И он добавлял неоспоримый технический аргумент:
     - У меня же тормоза хорошие...
     -  Слезай  с  велосипеда...  -  ровным  голосом  невозмутимой  классной
руководительницы продолжала  мать,  глядя  не  на  сына,  а вниз,  чтобы  не
подвернуть ногу на своих каторжных колодках. -  Это  опасная, крутая  тропа.
Дальше ты должен идти пешком...

     Я понимал, как  мальчишке  хотелось съехать! Но он, видимо, очень любил
свою  мать  и  был  весьма  дисциплинированным  сыном.  Он мучительно сопел,
снедаемый тайным желанием нарушить этот запрет  и испытать себя  на  спуске,
который  казался  ему  головокружительным цирковым аттракционом. Он горестно
вздыхал, с силой втягивая воздух, отчего его ребрышки сильнее обрисовывались
над трусиками, а после... Он начинал спускаться следом за молодой  женщиной,
придерживая свой велосипедик одной рукой за раму.
     Мелкие камешки, подымая сухую белую пыль, струйками сыпались из-под его
основательно раздолбанных кроссовок.

     Меня, откровенно говоря, удивило, что в море он  резвился свободно, как
дельфиненок, без излишнего присмотра со стороны своей мамы.
     - А ты прилично  плаваешь...  - сказал я ему,  когда мы оба  отдыхали у
дальнего ограничительного буя.
     -  Мама разрешила заниматься плаванием, - доверительно сообщил  он. - В
бассейне...
     -  Хорошо, что не  фигурным катанием... -  мрачно  буркнул я. Мальчишка
хохотнул, отпустил руки и на мгновение скрылся под водой.
     - Было дело? - догадался я.
     - Она пыталась...  Я устроил сидячую забастовку! - засиял мальчишка. Он
начинал мне нравиться больше и больше.
     - У тебя что, нет отца? - осторожно спросил я. Он отвел в сторону глаза
и сразу повзрослел.
     - Они с мамой разошлись... - тусклым голосом прошептал мальчик.
     - Слушай... У меня есть идея! Давай сегодня после обеда, так... часов в
пять... совершенно  случайно...  встретимся на тропе. С велосипедом.  Я тебя
подстрахую... Понимаешь? Совершенно случайно...
     - Случайно? - он посмотрел на меня с лукавым любопытство и в его глазах
загорелись бесовские озорные огоньки. - Ну конечно же, только случайно!

     -  Ну, давай! - сказал я, когда мы встретились в  назначенное время.  -
Только сначала, для  первого  раза, не  слишком  разгоняйся.  Прито  маживай
пяткой и старайся не прямой ногой, сгибай ее в колене. Понял?
     Я  встал на тропе в единственном по-настоящему опасном  месте,  где над
тропой нависал скальный выступ,  чтобы перехватить мальчишку в  случае чего.
Махнул ему рукой - и он ринулся вниз.
     Первый спуск,  как  того  и  следовало  ожидать,  оказался неудачным. В
крутом вираже мальчишка не удержался и с разгона вломился в заросли ежевики.
То, что  он сначала  с перепугу принял за кровь, пропахав на спине некоторое
расстояние в кустарнике, оказалось просто спелым ягодным соком...
     -  Ничего... В  море отмоешь...  - Утешил я его,  помогая выбраться  на
тропу, и полувопросительно добавил: - Давай снова?
     Он  кивнул, поцарапанный нос его отчаянно задрался вверх, - и мы начали
карабкаться туда, куда он нацелился - к повторному старту.

     На  втором  спуске  велосипед  попал  в  коварный, заполненный  гравием
желобчатый выем, колеса буксанули - и мальчишка довольно грамотно вылетел из
седла через  голову. Замазав  слюнями ссадины на  локтях и  к лене, он снова
упрямо полез вверх.
     При  новом лихом спуске -  с  ветерком,  с воплем  - "Орленок",  словно
вздыбленный  всадником  мустанг,   затормозил  на  узкой  полоске  галечного
пляжа...
     Славный  мальчишка  был  немножко, самую  малость, напуган,  но горд  и
счастлив неописуемо.
     Мы отмыли  в море, как могли, наши  боевые шрамы,  выстирали запыленную
одежду и долго болтали, лежа на нагретых солнцем плоских к мешках.

     Домой по тропе, которая  уже не  казалась такой  крутой  и  опасной, мы
подымались  вместе.   Одной  рукой  я  придерживал  на  плече   заслуженного
"Орленка", а другой - обнимал узкие, но  крепкие и горячие плечики. А  потом
мальчишка  улыбнулся и  взял меня за руку своей твердой ладошкой. И мы пошли
дальше, держась за руки.



