но Духа с большой буквы. Таким образом, мы убеждаемся, с одной стороны, в недостаточности, с точки зрения Тренделенбурга, механистического подхода к вещам, а, с другой стороны, в том, что цель пронизывает все явления и органического, и даже неорганического, мира; с третьей же стороны, что цель является воплощением божественного промысла в мире. Во всем этом следует видеть как признание Тренделенбургом ограниченности механицизма, так и склонность его к своеобразной теологической трактовке. Но самое важное это то, что цель является характеристикой бытия самого по себе.
    Цель появляется для нашего автора в познании там, где налицо множественность и различие, от которых можно прийти к целому; в нем цель и воплощается. Что касается неорганической жизни, то там целое предстает как некий "обрывок"   возьмем, например, прямую линию: она рождается из движения точек, и мы обрываем в произвольном месте их совокупность, чтобы получить линию. При этом важно учесть и то обстоятельство, что части существуют здесь прежде целого, и последнее появляется в результате их механического соединения. Иное дело - в органической жизни, и совсем иное   в человеческой. Но приглядимся к доводам самого мыслителя. Сначала о природе, живой и неживой.
    По Тренделенбургу, наличие цели вытекает, во-первых, из наличия в мире природы множества; во-вторых, из наличия противоречия (например, полов); в-третьих, из наличия отношения; в-четвертых, из присутствия самостоятельной определенности (целого).
    Так если мы подходим к субстанции с позиций цели, то она выступает как замкнутая на себя; прямая и круг могут, конечно, существовать сами по себе, каждый раз как целое, но, соотносясь друг с другом для решения какой-либо геометрической задачи, они оказываются частями нового целого. Живой же организм с самого начала расчленен, в нем всегда господствует цель.
    Однако даже и в механическом движении можно отыскать цель, но, как уже говорилось, она вытекает здесь как будто из частей, тогда как органическая природа показывает нам примеры обратного соотношения.
    Во всяком случае, выход Тренделенбурга за границу механицизма совершенно ясно виден: "Понятия действующей причины сами обнаруживают свою недостаточность; там, где признаются лишь они одни (части   Т.Д.), там величайшие творения природы остаются непостижимым чудом"276. "Обычная точка зрения здравого смысла, действующая причина, оказывается во всем рассматриваемом нами вопросе совершенно бессильною"277. Автор осознает, что в понятии цели временной порядок совершенно обратен тому, который существует в механике вследствие того, что цель внедряется в причинное движение.
    В анализируемом тексте в связи с этим видна некоторая неувязка: цель появляется там, где налицо самостоятельное целое, вместе с тем цель есть там, где имеется отношение множества и единого. Разгадка кроется отчасти в обращении к свободному мышлению, которое замкнуто не только на прошлое и настоящее, но и на будущее и, таким образом, открывает цели и соотносит их со средствами.
    В природе, полагает Тренделенбург, действует бессознательная причина, но напрасно думают, что, назвав ее так, мы решили загадку; напротив, она еще больше усложнилась   без понятия цели мы не поймем природу. Тренделенбург склоняется к выводу, что цель не остается внешней к причинным явлениям, а пронизывает их изнутри так же, как мысль не остается внешней бытию, а пронизывает его (заряжая целью). "Это соприкосновение цели с силой (движущей силой-причиной   Т.Д.), мышления с бытием есть, таким образом, настолько же простой насущный факт, насколько и необходимое предположение для настоящего понимания"278. "Пусть кажется сначала, что деятельна лишь одна действующая причина, так как развитие как будто осуществляется подобно слепому движению; но развитие совершается ведь и изнутри и упорно отстаивает цель... Где ни появляется цель, везде она требует деятельности, потому что покой - чисто страдательное состояние и в этом своем качестве неизбежно подчиняется действующей причине"279. Видеть, ходить, слушать, порождать   все это виды деятельности, проявляющиеся в органах тела как цели; и если все эти виды деятельности соединяются воедино, то и вся жизнь предстает как деятельность. Но в этом случае мы видим, что движение носит завершенный и полный характер (а не исходный и неполный, как в случае причинно-следственного действия).
    Тренделенбург верен себе: для него мыслительное движение соответствует природному, поэтому цель существует и субъективно, и объективно. И надо заметить вновь, что объективность здесь не кантовского, а подлинно объективного плана. Движение господствует во всем мире, в этом вопросе Тренделенбург отличается как от Канта, так и от Гегеля, повторяя свою излюбленную мысль о всеобщем движении, но его приверженность идеализму сказывается в том, что все же для него мысленное движение в большинстве случаев   первичное: "Где появляется цель, там мы различаем идеальный элемент мысли,   пишет он,   это то, что Платон называл божественным в вещах, есть также реальный элемент, средство, сила действующей причины,   то, что он называл необходимым. Мы различаем обе стороны, но они едины и соприкасаются по своей сущности. Цель, силою противостоящей причине, достигает своей действительности, а действующая причина, благодаря цели, достигает своей истины. Целое образуется здесь прежде частей. Действие прежде причины. Это   обращение временной череды..."280. "Цель в природе действительна.., и в основе самих вещей лежит цель"281.
