ю  бренди,  разбавив  совсем  уж
символически;   волшебство   алкоголя   сегодня   действовало   особенно
исцеляюще; вскоре ему удалось загнать ночные  страхи,  казавшиеся  всего
полчаса назад пусть сумеречной, но явью, в глубь  подсознания,  завалить
там  шелухой  привычных  понятий,  сутолокой  грядущих  неотложных  дел,
хмельным благодушием... Страх  перед  сном  отступил,  Лир  почувствовал
усталость, но не ту" измотанную, нервную,  какая  сначала  изводила  его
бессонницей, потом - кошмарами; это была обычная усталость уже далеко не
молодого человека, которому для  восстановления  сил  необходим  хороший
крепкий ночной сон.
   Лир прошел в ванную, сбросил влажное еще белье, завернулся в махровый
халат. Досыпать он пошел в другую спальню; прилег,  удобно  устроился...
Тот, казавшийся теперь совсем давним и дальним сон, тяготил  где-то  под
сердцем, но последняя мысль показалась Лиру спасительно здравой: спазмы.
Ну, конечно, спазмы: погода скачет от жары к дождям и  наоборот,  сосуды
замирают, оголодавший  от  недостатка  крови  мозг  рождает  вымышленных
чудовищ...  Правы  французы:  необходимо  подпитывать  сердечную   мышцу
хорошим бордо и периодически пользовать  коньячок,  кальвадос,  водочку.
Микроскопическими дозами, но чаще. Особенно когда ситуация обостряется и
ожившие покойники ломают так славно ложащиеся пасьянсы.
   Дьявол! Мысль о Маэстро прогнала всякий сон напрочь,  как  налетевший
ветер влажное летнее марево. С Маэстро нужно кончать как можно  быстрее!
Играться с ним не то что опасно... Слишком  много  смертей  засеял  этот
человек; смерть любит тех, кто верно ей  служит:  бережет,  лелеет;  все
жрецы  смерти,  будь  то  генералы  или   производители   оружия,   жили
непостижимо долго для смертных. Если  и  наказывала  таких  природа,  то
только в потомках, поражая  чад  -  детей  или  внуков  -  безумием  или
бездвижием,  параличом.  Что  же  до  "людей   действия",   то   никакой
статистикой продолжительности их жизни никто не владел:  слишком  мелкие
пешки, расходный материал, пушечное мясо. Выжить в поединке с оснащенным
"эрликонами" вертолетом?
   Только случай и судьба  сберегли  этого  страшного  человека.  Зачем?
Чтобы прервать бег времени по отношению к нему, Лиру?
   Лир вскочил, подошел к бару, открыл, налил себе полный стакан  водки,
выпил единым духом, поморщился... Это было проявлением  слабости,  но...
Что вся наша жизнь, как не проявление  слабости,  страха,  бессилия?  Он
почувствовал  горячий  накат  хмеля,  передохнул...  Пусть   слабость...
Слабость есть не что иное, как оборотное проявление силы. Ее можно  себе
позволить наедине с собой, но никогда - на людях. Люди не прощают  чужой
слабости так же, как  своей  трусости.  А  Маэстро...  Он  будет  мертв.
Единственное... О, как хотел бы Лир поговорить с  ним  о  Шекспире!  Мир
полон человеческих недоделков, которые так никогда и не станут людьми...
И все они не любят Шекспира!
   Лир понял, что опьянел. Постоял у бара,  налил  доверху  еще  стакан,
выпил.
   Влажная пьяная пелена уже  застилала  мозг,  Лир  побрел  к  постели,
смутно различая  окружающие  предметы...  На  миг  мелькнула  паническая
мысль: а может быть, он уже слишком стар для тех игр, в которые пытается
играть? Хм... Ирония в том, что все игры в этой жизни кончаются  смертью
игроков.
