в качестве  органа равновесия при ее удивительных прыжках, нежели в качестве  органа хватания. 
Млечные железы свойственны всему классу млекопитающих и необходимы для их существования, поэтому они должны были развиться в очень  отдаленный период, и мы не знаем ничего положительного о способе их  развития. М-р Майварт задает вопрос: "Можно ли допустить, что детеныш  какого-нибудь животного когда-нибудь спасся от гибели тем, что случайно  высосал каплю едва питательной жидкости из случайно гипертрофированных кожных желез своей матери? И если так случилось однажды, то  каковы шансы, что подобное изменение повторится?". Но этот пример  изложен здесь неправильно. Большинство эволюционистов допускает,  что млекопитающие произошли от сумчатых; а если так, то млечные железы сначала развились в мешке сумчатого. У одной рыбы (Hippocampus)  вылупление из яиц и выращивание молоди в течение некоторого времени  происходит в подобном же мешке, и американский натуралист м-р Локвуд (Lockwood) на основе собственных наблюдений над развитием мальков  думает, что они питаются выделением кожных желез мешка. Что же  касается отдаленных предков млекопитающих (еще до того, как они заслужили это название), то разве невозможно по крайней мере, чтобы их  детеныши выкармливались подобным же образом. И в этом случае некоторые особи могли выделить жидкость до некоторой степени более питательную, так что она обладала свойствами молока; они могли в течение  долгого промежутка времени воспитать большее число хорошо выкормленных потомков, нежели особи, выделявшие менее питательную жидкость; таким путем кожные железы, гомологичные млечным, могли усовершенствоваться, т. е. сделаться более производительными. Железы, находящиеся  на некотором участке мешка, могли развиться более других, и это находится в полном согласии с широко распространенным принципом специализации; они могли затем образовать и грудь, сначала без соска,  как у Ornithorhyncus, стоящего у основания ряда млекопитающих.  Я не берусь решать, по какой причине железы на одном месте стали более  специализированными, чем на других местах: при посредстве ли компенсации роста, результатов употребления или естественного отбора. 
Развитие млечных желез не имело бы значения и не подпало бы под  воздействие естественного отбора, если бы новорожденные не могли  в то же самое время пользоваться их выделением. Как новорожденное  млекопитающее научилось инстинктивно сосать грудь, понять не труднее, чем объяснить, как невылупившиеся цыплята научились разбивать  яичную скорлупу, стуча по ней своим специально для этого адаптированным клювом, или как они научились клевать корм спустя несколько часов  после того, как покинули скорлупу. В подобных случаях самое вероятное  решение вопроса состоит, по-видимому, в том, что та или другая привычка  была приобретена сначала на практике в более позднем возрасте, а потом  передана потомку в более раннем возрасте. Но новорожденный кенгуру,  как говорят, не сосет, а только присасывается к соску матери, которая  обладает способностью впрыскивать молоко в рот своего беспомощного,  полусформированного детеныша. Относительно этого м-р Майварт замечает: "Если бы не существовало особого защитного приспособления, новорожденный детеныш наверное погиб бы от проникновения молока в дыхательное горло. Но такое приспособление существует. Гортань удлинена  настолько, что она доходит до заднего конца носового прохода, что дает  воздуху возможность свободно проникать в легкие, в то время как молоко  беспрепятственно стекает по бокам этой удлиненной гортани и таким  образом благополучно проходит в пищевод позади нее". Затем м-р Майварт  спрашивает, каким образом естественный отбор уничтожил у взрослого  кенгуру (и у большинства других млекопитающих, если допустить, что  они произошли от сумчатых) "эту по крайней мере совершенно невинную  и безвредную особенность строения?". В ответ на это можно высказать  предположение, что голос, который, конечно, имеет большое значение  для многих животных, едва ли мог достичь полной силы, пока гортань  вдавалась в носовой проход; а проф. Флауэр (Flower) высказал мне то  соображение, что такое строение служило бы большой помехой для животного, питающегося твердой пищей. 
