поэтому смотрели на него молча и обиженно.
     - Как же  вы... - отсмеявшись и вытирая слезы, спросил  полковник,- как
же вы... Его бинтовать будете? Эх вы, чудо-лекари! Ватных  тампонов побольше
возьмите, - сразу став  серьезным, коротко и деловито  распорядился он.  - И
липкого пластыря побольше. Ясно? Разрежете на полоски... Думаю, удержится...
Да! И прихватите граммов двести аспирина. Жаропонижающее...
     Он быстро  притянул к себе Федю и посмотрел на него сверху  вниз умными
внимательными глазами.
     - Ишь ты... - фыркнул он. - Добрая душа... И не боишься?
     Мальчик отрицательно покачал головой.
     - Ну иди. Марш отсюда! Гиппопотамов Гиппократ!
     - Чего? - опять насторожился Федотов.
     - Ничего, проехало... - ответил военврач. - Бегемотий доктор...

     -  Ну  и  как, выздоровел  бегемот? -  заинтересованно спросил я своего
собеседника.
     - Выздоровел...  Бишка... то есть бегемот аспирин свой со свеклой съел.
Не поморщился. А пластырь липкий, действительно, крепко держал.
     - А где сейчас... бегемотий доктор... то есть Федя?
     Федор  Степанович поправил наброшенный  на плечи  белый  халат  с синим
крестиком ветеринарной службы над  боковым  кармашком, взъерошил  белобрысые
волосы, в которых седина была совершенно незаметной, и рассмеялся:
     - А вот это - военная тайна!



        АКУЛА

     (Из разговоров в кают-компании)

     - Ловили мы тунца у берегов Гвинеи. Дело для нас, сами понимаете, новое
да и вообще -  деликатное. Тунец  - рыба гордая,  быстрая,  самостоятельная.
Одно  слово  - торпеда!  Сетью  ее не взять...  Вы  когда-нибудь  в  детстве
переметы ставили? Так вот, и тунца ловят на гигантский перемет: трос  длиной
километра два выбрасывают в море  на буйках и через каждые сто-сто пятьдесят
метров крепят на нем, на тросе на этом, поводки с наживкой. Ну, крючочек там
соответственный. С багор... На наживку чаще всего идет свежая макрель, целая
рыбина. Сама порой кило на три, на четыре...
     На каждом тунцелове таких переметов  ставят,  смотря по месту и погоде,
три - пять. И способы разные: кто за корму  дорожкой спускает, кто от бортов
стелит, а иногда, как мы говорим,  "звездой",  наудачу  в разные стороны  от
судна вываливают.
     Да вы  ешьте, ешьте... Вот  "калтык" пробуйте - это  горло тунца,  сами
коптим. Имейте в виду  - в другом месте  не дадут! А  как балычок, ничего? У
тунца  вообще вкус  отменный - и  у свежего, и  у  копченого, и в консервах.
Японцы - те прямо тунцов называют "океанской говядиной"...
     И   пристроилась,  доложу  вам,  за  нашим  СРТ...  средним  рыболовным
траулером... одна  акула. Там вообще-то акул шныряет множество, страшноватые
твари,  честно скажу... Но  жадные. На любую дрянь  кидаются, даже на тряпку
красную. А  эта...  Эта  повадилась  у  нас  тунцов  с  крючков  скрадывать.
Прямо-таки обложила нас тунцовой данью!
     Так-то,  в  честном бою  да в  открытом море ей с тунцом  ни за  что не
справиться:  он от нее запросто уйдет, ходок он  просто первоклассный.  А уж
когда такая туша на крюке -  бейся ни бейся, а отщипнет от тебя акула лучший
кусочек... Ну, а нам - прямой урон.
     Мы  эту самую акулу уже все  на судне в лицо, так сказать, знали. Не по
размерам  отличали,  нет.  Она  как  раз  была  других  чуток  поменьше, так
что-нибудь три с  половиной метра. А вот на морде  у нее - шрам  страшенный,
рваный,  наискосок  от  угла  пасти   к  левому  глазу.  То  ли  товарки  ее
когда-нибудь цапнули, добычу не поделили, то ли с крюка сорвалась, то ли еще
чего - в общем, отметина - лучше не  надо! Нам даже казалось, что со стороны
левого глаза она вообще ничего не видит.
     И  прозвали  мы поэтому вреднющую  эту  акулу, как  настоящего  пирата,
Одноглазым Джеком... Говорят, у рыб характера нет  и быть не может. Не знаю,
не знаю... Может, в общем случае, в среднем, так сказать, это  и верно, но у
Одноглазого Джека характерец был тот еще!
     Сколько раз мы ее поймать пытались - ни на какую приманку не идет! Даже
на  тунцовые  внутренности,  денек  полежавшие  на  палубе  под  тропическим
солнцем...  Арома-а-ат...  Глаза на  лоб  лезут!  Другие  ее  товарки на эту
требуху  кидаются  прямо  как бешеные,  крючок  заглатывают,  как  муху,  не
замечая, а эта... Видать, ученая... Только на свежатинку ее тянет.  И только
с наших переметов!

