ое сие облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: "поглощена смерть победою". (1 Кор. 15).
58. A.C. Шишков. "Рассуждение о любви к отечеству", стр. 153-154.
59. A.C. Шишков. Краткие записки, стр. 90.
60. Там же, стр. 81-91.
61. A.C. Шишков. "Рассуждение о любви к отечеству", стр. 177-178.
62. Там же, стр. 187-188.
63. Шишков был автором одной из многочисленных драм о Самозванце.
64. A.C. Шишков. "Рассуждение о любви к отечеству", стр. 161-162.
65. A.C. Шишков. Краткие записки, стр. 30.
66. A.C. Шишков. Краткие записки, стр. 70.
67. A.C. Шишков. "Рассуждение о любви к отечеству", стр. 186-187.
68. Там же, стр. 184.
69. Там же.
270
70 Там же
71 Там же, стр. 182
72 Там же, стр. 184
73 Потебня, А.A. 1989. "Мысль и язык" Слово и миф. Москва, 17-200 Потебня, как известно, видел во внутренней форме источник языкового поэзиса, который, подобно ключу, "бьет" из поэтического народного творчества, "приутихает" в прозе и "осаждается" в виде метафоры в слове обыденного языка Внутренняя форма не есть представление (репрезентация) - это поэтический центр образа, "образ образа" Потебнианское понимание внутренней формы, как нам кажется, определило то, как русская лингвистика "прочитала" теории западного структурализма, в частности, как она откликнулась на понятие формы содержания у Луи Ельмслева и позднее на категорию мифа у Ролана Барта
См в связи с этим основополагающую работу по коннотации Телия, В H 1986 Коннотативный аспект семантики языковых единиц Москва, а также анализ "пост-потебнианских" интерпретаций идеи внутренней формы в русской религиозной философии в Постовалова, В И 1995 "Наука о языке в свете цельного знания" Язык и наука конца 20-го века Ред. Ю. С. Степанов. Москва, 342-420
74 Шпет, Г. Г. 1996 Внутренняя форма слова (этюды и вариации на темы Гумбольдта) Москва - Воронеж, 49-260
Рассматриваемая нами "пост-потебнианская" интерпретация внутренней формы Г. Г. Шпетом относится к самому авангарду раннего русского структурализма в философии -направления, которое, по известным обстоятельствам, вынужденно ушло в глубокое подполье советской эзоповско-научной речи Шпетовский акцент на технэ сближает его концепцию с концепцией языка у Вальтера Беньямина, особенно в ее позднем варианте, представленном в уже цитированной нами работе о "механической воспроизводимости" языка. И у Шпета, и у Беньямина во главе угла стоит технэ как способ производства (в широком смысле), что дает возможность интересных сравнений между этими двумя теоретиками, их философскими истоками и историко-политическими контекстами возникновения их теорий
75 Там же, стр. 159
76 Там же, стр. 150
77 См работу современного шведского философа языка Ханса Руина (Hans Rum). "Origin in Exile - Heidegger and Benjamin on Language, Truth, and Translation" (рукопись) Автор проводит линию преемственности между Гаманом и Гердером, с одной стороны, и, с другой стороны, между Хайдеггером и Вальтером Беньямином как последователями антипозитивистской "словоцентристской" философии языка раннего Романтизма Руин опирается на раннюю работу домарксистского периода в творчестве Вальтера Беньямина "О языке как таковом и о языке человека" (Benjamin, Walter 1996 "On Language as Such and on the Language of Man" Selected Writings Vol 1 1913-1926 Cambridge, Mass , 162-74 )
78 Cp. гердеровскую полемику с Руссо по вопросу о происхождении языка в Herder, Johann Gottfried 1986 "Essay on the Origin of Language" On the Origin of Language.