   Лир упал на постель и в тот же миг провалился в  черный  сон,  как  в
бездну,
 
Часть пятая 
 
БОЛЬШАЯ ЖАРА 
 
Глава 31 
 
   Сначала Але показалось, что она уже умерла.  Ее  раскачивало,  несло,
руки и ноги будто вязли в вихревом потоке, и не было  никакой  легкости:
воздух обступал ее теплой патокой, пеленал, словно кокон шелкопряда; все
тело  было  ватным,  скованным,  будто  сведенным   судорогой;   девушка
повернулась, острая боль, точно разъяренная рысь, впилась сзади  когтями
в шею - и Аля очнулась окончательно.
   Девушка почувствовала, что лежит, свернувшись  клубочком,  на  заднем
сиденье мчащейся машины, но пут ни на руках, ни на ногах не было, и  рот
ничем не заклеен. Она вспомнила все происшедшее с ней. Паническая  мысль
заметалась было в голове: где она  теперь?  В  плену?  Ее  поймали?  Аля
замерла, сдержала дыхание, чтобы те ее  преследователи,  что,  возможно,
находились  рядом  в  салоне,  не  поняли,   что   она   уже   очнулась,
почувствовала предательское трепыхание собственных ресниц,  свет  сквозь
сомкнутые веки, ну что ж, все  не  так  уж  скверно,  беспамятство  было
недолгим, во рту - никакого металлического привкуса, значит,  внутренние
органы  не  повреждены,  да  и  зубы   вроде   целы.   Она   попробовала
осторожно-напрячь мышцы рук, ног, спины, чуть шевельнула пальцами:  боли
нет. Только шею немного ломило.
   Аля двинула легонечко головой, боль острая, но не жестокая, а  такая,
какая бывает при растяжении. Мыслит она  тоже  связно...  Значит,  легко
отделалась.
   Последнее, что она помнила, это как въехала  на  большак  и  какой-то
здоровый джип с маху протаранил ее борт. Могло быть и хуже.
   Стоп! А почему же  она,  еще  не  вынырнув  из  пучины  спасительного
беспамятства, решила, что уже умерла? Ну да, лицо. Лицо напротив...  Она
его видела ясно и наяву, похожее и непохожее, и это не мог быть сон  или
бред...
   Хотя... Как раз в бреду видения наиболее осязаемы и  реальны;  где-то
она читала, что бред - это  и  есть  патологическая  интуиция...  Просто
события покатились так жестко и неотвратимо, что ее память  вернула  то,
что произошло больше года назад, то, что она, может, и хотела бы, да  не
могла забыть...
   ...Вертолет вырастал  на  глазах,  из-под  его  днища,  словно  бивни
доисторического птеродактиля, торчали жерла спаренного крупнокалиберного
пулемета. Он шел низко  над  морем  и  вдруг  -  взмыл  вверх.  Пулеметы
плеснули огнем, вздыбливая каменистый обрыв  веером  осколков.  Гончаров
мигом толкнул Алю на землю,  выхватил  оружие,  выстрелил  трижды,  пока
пистолет не замолк с  беспомощно  откинутым  затвором.  Высокие  фонтаны
щебня приближались, Олег вжался в землю, притиснув девушку,  прикрыв  ее
собой.
   Маэстро стоял на самом краю обрыва недвижно, словно  Каменный  гость.
Полы длинного плаща трепетали под  воздушными  струями,  грозная  машина
приближалась...
   Пистолеты в руках Маэстро заплясали, изрыгая свинец; вертолет  вихрем
промчался над ним, усыпав с  головы  до  ног  вырванной  из  каменистого
грунта щебенкой.
   Очередь распорола обшивку двух автомобилей, один просто стал похож на
дырявый  жестяной  муляж,  другой  -   разлетелся   на   части,   опалив
пространство вокруг клубом огня.
   Маэстро остался невредим. Он продолжал стоять на краю обрыва во  весь
рост.
