а  лице  картежника  выгнулись  домиками,
выдывая напряженную работу изощренного ума.
   - А хочешь, давай поспорим, что ты со мной на интерес сыграешь?
   Резаный насторожился.
   - Это как? Заставишь, что ли?
   Катала усмехнулся:
   - Да ты что! Ты же в путевой хате, тут беспределу  не  бывать...  Кто
тебя заставит? Сам сыграешь.
   - Сказал же: я играть не буду!
   - Вот и выиграешь спор! К тому же я против одного твоего рубля десять
своих ставлю.
   - Против одного моего  десять  своих?  Так,  что  ли?  Если  я  сотню
поставлю, ты тысячу, что ли?
   - Точно! Тысячу!
   Резаный колебался. В тюрьме деньги имеют другую цену, чем на воле.  И
тысяча рублей - это целое состояние.
   - Харэ. Только без подлянок.  Давай  смотрящих  за  спором,  перетрем
условия!
   Смотрящими вызвались быть Зубач и Скелет.
   - Значит, так... - Резаный загнул палец. - Первое: я на интерес с ним
играть не сяду. Второе: ни он,  ни  кто-то  другой  меня  заставлять  не
может.
   Он загнул еще один палец.
   - Третье: я ставлю сто рублей, а он тысячу. Так?
   Катала кивнул:
   - Так. Два уточнения. Ты добровольно сядешь со мной играть на интерес
еще до ужина.
   - Хрен. Вообще не сяду.
   - До ужина...
   Зубач и Скелет внимательно слушали.
   - Расчет сразу, - сделал второе уточнение Катала. Резаный оживился:
   - Значит, после ужина ты мне отдаешь бабки!
   - Отдаст тот, кто проиграет, - опять уточнил  Катала.  -  Сразу,  как
проиграет, так и отдаст. Согласен спорить?
   Новичок подумал.
   - Смотрящим все ясно?
   - Конечно, брателла, - сказал Зубач. - Ясней некуда.
   Вольф не  понимал,  как  Катала  собирается  надуть  новичка,  но  не
сомневался, что своей цели картежник добьется.
   - Ладно, спорим!
   Резаный и Катала пожали друг другу руки, Скелет разбил рукопожатие.
   - Спор заключен, - объявил он. Катала хищно улыбнулся:
   - Давай, расплачивайся!
   - Чего?! - возмутился новичок. - Я что, сел с тобой играть?
   Катала кивнул:
   - Да. Только что. Спор на интерес - это и есть  интересная  игра.  Ты
проиграл. Давай стольник.
   - Что за херня! Мы спорили, что я в карты не сяду!
   - Разве? Про карты разговора не было. Давай у смотрящих спросим!
   - Это точно, про карты речи  не  было,  -  подтвердил  Зубач.  Скелет
согласно кивнул.
   - Был базар про игру на интерес, - буднично объяснил Катала. -  Ты  в
нее сыграл. Мы договорились, что расчет сразу. Где мой стольник?
   Лицо Резаного вспотело, он затравленно огляделся.
   - Это лоховская. Я платить не буду!
   Микула придвинулся ближе.
   - Ты имеешь право на разбор. Пиши малевку старшим, как раз  сейчас  и
погоним.
   - Точно, у меня все готово.  -  Калмык,  сверкая  раскосыми  глазами,
протянул пахану скатанную в узкую трубку газету, туго,  виток  к  витку,
обмотанную по всей длине резинкой от трусов.
   - Давай сюда!
   Микула привязал тонкую  нейлоновую  нитку  из  распущенного  носка  к
сломанной спичке, а спичку вогнал в изготовленную из жеванного  хлебного
мякиша "пулю", вставил ее в трубку и передал калмыку. Расписной  смотрел
с интересом, встретив его взгляд, Микула пояснил:
   - Менты здесь все время "дороги" рвут... Приходится стрелять...  Пока
попадешь так, чтоб прилипла, задолбишься совсем! Да и легкие надо  иметь
охеренные... Вон у него хорошо выходит.