    Специально останавливает свое внимание Тренделенбург и на представлениях Канта о цели. Его пояснения относительно того, что для Канта "целевое" рассмотрение действительности представляет собой рассмотрение по принципу als ob   как будто вся эмпирическая действительность организована по какому-то плану высшего разума, откуда и возникают цели   свидетельствуют о том, что он почти согласен с Кантом. Цель лежит в основании вещей, но "заимствована она... из нас самих; она не что иное, как аналогия, как руководящая нить для расширения естествознания на основании нового начала. ...Поэтому целесообразность природы оказывается только субъективным началом разума, так как она служит нормою для человеческого рассудка, но ровно ничего не определяет относительно природы самих вещей"282. Так   по Канту; Тренделенбург вновь подчеркивает, что цель для Канта лишь субъективна: ведь "содержись цель как-нибудь в самих вещах..., тогда вместе с познанием мира была бы познана и вещь сама по себе, и упал бы покров с этого божественного лика, так тщательно таимого от глаз"283. По этому вопросу немецкий мыслитель высказывает великому немецкому философу те же упреки, что и раньше по поводу пространства и времени: "Субъективностью и объективностью выражаются ведь только отношения, а потому нельзя раздваивать царство всякой возможности таким образом, чтобы субъективное не было уже объективным, и наоборот... Субъективность происхождения (вот она, первичность субъективного начала!   Т.Д.) отнюдь не довод против объективности значения"284. Если бы "цель" не имела объективного смысла, настаивает Тренделенбург, то мы знали бы только наш собственный порядок, а не порядок мира вещей.
    Гегеля же автор "Логических исследований" обвиняет в том, что для него цель в конечном счете растворяется в идее и, далее, понятия цели и средства отождествляются; здесь, по мысли автора "Логических исследований", во-первых, осуществляется непонятное ни для кого отождествление, которое, во-вторых, опирается на "бесконечный прогресс", т.е. дурную бесконечность. "Тождественность эта не реальная, а лишь логическая, придуманная внешним образом.., цель и средство могут реально отождествляться только в безусловном целом, а это последнее понятие не порождается, да и не обусловливается первым. Нескончаемый прогресс также очень мало значит; в нем нигде не видно прямой необходимости закручивать поступательную череду целей в непрерывный кругооборот; а это было бы здесь всего важнее"285.
    Раскритиковав Канта и Гегеля (а заодно Платона и Аристотеля) по вопросу целесообразности, Тренделенбург высказывает свой собственный взгляд, очень похожий на истолкование им пространства и времени - и как априорных, и как подлинно объективных. Точно так же, как пространство и время, будучи априорными, в то же время присущи и самому бытию, целесообразность также присуща бытию   это еще одна важная его характеристика наряду с другими. При этом, подчеркиваем, речь идет о бытии самом по себе.
    Разумеется, понятие цели, по мнению Тренделенбурга, труднее поддается истолкованию, нежели причинно-обусловленное действие, которое понимается непосредственно, в то время как цель   только через отношение к опыту. Но, начав рассуждать о цели, мы на самом деле предполагаем данным весь физический мир, к которому она относится. Как это доказывается?
    Изучая какой-нибудь природный объект, мы должны присоединять понятие цели к понятию причины: "Где действующая причина берется чисто и единственно лишь сама по себе, там мысль есть только копия, только изображение чуждой для нее деятельности. Но как только осветится она целью, тогда и действующая причина делается осмысленной"286. Причина и цель   две взаимосвязанные стороны действительности, заключает автор.
    Здесь Тренделенбург полемизирует со Спинозой, для которого существует одна лишь необходимость: Спинозе понятие цели неведомо, а без нее "вся радость познания есть лишь одна утеха собственною мощью и хитростью, которые, по крайней мере, мысленно, в состоянии овладеть беспощадною силой действующей причины". Тогда остается "одно холодное признание необходимости без жизни и любви"287.
    Но, по Тренделенбургу, не напрасно ищем мы цель: к ней прибегают тогда, когда невозможным становится толкование "из действующей причины" (т.е. в рамках механицизма   Т.Д.)"288. Цель пронизывает, как мы отметили, и причинно-следственное движение; она поднимается на более высокую ступень в органической природе, и так проникает она в науки "как второе первичное, второе a priori (первым были пространство и время)"289. Именно поэтому мы говорим о том, что задачи математики да и все проблемы науки и техники суть свободные порождения духа. Это то самое априорное, которое, согласно Тренделенбургу, начинаясь в мысли, заканчивается в самих вещах.
