нтировку  и  безумно  озирался  по  сторонам.   Высокий,   атлетически
сложенный Расписной поддерживал похожего на  питекантропа  сорокалетнего
цыгана с выступающей вперед массивной  челюстью.  Тот  осторожно  баюкал
неестественно искривленную правую руку.
   - Зараза, наверно, кость сломал! - Губы цыгана болезненно кривились.
   - Нам еще повезло, что камеры маленькие,  -  ощупывая  плечи,  сказал
Катала.
   - Менты до полусмерти побились!
   - А Хорек их до самой смерти задолбил, - оскалился Скелет.
   - Хватит болтать! - мрачно сказал Зубач, переводя взгляд со сломанной
руки Челюсти на зажатый в ладони пистолет. - Как ты пойдешь-то  с  такой
клешней?
   Цыган перестал кривиться, глянул недобро, провел  здоровой  рукой  по
щеке, густо заросшей черной щетиной.
   - Очень просто. Я ж не на руках хожу!
   - Ну ладно, поглядим...
   Зубач сунул оружие за пояс.
   - Тогда концы в воду, и рвем когти! Груша, отдай одну пушку Катале!
   Тюремный фургон, подняв фонтаны брызг, тяжело  плюхнулся  в  озеро  и
мгновенно скрылся в глубине. На поверхность вырвался огромный  воздушный
пузырь, прозрачная вода замутилась...
   Когда через полчаса на место происшествия прибыла  поисковая  группа,
она обнаружила только сломанные деревья да следы крови на зеленой траве.
***
 
   Побег, особенно  с  нападением  на  конвой,  это  всегда  ЧП.  Мигают
лампочки на пультах дежурных  частей,  нервно  звонят  телефоны,  трещат
телетайпы, рассылая во  все  города  и  веси  ориентировки  с  приметами
беглецов. Громко  лязгают  дверцы  раздолбанных  милицейских  "уазиков",
матерятся поднятые по  тревоге  участковые,  оперативники  и  розыскники
конвойных подразделений, угрожающе рычат серьезные, натасканные на людей
псы.  Донесения  с  мест  стекаются  в  областное  УВД,  оттуда   уходит
зашифрованное спецсообщение в  Москву,  и  высокопоставленные  чиновники
МВД,  кляня  периферийных  долбаков,  подшивают  его  в  папку   особого
контроля.
   Информация о синеозерском побеге шла в Центр  обычным  путем,  но  на
каком-то этапе она раздвоилась и копия совершенно неожиданно поступила в
КГБ СССР, который никогда не интересовался обычной уголовщиной. На  этот
раз к милицейской информации был проявлен самый живой интерес, она легла
на стол самого председателя, а потом с резолюцией:  "Принять  срочные  и
эффективные меры для  доведения  операции  "Старый  друг"  до  конца"  -
спустилась к начальнику Главного управления контрразведки.
   Генерал-майор Вострецов тут же вызвал  непосредственно  руководившего
"Старым  другом"  подполковника  Петрунова  и   недовольно   сунул   ему
перечеркнутый красной полосой бланк шифротелеграммы.
   - Вот вести о вашем кадре! Полюбуйтесь!
   Несколько раз пробежав глазами казенный текст, подполковник осторожно
положил документ на стол.
   - А что он мог сделать... Расшифроваться и провалить операцию? К тому
же его сразу бы и убили!
   Перечить начальству - все равно что мочиться Против ветра.
   - Да к черту такую операцию! - Генерал грохнул кулаком по злополучной
шифровке. - Затеяли какие-то игры  с  раскрашиванием,  переодеванием,  а
теперь еще и побегами!  Послать  оперработника  в  Потьму  на  неделю  и
получить результат! К чему усложнять?! У нас немало сотрудников, которые
справились бы с этим делом - быстро, без цирковых  эффектов  и  головной
боли для руководства! А насколько теперь все это затянется?
