и, спаивающей его в единый душевный конгломерат. Можно по-разному выражать этот факт национального единства всего еврейства в его нерушимости, но его отрицать или даже только умалять можно только тенденциозно, вопреки истории. Для христианского отношения к еврейству имеет силу тот основной факт, что оно находится в состоянии отпадения от Христа, до наступления той блаженной поры, когда обозначится на небе и на земле, что "ожесточение произошло в Израиле отчасти (до времени), пока войдет полное число язычников", ибо "весь Израиль спасется". (Рим. XI, 25-26). "Дары и избрание Божие непреложны" (29), никогда не надо этого забывать, но ныне оно является не в своей спасительной неотразимости, но во враждебной непобедимости.
     И однако, да не покажется после сказанного неожиданным парадоксом, если мы скажем, что духовное влияние еврейства даже в русском большевизме относительно ничтожно, при всей внешней его разрушительной силе. Это, прежде всего, относится к самому марксизму и Марксу, который, "как религиозный тип" или мыслитель, есть совершенное ничтожество. Если он мог иметь известное антирелигиозное влияние, то отнюдь не в том смысле, как всякие "просветители", но своей холодной враждебностью ко всему святому, в частности к христианству (хотя о Христе самом им не было написано, если только не ошибаюсь, ни слова во всех обширных его сочинениях). Нельзя отрицать, что принятие активного антихристианского мировоззрения, с практическими из него выводами и волевыми применениями, наиболее естественно для духовного состояния Израиля в состоянии его "ожесточения", ибо сознательно или бессознательно в самом существе богоизбранного народа, в мистических его глубинах нет места религиозному индифферентизму и пустоте, напротив - происходит борьба в его душе. Поэтому, пока не пришло время для его обращения, которое будет, "как воскресение из мертвых", для него естественным является антихристианство. Если для самих христианских народов таковое является плодом духовного отпадения и бунта, то здесь оно оказывается до известной степени естественным самоопределением, помимо личной вины и скорее даже в качестве некоей исторической судьбы. Одновременно с тем, как Россия была завоевана большевизмом, а в этом последнем получило влияние еврейство, совершилось и духовное самоопределение русской революции в качестве воинствующего безбожия, выразившегося в никогда невиданном в истории гонении на всякую религиозную веру, но на христианство по преимуществу. Антирелигиозное сознание русской интеллигентщины и нигилизма из интеллектуального и идеологического стало практическим и волевым: "свобода совести", как веры и неверия, фактически была совершенно устранена, и принудительным стало не только просто неверие, но и активное, волевое отрицание религии, не только идеологическая борьба, но насильственное разрушение культа. Это выразилось в методическом и организованном кощунстве. Это было выражение антирелигиозной и, прежде всего, антихристианской страсти, молчаливо владевшей умами и сердцами представителей новой власти.
     Не о холодном, рационалистическом просветительстве энциклопедистов или иронии Вольтера шло дело, но о страстной, исступленной, хотя и неосознанной до конца ненависти ко всякой святыне: о "сыне погибели" говорится, что "во храме Божием сядет он, как бог, выдавая себя за Бога". (2 Фесс. II, 4).
     То, перед чем ужаснулось бы христианское сердце, здесь не встречало противодействия, но явилось естественным и как бы само собою разумеющимся: систематическое осквернение храмов и поругание святыни, методическое религиозное нахальство, руководимое целью всячески унизить и профанировать святыню, воссесть в храме, "выдавая себя за Бога", -это именно и произошло в России, - небывалое торжество последовательно проведенной вражды к самому имени Божию, вплоть до запрещения писать его с прописной буквы вопреки смыслу слова, вместе с организованным преследованием веры среди религиозно темного и малопросвещенного, несмотря на 1000-летнее христианство, народа. В насильственном насаждении безбожия даже проявилась такая антирелигиозная ревность, равной которой давно не видела история. Во главе этой антирелигиозной миссии стал союз безбожников, возглавляемый Губельманом - "Ярославским". То было самое смрадное и нахальное явление всего большевизма. Конечно, принятие этого поста (фактически, конечно, захват его в свои руки) перед лицом всего православного русского народа есть акт такого религиозного нахальства, который, боюсь, тяжело отзовется в будущем, и православным надо заранее готовиться к самообладанию и противодействию этой реакции, по слову Христову: "молитесь за обижающих вас и гонящих вас". (Мф. VI, 46).