271
Chicago and London, 87-166 Для Гердера была неприемлема позиция Руссо, который видел в языке "всего лишь" первичный социальный институт и продукт исключительно общественного договора в человеческом обществе
79 О лингвофилософских аспектах энергийного принципа внутренней формы см. Постовалова, В И 1982 Язык как деятельность опыт интерпретации концепции В Гумбольдта Москва
80. Об открытии концепта "историческое время" в теории Нового времени и об оппозиции "древнее / современное" как базовой метафоре в самоидентификации см Calmescu, Matei 1987 Five Faces of Modernity Modernism Avant-Garde Decadence Kitsch Postmodernism Durham, особенно первую часть этого труда "The Idea of Modernity" Калинеску указывает, в частности, на значение дискуссии о Лаокооне, которую начал Винкельман и продолжили Лессинг и Гете Именно в ходе этой дискуссии сформировались начала того диалога об Истории и о Прекрасном, отзвуки которого мы находим и у Шишкова О том, что эта проблематика имеет актульность и в наши дни, свидетельствует чрезвычайно интересная дискуссия о лессинговском "Лаокооне" в контексте его написания и рецепции в Lessmg's Laokoon Context and Reception Ed by Frederick Burwick Poetics Today Special Issue 20, 2, Summer 1999
81 С Булич Очерк истории языкознания в России, стр. 262
82 Там же, стр. 267
83 Шишков, А С 1829 "О сходстве языка древних народов Малой Азии с языком древних и новых народов фракийских и иллирийских Сочинение Франциска Марии Апендини, ректора рагузского лицея Напечатано в Рагузе MDCCCX Перевод с италиянскаго языка" Собрание сочинений и переводов адмирала Шишкова Часть XIII Санкт-Петербург, 150-296
84 Там же, стр. 191-194
85 Там же, стр. 236-238
86 В К Тредиаковский "Три рассуждения о трех главнейших древностях российских' Цит. по С. Булич Очерк истории языкознания в России стр. 204 и далее
87 Умберто Эко прослеживает миф о "совершенном языке' через всю историю европейских идей от библейских легенд о языке Адама и Вавилонской башне до современных нам теорий искусственного интеллекта См Eco, Umberto 1995 The Search for the Perfect Languages Oxford and Cambridge Работа Эко посвящена семиотическому аспекту этой теории и представляет собой своего рода "прозрачную карту" когнитивного мифа У Мишеля Фуко мы находим обстоятельный эпистемологический анализ, в котором мы видим признаки общего эпистемологического стиля в понимании универсальности языка по аналогии с универсальностью денег и универсальностью классификации природы См Фуко, Мишель 1994 Слова и вещи Археология гуманитарных наук Санкт-Петербург, особенно Часть 1
272
88. Шишков, A.C. 1825. "Опыт славенского словаря, или объяснение силы и знаменования коренных и производных Руских слов, по недовольному толкованию оных мало известных и мало употребительных". Собрание сочинений и переводов адмирала Шишкова Часть V. Санкт-Петербург, 246.
89. Шишков, A.C. 1829. "Краткое начертание о писменах славенских. Статья взятая из сочинения Павла Соларича. Перевод с италиянскаго". Собрание сочинений и переводов адмирала Шишкова. Часть XIII. Санкт-Петербург, 64-66, особенно постраничные примечания.
90. Приводя шишковские этимологии Нептун от не потону, ночь от нет очи или море от мою, исследователь истории русского славяноведения A.A. Кочубинский (Кочубинский, A.A. 1887-1888. Адмирал Шишков и канцлер гр. Румянцев. Начальные годы русского славяноведения. Одесса) говорит об этимологизаторстве как о болезни, мании. На этом утверждении настаивают и другие историки. Действительно, нельзя не увидеть общности между этими этимологиями и структурой бреда при психозе. Однако постановка медицинского диагноза - дело психиатра, а не историка культуры. Гораздо ценнее упоминание Кочубинским, в связи с этой "манией", имени Лейбница (стр. 27-28).
91. В.И. Постовалова. "Наука о языке в свете идеала цельного знания".
92. Шпет, Г.Г. 1922. Очерк развития русской философии. Первая часть. Петроград, 8.