Теперь мы обратимся на короткое время к низшим подразделениям  животного царства. Echinodermata (морские звезды, морские ежи и пр.)  снабжены замечательными органами, называемыми педицелляриями,  которые во вполне развитом виде представляют собою щипцы с тремя  ветвями, т. е. три зазубренные ветви, прочно соединенные друг с другом  " укрепленные на верхушке гибкого ствола, который приводится в движение мышцами. Эти щипцы могут крепко схватывать разные предметы, и Александр Агассиц (Alexander Agassiz) видел, как Echinus, морской еж,  быстро переправлял частицы экскрементов от щипцов к щипцам вниз  в определенном направлении по своему телу, чтобы его поверхность не  была загрязнена. Но, вне всякого сомнения, помимо удаления разных  частиц грязи эти образования несут и другие функции; одной из них  является, по-видимому, защита. 
Относительно этих органов м-р Майварт, как и во многих других  предыдущих случаях, спрашивает: "Какого рода польза могла быть от  первого рудиментарного зачатка этих органов и каким образом эти ничтожные зачатки могли сохранить жизнь какому-нибудь одному морскому  ежу?", и он добавляет: "Даже внезапное развитие хватательного движения  не принесло бы пользы без вполне подвижного стебля, точно так же, как  последний не имел бы значения без хватательных щипцов; однако никакие  мелкие и притом неопределенные вариации не могли бы одновременно  привести к образованию такого рода сложных координации в строении; отрицать это - значит по меньшей мере защищать совершеннейший парадокс". Однако сколь парадоксально ни казалось бы это м-ру Майварту,  щипцы с тремя ветвями, неподвижно прикрепленные к своему основанию,  но способные к хватательному движению, несомненно существуют у некоторых морских звезд; и это вполне понятно, если они хотя бы частично  служат орудием защиты. М-р Агассиц, любезности которого я обязан  многими сведениями по данному вопросу, сообщил мне, что у некоторых  морских звезд одна из трех ветвей щипцов редуцирована до уровня подставки для двух других, а существуют и такие роды, у которых третья  ветвь вовсе утрачена. У Echinoneus, по описанию г-на Перриера (Perier),  панцырь образует двух родов педицеллярии: одни, похожие на педицеллярии Echinus, другие - на педицеллярии Spatangus; такие случаи всегда  интересны, так как они представляют средство для объяснения кажущихся  внезапными переходов путем утраты одного из двух состояний органа. 
Что касается промежуточных шагов, которыми шло развитие этих  любопытных органов, то м-р Агассиц, на основании своих собственных  исследований и исследований Мюллера, пришел к заключению, что как  у морских звезд, так и у морских ежей педицеллярии несомненно должны  рассматриваться как модифицированные иглы. В этом можно убедиться  как из хода их развития у отдельной особи, так и из длинной совершенной  серии градаций у разных видов и родов от простых бугорков к обычной  игле и от нее к вполне развитой трехветвистой педицеллярии. Градация  распространяется даже на способ, которым обычные иглы и педицеллярии  с поддерживающими их известковыми пластинками причленяются к панцирю. У некоторых родов морских звезд мы находим "именно такие сочетания черт строения, которые показывают, что педицеллярии представляют  собой просто модифицированные ветвичные иглы". Так, мы встречаем  неподвижные иглы с тремя равноудаленными зазубренными подвижными  ветвями, разделенными равными промежутками и сочлененными у своего  основания, а выше, на той же самой игле, сидят три другие подвижные  веточки. Если последние отходят от верхушки иглы, то они действительно  образуют примитивную трехветвистую педицеллярию, которую можно видеть на одной и той же игле одновременно с тремя нижними веточками.  В этом случае идентичность ветвей педицеллярии и подвижных ветвей  иглы не подлежит сомнению. Обычно полагают, что простые иглы служат  для защиты; а если так, то нет основания сомневаться, что и те иглы,  которые снабжены зазубренными и подвижными ветвями, служат для  той же цели; но они сделаются еще более эффективными, как только,  соединившись, начнут действовать как хватательный и защелкивающий  аппарат. Таким образом, все градации от простой неподвижной иглы до  неподвижной педицеллярии полезны животному. 