   - Шестая, принимай "коня"! - оглушительно  заорал  калмык  в  наглухо
заплетенное проволочной сеткой окно. - Шестая, "коня"!
   - Я так скажу, Володя, - доверительно обратился Шнитман к Расписному.
- Уже то хорошо, что зона-то политическая в лесу!
   - А чего хорошего? - мрачно отозвался  Вольф,  наблюдая,  как  калмык
осторожно просовывает свою духовую трубку сквозь  неровное  отверстие  в
сетке.
   Кто знает, что написал смотрящий в очередной малевке да что пришлют в
ответной...
   -  Воздух  там  хороший,  свежий,  лесной!  Это  очень  Для  здоровья
полезно...
   - А-а-а...
   В пересыльной камере Владимирской тюрьмы содержалось всего пятнадцать
человек, и в отличие от Бутырки здесь можно было дышать, но  свежести  в
этой спертой, вонючей атмосфере явно недоставало.
   Калмык сделал долгий  вдох  и,  прижавшись  губами  к  трубке,  резко
выдохнул.
   Резаный настороженно наблюдал со своей шконки. По  лицу  было  видно,
что он не ждет от ответа ничего хорошего.
   С третьей попытки калмыку удалось прилепить хлебную  пулю  к  решетке
шестой камеры, а еще через несколько минут привязанная к нитке  записка,
трепыхаясь, как насаживаемая на булавку бабочка, протиснулась в  щель  и
исчезла. Новая "дорога"  просуществовала  до  вечера,  и  по  ней  успел
вернуться ответ.
   - Давай сюда, братва! - махнул все еще черноватой ладонью Микула.
   Расписной, Катала и Зубач были приняты в сто восемнадцатой  хате  как
авторитетные арестанты, их сразу включили в блаткомитет. Они неторопливо
подошли, потеснили Грушу со  Скелетом  и  стали  за  спиной  смотрящего.
Калмыку места не хватило, и он сопел в стороне,  не  видя  малявы  и  не
контролируя ее содержания. Настоящий, опытный бродяга  так  бы  себя  не
вел. Значит, он просто тупой "бык".
   Микула развернул маленькую, сильно измятую бумажку с косо  оборванным
краем, тщательно разгладил и принялся вслух читать  корявые  карандашные
строчки.
   - "Любой спор на интерес и есть игра на  интерес".  Потом  перевернул
малевку и прочел текст с другой стороны листка:
   - "Эту рыбу никто из честных бродяг не знает. На "четверке" он точняк
не был. Пинтос про него не слыхал. Смотрите  сами  и  решайте  по  нашим
законам..."
   Микула медленно свернул записку, подумал.
   - Ну, Груша, чего делать будем? - спросил он, обернувшись к одному из
своих подручных. Чувствовалось, что смотрящий не особенно разбирается  в
таких делах.
   - Ну, эта... Давай малевку по хатам прогоним... Как решат...
   - Скелет?
   - Давай... Спросим...
   - Чего вы фуфло гоните! - возмутился Зубач. -  Кого  еще  спрашивать?
Нам самим надо разборняк чинить. Расписной, тащи его сюда!
   Зубач явно перехватывал инициативу, и ясно было как божий  день,  что
он хочет схавать Микулу и стать на его место.
   Вольф подошел к шконке спящего новичка и уже хотел  нагнуться,  чтобы
похлопать по одутловатой харе.
   - Притворяется, гнида, - предупредил кот. - Поберегись, у него  мойка
 в клешне.
   Этого Расписной не ожидал. После  тщательного  шмона  на  приеме  ему
казалось, что ничего запретного пронести с собой в камеру невозможно. Но
веки здоровяка действительно напряжены и чуть подрагивают, у спящих  они
расслаблены. И руки сжаты в пудовые кулаки...
   Не приближаясь вплотную, Вольф уперся ногой в бок лежащему  и  резким
толчком  с  усилием  сбросил  стокилограммовую  тушу  на  бетонный  пол.