93. Предмет рассуждений Шпета - "складывающееся на почве невежества утилитаристическое отношение к знанию":
[К]огда невегласие выступает как характер народа и истории, когда оно навязывается историческому наблюдателю, как существенный признак национальной истории, когда сам утилитаризм - не сменяющаяся реакция, а производный признак этого существенного, тогда над соответствующей историей [...] нависает какая-то угроза. Нация - перед лицом фатальной беды она кажется обреченной на "бескультурность". Утилитарное отношение к знанию обличает некоторую примитивность культуры и духа [...] Ее (России. - И. С.) интеллигенция - ее репрезентант и воплощение - не дошла до над-утилитарного понимания творчества. И вот, спрашивается: исторический рок это, или только культурное несовершеннолетие? (стр. 8).
94. С. Булич. Очерк истории языкознания в России, стр. 206.
95. С. Булич. Очерк истории языкознания в России, стр. 291-292.
96. Eriksson, Gunnar. 1994. The Atlantic Vision. Olaus Rudbeck and Baroque Science. Canton,
Mass.
97. A.C. Шишков. "Некоторые выписки из сочинений Графа Мейстера", стр. 273-274.
98. См. уже упоминавшуюся работу Вл. Соловьева о де Местре.
99. В.М. Живов. Язык и культура в России XVIII века.
273
100. О "трудной герменевтике" Державина и о взаимном влиянии между Державиным и Шишковым, см. Альтшуллер, Марк. 1984. Предтечи славянофильства в русской литературе (Общество "Беседа любителей русского слова"). Анн Арбор, 69-95.
101. Там же, стр. 48-55.
102. Одним из способов администрирования языка является позитивное научное описание в терминах моделей и структур. О "цензуре и самоцензуре онтологии", о подавлении высказывания Другого не через политическую репрессию, а через "растворение" Другого в формальных категориях собственного анализа при установке на формально-научный, позитивистский подход к языку см. Schultz, Emily. 1990. Dialogue at the Margin: Whorf, Bakhtin, and Linguistic Relativity. Madison, 139-153.
103. О принципах составления риторик в русской традиции XVIII в., о риторике как о науке "сцепления идей" (а не слов) и о связи этих принципов с идеями универсальной грамматики см., в частности, Виноградов, В.В. 1949. Очерки по истории русского литературного языка XVII-XIX вв. Лейден, 115-120. В основе этих риторик лежит идеографический принцип, характерный еще для прототипических риторик эпохи эллинизма. Принцип "сцепления идей" важен и для Шишкова с его акцентом на словопроизводство как аналог истории. Обучение правильному сцеплению идей - часть шишковской программы воспитания патриота, которую он излагает в "Рассуждении о любви к отечеству". Шишков, таким образом, предлагает общую основу для филологического истолкования, семантической интерпретации, политической цензуры и того, что впоследствии получило название "идеологического воспитания населения".
104. Солженицын, А.И. 1990. Русский словарь языкового расширения. Москва. Задача словаря - не регистрация слов, а "обогащение языка": "не в смысле "что живет сегодня", а - что еще может, имеет право жить" (стр. 3). Характерна морально-этическая, "судебная" установка по отношению к языку ("имеет право"). Далее в "Объяснении" (стр. 3-4) составитель - "архаизатор-обогатитель" - пишет:
Лучший способ обогащения языка - это восстановление прежде накопленных, а потом утерянных богатств. Так и французы в начале XIX века [...] пришли к этому верному способу: восстанавливать старофранцузские слова, уже утерянные в XVIII веке. [...] Тут подобраны слова, никак не заслуживающие преждевременной смерти, еще вполне гибкие, таящие в себе богатое движение - а между тем почти целиком заброшенные, существующие близко рядом с границей нашего изношенного узкого употребления, -область желанного и осуществимого языкового расширения.
105. Сухомлинов, М.И. 1885. История Российской Академии. Вып. седьмой. Санкт-Петербург, 206.
106. Отрывки из "Словаря корнесловия" цит. по М.И. Сухомлинов, там же, стр. 207-208.