   - Разрешите мне выехать в Синеозерск? - привычно сдерживая кипящее  в
груди раздражение, спросил Петрунов.
   - Именно это я вам и приказываю!  Примите  все  меры,  чтобы  его  по
крайней мере не застрелили при захвате!
   - Есть! - сказал Петрунов, совершенно не представляя, какие меры  тут
можно принять. Ситуация вышла из-под контроля, и жизнь Волка  находилась
в его собственных руках.
 
*** 
 
   Вечерний лес зловеще шелестел вокруг, прихватывал зелеными лапами  за
одежду, норовил подставить под ногу корягу или ткнуть  острой  веткой  в
лицо.
   Будто глумливый леший играл с заблукавшими в его владениях путниками,
но делал это нерешительно, исподтишка, опасаясь подходить вплотную.
   И  действительно,  продиравшаяся  сквозь  кустарник  компания   могла
распугать всю лесную  нечисть.  Впереди,  то  и  дело  оглядываясь,  как
вышедший на маршрут карманник,  ломился  Скелет  в  порванной  на  груди
лейтенантской форме -  мокрой  и  покрытой  бурыми  пятнами.  За  ним  с
решительностью танка пер Груша, по его следам осторожно ступал Утконос в
плохо застиранном мундире с сержантскими  погонами,  за  ним  Хорек  зло
рубил цепкие ветки отмытой монтировкой,  Зубач  выдерживал  двухметровую
дистанцию, за ним держался Катала в истрепанной форме ефрейтора, Челюсть
и Расписной замыкали процессию. Цыган придерживал сломанную руку и время
от времени сдавленно стонал, а  Расписной  двигался  молча,  контролируя
походку, чтобы не перейти по привычке на лесной шаг разведчика. В голове
лихорадочно роились тревожные мысли.
   "Ломятся, как слоны, за километр слышно... Не понимают,  что  живыми,
скорей всего, нас брать не будут? Зубач-то понимает, недаром прячется  в
середке... Еще не хватало получить пулю вместе с  этими  скотами!  Да  и
сколько мне с ними  бегать?  Может,  перемочить  гадов  по  одному?  Так
слишком много трупов выйдет...
   Или отстать и затеряться в лесу? Но хабар по всем зонам и  пересылкам
пойдет,  там  каждую  деталь  обмусолят.  Куда  я  пропал,   как   опять
объявился... Нет,  тут  не  дернешься...  Ладно,  посмотрим.  Скоро  они
остановятся  -  дыхалка-то  в  тюрьме  пропадает  и   мускулы   в   вату
превращаются..."
   - Слышь, Зубач, у меня уже копыта отваливаются! -  отдуваясь,  сказал
Утконос.
   - Точняк! Покемарить надо! - поддержал его Катала.
   Груша с готовностью остановился, Утконос ткнулся ему в спину.
   Размахивающий монтировкой Хорек чуть не  размозжил  Утконосу  голову,
механически шагнул в сторону и пошел дальше.
   - Доходяги, я могу два дня гнать без остановки! - похвастался главарь
и тут же опустился на корточки.  -  Давайте,  раз  сдохли,  садитесь  на
спину!
   Все повалились на землю, только Хорек  продолжил  прорубаться  сквозь
кустарник.
   - Гля! Куда он? - Груша полез за пазуху. - Может, шмальнуть?
   Он растерянно шарил за пазухой, выворачивал карманы.
   - Пусть идет...
   Зубач зевнул и огляделся по сторонам.
   - Давай, Груша, наломай веток вместо шконки. А  Челюсть  со  Скелетом
костер запалят. Чего ты себя шмонаешь?
   - Да... Это... Пушку потерял... Вот сука! Только что на месте была...
   - А яйца не потерял? Мудак  ты!  Быстро  шконку  ложи,  совсем  темно
будет!
   Расписной  потер   небритую   щеку   и   отвернулся,   чтобы   скрыть
непроизвольную ухмылку.  Место  совершенно  не  подходило  для  ночевки.