        МАЛЬЧИК В МОРЕ

     Для местных мальчишек море было не курортной  экзотикой, а повседневным
бытом. В  распахнутые  окна их школы круглый год врывалось  влажное  дыхание
прибоя и неукротимый рев зимних штормов. С последнего школьного звонка  и до
первого сентября они  не  носили рубашек, а  их ноги не знали тяжелого плена
ботинок. По черноте и прочности их пятки могли соперничать  с автомобильными
покрышками...
     Правда,  они  не  чурались работы, если в  том  назревала  существенная
необходимость, - помогали матерям окуривать табак или обрабатывать и убирать
виноград, а иногда  приторговывали  на  местном  базарчике  плодами садов  и
огородов, - но все-таки их домом (чуть не сказал - родиной!) было море. Пока
не все море,  а тот его  благословенный, не  тронутый курортной цивилизацией
уголок  между  замызганным   общим   пляжем  с   одной  стороны   и   чинной
благопристойностью международного детского  пионерлагеря с  другой  стороны.
Они  проводили на  берегу и  в воде  все свое время,  разве  что спали не на
волнах,  а  уходили под крышу.  Откровенно  говоря, я ничуть не удивился бы,
если у них - по великому закону естественного отбора -  вдруг прорезались бы
жабры, а руки покрылись бы серебристой скумбриевой чешуей...
     В их владения - дикую скалистую  бухту -  вела  обрывистая, осыпающаяся
под ногами тропа, через колючие  заросли можжевельника и терна. Берег так же
негостеприимно  ощетинивался  каменными  завалами.  Зато  здесь  не было  ни
веревочных  лееров, заплывать за которые  строго  воспрещается,  ни чересчур
назойливых в заботе о вашей безопасности дежурных  осводовских  лодок. Здесь
можно было  нырять вволю без боязни ткнуться головой в чей-нибудь обширный и
вялый  живот,  хозяин  которого   с  поросячьим  визгом  шарахался  от  вас,
выпрыгивал из воды и потом с полчаса, не меньше, отдувался на берегу...
     Даже  в  слабый  ветер здесь гуляла между камнями шальная беспорядочная
волна. Короче говоря, сюда приходили только те, кто умел и любил плавать!
     Местные  мальчишки - некоронованные  хозяева бухты  -  крикливо, словно
чайки, обсиживали два больших камня с  плоскими вершинами в полусотне метров
от берега. Камни эти были почти неприступны. К ним можно было добраться либо
вплавь,  либо по  узкой  подводной  гряде,  сложенной из скатанных  валунов,
покрытых скользкой предательской тиной. А кому захочется ломать там ноги?
     Я  набрел на  этот  земной  филиал  заповедных  райских кущ  совершенно
случайно.  Особенно  хорошо было здесь в палящие безветренные  полдни. Когда
прямые  лучи  беспощадного  солнца  придавливали  к песку  бездыханные  тела
отдыхающих, а тени случайных прохожих, скуля от жары,  прятались под подошвы
-  здесь стоило только спустить  с  камня  руку,  как в твою  соленую  кровь
вливалась, словно  диффундируя, прохлада древней морской  воды - первобытной
земной крови...
     Где-то  к концу второй недели  мальчишки привыкли  ко  мне. Сначала они
делали вид, что  не обращают  на  меня никакого внимания, а потом  молчаливо
приняли в свою компанию.
     Это значило, что они  перестали вопить: "Атас!" при  моем приближении к
их  становищу и  не  стесняясь  обсуждали в моем  присутствии  свои нехитрые
мальчишеские тайны.
     Им  льстило,  что  я  появлялся здесь  в  любую погоду с  регулярностью
часового маятника,  явно предпочитая их жесткие камни  удобным  шезлонгам  и
цветным зонтикам городского пляжа.
     Им нравилось,  что  я  плаваю  настоящим кролем. ("Дядь, а у  вас какой
разряд? Я ж спорил - первый! Сила!")
     А  когда они  выпытали,  что я  геолог  и  отпуск  у  меня -  полярный,
конца-краю  не видать,  полгода! -  и  я купался  даже в  Северном Ледовитом