Раздался глухой удар, вскрик и тут же рев бешенства.
   - Паскуда, на Резаного тянешь! Распишу, как обезьяну!
   С неожиданной ловкостью новичок вскочил  и  бросился  на  Расписного,
целя зажатой между пальцами бритвой ему в лицо. Автоматическим движением
тот поймал толстое запястье, левой несильно ударил в  челюсть  и,  отжав
откинувшуюся голову плечом, взял локтевой сгиб противника на излом.
   - Бросай, сука! Ну!
   Сустав противоестественно выгнулся, связки затрещали.
   - Пусти... Сломаешь...
   Бритва неслышно звякнула  о  бетон,  Скелет  поспешно  схватил  ее  и
отскочил в сторону.
   - Вот так. Пошел!
   Деваться было некуда. Чтобы ослабить боль, Резаный привстал на  носки
и послушно семенил туда, где его ждал готовый к разбору блаткомитет.  Но
похоже было, что настроение у первого стола переменилось.
   - Гля, - забыв про запрет, присвистнул Груша, и ему никто  не  сделал
замечания. Застыл, неестественно вытаращив глаза, Скелет.
   С явной оторопью смотрели Катала и Микула. Смотрели не на Резаного, а
на Расписного, будто он являлся виновником предстоящей разборки. А Зубач
криво улыбался нехорошей, понимающей улыбкой.
   Волк понял, что упорол косяк. И тут же сообразил - какой.
   - Гля, братва, где это он таким финтам научился?! - обвиняющим  тоном
задал вопрос  Груша.  Он  обращался  к  камере,  и  ее  ответ  мог  вмиг
бесповоротно определить дальнейшую судьбу Расписного. Если этот ответ не
опередить...
   - У ментов, где же еще! - сквозь зубы  процедил  Расписной,  выпустил
Резаного из захвата и толкнул вперед, прямо к Микуле. - Мы с пацанами  в
Аксайской КПЗ три месяца тренировались. Клевый приемчик, он мне  не  раз
помог.
   - Чему ты еще  у  ментов  выучился?  -  медленно  спросил  Зубач,  не
переставая улыбаться.
   - А вот гляди!  -  Не  поворачивая  головы,  Расписной  растопыренной
ладонью наугад ударил Грушу. Раздался громкий хлопок, Груша пошатнулся и
резко присел, двумя руками схватившись за ухо.
   - За что?! - крикнул он. - Ты мне перепонку пробил! За что?
   - Не знаешь?! - Ударом ноги Расписной опрокинул Грушу на спину.  -  А
отвечать за базар надо?!
   - Да что я сказал?
   - Вот что! И вот! И вот! - Расписной остервенело бил лежащего ногами,
лицо его превратилось в страшную оскаленную маску. Груша  дергался  всем
телом и утробно стонал. Но это был урок не столько Груше,  сколько  всем
остальным. - Что еще тебе показать? - спросил Расписной, наступив  Груше
на горло и пристально глядя Зубачу в глаза. - Показать, как шеи ломают?
   - Ты не борзей! - Зубач наконец согнал с лица улыбку.  -  В  дому  по
людским законам живут! Ты чего беспредел творишь?
   - А по закону  честного  фраера   ментом называть можно? Да за это на  пику  сажают!
Щас я ему башку сверну, и любая сходка скажет, что я прав!
   Груша пытался протестовать, но из перекошенного  рта  вырывался  лишь
сдавленный хрип.
   - Тебя еще за честного фраера никто не признал! - пробурчал  Зубач  и
отвел взгляд. - И ментом тут никого  не  называли.  Отпусти  его,  потом
разбор проведем.
   Сейчас речь об этой рыбе!
   Он повернулся к Резаному. Остальные арестанты, молча  наблюдавшие  за
развитием событий, с готовностью переключились на предполагаемую жертву.
   Расписной убрал ногу, Груша надсадно закашлялся, жадно хватая воздух,
и быстро отполз в сторону.