Кругом впритык густой кустарник, высокая трава -  к  утру  одежда  будет
насквозь мокрой от росы.
   Вдобавок к спящим легко подобраться вплотную. К  тому  же  нет  воды.
Слева деревья редели, там наверняка можно найти  удобную  сухую  поляну,
возможно, ручей или озерко. Одно слово - дебилы... Ничего не умеют!  Как
они делают свои воровские делишки? Один теряет оружие, другой  не  может
выбрать стоянку, а вот Скелет зажигает костер - спички  тухнут  одна  за
другой,  ломаются,  полкоробка  извел!  Да  любой  командир  специальной
разведки - от сержанта Шмелева до майора Шарова или полковника Чучканова
затоптали бы таких  разгильдяев  коваными  каблуками  тяжелых  десантных
сапог!
   - Слышь, брателла, перевяжи, сил нет терпеть, аж голова  кружится,  -
тихо попросил Челюсть,  когда  по  хворосту  заплясало  набирающее  силу
пламя. - Он нарочно, сука, меня ветки таскать заставил! Знаешь зачем?
   - Ну?
   - Чтобы я отказался. Или выступил на него.  Пришить  меня  хочет,  не
понял еще?
   - Чего там не понял. Сам слышал, как он Скелету шептал...
   Расписной обернул распухшую руку цыгана  листьями  и  травой,  сверху
обмотал лоскутом арестантской робы, рывком совместил  обломки  костей  и
зафиксировал шиной из прочных веток.
   - Что... шептал?.. - Челюсть стойко  перенес  болезненную  процедуру,
только на лице выступили крупные капли пота.
   - Что надо тебя завалить. На хер нам обуза с одной клешней...  Только
тихо, чтоб никто не видел. Так  что  Держись  ближе  ко  мне...  Готово.
Теперь вставляй в перевязь, пусть висит на шее - быстрей заживет.
   Все это Расписной придумал. Но в жестоком уголовном мире  любое  семя
подозрения находит благоприятную почву.
   - Ну паскуда... Я его первый сделаю!
   Цыган недобро ощерился, обнажив большие неровные зубы.
   Темнота сгустилась окончательно, и красноватые  блики  разгоревшегося
костра придавали зловещий вид лицам окружавших его людей.  Осматривающий
растертые ноги Груша наклонил  голову,  пухлые  щеки  лоснились,  как  у
насосавшегося упыря.
   Привалившийся  к  дереву  Скелет   напоминал   истлевшего   мертвеца.
Изломанные тенями Зубач,  Утконос  и  Катала  казались  вынырнувшими  из
преисподней чертями с тлеющими угольками в черных глазницах.
   - Надо бы порыскать вокруг, жратву поискать, - сказал Груша.
   - Тут вокруг волки рыщут, как  бы  ты  сам  жратвой  не  оказался,  -
реготнул Утконос.
   - Так часто бывает - пошел за харевом, а  самого  отхарили.  -  Зубач
длинно плюнул в костер.
   - Мы раз рванули с пересылки и "корову"  прихватили.  Здоровый  такой
фраер, молодой, из деревни. Забили баки:  мол,  нам  сила  твоя  в  пути
нужна, потом всю жизнь в авторитете ходить будешь...
   - И что? - заинтересовался Катала.
   - Через плечо. Двести километров по тундре, три дня  он  сам  шел,  а
потом мы его разделали. Тем и продержались всю дорогу.
   - И как она, человечинка? - не унимался Катала.
   - Ништяк. Сладковатая, сытная...
   - Тихо! - Утконос привстал, вглядываясь в темноту. - Слышьте, кажись,
ходит кто-то...
   У костра наступила настороженная тишина. Вокруг шелестел ночной  лес,
но в обычном шумовом фоне Расписной разобрал лишний звук.
   - Чего хипешишься, - процедил Зубач.  -  Вроде  без  кайфа,  а  глюки
ловишь!