   Улыбка застыла на бледном лице, а глаза...  Ей  показалось,  что  они
сияли ребяческим восторгом. Похоже, у него действительно был договор  со
смертью, и смерть свои обязательства выполняла.
   Пока вертолет делал боевой разворот, Маэстро успел заменить обоймы.
   Тяжелым басом гудит фугас, Ударил фонтан огня...
   А Боби Джон пустился в пляс:
   - Какое мне дело до всех до вас,  А  вам  -  до  меня,  -  пропел  он
негромко. Лицо его было сосредоточенным и необыкновенно спокойным.
   Пулеметы загрохотали вновь. Фонтанчики приближались. Вертолет  слегка
болтало, потряхивая от отдачи: это был не "крокодил", боевой "Ми-24",  а
обычный  милицейский  "фонарь",  оснащенный  на  скорую  руку  спаренным
"эрликоном". Маэстро с видимым удовольствием наблюдал, как сверкающие  в
лучах солнца латунные гильзы  сыплются  в  море  -  будто  гора  золотых
червонцев, которыми давно оплачена чья-то жизнь.
   Когда  вертолет  пронесся  сверху.  Маэстро  успел  выпустить  в  его
металлическое  брюхо  всю  обойму.  Вертолет  дернулся;  пилот  произвел
разворот и бросил машину в атаку сразу, со стороны берега. Он надвигался
стремительно, низко над землей, желая срезать  острыми  жалами  очередей
человека в черном.
   Маэстро ухмыльнулся, ощерившись, прошептал одними губами:
   - Все счеты.
   Быстро поднял пистолет и направил ствол в ведомую ему точку.
   Будто черная тень пронеслась над лежащими  Олегом  и  Алей,  и  через
несколько секунд девушка услышала неровный скрежет, взрыв - и все  разом
стихло. Кое-как она выбралась из-под отяжелевшего от ранения  Гончарова,
на четвереньках подползла к близкому обрыву и глянула вниз.
   Вертолет, разваленный на куски, догорал на галечном пляже. Там же,  у
самой кромки воды, лежал Маэстро.  В  своем  черном  плаще,  похожем  на
концертный  фрак,  с  высоты  он  казался  штрихом,  оставленным  кистью
китайского мастера на шелке... И  штрих  этот  расплывался,  и  накатная
волна прибоя доставала до него...
   ...Автомобиль  чувствительно  тряхнуло,  Аля  неловко  повернулась  и
охнула: боль оказалась внезапно острой. Водитель услышал ее стон. Машина
замедлила ход, пошла тише и вскоре застыла в тени нависших  над  дорогой
акаций. Аля замерла.
   Открыть глаза и посмотреть, где она и кто ее захватил, было  страшно.
Хлопнула  водительская  дверь,  девушка  сжалась  в   комочек,   готовая
мгновенно разогнуться и врезать пяткой  в  самое  уязвимое  место  этому
одинокому волку, решившему,  что  она  совершенно  беспомощна,  даже  не
потрудившемуся  ее  связать.  Она  приготовилась.  ощущая,  как   бешено
колотится сердце.
   -  Открывай  глаза,   девочка,   от   жизни   не   зажмуришься.   Аля
почувствовала,  как  изморозь  мгновенной  волной   прошла   по   спине,
вскинулась, села, глядя во все глаза на наклонившегося  к  ней  мужчину,
произнесла одними губами:
   - Маэстро...
   - Он самый.
   - Ты... вы живы?
   - Призрак. Во плоти. - Маэстро невесело усмехнулся. - Лукавый  играет
с  человеком,  как  кошка  с  мышкой.  Признаться...  мне  эта  игра  не
доставляет уже никакого удовольствия.
   - Как вы.., - Давай уже на "ты", девочка.  Глупо  и  неестественно  я
такой ситуации выкать.
   Аля кивнула, глядя в одну точку, и весь ее разом поглупевший  и  чуть
виноватый вид говорил о том, что она не очень-то верит  в  происходящее.
