? - Кент прищурился. - Кильдюмского, что ли?
   - Ну. Он сегодня хотел одного парня пришить, а пацан ему  палку  не  дал.
Тот его чуть не придушил.
   - Фуфло этот Зуб, чертяка. Тебе  сколько  лет?  Четырнадцать?  Можно  "на
дело" смело идти - не посадят. Если без мокрухи, конечно.
   Кент добродушно улыбнулся влажными губами.
   - Джинсы нужны?
   - Какие джинсы? - не понял Володя.
   - Хорошие. Всего за тридцатку. Кент открыл сумку,  порылся,  доставая  то
кроссовку, то женское платье, то махровую простыню, наконец вытащил то,  что
искал.
   - Во, гляди! Как раз на тебя...
   - У меня денег нет... - сказал Володя, чтобы от него отвязались.
   - Ничего, бери, потом принесешь.
   - Какой "потом"! - вмешался оправившийся от обиды Мотря.  -  Потом  пусть
жрут суп с котом! Пусть сразу бабки тащит. А то раздадим все в долг, а  сами
будем лапу сосать?
   - Давай я возьму, - Фильков приложил штаны к себе.  -  Кажись,  подходят.
Только у меня всего червонец. Остальное в четверг отдам, в получку.
   - Заметано. Полотенце нужно? Или платье?
   - На кой?
   - Биксе подаришь.
   - Обойдется.
   - Тогда пока, нам еще надо все распихать, - Кент быстро сунул им холодную
ладонь. - Мотря, быстро. Хватит жопу щупать, а то в глаз дам для равновесия!
   Две дерганые фигуры растворились в сумерках.
   - Мы с ним на зоне сошлись, на взросляке, - сказал Фильков. - Хитрый, как
гад! Ему раз "темную" хотели сделать, а  он  прознал.  Так  лег  наоборот  -
головой в ноги, на подушку кирпич положил, на живот доску, шило  выставил...
Кодла как налетела, так и  отлетела  -  один  пальцы  сломал,  другой  кисть
вывернул, третий кулак пропорол...
   Ну, ты куда?
   - Домой! - устало произнес  Володя.  Сегодня  он  получил  столько  новых
впечатлений, что голова шла кругом.
   * * *
   Зуб в секцию больше не приходил, а Пастухов появился  недели  через  две.
Губы  у  него  до  сих  пор  не  зажили,  на  скулах  и  подбородке  желтели
кровоподтеки.
   Тренироваться он не стал, сидел и смотрел, после занятий догнал Вольфа на
улице.
   - Спасибо, пацан, выручил. Если бы Зуб до  палки  добрался,  он  бы  меня
насквозь проткнул. Испугался?
   - Да я и не понял. Вначале страшней было - когда на вас смотрел.
   Пастухов с трудом улыбнулся.
   - Так всегда бывает. Со стороны страшней, чем в куче. Ты где живешь?
   - Напротив трамвайного депо.
   - Нам по дороге - я возле ипподрома, в заводской общаге. Знаешь?
   Володя кивнул.
   - А чего ты делаешь на заводе-то?
   - Токарь третьего разряда, - Пастухов поморщился. - Но это пока... Хочу в
институт поступить, на вечернее. Получу корку - сам  командовать  буду.  Или
просто сидеть в чистом кабинете, тоже лучше, чем в цеху ишачить. Не так, что
ли?
   - Так, - солидно кивнул Вольф. Ему льстило, что взросляк разговаривает  с
ним на равных.
   - В общаге, конечно, не жизнь, - вздохнул Пастухов.  -  Вечно  воды  нет,
сортиры забиты, пьянки. А у вас отдельная квартира?
   - Да нет, коммуналка.
   - Отец есть?
   - Есть. И отец, и мать. Отец в жэке работает, вон в той подворотне.
   - Это хорошо.
   Из подворотни доносились  пьяные  голоса,  когда  подошли  ближе,  Володя
разобрал слова:
   - Чистеньким хочешь быть, лучше нас?! А о других не думаешь? Завтра и нам
не то что трояк, рубля давать не будут!
   - Немчура поганая - сам не живет по-человечески и другим не дает!
   - Отстаньте, ребята, я вас не  трогаю,  я  по-своему  живу,  -  прорвался
сквозь злое бормотание растерянный голос отца.
