детективный  фильм.  Точнее,
посмотрел он. Тетушка не сводила глаз с него. В тот момент, когда на  экране
убийца вершил свое черное дело - а жертвой была, кстати сказать, старушка, -
тетушка заметила в тусклых глазках племянника слабый  блеск;  она  могла  бы
поклясться, что ей это не почудилось. Он даже  прервал  работу  над  кожаным
ремешком, присел  и  стал  смотреть  внимательно.  Тетушка