Вернее, не верит совсем. И ждет только часа, чтобы проснуться.
   - Ты мне приснился.
   - Вот как?
   Аля нашла пачку с сигаретами, чиркнула кремнем зажигалки, затянулась,
вдохнув в легкие горько-щемящий дым. Тряхнула головой. Нет, это  уже  не
сон. Явь.
   - Ну надо же... - тихо  произнесла  она.  Помолчала,  снова  тряхнула
головой, чуть поморщилась от боли в  шее...  Явь.  Пустая  дорога.  Утро
начинающегося жаркого дня. Джип, Мужчина. Самый опасный из тех, кого она
когда-либо знала. И самый безжалостный. И... и самый  одинокий.  Ну  да,
бесконечно одиноким был и  Гончаров,  когда  они  только  встретились...
Такой же одинокий,  как  и  она  сама...  Но...  все  это  было  здешнее
одиночество, живое. В нем была и горечь. и боль, и отчаяние, но не  было
безнадеги.
   А Маэстро... Его одиночество  еще  тогда  показалось  Але  безмерным,
бездонным, ледяным, словно одиночество Кая,  так  и  выросшего  в  замке
Снежной королевы. И сейчас Маэстро выглядел так,  будто  уже  перешел  в
тот, иной мир, но что-то остановило его на мостках  через  Лету,  чей-то
окрик или приказ... И он вернулся. Зачем? Чтобы уйти не одному?
   - Ты поседел, Маэстро, - сказала девушка едва слышно.
   - С людьми это случается, - улыбнулся он.
   - Как ты выжил? Как оказался здесь? Как...
   - Погоди. У тебя что-нибудь болит?
   - Нет. Только шея. Немного. Я ударилась? Была авария?
   - Ты удивишься, но у тебя случился обычный обморок.
   - Обморок?
   - Да. Ты выскочила на своем  "броневике"  мне  под  колеса  на  такой
скорости, что  спасла  тебя  случайность.  Видимо,  чтобы  не  напрягать
нервную систему излишне и не усложнять со страхами, ахами и охами,  твое
мудрое подсознание велело мозгу и телу шлепнуться в  отключку,  как  это
бывало у  дам  прошлого  века  при  известии  о  беременности...  Словно
предыдущие миллион лет люди размножались почкованием... Я  тебя  перенес
на заднее сиденье к себе. Вот и вся история.
   - Что стало с автомобилем?
   - Естественно, твой  джип  потерял  товарный  вид.  Впрочем,  у  меня
сложилось впечатление, что автомобиль-то как раз чужой.
   - А те, что гнались за мной? Ты... убил их?
   - А кто за тобой  гнался?  И  почему?  Девушка  не  ответила.  Только
тряхнула головой, словно пытаясь согнать наваждение...
   - Маэстро! Откуда ты взялся?! От-ку-да?!
   - Долго рассказывать. Ладно. Перелезай на переднее, поболтаем.
   Аля послушно кивнула, вышла из машины, устроилась рядом  с  усевшимся
за руль Маэстро. Мотор  заурчал  ровно,  автомобиль  плавно  тронулся  и
заскользил по дороге. набирая скорость, И Аля вдруг поймала себя на том,
что абсолютно не  воспринимает  реальность  происходящего:  все  слишком
буднично, чтобы оказаться явью! Но... теплый летний ветерок  струился  в
приоткрытое окно, шевелил волосы, ласкал правую щеку; ароматы выгоревших
степных трав, недальнего моря, полынной пыли... Уж они-то были абсолютно
реальны!
   - Сигарету? - нарушил, наконец, молчание Маэстро, и эта простая фраза
вернула Алю на землю. Все абсолютно реально и очень скверно!
   - Что-то не хочется.
   Маэстро  прикурил  от  автомобильной  зажигалки,  не  разжимая   губ,
выпустил струю дыма... Аля скосила на него глаза: ну да, он, Маэстро, во
плоти, только совсем седой, похудевший, и этот шрам... И кажется,  следы
безобразных ожогов.