    Отвечая на вопрос, что же заставляет дух покинуть путь действующей причины и что является гарантией того, что цель принадлежит вещам самим по себе, Тренделенбург обращается вновь к движению, но уже   к движению духа, проникающего в материю: "Если последнее (движение духа   Т.Д.) было первичною деятельностью духа, то, конечно, вошло оно и в созерцаемую нами цель"290. "В основе самих вещей лежит мысль, направляющая их силы и руководящая ими"291.
    Но как все же "цель возникает в бытии?"292.   Что касается человеческих созданий, то здесь все ясно; но не совсем ясно относительно естественных явлений. Поэтому и закрадывается в наше познание скептицизм, однако, как думает Тренделенбург, мы можем удивляться наличию в природе целей, но не можем сомневаться в них. Внимательное исследование убеждает в том, что идеальное движение предваряет материальное (даже и в механических целых, как мы помним). В конечном счете цель   "сам Промысел", потому что она внедряется во все существующее, но не подчиняет его себе в виде Рока. А просто представляет собой высшее понятие, преобразующее низшие (например, причину). Она есть первоначально, все остальное вытекает из нее, хотя для нас, людей, ближе и понятнее причинное объяснение. В человеке цель действует совместно с его волей, воплощаясь как в различные целесообразные действия, так и в нравственные поступки.
    Подытоживая свой взгляд на категории, Тренделенбург заключает: "Исконный смысл учения о категориях именно тот, чтобы отыскать основные понятия, дающие опору и свет посреди пестрого хаоса наших представлений; а со времен Канта новою задачей стало различить в них то, что, собственно, идет от духа и что из опыта, апостериорное и априорное. И то, и другое пытались мы показать в развитии реальных категорий из движения и в переосмыслении их посредством понятия цели"293. Попутно отпустив в адрес Гегеля еще одно критическое замечание по поводу триады и заявив, что при нахождении категорий лично он не гонится ни за симметрией, ни за триадичностью, Тренделенбург заканчивает раздел о цели.
    Для нашей темы большое значение имеет тот вывод, что категории   это свойства бытия самого по себе. Даже будучи изначально априорной формой, даже вытекая из первичного Духа, цель внедряется в бытие, понять которое можно теперь и через нее.
    Итак, объективными характеристиками бытия признаются: пространство, время, движение, цель. Другие категории мы здесь рассматривать не будем, а сосредоточим все свое внимание на одном из важнейших, как нам кажется, разделов тренделенбурговой логики   на учении о суждении, потому что именно здесь ясно вырисовывается необходимость бытия самого по себе, его объективный   в подлинном значении слова   смысл.
§ 7. Функции неполного суждения в обосновании автономии бытия
    Интереснее всего обоснование автономии бытия происходит, как нам кажется, в третьем разделе "Логических исследований", в учении о суждении. К анализу логических форм мышления   понятия, суждения и умозаключения   немецкий мыслитель обращается постольку, поскольку для него важно выяснить, какая из них главная. Именно с ее помощью, как он думает, осуществляется постижение бытия. Какая же главная?   этот вопрос для Тренделенбурга совсем не праздный.
    Еще раз напомним, что общей для мышления и бытия основой была деятельность (движение); она начало всего и абсолютное первоначало. И тем не менее эта, казалось бы, само собой разумеющаяся истина открывается, по мысли Тренделенбурга, только вдумчивому философу. На первый взгляд, напротив, кажется, что первичны сами вещи. Ведь когда мы составляем знание о вещах, мы судим о них: в суждениях раскрываются их свойства, и так мы получаем знание. Следует заметить, далее, что в суждениях мы различаем подлежащее и сказуемое, первое из которых можно считать характеристикой вещей в качестве субстанций, в сказуемом же за свойством скрывается как раз понятие основной, существенной деятельности, порождающей эту вещь. Сказанное   достаточно банальная истина. Но Тренделенбург поднимает вопрос о необычном типе суждений   так называемом неполном суждении ("светает", "дождит"). Точнее: здесь нет еще предмета деятельности в виде законченной вещи, а налицо только процесс ее созидания. Смысл такой первоначальной синкретической деятельности и открывается в неполном суждении. Когда мы думаем и говорим о незавершенности процесса, поясняет Тренделенбург, вещь еще не образовалась. Объективная деятельность здесь еще не противостоит вещи, а   как процесс ее созидания   совпадает с ней. В таком суждении нет еще подлежащего, а есть только сказуемое, или, лучше: налицо лишь одна предикативная форма (коль скоро речь идет о грамматической части предложения). "Язык представляет нам это (данную логическую ситуацию   Т.Д.) в безличных глаголах, например: морозит, парит, светает и т.д. Деятельность эта принимается в мысли за первичную, т.к. в суждении ничего не говорится о том, откуда, собственно, она проистекает. В этих суждениях и следует искать зерно последующей структуры"294.