     Духовное лицо еврейства в русском большевизме отнюдь не являет собой лика Израиля, ни ветхо-, ни новозаветного. Это есть отвратительная маска предрассветного затемнения, в котором утеряно иудейство и религиозное сознание опустошено и сведено к антирелигиозным и антихристианским инстинктам. Это есть в самом Израиле состояние ужасающего духовного кризиса, сопровождаемое к тому же озверением. Это аналогично по-своему религиозному явлению Сталина, который в прошлом есть питомец духовной семинарии, унесший из нее лишь примитивный религиозный нигилизм, как и многие идеологи русской интеллигентщины (и в этом неповинно никакое еврейство, подобно как и в Белинском, Добролюбове, Писареве и Чернышевском). Эта же звериность проявилась и в отношении к религии, грубейшим, примитивнейшим гонением, которое под собой не имеет ничего, кроме пустоты и духовного ничтожества, не притязая даже на духовную убедительность.
     Таковы истоки и духовное содержание русского гонения на веру. При всей свирепости своей оно гораздо безвреднее отравы расизма, поскольку он хочет соперничать с христианством и в этом качестве есть активное антихристианство, религиозный соблазн, и "горе миру от соблазнов". (Мф. XVIII, 7).
     Конечно, молодому и духовно неопытному русскому сознанию нелегко будет справиться с наваждением безбожия, которым затоплена ныне русская земля, при полном истреблении положительной религиозной письменности и запрещении печатного слова. Над русским народом совершено духовное насилие, которое для себя не имеет равного в истории, как по своей грубости, беспощадности и последовательности, так и по внешним размерам. Классические гонения на христианство при Диоклетиане и др., в связи с которыми церковь славит и возвеличивает великомучеников, - это краткие лишь эпизоды и сама кротость в сравнении с советчиной, хотя здесь и не было декоративных львов, к которым бросали христиан, как и костров для сожжения. Однако, здесь были свирепее львов - чекистские палачи, и страшнее костров - ссылки на крайний север на годы и десятилетия. Вообще большевики превзошли все доступное человеческому воображению в систематическом гонении на веру, и если они не могли ее истребить, ибо она в человеке неистребима, то, во всяком случае, они оказались способны вызвать глубокое потрясение в душе народной, причем этой цели служил весь государственный и политический аппарат бывшего русского государства. Душа содрогается при одной мысли о том, что совершалось на нашей родине в последнюю четверть века.
     И, однако, следует в доброй надежде констатировать, что ни реформации (пародия ее в виде "живой церкви" провалилась), ни религиозного кризиса в точном смысле слова советчине вызвать на нашей родине не удалось, и все гонение на церковь оказалось покушением с негодными средствами. Этого и можно было ожидать вследствие внутренней пустоты и духовного ничтожества этой волны безбожия по идейному содержанию, ибо в нем не было ничего, кроме нигилизма, кощунства и повторений ранее уже высказанного в мировой истории и, главное, не было ни искренности, ни внутреннего пафоса. Все это безбожие не было убедительно, но лишь принудительно; оно держалось, да и держится и доныне насилием, - полицейским и духовным. Последнее выражается, наряду с воспрещением и устранением всякого религиозного воспитания и просвещения, в накачиванье безбожной и кощунственной литературой, соответственными выставками и музеями, с поруганием святынь душ, находящихся в состоянии детскости и неведения, которое неспособно даже во всей силе воспринять им внушаемого, им глубоко отравиться. Насильственный гипноз рассеется, прежде всего, с устранением насилия, с торжеством свободы совести и веры, и уже в силу естественной психологической реакции волна скорее всего откатится в противоположную сторону. Все это оскорбление народной души и поругание святыни почувствуется с небывалой силой и поведет к великому религиозному возрождению русского народа.
     Нам неведомы конкретные судьбы России вместе с временами и сроками их свершений, но явны уже и теперь духовные плоды его: небывалые испытания имеют дать и небывалые достижения через углубление веры и новые откровения жизни. Не забудем, что дело идет о духовной судьбе русского народа, который подвергнут был величайшему духовному испытанию и искушению. Этот народ имеет великое религиозное призвание явить силу и глубину православия в творчестве и в жизни, в осуществлении откровений, столь тяжелым путем получаемых. Но уже самые эти судьбы его свидетельствуют об особой его избранности. 
     Конечно, мы не хотим ему приписывать того единственного и высшего избрания, которое дано Израилю, лишь его дары и призвание Богом непреложны. (Рим. XI, 29). Но из всех исторических народов, и в это мы верим, непреложно призванным к грядущему откровению является народ русский. И его брачный час приближается, на небе духовном восходит его созвездие. Мы не будем связывать эту веру с империалистическими мечтаниями, хотя великому народу, казалось бы, должно соответствовать и великое земное царство, которое уже ознаменовано в исторических предвестиях прошлого. Однако эта "священная империя" не есть прямая цель или даже только необходимое условие русского возрождения; по крайней мере, в первую очередь Россия может и не ожидать этого свершения, но она не может не ждать и не должна не ждать того, к чему она призвана, - явить миру творческий лик русского православия. Эта великая задача есть внутренняя цель всего ныне совершающегося в мире со всеми его потрясениями. Россия есть в этом смысле энтелехия мировой истории, ее подлинная "ось", и это всегда знала русская душа. Это сознание завещано нам из прошлого и коренится в ее глубинах, и его не могли в ней угасить ни сатанизм большевизма, ни горечь эмиграции. Россия воскреснет и воскресает, и сие буди, буди.