   - Давай для начала рассчитайся за спор, - сказал  Микула  потерявшему
свою наглость Резаному.
   - Где мой стольник? -  Катала  протянул  руку,  требовательно  шевеля
пальцами.
   - Я... Я завтра отдам. - Новичок  смотрел  в  сторону  и  бледнел  на
глазах.
   - А, так ты фуфломет! - презрительно  протянул  Катала  и  безнадежно
махнул рукой. - А мы с тобой как с честнягой...
   - Со спором все ясно, - подвел итог Микула. -  А  что  ты  вчера  мне
сказал?
   Новичок молчал.
   - Ты мне сказал, что на "четверке" зону топтал.  А  оказалось  -  это
фуфло!
   Резаный громко сглотнул.
   - Ты мне сказал, что Пинтос тебя знает? - продолжал Микула. -  И  это
фуфло!
   Что ты теперь скажешь? Как перед людьми объяснишься?
   -  Ну  чего  особенного...  На  "четверке",  на  "шестерке"...  Какая
разница, они почти рядом...  -  неубедительно  пробубнил  Резаный.  -  А
Пинтос просто забыл. Я же не по  его  уровню  прохожу.  Парились  неделю
вместе на пересылке, думал, он помнит...
   - Честный бродяга зоны не путает, ему  скрывать  нечего!  -  вмешался
Зубач.
   - Погоди! - оборвал его Микула и снова обратился к Резаному:
   - Ты мне еще  много  фуфла  прогнал!  Что  за  гоп-стоп  чалился  обе
ходки... И на плече тигр выколот! А откуда тогда наколка бакланская? Она
постарее, вон выцвела уже...
   - С пьяни накололи... Еще по воле - молодой был, дурной...
   - Да? А над губой что за шрамик?
   - Где? А-а-а... -  Резаный  потрогал  лицо.  -  Махался  со  зверями,
гвоздем ткнули...
   - А может, ты что-то выводил? - снова заулыбался  своей  изобличающей
улыбкой Зубач. - Может, там у тебя точка была вафлерская?
   - Ах ты, сука!
   Резаный стремительно бросился вперед, но калмык упал ему под ноги,  и
пудовый кулак не дотянулся до улыбки Зубача. Туша здоровяка  второй  раз
грохнулась на пол, и тут же  на  него  со  всех  сторон  обрушился  град
ударов.
   Зубач,  Микула  и  Катала  с  остервенением  впечатывали  каблуки   в
прогибающиеся ребра. Резаный попытался подняться,  но  Скелет  запрыгнул
сверху и принялся подпрыгивать, будто танцевал чечетку. Калмык,  сбросив
грубый  ботинок,  молотил  по  неровно  остриженному   затылку,   словно
заколачивал гвозди тяжелым молотком.
   Еще несколько человек толпились вокруг, явно желая принять участие  в
расправе, но не могли подступиться к жертве.
   - Пустите меня! Дайте я!  -  Еще  не  оправившийся  от  побоев  Груша
оттащил калмыка и несколько раз изо всех сил лупанул Резаного по голове,
так что тот влип лицом в пол. По грязному бетону потекли струйки  крови.
Крупное тело безвольно обмякло.
   Расписной стоял в стороне и безучастно наблюдал, как избитого новичка
приводили в чувство. Нашатыря в камере  не  было,  поэтому  его  вначале
облили тепловатой водой из-под крана, а потом Скелет принялся  со  всего
маху бить по окровавленным щекам и крутить уши так, что они хрустели.
   Наконец Резаный пришел в себя и застонал. Нос был расплющен, все лицо
покрыто кровью.
   - Давай, сука, колись - кто ты в натуре есть?! - Скелет поднес бритву
к приоткрывшимся глазам, и веки тут же снова  накрепко  сомкнулись,  как
будто тонкая кожа могла защитить от тусклой, замызганной стали.