     А надо вам сказать, что коком  у  нас  тогда на  нашем СРТ был  молодой
паренек Костя Веселкин, только что свое кулинарное ПТУ закончил. Толковый. И
всегда старался команду чем-нибудь  вкусненьким порадовать.  А  вдали-то  от
дома, да на экваторе... Очень это важно.
     И затеял он как-то, помню, беляши... А в беляши ведь полагается и лучок
добавить, и  перчик,  то  да  се...  Безветрие стояло  -  полный штиль, одно
слово... Как начал  он  беляши жарить - запахи, доложу  вам, по судну  пошли
прямо-таки неописуемые!
     А третий механик к обеду припоздал. Завозился с движком, понятное дело.
Ну, Костя и  поставил  на  сковородку его порцию подогреть, чтобы с пылу,  с
жару... Да и отвлекся, видать, недоглядел. Подгорели механиковские беляши...
Да... Вот с них-то, с беляшей этих, можно сказать, все и началось...
     Обиделся  третий,  что ему Костя подгорелые беляши принес. И слушать не
стал, подожди, мол, сейчас новую порцию сделаю. Специально.
     "Какой  ты кок!  -  кричит механик.  -  Недоучка ты сухопутная!  Твоими
беляшами только акул кормить!"
     Схватил всю сковородку, выскочил на палубу - и все беляши, как есть, за
борт вывалил...
     И  тут,  откуда ни возьмись, Одноглазый Джек.... Я отмечал уже -  ни на
какую приманку  не  шла эта разборчивая акула, а тут...  Просто озверела, из
воды выскакивает и  все беляши  один  за  одним и заглотнула.  Только что не
облизывается!  Так и  ходит  около борта, с брюха на спину переворачивается,
вроде бы блаженствует.
     Третий  механик совсем вразнос пошел. Кричит:  "Что я  говорил?!  Этими
беляшами только акул и потчевать! Радость акульего желудка!"
     Все, кто это видел и слышал, конечно  -  в хохот. А Костя  чуть ли не в
слезы.  Сами  понимаете, ему  каково... Молодой  еще,  к нашим розыгрышам не
привык...
     И возненавидел он эту рыбину лютой ненавистью, прямо не  сказать как. И
поклялся наш кок акуле отомстить...

     Сначала он  ее поймать пытался. Все свободное  время от своей поварской
работы на палубе проводил. Какие только наживки да приманки он не изобретал!
Все перепробовал... А акула не поддается - и все тут!
     "Ты  беляши, беляши на крючок насади!" -  скажет только третий механик.
Народ так  и  повалится  от смеха...  Но беляши с  тех  пор  из  нашего меню
исчезли. Понятное дело...
     И  все-таки  что ни говорите, а акулья  жадность,  пожалуй,  Косте-коку
помогла. Как? А вот как...
     Подошли мы  к нашей плавбазе  - рыбу  сдать на переработку и продуктами
разжиться. Ветерок был, волна, хоть и небольшая, да неприятная, не  стали мы
швартоваться борт к  борту, а машиной  подрабатываем, пока груз нам в люльке
перекинут.
     И  вот мы видим -  в сетке несколько  пакетов, мешки  какие-то  и  нога
баранья... Стрела зависла между бортами... ну, может, на несколько секунд...
А наша акула...  Наш пират  тунцовый...  Наш  Одноглазый  Джек  словно этого
момента  специально  ждал!  Как  сиганет  вверх,  как  рванет  сетку  своими
зубищами!  Еще  разок  -  и  баранина  наша,  вместо того  чтобы в  отбивные
превратиться, исчезает у нее в пасти!
     Константин наш прямо аж побелел весь...
     "Да  что  ты, Костенька!  - ему  буфетчица  с плавбазы  говорит.  -  Не
переживай ты за эту баранину. Ты же белый как мука!"
     Костя так и вскинулся. "Мука? - шепчет. - В самом деле - мука..."

