: отрицая и "плодотворную строгость" коллективного суда соплеменников, и их "плодотворное сочувствие", путешественник предается закону "личного произвола" - правда, "во всем его бессилии". Так персонаж Хомякова - "просто путешественник" - уже приобретает свойства Сатаны-Каина ("личный произвол", "одиночество", "бессилие"), приближаясь постепенно и к знакомому нам образу изменника советской Родины.
Еще в одном фрагменте Хомяков от критики путешественника переходит к обличению эмигранта:
Часто видим людей русских и, разумеется, принадлежащих к высшему образованию, которые безо всякой необходимости оставляют Россию и делаются постоянными жителями чужих краев. Правда, таких выходцев осуждают, и осуждают даже очень строго. Мне кажется, они более заслуживают сожаления, чем осуждения: отечества человек не бросит без необходимости и не изменит ему без сильной страсти; но никакая страсть не движет нашими выходцами. Можно сказать, что они не бросают отечества, или лучше, что у них никогда отечества и не было.47
96
Хомяков видит оправдание того, кто покидает Отечество, в страсти. Подобно убийце, совершившему преступление в состоянии аффекта, такой человек недостоин оправдания, но достоин сожаления. Хомяков может понять измену Отечеству со стороны романтического героя - того же Каина или Мазепы. Однако эмигрант ("выходец") не имеет страсти, им движет расчет и душевный холод. Таких от Отечества Хомяков отлучает загодя: у такого анти-романтического изгнанника Отечества никогда и не было. Таким образом, холодность, отсутствие способности к эмоциональному порыву - тому, что, можно думать, и создает соборность Отечества - становятся причинами, которые приводят к измене. Неспособность разделить душевные порывы народа, враждебное непонимание народной души - это свойство и (анти)героя сталинского дискурса, космополита-вредителя.
Далее Хомяков приводит аргумент, в котором содержится самое поэтическое определение Отечества, которое нам приходилось читать (может быть, только за исключением определения A.C. Шишкова, см. главу 4). "Поэтическое", однако, не значит "оригинальное". Мы уже говорили, что оригинально высказаться об Отечестве трудно. Вот и у Хомякова мы видим собрание общих мест, каждое из которых так или иначе уже нашло себе место в схеме риторических приемов и нарративов Родины, которую мы предлагаем.
Ведь отечество находится не в географии. Это не та земля, на которой мы живем и родились и которая в ландкартах обводится зеленой или желтой краской. Отечество также не условная вещь. Это не та земля, к которой я приписан, даже не та, которою я пользуюсь и которая давала мне с детства такие-то или такие-то права и такие-то или такие-то привилегии.48
Хомяков, как мы видим, начинает с апофатических определений Отечества, отделяя то, чем Отечество не является. А не является оно ни административной единицей, ни юридическим обстоятельством, связанным с представлением тех или иных прав и привилегий. Здесь Хомяков противоречит официальной доктрине Отечества, согласно которой само имя Отечество является юридическим термином (в отличие от имен Родина и Отчизна). Именно это имя употребляется как термин юридических практик в дореволюционой России.49 Для Хомякова содержание этого термина прежде всего духовное:
Это та страна и тот народ, создавший страну, с которой срослась вся моя жизнь, все мое духовное существование, вся цельность моей человеческой деятельности. Это тот народ, с которым я связан всеми жилами сердца и от которого оторваться не могу, чтобы сердце не изошло кровью и не высохло.50
97
Наконец, Хомяков ставит диагноз той общественной болезни, которая приводит к сознательному разрыву с Родиной. Это эгоизм, "ложное развитие", отчуждение. Такие люди достойны сожаления больше, чем "цыгане" и "жиды":
Тот, кто бросает отечество в безумии страсти, виновен перед нравственным судом, как всякий преступник, пожертвовавший какою бы то ни было святынею вспышке требования эгоистического. Но разрыв с жизнию, разрыв с прошедшим и раздор с современным лишают нас большей части отечества; и люди, в которых с особенною силою выражается это отчуждение, заслуживают еще более сожаления, чем порицания. Они жалки, как всякий человек, не имеющий отечества, жалки, как жид или цыган, или еще жалче, потому что жид еще находит отечество в исключительности своей религии, а цыган в исключительности своего племени. Они жертва ложного развития.51
"Ложное развитие", таким образом - это путь отпадения от отечества через сознательный выбор "гражданства мира". В культурологической концепции Н.С. Трубецкого такое определение belonging получает уже не поэтическое, а научное обоснование.52 Трубецкой утверждает "специфическое направление еврейских черт характера" как научную - антропологическую и психологическую - данность, представляя таким образом направление, которое можно было бы назвать "научным антисемитизмом". Согласно этой теории, еврейство обладает несомненным "разлагающим" влиянием на культуру народа, в недрах которого оно развивается. Это разлагающее влияние связано с условиями еврейского быта, а именно с тем, что "евреи - двухтысячелетние эмигранты с прочной эмигрантской традицией".53 Результат - склонность к аналитизму, холодность по отношению к культуре-"хозяину", та "едкая, разлагающая ирония, которая свойственна евреям".54 В результате отрыва от почвы и у русских эмигрантов появляются эти признаки, они как бы духовно "объевреиваются". Ибо