океане (был, действительно, однажды, на  пари, такой случай...), их уважение
ко  мне  поднялось  на недосягаемую высоту... Я  стал  своим - мужчина среди
мужчин - и  они  беспрекословно  теснились,  освобождая для меня  дефицитные
сантиметры своего каменного лежбища...
     Но в  приезжем тощеньком  мальчике, с завистью взиравшем на  их  шумное
отчаянное береговое братство, они упорно видели чужака.
     Он носил  выпуклые круглые очочки,  дужки которых были стянуты сзади на
затылке  обычной  резинкой  от трусов. Вообще-то он  походил на  испуганного
совенка,  внезапно застигнутого слепящим дневным светом, но местные  ребята,
может быть, никогда не видели лесных птиц.
     Зато они, проперченные до черноты жгучим черноморским солнцем,
     метко прозвали бледнолицего мальчугана за эти лупатые очки Бычок.
     Есть в море такая забавная  рыбка с огромной головой и  вытаращенными в
постоянном  удивлении  глазами.  Эти  последние  отпрыски  средиземноморских
пиратов не  брали, разумеется,  его  с собой в набеги  к  душным  развалинам
генуэзской  крепости,  загадочно,  как  ласточкино  гнездо,  лепившимся  над
смертельным обрывом.
     - Еще осклизнешься, -  втолковывали  ему обладатели крепких и  круглых,
как грецкий  орех, бицепсов, - а  потом тебя с камней соскребывать...  Очень
это твоей маме надо?
     Они презирали его и за суетливую манеру плавать.
     Сами они без всплеска уходили в воду, задерживая  дыхание чуть ли не на
минуту,  и  доставали с  пятиметровой глубины больших - с тарелку  -  черных
крабов,  не  признавая  никаких ластов и  масок - пижонского,  по их мнению,
снаряжения...
     Потом  они   победоносно   пекли  на  костре   свою  добычу  и,  вкусно
причмокивая,  высасывали из закопченной скорлупы полусырое, пахнущее дымком,
пресное мясо.
     - Во! - хвалили они. - Вкуснее всякого консерва!
     А до Бычка - доносился только запах от их каннибальских пиршеств...
     Твердые  коричневые  кончики  крабьих   клешней  мальчишки  обламывали,
вделывали  в них с помощью сургуча проволочные  ушки - и продавали  на пляже
отдыхающим подоверчивее как сувенир - в качестве по рублю за штуку...
     Однажды   на  базарчике   я  был  свидетелем   того,  как  Бычок  силой
обстоятельств сделался  невольным  нарушителем заповеди  "не послушествуй на
друга твоего свидетельства ложна", или, попроще, "не соври".
     Пронырливый Санька Свищ - атаман по призванию и не флибустьер только  в
силу определенных исторических условий -  никак  не мог  всучить  критически
настроенным курортникам свою продукцию.
     -  Не  надо  фантазировать,  мальчик,  -  укоризненно  говорила  полная
брюнетка с  золотыми обручами чуть  поменьше хула-хупа в мочках ушей. -  Это
все вредное  влияние  фильмов.  Семен,  да  скажи же ему  сам,  что "морских
дьяволов" не бывает!
     - Ну что вы мне  мораль читаете! - кипятился Санька, и лицо его с белым
чубом, похожее на негатив, выражало  святое  негодование. - Да вот, хоть его
спросите! -  гениально сымпровизировал он,  указав на  очкарика.  -  Он  сын
профессора, из Москвы. Ну скажи, пожалуйста, этим темным людям, -  обратился
он  к  Бычку  елейным  голосом, исподтишка показывая  маленький, но ядовитый
кулачок, - есть в Черном море "морской дьявол" или нет?!
     И  Бычок смалодушничал. С отвращением  ко  лжи,  внушенным ему  с очень
ранних пор, он был вынужден  кивнуть. Бычок  проделал это нехитрое  короткое
движение с трудом, судорожно и несчастно сглотнув при том, но тем не менее -
определенно.  Чего не  сделаешь ради  мальчишеской  солидарности!  Сраженная
кивком  головы  такого  интеллигентного  на   вид  мальчика,  солидная  чета
ошеломленно протянула Саньке два рубля...