     Отошли мы от  плавбазы  - видим, Костя что-то  химичит.  Мешок какой-то
приволок, к тросу его принайтовливает. А сам шепчет: "Сейчас я ей покажу, из
чего беляши делаются..."
     Короче,  спускает  он мешок  за  борт...  И  кидается  на  него с  ходу
Одноглазый Джек!
     Раз зубами акула рванула,  два. Словно  лошадь в  торбу с  овсом... А в
мешке-то - мука! Водой ее смочило  мгновенно... Ну да  -  тесто получилось и
прямо всю морду акулью  залепило,  словно  из огромной квашни.  Пасть у  нее
склеило, зубы завязли, глаза забило...
     Ка-а-ак рванет она от нашего СРТ!
     Мы  еще там месяца два ловили. Я в бинокль несколько раз издали замечал
Одноглазого Джека,  но -  честное  рыбацкое  слово!  -  только  акула  своим
здоровым глазом номер наш на борту увидит - и ходу...



        СКАЗОЧНИК

     Я сидел в глубоком кресле перед низким журнальным столиком, над которым
опускалась  лампа  на витом металлическом стебле. Ее притушенный зеленоватым
абажуром свет плавал по полированной поверхности дерева, когда я двигался. И
в  этом мягком  ненавязчивом  свете  я  со  скульптурной  подробностью видел
сильные, выразительные руки женщины,  сидевшей напротив меня. Эти  руки жили
совсем  особой,  отдельной жизнью, независимо от произносимых  ею слов, и их
жесты не пытались  служить иллюстрацией к  тому, что произносилось женщиной.
Лицо  ее оставалось в  тени,  но  я  чувствовал, что  время от  времени  она
совершенно  по-детски  зажмуривала   глаза,  когда  что-то   припоминала,  и
открывала их во время коротких пауз.
     В  сущности, это  не  было разговором.  Он  все-таки предполагает некий
диалог между собеседниками.  Но тут  я не  задавал, да  и  не  мог  задавать
никаких  вопросов. Просто  случаются  в  нашей  жизни  такие  минуты,  когда
возникает потребность выговориться, выплеснуться, повинуясь  только неясному
подводному течению собственных мыслей или воспоминаний и не слишком заботясь
о том, слушает ли собеседник.
     И  потом бывает невозможно припомнить, с  чего,  собственно, начинается
подобный разговор. Словно ручей под снегом:  по капельке, по струйке копится
где-то во влажной темноте,  а затем вдруг пробулькнется  наружу - и  уже, не
обращая ни на что внимания, прокладывает себе собственное уверенное русло.
     -  Вам  должно   быть  знакомо,  -  полувопросительно-полуутвердительно
говорила  Ирина  Васильевна,  - чувство  томления и странного  беспокойства,
похожее  на  то, что испытывает  взрослый  человек,  листающий  свои  первые
детские  книжки.  Ощущение  чего-то  радостного,  необратимо утраченного,  а
вместе с  тем -  тайного ожидания, робкой уверенности в том, что  это  может
повториться? И словами этого -  нет, не выразишь. Не  потому даже, что их не
хватает, а просто потому, что  ощущение это  стоит вне всяких  слов. Словами
его  только прогнать можно... Начнешь себя уговаривать - ну чего,  чего тебе
не хватает?  Муж,  с которым  по-настоящему  дружна,  и  работа не  рядовая,
интересная,  и дети  здоровые... И все-таки где-то, в дальнем-дальнем уголке
души  таится  этакий  тоскующий  кусочек  со  следом  старого  счастья...  И
томление, и оторопь какая-то  тебя  всю охватывает, жалко чего-то, а чего? И
порою я  - солидная женщина,  кандидат  наук,  мать  двоих  детей самой себя
стыжусь. И чего, спрашиваю тогда, тебе надо?!
     А нам, женщинам, больше чем кому другому нужны сказки. Да, да - сказки!
И те люди, которые могут их нам рассказывать. И мы уходим  за такими людьми,
как  дети  за  флейтистом!  Помните  -  у  Роберта  Броунинга  "Флейтист  из
Гаммельна"?
     Я давно, в самом начале жизни своей, встретила такого человека, который
для меня и был таким вот чудесным сказочником. Когда он со мной говорил - до
последней жилочки тогда во мне все отзывалось, таким я счастьем наливалась -
даже горло перехватывало, как от ангины. И совсем не потому, что  было мне в
ту пору семнадцать-восемнадцать. Появись сейчас такой, в мои тридцать семь -
не знаю еще, что могло бы со мной случиться...
     Встретились мы с ним не весной,  как  это  обычно  в романах  бывает, а
осенью. У  нас в Ленинграде в  сентябре  удивительные порой дни стоят -  еще
лучше весенних. И я вот помню, какая в ту  осень я сама была радостная, ни с
того ни  с сего все мне  необычным  казалось:  и  листья  на деревьях словно
специально  для меня  художники акварельными  красками  раскрасили,  и  небо
такое,  словно  его только  что  для  праздника протерли, и  облака  на  нем
свежевыстиранные, чуть  подсиненные для просушки развесили. И на душе у меня
тоже - ни соринки, ни пылиночки. Прямо все хрустит как накрахмаленное.