   Володя рванулся вперед.
   - Не лезь, что ты там забыл, - сказал сзади Пастухов. - Пусть  эта  пьянь
сама разбирается.
   - Ты по-нашему живи, по-нашему! А не хочешь - уматывай в свою неметчину!
   Трое мужиков прижали отца  к  стене.  Угрожающе  размахивая  руками,  они
напирали, и ясно было, что дело  кончится  дракой.  Отец  порывался  уйти  и
пытался нагнуться за своим чемоданчиком, но его толкали в грудь, и он  вновь
откидывался на выщербленный кирпич.
   - Пап, пошли домой! - тонким от  волнения  голосом  выкрикнул  Володя,  и
мужики разом обернулись.
   - Идем домой, домой...
   Володя влетел с разбега в самую середину тесного круга,  дернул  отца  за
руку, но сзади схватили за плечи и с разворота отшвырнули обратно.
   - Пшел на хер, выблядок!
   - Сынок, не лезь, не надо! Иди сам, я  потом  приду!  -  Голос  отца  был
чужим. Его ударили - раз,  другой,  третий...  Голова  дергалась,  и  Володе
показалось, что родной затылок сейчас расшибется о стену.
   - Пастух, на помощь, отца бьют! - истошно закричал  он,  чувствуя  полную
беспомощность.
   Крепкая фигура влетела  в  подворотню,  лысина  сияла,  как  спасительный
маячок милицейской машины.
   Раз! Раз!
   Удар у Пастуха был поставлен классно.  Двое  нападающих  сбитыми  кеглями
разлетелись в стороны, шмякнулись на заплеваную кочковатую землю и  замерли,
как набитые опилками чучела. Сердце Вольфа наполнилось восторгом.  Он  готов
был поцеловать спасителя в гладкую макушку.
   Третий отскочил  в  сторону  и,  присев,  выставил  перед  собой  руки  с
растопыренными пальцами.
   - Ну, ну... Ты чего? Чего?! Тебя трогали?
   Пастухов нехорошо улыбнулся.
   - Давай, пацан, сделай его!
   - Кто, я? - не поверил Володя. Восторг прошел, вытесненный смятением.  Он
и представить не мог,  что  можно  вот  так,  запросто  ударить  незнакомого
взрослого человека.
   - Конечно, ты! Это же твой отец?
   - Мой... Но...
   - Вот и давай "двойку". Левой в голову, правой в корпус, в солнечное!
   Может, требовательный, не  допускающий  возможности  отказа  тон,  может,
пристальный взгляд прищуренных глаз,  может,  чеканная  боксерская  формула,
"автоматом" включившая наработанный рефлекс, а может,  все,  вместе  взятое,
сделали свое дело - Вольф резко шагнул вперед.
   И сразу увидел лицо. Те двое были безликими, какие-то абстрактные  мужики
без возраста и  индивидуальных  примет:  схемы,  символы  врагов,  тряпичные
куклы... А этот имел и лицо, и возраст, и приметы.
   - Кончай, парень, ты чего...
   Мясистый,  покрытый  каплями  пота  нос,  вдавленная  переносица,  редкие
грязные волосы, отвислые щеки, большой лягушачий рот... И не очень взрослый:
около двадцати - ровесник Пастухова... Светлые глаза навыкате - сейчас в них
плескался  испуг,  перед  лицом  большие  руки  с   короткими   пальцами   и
окаймленными черным ногтями: будто хочет поймать брошенный мяч...
   - Ты что удумал? Не слушай его! Мальчик...
   Это он сказал "выблядок".
   - "Двойка", с разворотом! Раз, два... Делай! - приказал Пастухов.
   И Вольф сделал. Собственно,  на  тренировках  он  делал  это  много  раз:
отвлекающий в лицо и добивающий в солнечное. Но делал  на  мешке,  где  роль
лица и диафрагмы выполняли белые кружки.  "Не  в  живот  и  не  в  грудь,  -
повторял  Семен  Григорьевич.  -  Точно  в  диафрагму,  тогда  стопроцентный
нокаут..."