   - Чистый... я, - с трудом выдохнул Резаный. -  А  фуфло  прогнал  для
понтов, для авторитета... За хулиганку  чалился,  а  хотел  за  блатного
проканать... Потому "четверку" назвал и кликуху новую придумал... Но  ни
с ментами, ни с петухами никогда не кентовался... Корешей не закладывал,
у параши не спал... Проверьте по "шестерке", там подтвердят. Чистый я...
   - И какая твоя погремуха? - спросил Микула.
   - Верблюд... Но за это не режут...
   Зубач ухмыльнулся и вытянул вперед палец:
   -  Еще  как  режут!  Ты  ершом   выставился. За это многих
кончили!
   Микула поморщился и хлопнул его по руке.
   - Слушай, Зубач, с  тобой  хорошо  говно  хавать  -  ты  все  наперед
забегаешь!
   Кто за хатой смотрит?!
   - Гля, он в натуре обнаглел! - поддержал смотрящего Скелет, поигрывая
бритвой.
   Зубач огляделся. Катала смотрел в сторону,  от  Расписного  поддержки
ожидать тоже не приходилось. Зато сзади мрачно нависал хмурый  Груша,  а
сбоку примерялся к его ногам калмык.
   - Ша, братва, все ништяк, - примирительным тоном сказал  Зубач.  -  Я
только свое слово сказал: надо с него спросить как с гада!
   Микула выдержал паузу, оглядывая соперника с ног до головы.
   - А я так думаю: Верблюд свое уже получил. Баклан - он и есть баклан.
   Пусть сворачивается и идет в шерсть . Только...
   Смотрящий протянул руку Скелету:
   - Дай мойку!
   Тот послушно положил на испачканную пеплом г ладонь половинку лезвия.
   - Держи! - Микула бросил бритву на грудь Верблюду:
   - Чтобы через час у тебя фуфловых регалок не было!
   Избитый хулиган тупо уставился на щербатый обломок металла.
   - Да вы на своего посмотрите, - дрожащая рука указала на  Расписного.
- Ему небось половину шкуры срезать надо!
   - Привяжи  метлу!    -  Расписной
замахнулся. - Еще хочешь?
   Верблюд втянул голову в плечи и замолчал.
   - Ровно час! - повторил Микула.
   Кряхтя и охая, Верблюд поднялся, взял бритву  и  доковылял  до  своей
шконки.
   Закурив сигарету, он беспомощно осмотрелся по сторонам.
   - Помочь? - подскочил к нему юркий  и  обычно  незаметный  Хорек.  Он
получил девять лет за то, что изрубил топором соседа, но хвастал, что за
ним много трупов. Это был отвратительный тип - неврастеник  и  психопат.
Вытянутая хищная мордочка, бледная, в крупных порах кожа, сквозь  редкую
щетину белесых волос просвечивает сальная кожа головы. Постоянный  оскал
открывал узкие длинные зубы.
   С ним никто не кентовался, но и никто не связывался. - За это  будешь
в обязаловке. Следующую дачку  мне отдашь!  Замазали?
.
   Верблюд нехотя кивнул:
   - Только чтоб не больно...
   - Ага, сладко будет! Будто хурму хаваешь...
   Хорек сноровисто расстелил полотенце, набросал сверху  смятых  газет,
на них положил левую руку Верблюда.
   - Челюсть, возьми, чтоб не дергался...
   Мрачный цыган с выдвинутой  вперед  нижней  челюстью  намертво  зажал
конечность ерша.
   - Ну, держись! - Хорек осклабился и принялся  срезать  с  безымянного
пальца Верблюда воровской перстень - квадрат с разлапистым крестом.
   Лезвие было изрядно затуплено, дело шло  медленно.  Верблюд  в  голос
кричал, кровь бежала струей, впитывалась в газеты, брызгала на полотенце
и простыню, красные пятна  покрыли  и  лицо  Хорька.  Это  его,  похоже,
распаляло: высунув язык, он остервенело кромсал палец ерша.