У некоторых родов морских звезд эти органы, вместо того чтобы быть  прикрепленными к неподвижному основанию, находятся на верхушке  короткого, но глубоко мускулистого основания; в этом случае они, вероятно, выполняют, помимо защиты, еще какую-нибудь дополнительную  функцию. У морских ежей можно проследить все шаги того, как неподвижно сидящая игла приобретает сочленение с панцирем и делается  таким образом подвижной. Я жалею, что не могу привести здесь более  полного обзора интересных наблюдений м-ра Агассица над развитием  педицеллярии. Он говорит также, что всевозможные градации могут быть  равным образом найдены между педицелляриями морских звезд и крючками офиур, другой группы иглокожих, а также между педицелляриями  морских ежей и якорями голотурий, также принадлежащих к тому же  большому классу. 
  
Широко различающиеся органы у представителей одного класса, развившиеся из одного и того же источника. 
Некоторые колониальные животные, или зоофиты, как их принято  называть, а именно Polyzoa, снабжены любопытными органами, так называемыми авикуляриями. У разных видов они имеют весьма различное  строение. В наиболее совершенной форме они удивительно походят в миниатюре на голову с клювом грифа, сидящую на шее и способную производить такое же движение, как нижняя челюсть клюва. У одного вида,  который я наблюдал, сидящие на одной ветви авикулярии нередко в продолжение пяти секунд все одновременно двигались взад и вперед, открыв  свои нижние челюсти приблизительно на угол в 90°, и это движение  вызывало дрожание всей колонии. Если прикоснуться иглой к челюстям,  они схватывают ее так крепко, что можно трясти всю ветку. 
М-р Майварт приводит этот пример преимущественно как иллюстрацию той трудности, которая, как он полагает, возникает при желании  объяснить, каким образом в двух далеко отстоящих друг от друга подразделениях животного царства могли развиться посредством естественного  отбора эти, по его мнению, "существенно сходные" органы, а именно авикулярпи Polyzoa и педицеллярии Echinodermata. Но поскольку это  касается строения, я не вижу никакого сходства между трехветвистыми  педнцелляриями и авикуляриями. Последние несколько более похожи  на chelae или клешни Crustaceans; и м-р Майварт с одинаковым правом  мог бы привести это сходство как случай, особо трудный для объяснения,  или даже сходство авикулярии с головой и клювом птицы. Авикулярии,  по мнению м-ра Баска (Busk), д-ра Смитта (Smitt) и д-ра Нитше (Nitsche),  натуралистов, тщательно изучавших эту группу животных, гомологичны с зооидамп и их ячейками, из которых построены зоофиты; подвижная  губа, или крышка, ячейки соответствует подвижной нижней челюсти  авикулярци. М-р Баск не знает градаций, которые в настоящее время  существовали бы между зооидом и авикулярией. Нельзя поэтому судить,  через какие полезные градации один орган мог превратиться в другой; но из этого никак не следует, что таких градаций не было. 
Так как клешни Crustaceans походят до некоторой степени на авикулярии мшанок и оба органа служат в качестве щипцов, то полезно показать, что для первого органа все еще существует длинный ряд полезных  градаций. На первой и простейшей стадии последний сегмент конечности  пригибается либо к квадратной верхушке широкого предпоследнего сегмента, либо ко всей его боковой стороне, чем достигается возможность  крепко схватывать предмет; но конечность при этом еще служит в качестве  органа передвижения. На ближайшей стадии мы обнаруживаем, что один  угол широкого предпоследнего сегмента слегка выдается и иногда снабжен  неправильными зубцами; конечный же сегмент пригибается к этому  выступу. При увеличении размеров этого выступа, причем как его форма,  так и форма конечного сегмента слегка модифицируются и совершенствуются, щипцы делаются все более и более совершенными, пока, наконец, не превращаются в столь действенный инструмент, как клешни  омара; все эти градации можно действительно проследить. 