    На протяжении многих страниц Тренделенбург заостряет внимание на своем предположении о ведущей роли неполного суждения. Именно оно, по его мнению, является главной формой мысли, обеспечивающей познание мира. Он настаивает на том, что до тех пор, пока мы размышляем, не приходя еще ни к какому выводу (не связывая, следовательно, воспроизводящую деятельность мышления с созданными мысленно предметами), мышление носит краткий, глагольный, предикативный характер.
    Поэтому было совершенно неверно, считает Тренделенбург, определять суждение либо как простое соотношение между понятиями (которые по сравнению с ним как будто исходны), либо через раскрытие содержания понятия (которое опять-таки исходно). Нет, суждение   причем именно в его краткой форме   есть собственная логическая форма мышления; в нем, как в почке, скрыта сама его суть. Желая полнее и всесторонне обосновать свою гипотезу, Тренделенбург обращается и к филогенезу, и к онтогенезу; ему кажется, например, что история языкознания свидетельствует о первичности глагольных форм. Так, в индусском и германском языках слово "облако" первоначально обозначало нечто светящееся; "земля" была тем, что носит в себе; "рука" - тем, что производит. Это говорит в пользу того, что готовому знанию предшествует суждение типа "светится", "носится", "делается" или "хватается". "Здесь-то этимологические изыскания могли бы оказать логике истинную помощь. Важнее всего был бы вопрос о том, действительно ли корни слов   глаголы"295. Потому что корни глаголов есть некоторые колеблющиеся образования, не сросшиеся ни с какой частью речи. И одному лишь глаголу присущ "акт синтеза" в качестве грамматической функции; "...остальные слова предложения лишь колеблются в представлении без глагола. Его энергия вводит мыслимое в связь с действительностью"296. "Начатки языка, вероятно, лежат в глаголах, но только в том случае, если последние представлены в суждении"297.
    Первые слова ребенка также не являются простыми именами: дети очень чутко, как думает Тренделенбург, выделяют в качестве репрезентанта целого предложения как раз то слово, на которое падает смысловое ударение, и, как правило, это сказуемое. Дети выговаривают только одно это слово, но именно благодаря ему суждение тем не менее обозначено достаточно четко. "...в науке всякому понятию предшествует суждение или даже целый ряд суждений, в котором первое находит и свою гарантию, и свой внутренний порядок. Для геометрии круг, параллелограмм и т.д. не имеют ровно никакого значения, пока они не определены логически и не построены реально. Целостное суждение о системе Коперника должно быть уже известно, прежде чем смогут появиться такие понятия, как земной путь, афелий, перигелий и т.п."298.
    Уже упоминалось о том, что желание выяснить, какая логическая форма является главной, определено желанием Тренделенбурга понять суть мышления. Вокруг этого переплетаются разные, но тесно связанные между собой проблемы.
    Прежде всего это проблема получения нового знания. На решение претендует общая, или формальная, логика, предлагая свой путь в форме силлогизма. Но для философа, согласно Тренделенбургу, ориентирующегося на содержательную логику, скоро становится очевидно, что силлогистические претензии несостоятельны: ведь в выводах раскрывается то знание, которое было скрыто и свернуто в посылках, но тем не менее уже содержалось в них. Нового здесь нет, напротив, правильнее было бы говорить о некоторой тавтологичности заключения. Кроме того, вывод по типу "если..., то" оставляет неопределенным ответ на вопрос, а верно ли само "если", т.е. верны ли те посылки, из которых делаются выводы, правильные по форме.
    Итак, умозаключение не способно дать новое знание; но, может быть, на это способно понятие?   Действительно, в понятии всегда содержится знание о различных предметах, о различных исторических значениях одного и того же предмета, иными словами, можно предположить, что и возникает, и расширяется знание посредством понятия. Достигается это как будто благодаря тому, что в понятии раскрывается сущность предмета. Но тождественно ли проникновение в сущность знанию о самом предмете? Причем имеется в виду новое знание. И что выражается в понятии: сущность предмета или понятие о нем? Ведь, согласно Гегелю, например, движение мысли переходит от понятия бытия к понятию его сущности и, далее, к понятию понятия, или же: от бытия к сущности и к понятию. Мы помним, однако, тренделенбургову критику Гегеля: действительного движения и развития в его системе нет и быть не может, потому что нет реального противоречия между мышлением и бытием, нет противоречия внутри понятия   там отсутствует созерцание. Поэтому у Гегеля речь фактически идет только о развер