     Конечно, это не означает того национального надмения, образа как бы повторения или пародии расизма. При всей своей единственности, судьбы России во всех смыслах связаны со всем миром, они даже уже становятся и будут все более становиться вселенскими, "экуменическими". И свое служение Россия имеет проходить в духовном единении со всеми народами. И даже мировые войны, в частности и последняя, хотя нанесли страшные раны всему духовному единству человечества, но они и заново связали его, сделали его по-новому ощутимым. Однако и при всей этой всечеловеческой соборности в ней остаются духовно-иерархические различия, лествица ценностей, соответствующая различию духовных призваний и дарований. В этой лествице высокое место занимает и будет занимать народ германский, которому суждено будет, пройдя через унижение поражения, преодолеть духовную болезнь расизма, вместе с отпадением от христианства. В симфонии истории займут свое место все ныне воюющие между собой народы. Однако, наверху в этой лествице исторических ценностей, в духовной их иерархии стоит наша родина, - таково непреложное свидетельство духовного ясновидения. Более всех исторических народов она есть народ будущего, не явивший себя и своего слова не сказавший. Она же есть Будущее и всей мировой истории, на путях к ее свершениям. Иначе быть и не может, ибо такова иерархия Божественная. Если православие призвано быть чистейшим и полнейшим явлением церкви в мире, которое, однако, совершается через откровения истории в жизни разных народов, то величайшим из них в наши дни, призванным вывести его из провинциальной ограниченности на высоту и широту вселенских задач, является, очевидно, русский. Конечно, и он доселе еще не дозрел до своего призвания, но время его приближается, начинается русский "апокалипсис", первые же его страницы открываются "прологом  в   а д у" , большевизмом в русской истории. Однако вся эта историософская концепция может быть принята и правильно понята лишь в контексте с судьбами того народа, которому дано первое, центральное и единственное в своем роде место в истории Самим Богом, - Израиля, народа еврейского. Судьбы обоих народов, русского и еврейского, таинственно связаны единством. Конечно, на путях жизни этого сверх-, а потому и всеисторического народа, каковым является еврейский в его избранности, судьбы его в разные времена вплетались в историю других народов: достаточно вспомнить Египет, Вавилон, Рим и эллинство, не говоря о разных малых народах, его окружавших: филистимляне, аммонитяне и т. д. и ныне разные народы буквально всего мира. В этом смысле, будучи всем чуждым, народ еврейский оказывается и никому не чужой, поскольку он является историческим спутником и современником для всех, для одних больше и ближе, для других же дальше и меньше. Из всех мест еврейской диаспоры Вавилоном или Египтом для евреев сейчас является, быть может, более всего Америка. Однако, эта их близость не идет ни в какое сопоставление с той особенной связью, которая установилась между Россией и еврейством, именно в последнюю историческую эпоху, в большевизме, хотя, конечно, и ранее его.
     Между Россией и еврейством, очевидно, существует взаимное влечение и предустановленная связь, которая   проявляется,   несмотря на всю внешнюю разность и даже чуждость, как будто бы естественно существующую  между  русской  женственностью  и еврейской волей. Это есть связь по контрасту. Расизм с Гитлером и Розенбергом, выражающими волевое начало в германстве, может ставить себе задачу для окончательного  изгнания  еврейства  из  Германии и, доходя в своих антисемитских вожделениях еще до большего, именно до полного истребления еврейства (культурно-исторического или просто физического, до конца это еще не договаривается). Как ни преступен и ни безумен этот замысел, но он, по крайней мере, в применении к Германии и к германству, является даже  естественным,  поскольку волевое  начало в германстве сопернически отталкивается от подобного же начала в еврействе. Германству легко и даже естественно обойтись без еврейства, как и наоборот. Но этого отнюдь не может быть сказано о взаимоотношении начал русского и еврейского. Напротив, одно в другом в каком-то смысле нуждается, одно на другое взаимно опирается. Можно сказать даже больше: одно без другого не может обойтись. Здесь есть аналогия взаимоотношения России с герман-ством, которые между собою как-то жизненно, если не духовно, то, по крайней мере, душевно связаны, отчасти именно в силу контраста, существующего между мужественностью германской и женственностью русской. Если даже нельзя прямо сказать, что одно начало в другом положительно нуждается, то, по меньшей мере, они удобно, легко и естественно соединяются между собой, хотя результатом этого и получается некоторая зависимость России от германства. Это не есть только различие культурного возраста и национального характера, но здесь есть особая нарочитая конгениальность, хотя и по контрасту. Но здесь нет того религиозного соотношения, сложного и трудного, создающего своеобразную духовную интимность, соединение притяжения с отталкиванием, какие заложены в отношениях между Россией и еврейством. И в этом нельзя не видеть известной предустановленности их взаимных судеб. Если мерить их внешним масштабом, то как бы ни увеличилось в наше время еврейство в численности, однако простое арифметическое сопоставление делает очевидной всю биологическую разность национальной мощи России и еврейства. Однако, этому соотношению совершенно не соответствует то мировоззрение, которое принадлежит еврейству во всем мире, в частности же и в особенности в России. Оно связано с исключительными свойствами еврейства, его своеобразной жизненной энергией, вследствие ее оно получает в руководящих отраслях жизни и руководящее влияние, от которого антисемитизм теперь пытается защищаться мерами заградительного характера.