     А познакомилась я  с  ним -  в самом буквальном смысле слова на большой
дороге. Он меня на Приморском шоссе своей  "Победой" сшиб.  Я на  велосипеде
ехала, и  черт меня  дернул выкрутасы на дороге выкручивать! С бровки я чуть
ли не  на середину  выехала, пою во все горло и виляю  из стороны в сторону,
словно  вальсирую.  Он-то  ничуть  не виноват:  его  машина  из-за  поворота
выскочила, он даже гуднуть не успел.  Только свернуть попытался. Я метнулась
в сторону, и как раз по заднему колесу меня бампером зацепило. Я, конечно, с
велосипеда слетела сразу, по асфальту боком проехалась... Машина затормозила
так, что чуть  на дыбы  не встала.  Честное  слово, мне показалось, что шины
задымились!
     И  не  столько мне  сначала  больно  было, сколько сразу  и  смешно,  и
жутковато: а что, если бы он меня всерьез, насмерть, сшиб? И сама ведь, сама
все! От страха я глаза крепко-накрепко зажмурила и вставать боюсь. Да только
меня  за  ногу  дернули.  Я одним глазом  посмотрела:  наклонился  надо мной
высоченный светловолосый парень.
     -  Скажите,  -  спрашивает,  -  вы  специально именно  под  мою  машину
бросились?  Если  вы  решили с собой  таким способом покончить, -  извините,
пожалуйста, что я вас не совсем раздавил... Нервы, знаете.
     Я  от злости прямо вскочила, - ну  хоть бы для приличия спросил, как  я
себя  чувствую и целы ли  у меня руки-ноги. И  вероятно,  у меня  было такое
сердитое  лицо, что  парень  на  меня посмотрел  чуточку серьезнее  и  вдруг
улыбнулся. А улыбка у него - словно бы на меня солнечный зайчик пустили.
     - Ой!-говорит. - Только вы меня, пожалуйста, не проглотите. А то у меня
папа-мама старички, а я у них один...
     Я  фыркнула,  конечно,   и  тут  только  заметила,  что  глаза  у  него
пушистые-пушистые от ресниц  и  в  них  просто  чертенята  прыгают.  Он  так
испуганно посмотрел по сторонам и шепотом спросил:
     - Послушайте, а может, эта дорога - ваше частное владение, так сказать,
"прайвет роуд", что вы по ней так широко раскатываете?
     - Нет, - отвечаю, - я нечаянно...
     -  Ага,  -  злорадно  протянул  он.  - Тогда  я  вас  везу  до  первого
автоинспектора. Оформим ваше хулиганское поведение протокольчиком и пошлем к
вам  в школу. Директор поставит вам  двойку  по поведению  и  к экзаменам не
допустит. А я буду радоваться, я человек кровожадный!
     Говорит, а сам носовой платок достает.
     - Берите, забинтуйте ногу, а то всю  машину  мне своей ядовитой  кровью
испачкаете...
     - Никуда я с вами не поеду... - бурчу.
     - Вот как? Тогда покажите, как вы пойдете по этому прекрасному
     асфальтированному шоссе. Я на ногу ступила, чуть не упала и губу
     прикусила - так стало больно.
     - Не валяйте дурака, - почти приказывает.  - Садитесь. И не мешайте мне
совершать  акт  милосердия.  А  из  велосипеда  вашего  теперь  смело  можно
раскладушку сделать...
     Ну  что мне оставалось  - не злиться  же...  Кое-как велосипед на крышу
пристроили, багажник  там был, влезла я в машину.  И сразу мне  в ней  очень
понравилось. На заднем сиденье огромный игрушечный мишка сидел, не плюшевый,
а  весь  какой-то шелковистый, гладенький. И  шерстка  такая, что  руки сами
тянутся погладить. Я и погладила.
     -  Знакомьтесь... - это хозяин говорит. - Его Антипом зовут.  А меня  -
Александром.
     Мишка ростом  с пятилетнего ребенка. Взяла я его на руки,  потискала, а
он рычит! Так и поехали. Саша машину ведет, а я  на него посматриваю. Ногу у
меня саднит - невозможно сказать как, за брюки порванные стыдно, а почему-то
очень хочется,  чтобы он  на  меня взглянул... Но он два  раза за всю дорогу
только и повернулся.
     Первый раз адрес спросил, куда подвезти.  Я  сказала, а он так серьезно
спрашивает:
     - Может,  сначала в больницу поедем? Там вам на всякий случай  прививки
сделают против бешенства... И через месяц мы с  вами сможем разговаривать на
равных...
     Ух, я его чуть не ударила!
     Второй раз уже совсем у моего дома, когда светофора  ждали, он  к мишке
обратился,  как  к живому  (а  тот у  меня  на коленях сидел) - мол, слушай,
Антип...  Ты, кажется,  с  этой девушкой  познакомился.  Не  скажешь, как ее
зовут?
     - Ирой ее зовут... - сказала я за медвежонка писклявым голосом.
     Въехали во двор.
     - Вы на каком этаже живете? - спросил Саша.
     - На втором.
     - Ну  и прекрасно...  Значит,  мне  не нужно  вас  на руках  вносить, -
заметил он и стал разворачиваться.
     - А велосипед? - я даже не сразу решилась напомнить.
     - Зачем вам этот утиль? - удивился он и уехал.