   - А! А-а! А-а-а-а! - истошно заорал Верблюд.
   - Хватит! - сквозь зубы сказал Челюсть. - Уже все!
   Хорек неохотно оторвался от кровавого дела.
   - Еще бы надо подчистить... Давай охнарик!
   Вынув изо рта Верблюда сигарету, он прижег рану. Верблюд  задергался,
крик  перешел  в  вой,  тошнотворно  завоняло  паленым  мясом.   Замотав
распухший  и  покрасневший  палец  носовым  платком,  ерш  обессилен  но
откинулся на тощую подушку.
   Но долго разлеживаться было нельзя, потому что с левого  плеча  нагло
скалил зубы не по  рангу  наколотый  тигр.  По  площади  он  многократно
превосходил перстень.
   С трудом поднявшись, Верблюд, пошатываясь, подошел к углу людей.
   - Слышь, Микула, я уже не могу... Разреши не резать... Я его  поверху
зарисую... Смотрящий подумал.
   - Как братва? Разрешим?
   Скелет пожал плечами. Калмык согласно кивнул.
   - Пусть заколет, чтоб видно не было. Какая разница...
   Но Зубач решительно воспротивился:
   - Ни хера! Как решили! Ответ должен быть...
   - Пусть по полной раскручивается, сука! - поддержал его Груша.
   - Резать! - крикнул Хорек. Микула развел руками:
   - Раз братва не разрешает - режь!
   Верблюд опустился на колени и зарыдал навзрыд.
   - Я уже не могу! Разреши до завтра... Ну хоть до вечера...
   Зубач  в  упор  смотрел  на  Микулу  и  улыбался.  Смотрящему  негоже
обсуждать свои решения, а тем более  отменять  их.  Так  можно  потерять
авторитет.
   - У тебя полчаса осталось! - заорал Микула. - Иначе башку отрежем!
   - Режьте, что хотите делайте, не могу... - безвольно выл Верблюд.
   - Слышьте, чо он квакнул? - ухмыльнулся Скелет. - За базар отвечаешь?
А если мы хотим тебе очко на английский флаг порвать?
   Неожиданно Челюсть схватил Верблюда за предплечье и  осколком  стекла
трижды крест-накрест полоснул по тигриной морде.
   - И все дела! - презрительно процедил он.
   - Ой, точняк? - Верблюд не успел даже вскрикнуть и теперь, не веря  в
столь быстрое избавление, изгибал шею,  пытаясь  рассмотреть  изрезанное
плечо.
   - Убери харю!
   Челюсть молниеносно нанес еще три пореза.
   - Вот теперь точняк!
   Кровь залила остатки запрещенной татуировки. Когда раны  заживут,  от
нее останутся только шрамы. Инцидент был исчерпан.

Глава 5

СНОВА БОЛЬШАЯ ПОЛИТИКА

   Вызов в ЦК КПСС и для председателя КГБ все равно что  приглашение  на
Страшный суд. Особенно если вызывает не инстуктор,  не  завсектором,  не
заведующий отделом и даже  не  один  из  всемогущих  секретарей,  а  сам
Генеральный.
   При таком раскладе нет неприкасаемых, тут не  спасают  самые  высокие
должности и тяжелые, шитые  золотом  погоны  -  ибо  здесь  можно  их  в
одночасье лишиться, превратившись из главы могущественного  ведомства  и
многозвездного  генерала  в   обычного   инфарктника-пенсионера.   Впору
вспомнить  все  грехи,  определить  причину  вызова  и  молиться,  чтобы
пронесло.
   Генерал армии  Рябинченко  прознал,  что  вызов  связан  с  операцией
"Старый друг". Внимательно изучив всю документацию, с папкой во  влажной
ладони и сопровождающими - начальником Главного управления контрразведки
генерал-майором    Вострецовым    и    непосредственным     исполнителем
подполковником Петруновым - он прибыл на Старую площадь.
   Подполковник остался в огромной, как футбольное поле, приемной -  ему