   Девушка  почувствовала,  что  волнуется  отчего-то...  Сама  вытянула
сигарету из пачки, прикурила, затянулась несколько раз глубоко... Голова
закружилась, и девушка выдохнула вместе с дымом:
   - Влад... Как ты выжил?
   Маэстро усмехнулся, и  Аля  заметила,  что  его  усмешка  тоже  стала
другой, неуловимо изменилась, как и он сам.
   - Бог знает. Не помню. Я лишь  прошлой  ночью  узнал,  какое  сегодня
число, месяц и год.
   - Как это? - искренне удивилась Аля.
   - Амнезия.
   - Что?
   - Потеря памяти. Равно как и ориентации во времени и пространстве.
   Следствие контузии.
   - Контузии... И где же ты все это время обретался?
   - В каком-то ресторанчике под Южногорском. На хозработах.
   - Так,  значит,  ты  не  насовсем  "с  крышей  расставался"?  Маэстро
усмехнулся невесело:
   - Функционировал, как робот без программы.
   - А вчера ночью - что? Программа включилась?
   - Да. В той ночи было слишком много смерти. Лицо Маэстро  посуровело,
вернее,  сделалось  безличным  и   отрешенным,   словно   этот   человек
действительно вернулся в мир с того берега Леты.
   - Влад... А ты помнишь то, что случилось тогда?  Там,  на  берегу?  И
вертолет? И все, что было до этого?
   - Я все отлично помню. Потом - огонь и темнота. Из которой я вынырнул
лишь прошлой ночью. - Маэстро помолчал, скривился горько:
   - И снова прямо в огонь. - Он опять замолчал, сосредоточенно глядя на
дорогу, потом спросил:
   - Тот вертолет... Я свалил его?
   - Да.
   - Вот это  славно!  -  Лицо  Маэстро  преобразилось  вдруг  искренней
мальчишеской улыбкой. Но он помрачнел так же скоро и неожиданно,  словно
в осенний, полный неверного солнца день  туча  закрыла  небо  и  сделала
темным все в одно мгновение.
   - Гончаров жив? - осторожно спросил Маэстро.
   - Жив.
   Маэстро вздохнуло видимым облегчением.
   - Я был занят вертолетом. Но заметил: пуля его не миновала.
   - Олегу повезло. Она прошла вскользь и навылет.
   - Он здоров?
   - Вполне. Сначала рука плетью висела, потом разработалась.
   - Вы вместе?
   Аля чуть помедлила, не сразу решив, как  ответить,  потом  произнесла
тихо:
   - Да.
   - Я рад.
   Неловкое и непонятное молчание повисло,  как  марево,  как  пустынный
мираж.
   Оно  заклубилось  в  салоне  душными   всполохами   затаенной   боли,
беспамятства, отчаяния, оно окутывало девушку неподъемной ватной массой,
опутывало липкой и тяжкой паутиной недосказанности  и  недоверия.  Может
быть, все это ей только почудилось, но...
   - Влад... Я хочу, чтобы ты знал... Я хочу... - Аля заговорила быстро,
волнуясь, глотая слова; "и вдруг показалось, что она может опоздать,  не
успеть сказать важное... - Мы не бросили тебя... После того как... после
того как вертолет  рухнул  и  прогрохотал  взрыв,  я  подползла  к  краю
обрыва.... Вертолет...
   То, что от него осталось, догорало на галечном пляже, внизу, а  ты...
Ты  лежал  у  самой  кромки  моря,  без   движения,   словно...   словно
обугленный... Я думала, ты погиб... Да и... не  спуститься  мне  было  с
этого обрыва никак! Там же метров семьдесят вниз, а то и все сто! Ты  не
мог выжить... Но ты выжил. И я... и я рада, что ты выжил. А я...  мне...