   - Кому здесь ходить... Только зверям, - поддержал его Катала.
   - Сука буду, слышал...
   - Я вкуса не разобрал, - сказал Катала.
   - Чего?
   - Раз дрался с одним  рогометом,  ухо  ему  и  отгрыз.  Только  сразу
выплюнул, не распробовал. Соленое вроде...
   - Ша! - вскинул ладонь Расписной.
   Снова все смолкли,  и  вновь  донесся  запоздавший  хруст.  Расписной
понял, что к ним подбирается человек  и  сейчас  он  замер  на  месте  с
поднятой ногой.
   - У кого пушка? Быстро!
   Зубач заерзал, сунул  под  себя  руку  и  суетливо  достал  пистолет,
неловко поворачивая ствол то в одну, то в другую сторону. Он явно ничего
подозрительного не слышал.
   - Ну?! Чо волну гонишь?
   - Ха-ха-ха! - раздался из кустов визгливый,  какой-то  нечеловеческий
смех.
   Что-то темное, с хвостом, пролетело над  костром  и  упало  Груше  на
колени.
   Тот истошно заорал,  рванулся  в  сторону  и  повалился  на  Скелета.
Охваченные ужасом беглецы вскочили на ноги, шарахаясь в разные  стороны.
Зубач выстрелил наугад - раз, другой, третий... С другой стороны  костра
дважды пальнул Катала.
   - Обосрались, ха-ха-ха, все обосрались! - Прямотам, куда  ушли  пули,
материализовался криво усмехающийся Хорек с топором в руке. -  А  я  вам
хавку принес. Тут деревня близко...
   Рядом с костром лежала  крупная  беспородная  собака  с  разрубленной
головой.
   - Уф... - Зубач перевел  дух.  -  Пришили  бы  тебя,  узнал  бы,  кто
обосрался...
   Ну ладно, давай, жрать охота!
   Собаку  разделали,  зажарили  и  съели.  Хорек  держался   героем   и
косноязычно рассказывал о своих приключениях.
   - Секу в окно, гля -  баба  раздевается,  сиськи  -  во,  до  пупа...
Белые... И ляжки белые, мягкие...
   - Ну?! Чего ж ты  не  бабу,  а  кобеля  приволок?  -  спросил  Груша,
обсасывая красную то ли от бликов костра, то ли от крови косточку.
   - Он мне,  паскуда,  чуть  яйца  не  отгрыз!  И  выл  потом...  Шухер
поднялся, мужики  набежали...  Еле  сделал  ноги.  Ну  да  можно  завтра
пойти...
   - Завтра, завтра! - Груша швырнул кость в огонь, сноп искр брызнул на
ногу Утконосу, тот выругался.
   - Ты чо? Или крыша едет от суходрочки?
   - Баба небось слаще  кобеля?  -  поддразнил  Катала.  -  Чего  ее  не
притащил?
   - Тяжелая... Я б ее лучше там отхарил, а сюда ляжку на хавку...
   - А Расписной бабий фляш хавать бы не стал, - внезапно сказал  Зубач.
- Точняк не стал бы?
   - Нет. - Расписной качнул головой.
   - В падлу, да? Пса голимого жрать не в  падлу,  а  бабу  чистую  -  в
падлу?
   Как так выходит?
   - Вот если мы с  тобой  недели  две  в  пустыне  прокантуемся,  тогда
узнаешь, как выходит!
   - Так ты меня что, за пса держишь?  -  Зубач  угрожающе  скривился  и
наклонился вперед, шаря ладонью за поясом.
   - Ты сам себя за  хобот  держишь.  -  Расписной  рассмеялся,  показал
пальцем. - Сейчас кайф словишь?
   Усмехнулся Катала,  прыснул  Скелет,  визгливо  хихикнул  Утконос,  в
открытую захохотали Челюсть  и  Хорек.  Зубач  поспешно  вынул  руку  из
штанов.