     Тем не менее единственное, что мальчишки снисходительно позволяли Бычку
- это ловить рыбу на удочку рядом с ними среди нагромождения камней.
     Каким-то звериным чутьем  они были на все сто уверены, что он ничего не
поймает на свой купленный в столичном универмаге набор "Юный удильщик".
     И  действительно, даже  неприхотливые  зеленухи обходили его  приманку!
Красный пластмассовый поплавок лениво покачивался на мелкой ряби.
     А в  двух  метрах слева  и  справа  от  него,  от  этого  незадачливого
удильщика,  счастливцы  то  и  дело  на  свою  кустарную снасть  вытаскивали
вибрирующих в воздухе рыбешек...
     - Видали  рыбачка? - шикарно цыкнет кто-нибудь сквозь дыру от выпавшего
зуба, кивнув в сторону  очкастого  мальчугана. - Дельфина  еще  не усек,  а,
Бычок?
     И тут же переходили на свое, профессиональное:
     - Нырнул, а катранка прямо против меня, ну как мишень, стала  лагом - и
стоит...

     Но  вот...  произошло почти  невероятное!  Бычок,  этот хилый  очкарик,
осмелился  доплыть  до  Чертова Пальца  -  мрачной отвесной скалы  у входа в
бухту!  Для  него,  конечно,   это  было  поистине  отчаянным  поступком.  И
молчаливое сопение мальчишек являлось тому свидетельством...
     Но  он  плыл слишком  медленно - доморощенными  саженками,  этим  самым
неэкономным стилем,  нелепо  переваливаясь  с  боку на  бок и высоко  занося
слабые, как тростинки руки.
     Вдобавок, он то  и  дело  поправлял очки - те самые, дужки которых были
стянуты сзади резинкой от  трусов. Видимо, вода  заливала стекла. И конечно,
он не мог предусмотреть одного обстоятельства.
     С моря  шла мертвая  зыбь -  широкая  медленная  волна,  последний след
шторма,  разгулявшегося где-нибудь у  берегов  Турции. Безобидная в открытом
море,  она  ярилась и свирепела в  узких, теснивших  ее  каменных лабиринтах
бухты. С  каждой новой волной накат у  берега становился сильнее  и опасней.
Справиться  с ним  мог  бы только опытный  и сильный  пловец. Этого не  мог,
конечно, знать городской мальчик...
     Отбойная волна отшвыривала  его назад, словно слепого котенка. "Постой,
постой... А почему именно слепого? - успел подумать я машинально. - Ах да, у
него же могло сорвать очки или залепить глаза пеной".
     Кто-то из мальчишек неуверенно сказал у меня над ухом:
     - Ребята, а Бычок-то тонет...
     Их сбивало с толку то, что  он не  кричал: "Помогите!" или что-нибудь в
этом же роде. Они хорошо плавали, эти береговые мальчишки... Но  Бычок тонул
молча и, если можно так сказать, с достоинством.
     Я на ощупь  натянул  ласты, стараясь  не упустить глазами то место, где
последний  раз  мелькнула  голова  мальчика,  и, торопливо  сделав несколько
глубоких вдохов, поднырнул под пенный гребень очередного вала.
     Мне повезло:  на четвертом или пятом заходе я задел мальчишку  за руку.
Он уже обессилел, обмяк и наглотался воды.
     Делать ему искусственное дыхание не пришлось. Он  быстро пришел в себя,
но долго еще морщился и откашливался, сплевывая горькую морскую воду.
     Потом, натягивая рубашку,  он взглянул на меня откуда-то из-за подмышки
своим круглым совиным глазком и сказал:
     - А все-таки я немножко совсем не доплыл... Самую чуть-чуть!
     - Чуть-чуть... - вскипев, передразнил я его. - Не утонул ты
     чуть-чуть,  заморыш  несчастный!  Он   не  обиделся  и  только  глубоко
вздохнул,  невольно  проведя  рукой  по  ребрышкам,  неожиданно  гулким, как
ксилофон. А потом спросил вдруг:
     - А завтра вы здесь будете?
     - А тебе зачем? - не слишком вежливо буркнул я.
     - Я опять поплыву! - горячо выпалил мальчишка. - Понимаете? Я же должен
доплыть! Обязательно должен! Ну, а в случае чего... Вы меня опять спасете...
Ладно?
     Я просто-напросто опешил от  такого-нахальства. Да что я ему - общество
спасения  на  водах,  что  ли?!  Несколько мгновений  я  вглядывался  в  его
серьезное  очкастое лицо,  раздумывая  -  не  дать  ли  ему хорошенько...  В
воспитательных целях... Но...  было что-то  такое в выражении его  глаз, что
совершенно неожиданно для себя самого я ляпнул:
     - Ладно... приходи, там посмотрим...
     И все мальчишки, столпившиеся вокруг нас, радостно загоготали. А Санька
Свищ смачно хлопнул его по плечу и добавил:
     - И чего  смотреть? Поплывем вместе  - и кранты!  Что мы - не люди, что
ли?
     Бычок  радостно  подпрыгнул, подтянул  трусики,  резинка которых звонко
щелкнула  его  по животу, -  и  я вдруг  понял, что  это  очень  симпатичный
мальчишка. И еще  я твердо  понял одно: этот непременно доплывет. Не завтра,
так послезавтра...