     Он зашел на следующий день. Я одна в комнате сидела, нога
     забинтована,  как  кукла,  на  стуле  лежит,  будто от  меня совершенно
отдельно. Звонок зазвенел - веселый  такой,  ни  на чьи звонки  не  похожий;
короткий, длинный и снова короткий. Мы  в  коммунальной квартире жили, к нам
часто звонили, и именно три звонка... Соседка старенькая пошла открывать - и
возвращается  с Сашей. А  тот  еще в коридоре  с  нею разговорился,  да так,
словно сто лет  ее знает. Входит он  и руки  как-то  неловко  так  за спиной
держит, словно стесняется.
     - Здравствуйте, Ира,  - говорит. Подошел поближе к  дивану, на мою ногу
внимательно  очень поглядел  и вынимает руки из-за спины. А у него в руках -
игрушка  такая чудесная,  не могу  просто: Буратино, да  не целлулоидный, не
тряпочный, а деревянный,  большой, в колпачке с кисточкой, такой  настоящий,
словно его только-только папа Карло сделал. Я от радости чуть не завизжала.
     - Саша, - спрашиваю, - он что, из театра убежал?
     -  Из  театра, -  отвечает. - Только не  от Карабаса,  а  от Образцова.
Берите, это вам... - И  улыбается. - Когда вам ногу отнимут и деревянненькую
сделают, все-таки рядом родственная натура будет...
     Первый раз он недолго посидел. Ушел, а так и не сказал,  что  велосипед
починил и в коридоре поставил...
     А через  некоторое время, когда я  уже сносно  ходить стала, приглашает
меня на американский балет!
     - Хочу, - объясняет, - вам показать, что могут  делать люди, обладающие
здоровыми ногами, и чего вы могли лишиться...
     Попасть на эти спектакли тогда  было почти невозможно. Любая девчонка с
нашего курса, я знаю, палец отдала бы, чтобы пойти.
     - Нет, - говорю  Саше. -  Я не пойду. Мы с вами так мало знакомы, а там
билеты безумно дорогие...
     Саша на меня посмотрел впервые, кажется, без улыбки и тихо так сказал:
     - Насчет этого,  Ира, вы не волнуйтесь. У меня самого таких  денег нет.
Просто  у меня отец... -  Он помялся и назвал такую большую, такую всесоюзно
известную фамилию, что я совсем растерялась.  - Так вот, это немногое, чем я
пользуюсь, кроме его машины: служебные пропуска в театр. Понимаете?  Я  тоже
студент.   Только,   к   великому  огорчению  мамы,   не   Театрального,   а
Кораблестроительного института. Знаете,  говорят, что по большей части  дети
гениев  - полные бездарности. Так я, чтобы поумнеть, три  года на Балтийском
заводе  проработал.  Есть  такая  профессия - плазовщик. Они  чертят  детали
кораблей в натуральную величину. И сейчас я поэтому только на третьем курсе.
     Подумать только, иметь  такого  знаменитого отца,  а пойти на завод. Да
еще рабочим! Понятно, почему через несколько встреч я за Сашей, как водится,
на красный свет и на край света идти была готова. Да  где он в наше-то время
- край света?
     Идти, конечно, было некуда, да пока и незачем. Все  у  нас было ясным и
безоблачным.  Даже свидания назначали очень удобно, после лекций  - в четыре
или в се