[...] разве можно не признать разлагателем человека, живущего в данном народе, вполне приобщившегося к его культуре [...] и в то же время отталкивающегося от тех элементов этой культуры и быта, которые данному народу особенно интимно близки и дороги?55
Таким "разлагателем" оказывается не только "фактический еврей", но и "невольный еврей" - эмигрант, изгнанник. Судьба не только отправляет его в вынужденное странствие, но и предуготовляет ему "еврейский жребий" - жребий аналитизма, "разлагательства", что в конечном счете оказывается нездоровым явлением, симптомом невроза. Холодность и расчетливость, ирония, цинизм, отсутствие идеалов - все это "лишает жизнь всякого смысла", составляя фактор "чистого отрицания", являя в облике изгнан-
98
ника лик Сатаны. Изгнанник Родины - странник/ путешественник/ отторженец от тела Родины - всегда Сатана и всегда еврей.
Величие Родины
Вся группа нарративов, объединенных общей темой величия Родины, легко узнается как символический ландшафт советской массовой культуры -элементы советской песни, так называемого народного творчества (ансамбли народной песни и пляски, песни и стихи о Родине, которые распевали и декламировали наряженные в псевдонациональные костюмы участники художественной самодеятельности), пионерские праздничные "монтажи", которые декламировались школьниками со сцены актового зала в дни официальных празднеств, и прочее. Эти нарративы почти полностью совпадают с репрезентацией Родины в школьно-образовательном дискурсе. Буквари и школьные учебники, особенно для начальных классов, хрестоматии - книги о Родине, сборники песен и стихов о Родине были полны подобной продукции, как текстовой, так и изобразительной. Эти лубки объединяются в один нарратив о Родине как стиле жизни, под известным лозунгом "Образ жизни - советский".
Семья народов
На бескрайних просторах нашей Родины, под солнцем / небом / мирным небосводом Родины расцветает дружная / братская / сплоченная / счастливая / многонациональная семья советских народов. Это - советский народ, новая историческая общность людей. От Москвы до самых до окраин, во Владивостоке и в Таллине, на Крайнем Севере и в жаркой Средней Азии, во всех уголках нашей великой Родины всех их объединяет в одну семью горячая / искренняя / пламенная / сыновняя любовь к своей многонациональной / советской / социалистической Родине. Братские народы Советской страны благодарны партии и правительству за заботу об их процветании, о расцвете их национальных культур (национальных по форме, социалистических по содержанию). В прошлом они подвергались беспощадному / непосильному национальному гнету / угнетению, но социалистическая революция освободила их, а братская помощь русского народа (Россия - республика первая среди равных) помогла их становлению, их подлинному расцвету.
Город Солнца
Обращает на себя внимание метафора величия, производная от представления о величине, об СССР как большом физическом пространстве. Физические размеры Родины составляли предмет особой гордости советского человека. Сведения о том, что СССР занимает одну шестую часть мира
99
(название знаменитого пропагандистского фильма Дзиги Вертова), что страна раскинулась от океана до океана, что Москва (сугубо континентальный город) - порт пяти морей, что на территории СССР проходят тринадцать часовых поясов и что над страной никогда не заходит солнце56 -все эти сведения сообщались в школьных книжках с оттенком гордого изумления и восхищения великой Родиной, сумевшей достичь таких невиданных физических размеров.
В эту идеологическую географию СССР входило и перечисление всего того, что на ее территории есть "самое-самое": и самая большая в Европе река Волга, и самая высокая горная вершина пик Коммунизма, и самое большое в мире озеро Каспийское море, и абсолютный полюс холода Верхоянск, не говоря уже о самой демократической в мире Конституции. Природное разнообразие Родины, ее исключительные запасы полезных ископаемых, ее энергетические ресурсы, а также воля советского человека, все это природное буйство обуздавшего и направившего на службу прогрессу57 - все это имело составлять предмет особой гордости и восхищения.
Что же лежит в основе единства всего этого разнообразия, на чем держатся исполинские размеры нашей Родины? Подразумеваемый ответ - на величии ее народа, на величии идей коммунизма, которые разделяют все бесчисленные народы нашей Родины. Солнце не заходит над бескрайними просторами нашей Родины не только потому, что она физически протяженна; главное, что ей светит - это солнце светлого будущего, солнце коммунизма. Под этим солнцем и расцветают ранее отсталые и угнетенные, а ныне свободные и счастливые советские народы.