   - Пушка провалилась, - буркнул он. - Ну ладно,  метла  у  тебя  чисто
метет . А шухер ты в цвет поднял, вертухаи  поучиться  могут!  И  лепила
классный - вон как Челюсти руку подвесил. И где тебя этому учили?
   Улыбка у  него  была  нехорошая:  подозревающая,  даже  того  хуже  -
догадывающаяся. Именно такой улыбкой он встретил Расписного  при  первом
знакомстве.
 
Глава 2 
 
ПО КРУГАМ АДА 
 
   Камера Бутырки напоминала преисподнюю:  густо  затянутое  проволочной
сеткой и вдобавок закрытое ржавым намордником окно под потолком,  шконки
в  три  яруса,  развешанные  на   просушку   простыни,   белье,   носки,
непереносимая духота и влажность, специфическая вонь немытых тел, параши
и карболки.
   За спиной резко хлопнула обитая железом, обшарпанная дверь с  кривыми
цифрами 76, грубо  намалеванными  серой  масляной  краской.  Со  скрипом
провернулся  огромный  вертухайский  ключ,  противно  лязгнул  засов.  О
специальной миссии Вольфа  не  знал  ни  начальник  учреждения,  ни  его
заместители, ни оперативный состав. Он вошел в общую камеру как  обычный
зэк, и только от него самого зависело, как его встретят в  этом  мире  и
как сложится здесь его жизнь.
   - Кто - это - к нам - заехал? - На корточках  напротив  двери  сидели
двое, один из них резко поднялся навстречу - высокий стройный  парень  в
красных плавках,  резко  контрастировавших  со  смуглой  гладкой  кожей,
обильно покрытой потом. Он многозначительно кривил  губы  и  по-блатному
растягивал слова. - В гостинице "Бутюр" свободных мест нет!
   Развязной походкой  парень  направился  к  Вольфу,  явно  намереваясь
подойти вплотную  и  гипнотизируя  намеченную  жертву  большими,  широко
поставленными глазами.
   - Ну ладно, так и  быть...  Пущу  спать  под  свою  шконку...  Только
вначале заплатишь мне за прописку...
   Гипноз не удался. То ли что-то во взгляде Вольфа сыграло  свою  роль,
то ли виднеющийся в  расстегнутом  вороте  многокупольный  храм,  то  ли
исходящее от могучей  фигуры  ощущение  уверенности  и  силы,  но  планы
гладкого красавчика мгновенно изменились:  вошедший  перестал  для  него
существовать.
   - Санаторий "Незабудка" - побываешь, не забудешь! - сообщил  он,  уже
ни к  кому  конкретно  не  обращаясь,  и,  пританцовывая,  направился  к
облупленной раковине, открыл кран и принялся плескать воду в лицо  и  на
безволосую грудь.
   Больше на Вольфа никто  не  обращал  внимания.  Арестанты  безучастно
переговаривались, за простынями стучали костяшки домино, кто-то заунывно
повторял неразборчивые фразы - то ли молился, то ли пел. Справа от двери
на железном толчке орлом сидел человек с мятой газетой в  руке.  Тусклые
глаза ничего не выражали, как у мертвеца.
   - Здорово, бродяги, привет, мужики! - громко  произнес  Расписной.  И
так же громко спросил:
   - Люди есть?
   В камере, которую никто из арестантов так  не  называет,  а  называет
исключительно хатой, томилось не менее сорока полуголых потных людей. Но
и приветствие, и вопрос Расписного не  показались  странными,  напротив,
они демонстрировали, что вошедший далеко не новичок и прекрасно знает  о
делении обитателей тюремного мира на две категории -  блатных,  то  есть
собственно людей, и остальное камерное быдло.
   - Иди сюда, корефан! - раздалось откуда-то из глубины преисподней,  и
Расписной двинулся на голос, причем местные черти сноровисто освобождали
ему дорогу.
