т ни один звук барельефы и статуи
многоруких  и многоголовых  богов, больше всего  бога  Шивы  --  танцующего,
убивающего,  сливающегося  в  конвульсивных  объятиях  с  какими-то  другими
фигурами. Шива -- бог Любви и Смерти, со странным, жестоким и полным эротики
культом   которого  связана  самая  идеалистическая  и  отвлеченная  система
индийской философии. Шива -- танцующий бог, вокруг которого  танцует как его
сияние вся вселенная. В этом боге, имеющем тысячу имен, таинственным образом
сливаются все противоречия. Шива -- благосклонный, милостивый, освобождающий
от  бед,  божественный целитель,  у  него тысяча глаз и тысяча  колчанов  со
стрелами,  которыми  он  поражает  демонов.  Он  покровитель  "человеческого
стада".  У  него  синее   горло  от   яда,  который  должен  был  уничтожить
человечество, и  который  он выпил,  чтобы  спасти людей.  Шива --  "великое
время", непрерывно восстанав-
 159


 Совесть: поиск истины
 лпвающее все. что  им было разрушено. И в этом значении он изображается
к виде Лингама, черного фаллоса, погруженного в Ионн и ему поклоняются, как
источнику жизни и  богу сладострастия. II  он  же Шипа  -- бог  аскетизма  н
аскетов н величайший аскет, "одетый в воздух" бог мудрости, бог  познания и
света. II он  же --  владыка зла,  живущий на  кладбищах и в местах сожжения
трупов,  со змеями на голове и с ожерельем из  черепов. Шива -- одновременно
-- бог, жрец и жертва, которая есть вся вселенная. II супруга Шивы, такая же
таинственная и противоречивая,  как  и  он,  имеющая разные лица  н  носящая
разные имена -- Парвати, богиня красоты, любви и счастья
 Дурга -- покровительница матерей и  семьи и Кали, т. е. черная, госпожа
кладбищ, танцующая среди  привидений,  богиня зла, болезней, убийств, и в то
же время -- богиня мудрости и подательница откровений.
 Дальше храмы Будды, храмы  отречения и  стремления  к  освобождению  от
мира, холодные и спокойные, с огромными молчаливыми статуями, уже две тысячи
лет погруженными в размышление в  глубине пещер. И в середине всего длинного
ряда храмов -- огромный храм Кайлас или храм  Неба. Кайлас,  это  мифическая
гора в Гималаях, где живуг боги, -- индусский Олимп. Для этого храма сделана
огромная искусственная  выемка  в  скале,  среди выемки  стоят  три  большие
пагоды,  покрытые кружевом  каменной резьбы,  при чем  здесь  нет  ни одного
камня, положенного  на  камень,  а все  высечено из  одного куска  скалы. По
сторонам  пагоды  две  гигантские  фигуры  слонов,  в несколько  раз  больше
настоящей величины,  тоже высеченные из  камня. И во все стороны уходящие  в
глубь скалы галере! г, подземные ходы, темные таинственные залы, с неровными
стенами, хранящими следы инструментов, отбивавших куски гранита, со статуями
и  барельефами страшных богов в  нишах. Когда-то все это было полно  жизнью.
Двигалась  толпа  богомольцев,  стекавшихся на ночные праздников  полнолуния
смотреть  священные  танцы  и  совершать жертвоприношения  мелькали  легкие
фигуры сотен танцовщиц,  развевались гирлянды жасмина.  Во внугрснних частях
храма  шли служения таинственных  магических культов, остатки  которых,  как
говорят,  до  сих  пор  сохранились  в  Индии, но  тщательно  скрываются  от
европейцев. Все пещеры до самых глубин жили своей непонятной для нас жизнью.
Теперь  ничего  этого   нет.  Весь  город   храмов   --   пустыня.   Нет  ни
жрецов-браминов, ни  танцовщиц, ни  странников-факиров,  ни бо-гомольцев. не
бывает процессий с десятками слонов, не приносят  цветы, не  зажигают огней.
Насколько видит глаз вниз, по равнине не видно  даже деревушки пли жилья.  В
двух-трех   хижинах,   скрытых   за  деревьями,   живуг  несколько  сторожей
проводников.  И это все. Пещеры и храмы проходят  перед вами, как сон. Нигде
на свете действительность  'гак не  сливается  со сновидениями,  как  в этих
нодземе-


 П. Д. Успенский
 льях. И смутно вы вспоминаете, что когда-то  во  сне ходили по таким же
темным  коридорам и  узким проходам  поднимались,  боясь сорваться вниз, по
крутым и  скользким лестницам  согнувшись и ощупывая рукой неровные стены и
пол,  проходили через узкие наклонные галереи и  поднимались наверх на откос
скалы, где далеко внизу под вами расстилалась  туманная равнина. Может быть,
этого никогда не было, может быть,  было. Но  вы помните  темные коридоры  и
галереи.