        ЗЕЛЕНАЯ СПОРТИВНАЯ СУМКА

     Наконец-то зазвенел долгожданный звонок.
     Двое  пятиклассников из неполной средней школы Красноградского  района,
два  школьных  друга  -  Гриша Табачников и  Севка Зайцев  торопливо,  боясь
потерять лишнюю  минуту свободы,  выскочили из  школы. Домой они всегда  шли
вместе, тем более обоим было по дороге.
     - Эх,  наконец-то  вырвались! - завопил Зайцев и  изо  всей  силы огрел
друга портфелем по спине.
     - Ну,  Зайцев,  погоди! - привычной шуткой отозвался тот и с завыванием
кинулся за приятелем в междомовый проезд...
     Разбрызгивая кроссовками лужи, они с упоением гонялись друг  за дружкой
вокруг  детского садика,  где  гомонили, словно весенние воробьи,  веселые и
деловитые дошколята с  совками  и  ведерками,  все  как  один  толстенькие и
неуклюжие в своих теплых одежках. Они завистливо взглядывали на буйствующих,
в расстегнутых куртках, школьников...

     Нет, что ни говорите, а весна - лучшее время года! Припекает солнце, на
носах у  девчонок  заметно прибавляется веснушек, дымится, высыхая, асфальт,
на  котором   вместо   утоптанного  снежного  панциря  остаются  симпатичные
акварельные  лужицы, а грязные мутные городские ручьи несут свою  пузырчатую
пену и с журчанием проваливаются в ближайшие люки. Впереди  - вот они, рукой
подать! - лето, каникулы, пионерские лагеря... Одно слово - сво-бо-да!

     - Ха! Смотри! - ткнул пальцем в землю Гриша. - Сумка...
     - Подумаешь, сумка! - не останавливаясь, на ходу  кинул Севка. - Кто-то
на помоечку нес, да не донес, по дороге кинул. Сейчас мы ее...
     И  он с  разгону,  хорошим полновесным ударом классного форварда сильно
наподдал сумку, словно это был футбольный мяч.
     - Ой-е-ей! - невольно присел он, скривившись, и схватился за ногу.
     - В ней что-то лежит... Тяжеленное! Сумка от Севкиного удара все же
     отлетела метра на два и  теперь лежала под кустом, на сером ноздреватом
снегу, зацепившись ремнем с блестящей металлической пряжкой  за голую черную
ветку. Друзья,  увязая по колени в  зернистой, мокрой снежной каше,  достали
сумку, поставили ее  на асфальт и подозрительно  оглядели со всех сторон. На
вид сумка  как сумка: зеленая спортивная сумка из кожзаменителя, с молнией и
олимпийской эмблемой.
     - А что там внутри может быть, как ты думаешь? - с любопытством спросил
Гриша.
     - Да  барахло всякое...  Железяки  ненужные.  Кусок  мясорубки... Я  же
говорил - на помойку несли. Помойная сумка, хе-хе-хе!
     - Новая  больно... - с сомнением покачал  головой Гриша.  - Зачем такую
новую выбрасывать?
     - Зачем, зачем...  -  недовольно  пробормотал  Севка. -  Купили  новую,
"Рекорд"  там или "Адидас"... Фирму! А эту  выбросили.  Плевали  мы  на  эту
сумку!
     - Давай посмотрим... - нерешительно предложил Гриша.
     - Ну давай... - не  слишком охотно согласился Севка Зайцев  и  затрещал
молнией. Сумка раскрылась. Самым удивительным в ней оказалось то, чего никак
не   могли,   прямо-таки  не  ожидали  увидеть  ребята:  сумка  была  набита
нормальными школьными учебниками!
     - Ой, не могу! - заплясал вокруг сумки Севка. - Учебнички-лечебнички!
     - Кто-то забыл... - предположил Гриша. - Должно быть, играли...
     - А вот сейчас проверим... Тоже мне забываки-задаваки... - хмуро сказал
Севка. Он и в школе всегда любил всех передразнивать, играя часто совершенно
нелепыми словами в рифму. -  Ага! Дневничок... Ученика  шестого класса школы
номер... Во! Владимир Брянцев!
     - Это же  рядом!  - обрадовался  Гриша.  -  Специализированная школа  с
математическим уклоном. Может, в школу отнесем?
     - Еще чего? - буркнул Севка. - Он будет забывать, а ты будешь относить?
В нашей стране слуг нету!
     Он вытащил т