   Торцом к окну стоял длинный,  разрисованный  неприличными  картинками
дощатый стол.  На  ближнем  к  двери  конце  несколько  мужиков  азартно
припечатывали костяшки домино.  На  дальнем  четверо  блатных  играли  в
карты. Хотя камера была переполнена, вокруг них было свободно, как будто
существовала  линия,   пересекать   которую   посторонним   запрещалось.
Расписной  перешагнул  невидимую  границу  и,   не   дожидаясь   особого
приглашения, подсел к играющим.
   Казалось, на подошедшего не обратили внимания, но Вольф почувствовал,
как мелькнули в прищуренных глазах  восемь  быстрых  зрачков,  мгновенно
"срисовав"  облик  чужака.  Так  мелькали  в  белых  песках   Рохи-Сафед
стремительные, смертельно ядовитые скорпионы.
   Играли двое, и двое наблюдали за игрой. Все были  обнажены  по  пояс,
татуированные тела покрывал клейкий пот.
   - Еще,  -  бесстрастно  сказал  высохший  урка  с  перевитыми  венами
жилистыми руками. Шишковатую голову  неряшливо  покрывала  редкая  седая
щетина. На плечах выколоты синие эполеты - символ высокого  положения  в
зоне. На груди  орел  с  плохо  расправленными  крыльями  нес  в  когтях
безвольно обвисшую голую женщину.
   Держался урка властно и уверенно, как хозяин.
   - На! - Небольшого роста,  дерганый,  будто  собранный  из  пружинок,
банкир ловко бросил очередную карту. Не  какую-то  склеенную  из  газеты
стиру, а настоящую, атласную, из новой, не успевшей истрепаться  колоды.
На тыльной стороне ладони у него красовалась стрела, на которую  как  на
шампур были нанизаны несколько карт - знак профессионального  игрока.  -
Еще?
   - Хорош, Катала, себе. - Седой  перекатил  папиросу  из  одного  угла
большого рта в другой и постучал ребром  сложенных  карт  по  кривобокой
русалке с. гипертрофированным половым органом. Черты его лица оставались
твердыми и холодными, будто складки и трещины в сером булыжнике.
   На круглой физиономии Каталы, напротив, отражалось кипение азарта.
   - Посмотрим, как повезет...
   Приподнятые домиком брови придавали ему вид простоватый и наивный.
   Расписной знал, что впечатление обманчиво: на строгом режиме  наивных
простаков не бывает -  только  те,  кто  уже  прошел  зону  или  залетел
впервые, но по особо тяжкой статье. Двое наблюдающих  за  игрой  угрюмых
коренастых малых - явные душегубы. И татуировки на мускулистых  телах  -
оскаленные тигры, кинжалы, топоры, могилы -  говорили  о  насильственных
наклонностях.
   - Раз! - Рука Каталы дернулась, будто на шарнире,  и  на  стол  упала
бубновая десятка.
   - Два! - Сверху шлепнулась еще десятка - пиковая.
   - Две доски! - перевел дух банкир и озабоченно спросил:
   - А у тебя, Калик, сколько?
   Расписной усмехнулся. Катала играл спектакль и явно  переигрывал.  Он
набрал двадцать очков, если бы У  Калика  было  двадцать  одно,  тот  бы
объявил сразу. При одинаковой же сумме всегда выигрывает банкир. Тогда к
чему эта деланая озабоченность?
   - Восемнадцать.
   Седой бросил карты.  Девятка,  шестерка  и  дама  веером  рассыпались
поверх выигрышных десяток.
   - Выходит, повезло тебе? - Тяжелый взгляд пригвоздил банкира к лавке.
   - Выходит так, - кивнул тот и демонстративно  положил  перед  Каликом
колоду: мол, если хочешь - проверяй.
   - Если я тебя на вольтах или  зехере  заловлю  -  клешню  отрублю,  -
спокойно произнес Калик, даже не посмотрев на колоду.
   Угрюмые переглянулись. Они были похожи,