 Было лето -- сезон  дождей.  Равнина внизу  затянулась  густым  зеленым
ковром, и  повсюду  между  скалами  журчали ручьи,  сливавшиеся ниже в целые
речки, преграждавшие  путь к дальним пещерам. Целый день с утра я бродил  по
храмам с фотографическим аппаратом, спускался  в подземелья, перелезал через
скалы, поднимался наверх откоса  и  опять  шел в храмы. И все это я  делал с
каким-то   особенным  жадным  любопытством,  точно  мне   казалось,  или   я
чувствовал, что именно здесь я что-то найду.  Несколько раз я спускался вниз
на равнину, покрытую зеленью  и пропитанную водой, и с разных мест стремился
пробраться к дальней, трудно доступной части города-храма, где в третьем или
четвертом от  края храме был на стене  какой-то  барельеф или  рисунок,  или
символ, о котором  мне говорили, и который я непременно хотел найти и видеть
и,  если  возможно, сфотографировать.  Мои  проводники добросовестно  искали
дороги,  по пояс  спускаясь  в журчащие  мутные  потоки, и,  не боясь  змей,
шлепали  по  мокрой траве и продирались через густой кустарник.  Но в  конце
концов  мы непременно  натыкались  на какое-нибудь препятствие: или отвесную
скалу или глубокую воду. И пройти с равнины к правому краю пещер оказывалось
невозможно.  Дождь  шел все время, только  иногда затихая,  а несколько  раз
начинал  лить  потоками.  Я  укрывался  тогда  в  ближайшем храме, закуривал
папироску  и  пережидал  под   статуей  Будды  с  опущенными  глазами,  пока
хлеставшие струи  воды не  превращались опять  в мелкий, сеющий  дождь. И за
весь день я не видел ни одного живого существа, кроме двух моих проводников,
не знавших ни слова  по-английски, с  которыми я объяснялся знаками, летучих
мышей в  пещерах  да  серых  зайцев,  иногда  выскакивавших  из-за  куста, к
которому  мы  подходили.  Наконец,  я потерял надежду пробраться  к  дальним
храмам снизу и решил  на другой день с утра прямо идти к правому краю обрыва
и попробовать  спуститься  сверху.  К вечеру усталый,  голодный  и мокрый  я
вернулся в домик для  приезжающих. Этот "рестхаус" или  "дакбенгалоу", какие
раскиданы  по всей Индии, находится верстах в двух от пещер, на склоне горы,
поблизости  к  старым  мусульманским  гробницам   завоевателей,  разрушивших
половину Индии в 17 веке.
 Уже стемнело. Я так устал, что не мог есть, и скоро лег  спать. В Индии
вечеров не полагается  и с наступлением  темноты ничего  больше  не остается
делать, как ложиться в постель. Погода порти-
 й-1876 161


 Совесть: поиск истины
 лась.  Муссон разгуливался во всю. Налетали порывы ветра, раскачивавшие
весь  домик,  а  временами, когда ветер  затихал, я  слышал,  как  на  крышу
потоками лил  дождь. Мне  очень  хотелось скорее заснуть и  отдохнуть, чтобы
раньше  встать.  Завтра  я   непременно  должен  был   найти  этот  храм   с
символическим  барельефом  на  стене.  Но  я  долго лежал без сна в каком-то
тяжелом оцепенении, весь под впечатлением. страшных храмов, мысленно все еще
бродя  там,   разглядывая  богов,  отгадывая  какие-то  подземные   проходы,
соединяющие храмы. А  вместе  с тем  мною  все больше  и  больше  овладевало
страстное  беспокойство. Было  что-то жуткое в этом непрерывном шуме дождя и
ветра,  в которых все время слышались разные  неожиданные  звуки, --  то шум
поезда, хотя до железной дороге  было больше двадцати верст, то голоса людей
и стук  копыт о камни то  топот, мерной  поступью идущих солдат и протяжное
пенье,  то  приближавшееся,  то  отдавшееся,  но ни  на  одно  мгновение  не
замолкавшее и не ослабевавшее. Усталость отражалась на  нервах. Мне начинало
казаться,  что  меня  в  этом   "дак-бенгалоу"   окружает  что-то  жуткое  и
враждебное.  Кто-то  подкарауливал  меня,  кто-то  подбирался  к  маленькому
домику. -- Я знал,  что я в нем совершенно  один, что двери плохо заперты, и
что сторожа  спят  в своем доме, на другом конце большой  поляны.  Тревожное
настроение все больше сгущалось и не давало мне заснуть. Я начинал злиться и
на себя, и на муссон, и на Индию,  и на все кругом.  И вместе с тем меня все
больше и  больше охватывала  жугь, точно я  забрел  куда-то,  откуда не могу
выйти,  и  где  со  всех  сторон стоят  какие-то опасности,  отовсюду что-то
угрожает. И я  уже начинал думать, что завтра никуда  больше  не  пойду, а с
утра  поеду обратно в  Даулатабад.  На  этом  мое сознание  как будто  стало
затуманиваться, и передо мной потянулась вереница образов, картин и лиц.