107. Шишков, A.C. 1825. "Рассуждение о красноречии Священнаго Писания, и о том, в чем состоит богатство, обилие, красота и сила Российскаго языка, и какими средствами оный еще более распространить, обогатить и усовершенствовать можно, читанное в годичное Императорской Российской Академии собрание, бывшее в 3-й день Декабря 1810
274
года". Собрание сочинений и переводов адмирала Шишкова. Часть IV. Санкт-Петербург,
33-34.
108. Там же.
109. Шишков имеет в виду отсутствие (на момент написания) в России смертной казни.
110. Под "Домочадцами" Шишков имеет в виду крепостных, подразумевая, по-видимому, что крепостное право - это род семейных отношений между помещиками и мужиками, а не юридическое состояние лишения прав.
111. A.C. Шишков. "Краткое начертание о писменах славенских", стр. 69-71.
112. В. Стоюнин. Исторические сочинения, стр. 223-224.
113. Там же.
114. Цит. по Скабичевский, A.M. 1892. Очерки истории русской цензуры (1700-1863 г.). Санкт-Петербург, 131.
115. Там же, стр. 179.
116. Шишков, A.C. 1868. Записки адмирала Александра Семеновича Шишкова. Издание Императорского Общества Истории и Древностей Российских при Московском Университете. Москва.
117. Там же, стр. 1.
118. Там же, стр. 127.
119 Сборник постановлений и разрешений цензуры с 1720 по 1862 гг. 1862. Санкт-Петербург, 89.
120. Эпизод травли Попова подробно описан в исторической литературе: одна из версий -протокол заседания совета министров - приводится в A.C. Шишков. Записки адмирала Александра Семеновича Шишкова.
121. Цензурный устав, ст. 159 и далее, см. Сборник постановлений и разрешений цензуры, стр. 168 и далее.
122. Там же, стр. 167.
123. A.C. Шишков. Записки адмирала Александра Семеновича Шишкова, стр. 23.
124. A.C. Шишков. Записки адмирала Александра Семеновича Шишкова, стр. 14.
125. A.C. Шишков. Записки, стр. 89.
275
126. Ложное умствование, так же как и пустое фразерство - политические термины русской реакции. В практике Священного союза по подавлению революционных настроений среди интеллигенции в Пруссии и Австрии имел хождение подобный термин: демагогические происки - demagogische Umtriebe. Об истории немецкой реакции, в частности, об обсессии охранительства и о страхе перед лицом всякого рода заговоров, тайных обществ, происков и прочих вредных появлений "духа времени" см. Пыпин, А.Н. 1917. "Времена реакции (1820-1830)". Исследования и статьи по эпохе Александра 1. Том 2. Очерки литературы и общественности. Петроград, 111-186.
127. Прослеживание истории словесности как истории борьбы между словом и фразой -метод В.В. Виноградова в его Очерках по истории русского литературного языка. Здесь Виноградов удачно превращает риторическую фигуру русского интеллигентского дискурса в инструмент для критического описания самого дискурса.
128. Этот знаменитый эпизод превращения Савла в Павла драматично, хотя и несколько глухо описывается у Б.А. Успенского (Из истории русского литературного языка XVIII -начала XIX века).
129. Поливанов, Е.Д. 1931. За марксистское языкознание.
Заключение
1. Анализ современной (западной) культуры как "культуры видимостей", как культуры игры кажимостей в противоположность иерархии порядков содержания и выражения см. Baudrillard, Jean. 1990. Seduction. NY.
2. Там же, гл. 2 "Superficial Abysses".
3. См. теоретизацию добровольного и принудительного у Н. Козловой: Социально-историческая антропология., стр. 71-76.
4. Jean Baudrillard, op. cit. См. также разработку темы "гладкой поверхности эпохи постпроизводства" (в частности, тела) в Baudrillard, Jean. 1995. Symbolic Exchange and Death. London, etc., главы "The Order of Simulacra" и "The Body, or the Mass Grave of Signs".