Я вернулась к Олегу... Он был  без  сознания,  он  умирал...  Я  должна,
должна была его вытащить? Иначе бы я снова осталась в этом  мире  совсем
одна, ты понимаешь? После того как ты погиб, после всего остаться совсем
одной - страшно... Да и вообще - есть что-то страшнее для человека,  чем
остаться одному?
   Девушка мельком взглянула на потемневшее лицо Маэстро, запнулась:
   - Извини... Я не хотела.
   - Я мужчина. Какие бы обстоятельства ни влияли на мою жизнь,  путь  я
выбирал сам. Наверное, не всегда удачно и совсем не мудро, но...  Я  сам
несу ответственность за свой выбор и... - Маэстро помедлил, но так и  не
решился договорить фразу.
   - А я... я должна была уничтожить закладку Барса. -  Девушка  назвала
отца псевдонимом, странно, но это получилось  у  нее  естественно:  Олег
Гончаров почти всегда называл его именно так. - Я должна была уничтожить
эту отраву, иначе было бы нечестно и перед ним, и перед  тобой...  Да  и
порошка там было столько, что хватило бы посадить на иглу целый город, И
я сделала это. Я нашла шахту и взорвала  ее.  Потом  вернулась,  кое-как
погрузила Гончарова в машину, и мы уехали... Я посмотрела с обрыва вниз:
начался прилив, и тебя на берегу не было... Ты понимаешь, я  не  бросила
тебя, просто я не могла...
   - Успокойся, девочка. Ты все сделала  правильно.  Никто  не  смог  бы
сделать лучше, ни Гончий, ни я, ни Барс.  Никто  не  смог  бы  лучше.  -
Маэстро замолчал, сосредоточенно глядя  на  дорогу.  -  Ну  а  теперь...
ответь мне на вопрос: почему вы живы?
   - Кто? - одними губами  спросила  девушка,  снова  почувствовав,  как
мороз; ледяной волной прошел по коже.
   - Ты и Гончий.
   - Олег... Он тоже первое время опасался. Потом решил:  мы  никому  не
опасны и никому не нужны.
   Маэстро молчал, сосредоточенно глядя на дорогу. Так прошло  несколько
минут, пока он, наконец, не разлепил плотно сведенные губы:
   - Не понимаю. Лиру  почему-то  было  выгодно  уничтожение  нескольких
центнеров героина; но зачем он оставил в живых вас?
   - Гончаров как-то сказал: "Система такова, что ни с того  ни  с  сего
никого не списывает".
   - Это так. Но я спросил не почему вас оставили в живых, а  зачем.  Да
и... вряд ли Лир теперь является частью системы.
   - Мне кажется, на волка-одиночку он тем более не  похож,  -  хмыкнула
девушка.
   - Ты права. А что Гончий? Он не задавался этими вопросами?
   - Может, и задавался, но со мной не обсуждал. Наверное, берег.
   - И Лир берег. Для чего-то... - Маэстро смотрел невидящим взглядом на
дорогу, потом свернул на грунтовку.
   - Мы далеко? - спросила Аля.
   - К морю; сядем на бережок, свесим нижние клешни, и ты мне  поведаешь
не торопясь, что с тобой приключилось.
   - Погоди, Влад. Лучше уехать подальше, и тогда...
   - Нет, это  ты  погоди.  Если  сей  мешок  соткал  все-таки  Лир,  то
выбраться из него можно только разглядев всю картинку.
   - А вдруг окажется, что  наше  положение  безвыходно?  -  Безвыходных
положений не бывает. Ибо выход всегда там же, где и вход.
 
Глава 32 
 
   Через четверть часа они уже сидели на прибрежном обрыве. Вокруг  было
абсолютно пустынно. Маэстро  свернул  на  целину,  джип  какое-то  время
мчался в облаке мутной жаркой пыли и  теперь  стоял  в  десятке  метров,
горячий, как запаленный скакун. Сухое,  выжженное  солнцем  пространство
вокруг просматривалось  на