 Но вдруг что-то сильно стукнуло на веранде через  комнату от меня. Весь
сон сразу отлетел,  и  с  новой силой меня  охватила та же жуть  и  ощущение
чего-то враждебного и неприятного.  Я вскочил с постели,  достал из чемодана
револьвер, зарядил его и положил на столик около кровати. Как будто на время
все стало затихать, и я задремал. Я проснулся, как  от толчка и сразу сел на
кровати.  В  мою дверь  стучали.  Не  просто, не  слегка, но, схватив обеими
руками за ручку двери,  кто-то яростно  рвал  се  и стучал.  Медленно, точно
боясь  показать, что я  проснулся, я протянул руку и ощупью нашел револьвер.
Но как только я притянул револьвер  к себе, держа его направленным  к двери,
необыкновенно спокойное и рассудительное существо, сидевшее  в нем,  сказало
мне, что стучит ветер. Немножко стыдясь своего движения, я положил револьвер
обратно  и  лег.  Стук  прекратился,  и через  две  комнаты от  меня с силой
хлопнула  дверь,  точно кто-то,  отчаявшись  достучаться  ко  мне, вышел  на
веранду и хлопнул дверью. "Дом для  приезжающих" состоял из  четырех комнат,
из ко-
 162


 П. Д. Успенский
 торых  две выходили  на  большую веранду.  Все комнаты  были  соединены
дверями. В  моей комнате были четыре  двери,  две в  соседние комнаты  и две
наружу. На  некоторое время  все  стихло, и только лил дождь. Потом опять  с
силой  хлопнула  дверь,  и   в  соседней  комнате  точно  от  удара  кулаком
задребезжала  рама   окна.  Несколько  мгновений  тишины,  и  потом,   вдруг
подкравшись, кто-то опять схватил за ручку моей двери и с силой затряс ее. Я
не выдержал, одним прыжком выскочил из кровати, бросился к двери и распахнул
ее. За ней  была темнота и слева  через комнату хлопнула дверь. Я вернулся к
себе,  зажег  свечку  и пошел  смотреть  двери  и  окна.  Все  они,  видимо,
рассохлись  за сухую  погоду  и  у всех  были скверные  задвижки, совсем  не
державшие их. Пока я ходил по дому со свечкой, все  было тихо, и двери имели
вид запертых. Но как только  я вернулся к себе,  лег и погасил огонь, сейчас
же в дальней комнате хлопнула дверь, и задребезжали окна. Я вспомнил, что не
мог  найти  хлопавшую   дверь,   и  это  показалось  мне   ужасно  странным.
Беспокойство  и  тревога  все  усиливались,  я  начинал  сознавать, что  сон
совершенно пропал и, что, вероятно,  мне придется промучиться  так всю ночь.