5. Это утверждение, казалось бы, противоречит тому контексту имперской пропаганды, в котором разворачиваются, в момент дописывания этого текста (зима 2000 года), политические события на российской сцене, а именно, контексту войны в Чечне и президентских выборов. Однако подход к постсоветской Родине с точки зрения трансвестизма, который мы предлагаем ниже, как нам кажется, снимает это противоречие.
6. О принципе "гардероба" в концептуализации культурной конструкции гендерной идентичности см. основополагающую работу Butler, Judith. 1990. Gender Trouble. Feminism and the Subversion of Identity. NY and London.
Мы находим чрезвычайно плодотворным перенос идеи трансвестированности с гендера и на другие формы идентичности, в том числе на этническую и государственническую
276
идентичность, которая конструируется внутри смыслового пространства Родины ее фаллическим языком. В связи с этим чрезвычайно актуальна и предложенная в рамках постмодернистской феминистской теории еще одна модель - конструкция субъектности как киборга (Haraway, Donna. 1991. Simians, Cyborgs and Women. NY).
Киборг - это симбиоз "натурального" с "электронным", тела с микросхемой, т. е. живой плоти желания с компьютерным (инженерно сманипулированным) разумом. Субъект-киборг - это пограничное пространство между "органическим" и (культурно)-сконструированным. У такого киборга нет и не может быть никаких "корней", кроме тех, которые заложены в его память программистом. "Голос природы", "зов предков", "голос крови" - все эти "каналы связи" с Родиной в субъектности постсоветского типа оказываются глубоко подозрительными. Это и позволяет нам говорить о подобии между постсоветским патриотом и трансвеститом: и там, и там - игра мерцания границы между означающим и означаемым, та самая игра, которая в конечном счете обращает внутренне присущую Родине символическую агрессию против ее же собственных устоев.
SUMMARY AND ACKNOWLEDGMENTS
The book about the motherland: analyzing discursive practices
This book is an attempt at a critical analysis of some discursive practices of Russian public language. Rodina (the Motherland) is one of Russia's ideological icons, a core element of the lexicon of Russian nationalism and of the empire. As a token of collective identity, it does not only belong to the Soviet political discourse. Its value is supported by multiple linguistic practices whose figures and symbols can be found both in public and in private discourses of Self and Other. The phraseology of Rodina permeates the Russian discourse of identification throughout its Modern history, starting with Petrine bureaucracy through various political regimes of the empire, through Stalinist society and on till today's languages of the post-communist commercialized mass media. One would be quite justified in believing Rodina to be the "main word" of Russian culture, a total signifier that claims absolute supremacy over identity and dominates the discourse irrespective of those political or economic principles that underlie Russian society during its different historical periods.
Being an important element in the ideological lexicon, Rodina, however, is not a mere representation of "false consciousness" and cannot be dismissed as such. This figure supersedes the limits that are traditionally given to political terms in cultural critique. Being an important element of the language of power, the discourse of the Motherland also constitutes an important work of collective imagination, deeply woven into the texture of individual life styles and individual self-representations. Rodina is a number one value for the ideologue, but it is no less dear to the heart of the poet; it is equally relevant for a loyal citizen of the state as for a dissident political exile, and in the discourse of the average individual it receives as much attention as in the production of ideological propaganda that seeks to dominate the subjectivity of that very average individual. In other words, Rodina is an efficient discursive machine for the production of symbolic togetherness: it has a tremendous potential in eliminating political difference inside society producing, at the same time, a prohibitive barrier against the external Other. The community of the Motherland, organized into a symbolic whole by its own self-centered political / poetical imagination, is the one that celebrates the perpetual feast of its own "cultural non-translatability".
In the present research, Rodina has been analyzed in its different aspects. In Chapter 1, an attempt was made to critically reconstruct the official patriotic discourse from its phraseology (idiomatic phrases, set expressions, cliches, slogans, etc.). The corpus of phrases was arranged with a view of reconstructing
278
Rodina's narrative structures that were supplied with an apparatus of intertextual links and a critical commentary. In Chapter 2, the narratives thus obtained were applied to the analysis of a piece of non-professional writing; an autobiography produced by a "common Sovie