Кроме авикулярий, Polizoa имеют еще один любопытный орган, именуемый вибракулами; последние обычно состоят из длинных щетинок,  способных к движению и легко раздражимых. У одного изученного мною  вида вибракулы были слегка изогнуты и зазубрены по своему наружному  краю; все вибракулы одной колонии часто приводятся в движение одновременно, и, действуя подобно длинным веслам, они быстро перемещали  ветвь колонии в поле зрения моего микроскопа. Если ветвь помещалась  на ее переднюю сторону, вибракулы переплетались и употребляли большие усилия, чтобы освободиться. Предполагают, что эти органы служат  для защиты, и, по замечанию м-ра Баска, можно видеть, "как они медленно  и осторожно скользят по поверхности колонии мшанок, удаляя то, что  может беспокоить нежных обитателей ячеек, когда они распускают свои  щупальца". Авикулярий, подобно вибракулам, вероятно, служат для  защиты, но они могут также схватывать и умерщвлять мелких живых  животных, которые после этого, как думают, переносятся течением воды  к щупальцам зооида, их захватывающим. Некоторые виды снабжены  авикуляриями и вибракулами, некоторые - только авикуляриями, немногие - одними вибракулами. 
  
Нелегко представить себе два столь различных по внешности предмета, как щетинка или вибракула и похожая на птичью голову авикулярия; однако они почти наверное гомологичны и развились из одного и  того же источника, именно зооида с его ячейкой. Отсюда мы можем понять,  как сообщил мне м-р Баск, каким образом эти органы в некоторых случаях  переходят друг в друга. Что касается авикулярий некоторых видов  Lepralia, то их подвижная нижняя челюсть так развита и до того походит  на щетинку, что только присутствие верхней или неподвижной части клюва служит для определения органа в качестве авикулярий. Вибракулы могли развиться прямо из крышки ячейки, не проходя стадии авикулярий; но, более вероятно, что они прошли через эту стадию, так как  в течение ранних стадий превращения едва ли другие части ячейки с заключенным в ней зооидом могли исчезнуть сразу. Во многих случаях  вибракулы поддерживаются особым бороздчатым основанием, которое,  по-видимому, представляет собой неподвижную часть клюва, хотя у некоторых видов этого основания совсем нет. Этот взгляд на развитие вибракул, если он верен, представляет интерес: если мы предположим, что  все виды, имеющие авикулярий, вымерли, никто, даже при очень живом  воображении, никогда бы не подумал, что вибракулы существовали первоначально как части органа, похожего на птичью голову, неправильную  коробку или колпак. Очень интересно отметить, что два столь различных  органа имеют общее происхождение; так как подвижная крышка ячейки  служит для защиты зооида, то нетрудно представить себе, что все градации, посредством которых крышка превратилась сначала в нижнюю челюсть авикулярий, а потом в удлиненную щетинку, одинаково служили  для защиты различными способами и в разных условиях. 