     Главное, конечно, завоевание еврейства совершилось на почве русского большевизма, и в этом была перейдена - нельзя этого отрицать - всякая мера. Поэтому и вместе с крахом большевизма, очевидно, не может не наступить крах и этого завоевания, так или иначе, в той или другой степени и форме. Но как бы это все ни совершилось, тогда-то и встанет еврейский вопрос, как внутренняя проблема духовной судьбы русского народа во всей ее остроте и глубине.
     Отношение между еврейством и Россией тогда освободится от насильственного характера и перейдет в область духовную, религиозную. Это и явится одним из свершений апокалипсиса. Но для этого еврейство должно исполнить всякую правду о себе, воскреснуть из мертвых, когда "весь Израиль спасется". Но для этого он должен выйти из состояния самодовольства и самоутверждения, в котором он все-таки еще пребывает,  выстрадав до конца свое  страдание,  донес исторический крест свой и сложив его к подножию Голгофы. Невозможно сомневаться в том, что он для этого достаточно силен, несокрушимость и неистребимость избранного народа достаточно засвидетельствована историей. Но его духовное ослепление, в котором он находится вследствие своего христоборства, должно, наконец, уступить место прозрению, когда "возо-пиют: осанна в вышних, благословен грядый во Имя Господне". То, что открывалось в глубинах еврейской мистики как софийность, должно быть опознано как воплотившийся Логос, Божия Сила и Премудрость, Царь Израиля, грядый во Имя Господне. И вся трагическая история Израиля за все времена его существования до наших дней предстанет как путь   к спасению во Христе, призывающем к Себе народ Свой. В самом Израиле и над ним самим происходит борьба между еврейством, семенем Авраамовым, и поклоняющимся золотому тельцу и ждущим земного царства земного мессии, настанет время, когда "воззрят нань, его же прободоша".
     Об этом-то и идет вековой спор в душе еврейского народа, и одновременно с ним решаются и судьбы мира, который, созревая, приближается к своему концу. В этом свете только и могут быть понимаемы судьбы еврейства всех времен, в частности и нашего, последнего. Разумно или инстинктивно, сознательно или бессознательно, они совершаются в истории. И всякое новое обострение и углубление того, что составляет "еврейский вопрос", ведет Израиля по этому пути. Наивно и слепо думать, что и теперь, в этой мировой войне, речь идет о судьбах германства или его примате, как в безумии своем и антисемитической зависти вообразил о себе расизм, оно само есть только орудие истории и ее деталь, ось же ее есть не "тройственная" или иная "ось", но избранный народ Божий, разумеется в своей связи и соотношении с другими народами.
     Является тайной, в какой мере созрело и созревает еврейство для этого своего спасения. В сущности, никто со стороны не может этого понять и опреде* лить. Еврейский народ был и остается недоступей никакой христианской миссии, поскольку речь идет о частных случаях личного обращения ко Христу, которые имеют скорее пророчески-прообразовательное значение, нежели исторически-совершительное. Да и вообще апостольское учение о спасении "всего Израиля" следует понимать не количественно, но качественно, онтологически - святой "остаток". (Рим. IX, 27; XI, 5).
     Еврейство в целом и доселе остается выше или ниже христианской миссии, недоступно особым организованным ее усилиям для обращения его в христианство. Правду сказать, оно в нем и не нуждается. Явление истины, обращение ко Христу может совершиться лишь в недрах самого еврейства, как его собственное глубинное самораскрытие, которое в Новом Израиле в иудео-христианстве явится и новым, а вместе и изначальным самораскрытием церкви. В