Согласно этой риторике, национальное и культурное различие народов нашей многонациональной Родины, разнообразие и изобилие языков, наречий, обычаев и пр. объединяется в единое целое одной общей светлой целью - стремлением к коммунистическому будущему. Разнообразие - это лишь форма; единство же социалистического содержания, диалектическое (по существу же оксюморонное) единство пролетарского интернационализма и советского патриотизма есть суть. Географическое и природное разнообразие - это благодатный дар, которым сама натура (опять же, вскармливающая мать-земля) благословляет советский народ за его правильные исторические устремления. Снова, как и в нарративе об изменнике Родины, мы сталкиваемся здесь с ветхозаветным мотивом Благодати. Однако советские люди благодарят за эту благодать не божество и не слепые силы природы, а мудрое руководство коммунистической партии, ведущей Родину по пути новых и новых великих свершений.
Мы уже сталкивались со своеобразным номинализмом советского официального дискурса, силой которого "вещи" получают существование только в силу идеологической значимости "идей", т. е. когда "вещи" суще-
100
ствуют постольку, поскольку значима метафора этой "вещи" в метафизическом ландшафте идеологической системы. Так, мы указывали на то, что человеческая значимость отношений материнства и детства оказывалась вторичной по отношению к идеологеме материнства как метафоры взаимодействия между Родиной-государством и ее гражданами. Точно так же из метафоры Родины-дома "соткался" и реальный человеческий дом - семья, родственная связь, хозяйство, двор и пр. Этот "вещественный" дом оказался существующим ровно в той степени, в какой он мог служить основанием для метафоры Родины, которую должно защищать. Телесные функции (семья, родство, повседневное сосуществование под одной крышей), таким образом, производятся не столько собственно взаимодействиями между людьми, сколько метафорическими значениями соответствующих имен (семья, мать, дом, родина) в рамках идеологической картины мира, причем сам процесс метафоризации находится под строгим контролем власти. Это идеальное тело, функции которого подвергаются возгонке до нового и высшего "агрегатного состояния" идеологической метафоры и заменяются этой метафорой, составляет характерную особенность тоталитарного субъекта. Все это в русской культуре оказывается помноженным на пресловутую "тоску по идеальному" и отвращение к низкой материальности, на стремление к духовным высям и любовь к "полетам во сне и наяву", которые столь характерны для русской интеллигенции.
Тот же самый символический ход мы наблюдаем в метафорике дискурса о величии Родины: ее физические параметры оказываются производными от идейного величия объединяющей ее идеологии, наличие в ее географическом ландшафте всего "самого-самого" представляется самим собой разумеющимся результатом ее исторической избранности и отмеченности; богатство недр и протяженность - это своего рода божественная благодать, и они только подтверждают, что не только исторический путь Родины был единственно возможным (единственно благодатным), но и будущее ее отмечено той же благодатью и, следовательно, исторически оправдано.
Имея в виду такую "теологию Родины", не удивительно, что подавляющее большинство населения восприняло конец СССР как апокалиптическую катастрофу: не будучи столь географически "великой" (теперь в Россию входит всего одиннадцать часовых поясов, а не тринадцать, как это было в СССР), Россия оказывается очень сомнительным историческим проектом, поскольку вместе с физическими размерами она утрачивает и признаки Величия и Благодати. Утрата территорий переживается как утрата божественной цельности, т. е. как Грехопадение. Грех наказывается лишением того райского состояния внутренней непротиворечивости и бесконфликтности, которая и есть свидетельство Благодати и гарантия Спасе-
101
ния. По сравнению с такого рода травмой веры, привлекательность реформы, даже если она сулит демократизацию и повышение уровня жизни, оказывается крайне сомнительной.
Как и в предыдущих нарративах, здесь высоко продуктивна метафора Родины-Матери, народа как семьи. Тут и братский союз советских республик, и союзные республики - пятнадцать сестер, из которых РСФСР, как уже указывалось, - первая среди равных. Отношения братства (братская помощь Советского Союза) насильственно распространялись и на весь коммунистический блок: этим штампом обозначалось грубое вмешательство СССР в экономические и политические дела стран социалистического содружества - впрочем, именно содружества, но не семьи. Между семьей братских народов внутри страны и содружеством братских народов за ее границами существовала, как мы видим, социально сконструированная иерархия близости - дальности.