   Бац! Руки с грязными  ногтями  не  смогли  задержать  удар,  левый  кулак
отбросил их в разные стороны, прорвался и врезался в скулу,  лязгнули  зубы,
голова на миг запрокинулась, но это была только прелюдия. Бац! Правая попала
в нужную точку -  из  лягушачьего  рта  выскочил  малиновый  язык,  раздался
утробный всхлип, обмякшее тело согнулось  пополам,  как  перочинный  нож,  и
тяжело повалилось на семечную шелуху, спички и окурки.
   - Нормально, - сказал Пастухов.  -  И  никаких  следов.  Если  бы  ты  не
труханул, то и без меня положил бы всех троих.
   - Ничего себе...
   Генрих подобрал наконец свой чемоданчик. Нос  у  него  был  разбит,  лицо
испачкано кровью.
   -Даже не думал, сынок, что ты  так  бить  умеешь...  У  меня  никогда  не
получалось.
   Отец утерся тыльной стороной ладони,  брезгливо  осмотрел  оставшиеся  на
коже красные разводы - словно начавшие подсыхать струпья. Надо было вытирать
и  их,  но  вторую  руку  оттягивал  чемоданчик  с  инструментами  -  Генрих
растерянно перевел взгляд с Володи на Пастухова.
   - Что же теперь  с  ними  делать?  Может,  воды  принести?  Или  "Скорую"
вызвать?
   Пастухов пожал плечами.
   - Лучше сразу милицию и на пятнадцать суток устроиться! Идите  домой,  вы
здесь не были и ничего не знаете. Что они хотели?
   - Пьяные... Права качали...
   - Володя протянул отцу свой платок не совсем чистый.
   - А кто это?
   - Да из новых... Работать не хотят, а деньги - чтоб лопатой...  Чуть  что
не так - на горло берут, а сейчас видишь - в кулаки...
   - Ты с ними не пей.
   Отец улыбнулся через силу:
   - Да я и не захотел... С этого и началось.
   - Уходим быстро, пока никого нет!
   Пастухов  повернулся  и  первым  пошел  из  подворотни.  Генрих,  оглядев
начинающую шевелиться троицу, двинулся следом. Володя взял его под руку.
   - Больно?
   Отец поморщился и неопределенно пожал плечами.
   - Ничего, больше тебя никто не тронет. Правда, Николай?  -  Володя  искал
подтверждения у Пастухова, все еще испытывая к нему теплые чувства.
   Но тот пренебрежительно хмыкнул:
   - С чего ты взял? "Никто не тронет!" Почему ты так решил? Просто  потому,
что тебе так хочется?
   Володю будто окатили холодной водой. Он растерянно молчал.
   - В жизни не всегда бывает, как  ты  хочешь!  Может,  они  завтра  придут
расквитаться! Или даже сегодня... Меня с вами не будет,  ты  трухаешь,  отец
твой за себя постоять не может... Так почему бы вас не трогать?
   Промакивающий лицо  платком  Генрих  издал  неопределенный  звук.  Володя
съежился. Получалось, что он раскрыл Пастухову душу, а тот плюнул в  нее.  И
поделом, не тянись к чужим!
   - Чтоб не трогали, надо вести себя по-другому.  Кулак  есть,  удар  есть,
чуть что - по бороде! Тогда будут бояться, и  никто  не  полезет!  Понял?  -
Пастухов опять хмыкнул. - Ладно, пока. Заходи ко мне в общагу, сорок  вторая
комната. У меня "лапы" есть, принесешь перчатки - постукаем...
   Он подмигнул Володе и ускорил шаг, как бы отделив свой дальнейший путь от
путей старшего и младшего Вольфов.  Или  себя  от  них  с  их  неинтересными
проблемами.
   - Желчный парень, хотя мне и помог, недоброжелательный, - сказал  Генрих.
- И лицо у него бандитское. Может, кажется, оттого что бритый...
   - Он не бритый - волос просто нет, они не растут. От испуга -  в  детстве
чего-то испугался.
   - Это он испугался? Наверное, было чего...  Ты  что,  дружишь  с  ним?  -
спросил отец.
   - Да нет, вместе боксом занимаемся. И  все.  Володя  понял,  что  никакой
дружбы не будет, он никогда не зайдет в общагу возле  ипподрома,  не  станет
стучать на "лапах", не пойдет с ним гулять по Броду... Разве что перекинутся
парой слов на тренировке, поработают на мешке в четыре  руки  -  не  больше.