Это было до  такой  степени  нелепо, после такого  дня не  иметь возможности
заснуть.  Предыдущую  ночь я не  спал в  поезде,  потому  что  у  меня  была
пересадка среди  ночи, под угро приехал в Даулатабад, продремал  два  часа в
таком же домике для приезжающих, пока приехали  лошади, и потом под дождем и
ветром три часа  трясся в двухколесной "тонгс", тащившейся  с горы  на  гору
мимо фантастических развалин крепостей и городов а потом с двенадцати часов
до  темноты бродил по пещерам. И теперь  эти проклятые двери  и  непонятный,
неизвестно  откуда взявшийся  страх,  не давали мне заснуть.  В Индии всякую
усталость нужно  считать вчетверо. И усталость  не проходит там  так просто,
как  у  пас. От нее  всегда  остается  осадок  в виде  апатии, безразл1гчия,
раздраженности и полного отсутствия интереса к чему бы то ни было. Все это я
знал по  опыту.  И  теперь  у  меня  начинало сверлить  в  висках,  и  я уже
чувствовал, что  завтра я не буду в  состоянии никуда идти, и ничто меня  не
будет  интересовать.  И  это   злило  меня  еще  больше.  Из   всех  невзгод
путешествия, самое тяжелое -- лишение сна. Все остальное можно перенести, но
когда вы не спите,  с вами происходит самое неприятное, что  может произойти
--  вы  теряете  сами  себя и вам  приходится  возиться после целый  день  с
усталым, капризным, раздраженным и  ничем не интересующимся существом. Этого
я боялся больше всего.  Я называл это "погружением в  материю". Все делается
плоским,  обыкновенным, прозаичным, голос таинственного и чудесного, который
так  сильно  слышен  в  Индии,  замолкает  и  кажется  глупой  выдумкой.  Вы
воспринимаете  только неудобства, смешные и неприятные стороны всего и всех.
Зеркало тускнеет, и образ мира приобретает один сероватый а скучный колорит.
И завтра это жда-
 й* 163


 Совесть: поиск истины
 ло меня  вместо странных и  неожиданных  впечатлении, охвативших меня с
такой силой  в пещерах. Заснуть казалось невозможно.  Временами все бенгалоу
точно  оживало, точно хотело подняться на  воздух. Все двери,  все окна, все
ставни стучали  сразу... Постепенно жуткое чувство и страх начали пропадать,
вероятно, просто от  усталости.  Конечно,  за этим  стуком и шумом сюда  мог
войти кто  угодно. Но, наконец, мне  это стало все равно. Пускай входит, кто
хочет.  Я  хочу  только спать. Началась  невероятно  мучительная  борьба.  Я
старался  заснуть, делая все, что только  возможно:  распускал  все мускулы,
старался  не  думать вслушивался в биения сердца,  чтобы  отдаться  мерному
качанию  волн,  бегущих через тело всматривался закрытыми глазами в темноту
и,  наметив точку среди этой темноты, стремился уйти в нее, ничего не думая.
И  это  удавалось  мне  легче,  чем  обыкновенно. У  меня  не  было  никаких
навязчивых мыслей,  и я легко  усыплял себя. Но как только сознание начинало
заволакиваться туманом, и передо мной появлялись какие-то картины и  образы,
кто-то опять начинал  рвать  мою дверь или стучать  на  веранде, и этот стук
врывался  в мой сон и  насильно тащил меня  назад. Затем, в  короткие минуты
затишья, наступавшие между такими пароксизмами  стука, я все-таки, вероятно,
начал  дремать, пробуждаясь, соображая что-то  и опять погружаясь в туман. Я
помню, что я хотел еще раз встать и попробовать привязать ставни на веранде,
помню, что страх совсем  прошел,  и я думал, как хорошо  было бы очутиться в
пещерах ночью. Потом опять  стучали двери и кто-то ходил по  веранде. Но мне
уже было все равно... Шли какие-то картины, кто-то что-то говорил над  самым
моим  ухом... Потом я увидел, что  иду  по краю  обрыва  над храмом  Кайлас.
Каменные пагоды, три в ряд, стояли внизу.  Я посмотрел вниз и  потом, слегка
оттолкнувшись ногами  от  края скалы, тихо и плавно полетел над пагодами. --
Так гораздо  удобнее, -- сказал я себе, -- чем  обходить кругом. Я  пролетел
над пагодами и опустился на землю, недалеко от входа.
 Я  сидел на ступеньках  первой  пагоды, недалеко  от большого каменного
слона  с отбитым  хоботом,  и кого-то ждал.  Как странно, как  я мог забыть,
конечно, я ждал дьявола. Последний  раз, когда я видел  его,  мы уговорились
встретиться  именно  здесь в храме  Кайлас. Поэтому я  и пришел  сюда,  хотя
дорогой забыл, зачем пришел.
 Дьявол вышел  из-за слона в своем  черном плаще, точно его появление не
составляло  ничего особенного, и сел на  пьедестал слона, прислонясь к одной
из передних ног. -- Ну, вот и я, -- сказал он. -- Теперь мы можем продолжать
наш разговор. -- И когда он  это сказал, я сейчас же вспомнил, что он обещал
подробно  рассказать мне о чертях, об их  жизни и об их роли  в человеческой
жизни. Как я мог забыть это? Я с  интересом  приготовился слушать. Встречи с
дьяволом и разговоры с ним всегда  открывали мне много нового и неожиданного
в вещах, которые я, казалось, хорошо знал.