Мир, братство, дружба - привычные для советского уха лозунги национальной политики СССР. Именно так мыслилась советская утопия вселенского равенства, идеального сосуществования различных начал в том райском будущем, где неизбежный между различностями конфликт будет преодолен в принципе (ср. эту мифологему с положением научного коммунизма о различном характере противоречия при капитализме и при социализме: в первом случае оно антагонистично, во втором - неантагонистично).
Интересно, однако, что в этом стремлении Советского государства к универсальности и всеохватности проявился не только милитаризированный экспансионизм, но и свойственная эпохе Современности тенденция универсализма. Мы уже отмечали, что в эпоху национальных государств эта тенденция приводит к подавлению местных культур во имя общенационального Отечества, которое мыслится как промежуточная ступень на пути к всеобщему объединению всех людей в целостности "общечеловеческого". Советский патриотизм имеет претензию быть держателем "общечеловеческого" на более высоком уровне как общности, так и вочеловеченности. Именно в дискурсе патриотизма ведется речь о новой исторической общности людей - советском народе. Эта новая, т. е. лучшая, общность противопоставляет "свое", "идейно здоровое" всему тому, что "догнивает" за Стеной, и это есть своеобразное продолжение универсализма Великой французской революции. Холодная война, накануне и в ходе которой сформировалась и закалилась официальная идеология Советской Родины, - это война между двумя универсалистскими концепциями, общие корни которых в идеях Просвещения несомненны.
Однако примечательно, что несмотря на обилие разоблачительных исторических и этнографических исследований, появившихся за последние
102
десять лет, несмотря на ежедневный практический опыт национальных конфликтов, который сопутствовал человеку в его частной жизни на протяжении всех лет советской власти, несмотря на картину "братства", наглядно открывшуюся нам, например, в чеченских войнах, бывший советский человек продолжает лелеять в душе советскую утопию вселенского единения народов. Развал СССР больно ударил по этой утопии; в современном российском обществе, особенно в его старшем поколении, живет острая ностальгия по утраченному райскому состоянию, благостные воспоминания о советской межнациональной умиротворенности, о дружеской взаимопомощи людей разной национальности ("в детстве мы все играли в одном дворе и даже не знали, кто татарин, кто еврей", что, конечно, есть ложь - прекрасно знали). Развал СССР и физическое сокращение Родины "всего лишь" до размеров Российской Федерации, "отпадение" бывших братских народов вызывает горькое разочарование в настоящем: нет уже прежней великой - в прямом и в переносном смыслах - Родины, нет и Родины многонациональной. Именно имея в виду этого рода утраченную невинность, бывшие советские люди часто говорят, отвечая на вопросы о Родине: теперь, после развала СССР, меня лишили Родины (Е. Барт-минский, частное сообщение).58
Военная мощь Родины
Наша Родина - СССР, первое в мире социалистическое государство. Мы должны беречь и приумножать богатства Родины, защищать Родину в трудные для нее годы. Наша Родина следует ленинским курсом мирного сосуществования, проводит миролюбивую внешнюю политику. Однако мы готовы дать отпор каждому, кто посягнет на свободу и независимость нашей Родины. Наши доблестные вооруженные силы уверенно стоят на защите интересов Родины, на страже священных рубежей нашей Родины. Они готовы дать отпор агрессору, защитить право советских людей на мирный созидательный труд, на мирное / чистое небо над головой. Рубежи нашей Родины неприкосновенны, ее границы на замке.
Этот нарратив связывает мифологию Родины с советской оборонительной военной доктриной. Он знаком всякому, кто когда-либо подвергался военно-патриотическому воспитанию. Из прочих нарративов школьно-образовательного дискурса этот наиболее ригиден: почти в неизменяемом виде и практически без вариаций воспроизводился он и на уроках военного дела (ср. советский термин гражданская оборона для обозначения милитаризма; несколько подробнее о советских иносказаниях такого рода см. ниже), и в дискурсе военно-патриотических игр (пионерская игра "Зарница", 70-е гг.), и в армейской казарме на политзанятиях, и в дикторском тексте, со-
103
провождавшем демонстрацию военной мощи Родины на ноябрьских военных парадах.
Стальные мускулы
По логике мифа, эта история являет собой естественное продолжение предыдущего нарратива: поскольку наша великая Родина богата и изобильна, постольку на нее будут покушаться злокозненные враги, враждебное капиталистическое окружение (опять мотив кольца, отмеченный нами выше в мифологии Родины). Мир разбит на две части (советский штамп: два мира - две морали): "свои" и "чужие". Эти две части мыслятся в метафоре военного конфликта (социалистический лагерь - капиталистический лагерь); историческое время, следовательно, концептуализируется как передышка между боями (в лагере, как известно, воины отдыхают и готовятся к новым сражениям). Границы нашей Родины священны (отклик мотива Родины как божества). Эти границы не только обозначают административное и политическое деление мира. Они знаменую