В растительном царстве м-р Майварт останавливается только на  двух случаях, а именно на строении цветков орхидей и на движениях  вьющихся растений. Относительно первых, говорит он, "толкование их  происхождения должно быть признано совершенно неудовлетворительным, крайне недостаточным для объяснения зарождения бесконечно малых  начальных структур, которые становятся полезными только, когда достигают значительного развития". Так как этот вопрос обсуждается мною  со всей полнотой в другом сочинении, то я сообщу здесь только несколько  подробностей относительно одной из наиболее замечательных особенностей в цветках орхидей, именно устройства их поллинария. В наивысшем своем развитии поллинарий представляет комок пыльцевых зерен,  соединенных с упругим стебельком или хвостиком, несущим на своем  конце комочек очень липкого вещества. Этим путем поллинарии переносятся насекомыми с одного цветка на рыльце другого. У некоторых  орхидей пыльцевая масса не снабжена хвостиком и зернышки пыльцы  только связаны друг с другом тонкими нитями; так как эти последние  не представляют исключительной особенности орхидей, то можно было бы  здесь и не останавливаться на них; тем не менее я укажу, что у Cypripedium, занимающего самое низкое место в системе орхидей, мы можем  наблюдать, каким образом, вероятно, эти нити первоначально развились.  У других орхидей эти нити сходятся у одного конца пыльцевой массы,  что и представляет первую, или зачаточную, стадию хвостика. На основании недоразвившихся зернышек пыльцы, иногда заключенных внутри  центральных твердых частей, мы вправе заключить, что ^таково происхождение хвостика, даже когда он достигает значительной длины и высокого развития. 
Что касается второй, главной особенности, именно присутствия маленьких комочков липкого вещества на конце хвостиков, то здесь можно указать на длинную серию градаций развития, из которых каждая вполне полезна для растения. У большинства цветков, принадлежащих к другим семействам, рыльце выделяет немного липкого вещества. У некоторых орхидей подобное вязкое вещество выделяется, но в несравненно больших  количествах только одним из трех рылец, которое, вероятно, вследствие  этого обильного выделения становится стерильным. Когда насекомое  посещает подобный цветок, оно стирает часть этого липкого вещества'  и в то же время захватывает некоторое количество зернышек пыльцы.  Начиная с этого простого состояния, мало отличающегося от того, что  встречается у многих обычных цветков, существуют бесконечные градации к таким видам, у которых пыльцевая масса оканчивается очень коротким свободным хвостиком, и к другим, у которых хвостик оказывается  прочно связанным с липкой массой, причем стерильное рыльце сильно  модифицировано. В этом последнем случае мы имеем поллинарий в его'  наиболее развитом и совершенном состоянии. Тот, кто тщательно изучит  строение цветков орхидей, не станет отрицать существования указанной  выше серии градаций, начиная с массы зерен пыльцы, только связанных  друг с другом нитями, и с рыльцем, едва отличающимся от рыльца обычного цветка, и кончая в высшей степени сложно устроенным поллинарием, поразительно адаптированным к переносу его насекомыми; не  станет он также отрицать и того, что все эти градации у различных видов  замечательно адаптированы к общему строению цветков данного вида  и их оплодотворению при помощи различных насекомых. В этом, как  и почти во всяком другом случае исследование можно продолжить и несколько далее назад: могут спросить, каким же образом рыльце обычного  цветка сделалось липким; но так как нам неизвестна полная история  ни одной группы существ, то также бесполезно спрашивать, как и безнадежно пытаться отвечать на такие вопросы. 
Обратимся теперь к вьющимся растениям. Они могут быть расположены в длинный ряд, начиная с тех, которые просто вьются вокруг подпорки, до тех, которые я назвал листолазами, и далее до тех, которые  снабжены усиками. У этих последних двух классов стебли обычно, хотя не  всегда, утрачивают способность виться, но сохраняют способность вращаться, которой обладают и усики. Градации от листолазов к обладающим  усиками замечательно близки, и некоторые растения могли бы быть безразлично отнесены к любому из этих двух классов. Но при переходе от  обычных вьющихся растений к листолазам прибавляется совершенно  новое свойство, а именно чувствительность к прикосновению, вследствие  чего черешки листьев и цветоножки или те же органы, модифицированные  и превращенные в усики, при раздражении искривляются и охватывают  соприкасающийся с ними предмет. Тот, кто прочтет мою работу об этих  растениях, я полагаю, допустит, что все многочисленные градации в функциях и в строении между прос