 1К4


 П. Д. Успенский
 -- Я повторю то,  что  уже говорил  раньше,  --  сказал дьявол. -- Тебя
интересовала  сущность  сатанинского  мира  и наше отношение  к вам, т. с. к
людям.  И  я тогда говорил  тебе, что  вы не  понимаете  нас  и рисуете себе
совершенно ложную  картину отношений.  Больше  всего  люди  ошибаются, когда
думают, что мы причиняем им вред или зло. Это глубоко  неверно. И нас  очень
огорчает, что люди  не понимают, что  мы для них делаем. Они не представляют
себе  и даже  никогда  не  подумают, что  вся наша  жизнь,  это  -- сплошное
принесение  себя  в жертву  людям,  которых  мы  любим, которым служим,  без
которых не можем жить (Когда уже это  было написано, мне  указали на плагиат
со стороны дьявола, которого я сам не  заметил. Он говорит мне то  же самое,
что  говорил черт Ивану  Карамазову. ("Я люблю людей  искренно, -- а меня во
многом  оклеветали"). По поводу  этого  я  могу  сказать, что совпадение  --
только  в этой фразе, все остальное, что говорит дьявол, совсем не похоже на
то, что  говорит  черт  у  Достоевского. Но  с  другой  стороны склонность к
плагиату, это  одна из  основных  черт  характера дьявола.  И  я даже  плохо
представляю  его  себе  совсем без всякого плагиата -  Прим. автора}. --  Не
можете жить? --  Да,  вам  вообще  трудно понять  нас, трудно  прежде  всего
потому, что вы, если  и признаете нас,  то считаете нас существами какого-то
другого  мира.  Ха,  ха, ха!  -- дьявол громко  расхохотался. --  Это мы-то!
Существа другого  мира! Если бы ты знал, как это глупо звучит, потому что мы
-- самая  квинтэссенция  этого  мира,  земли,  материи. Понимаешь? И мы, так
сказать, образуем связь  между вами и  землей. И заботимся о том, чтобы  эта
связь не нарушилась. -- Вас называют духами зла! -- Вздор!  Мы духи материи.
То,  что  вы  называете злом, с  нашей  точки зрения,  правда, часто  бывает
полезно, как начало связывающее вас с землей и  мешающее отходить от нее. Но
называть нас духами  зла  все-таки неверно. Среди нас есть духи  зла, как я,
например. Но  это редкое исключение.  Да и  я в  конце концов совсем  не так
силен в этой области, как  меня считают.  Я  не произвожу зло, а только, так
сказать, собираю его. Я  не  профессионал, а только  любитель, коллекционер.
Что поделаешь, вероятно, у меня немного извращенные наклонности. Но я ужасно
люблю смотреть, как люди делают  гадости, особенно если они при этом говорят
прекрасные слова. К сожалению, помочь им я могу очень редко. Из того, что  я
рассказывал  тебе  прошлый раз,  ты  мог видеть,  что в  наиболее интересных
случаях я совершенно бессилен. У вас, у людей, часто  бывают  очеш  странные
пути. Но  при том,  повторяю, я --  исключение. Большая  част!  нашей братии
просто чересчур сильно привязана к людям. Но вы н( понимаете, что мы для вас
делаем. Хотя без нас,  от  давно бы ничеп  не осталось. --  А что же с  нами
сделалось бы без  вас? --  Вы исчсзл1 бы,  уничтожились совсем, расплылись в
космическом эфире, -- сказа
 дьявол, -- так же, как вы исчезаете, когда... -- Когда что? -- Когда ^
 165


 Совесть: поиск истины
 вас появляются разные глупые фантазии, -- сказал дьявол. Это называется
"переходить  сознанием  в  другой мир" и  тому подобное. Но из наших прежних
разговоров ты должен помнить, что  я  не верю ни в какой  другой мир, считаю
все  это  выдумкой.  Следовательно,  не могу  сообщить  тебе  о нем  никаких
сведений.  Я  знаю  только  те   области,  с   которыми  я   непосредственно
соприкасаюсь,  а с которыми  я не соприкасаюсь, те не существуют совершенно.
Понимаешь? Значит, люди которые отходят  от земли или теряют связь с землей,
уничтожаются, перестают быть везде и всегда. И вот нам вас жалко. Жалко, что
вы так глупы, жалко что вы так легко даете увлекать себя фантазиями, которые
вас губят. И мы стараемся, насколько можем, удержать вас на земле. И если бы
мы не заботились о вас, вас бы давно здесь не б