Дружить с Пастуховым Володя не хотел.
   * * *
   Жестокая схватка Зуба  и  Пастуха  получила  продолжение  полтора  месяца
спустя.
   Тренировка подходила к концу, когда в зал враскачку вошел не появлявшийся
с того памятного  дня  Борисов  с  дымящейся  "беломориной"  в  презрительно
изогнутых губах и глубоко засунутыми в карманы руками. Вначале Володя решил,
что он пьян - курить в зале было строжайше запрещено, и  на  трезвую  голову
никто бы на такое не отважился: все равно что на ринг нагадить.
   Но Зуб не был пьян. Следом за ним ввалилась  целая  кодла  "кильдюмских",
человек десять - все в надвинутых на глаза кепках, с зажженными сигаретами и
вроде как со свернутыми трубочкой газетами в руках. В таких свертках,  чтобы
не привлекать внимания, тиходонская шпана, отправляясь на  разборки,  носила
дубинки, заточенные напильники, обрезки труб, иногда даже обрезы...
   Удары перчаток о перчатки или о мешки становились  все  реже  и  наконец,
совсем стихли. В привычную атмосферу  боксерского  зала  вплетался  табачный
дым, запах перегара, давно немытых тел и страх. Дым и  перегар  исходили  от
пришельцев,  а  страх  зарождался  где-то  внутри.  Вторжение   было   столь
вызывающим и наглым, что Володя почувствовал себя совершенно незащищенным.
   "Надо Семена  Григорьевича  позвать",  -  мелькнула  спасительная  мысль.
Тренеры закрылись с Роговым в своем закутке, до двери десяток шагов...
   В поисках поддержки Володя оглянулся на старших. Только Фильков угрожающе
скалился, да Еремин угрюмо буравил Зуба прямым взглядом. На лицах  остальных
застыли  растерянность  и  испуг.  Златков  рассматривал  перчатки,  Табарин
поправлял шнуровку, Воеводин  сосредоточенно  массировал  бицепс.  Никто  не
крикнул, не одернул наглецов,  даже  не  выказал  осуждения...  Побледневший
Пастухов останавливал качающийся мешок.
   - Ну ты, залупа лысая, иди сюда! - Борисов выплюнул папиросу на  пол.  Он
умышленно гадил на ринг, бросая вызов всем, включая Рывкина. Иначе не посмел
бы зайти сюда, подождал бы на улице. "Под ДФК"  -  как  говорят  в  подобных
случаях.
   - Быстро, а то хуже будет!
   Как загипнотизированный, Пастухов подошел. Зуб вынул руки из карманов. На
правой блестел кастет.
   Бац! Красная полоса перечеркнула  крепко  сжатые  губы,  Пастухов  тяжело
завалился на спину, гулко ударившись о дощатый пол. Носок давно не чищенного
ботинка с размаху въехал ему под ребра. Раз, второй, третий...
   Среди окаменевших боксеров прошел недовольный ропот.
   - Кончай, Зуб! Ты что, стебанулся? - хрипло крикнул Фильков.
   Зло выругался Еремин, даже Табарин забыл  про  шнуровку  и  с  ненавистью
уставился на Зуба.
   "Кильдюмские" приняли угрожающие позы.
   - Ста-я-я-ять! - пронзительно, с блатной  интонацией  заорал  похожий  на
гориллу сутулый парень и, вытряхнув из газеты  стальной  прут,  подскочил  к
Филькову.
   - Хуля ты выступаешь не по делу?!
   - Кто не по делу выступает? - по-звериному оскалился Фильков. -  Фильтруй
базар! Это ты деловой, что ли? Да я  зону  топтал,  когда  ты  еще  в  штаны
ссался!
   - Тогда стой и молчи! - сутулый опустил прут.
   Между тем Зуб продолжал избивать Пастухова. Тот закрывал перчатками лицо.
Лысая голова беспомощно моталась из стороны в сторону. Подчиняясь внезапному
импульсу, Володя бросился к тренерской и заколотил в запертую дверь.
   - Назад, сучонок, башку  отшибу!  -  взревел  гориллообразный,  но  Вольф
заколотил еще сильнее.
   - Что там случилось? - недовольно выглянул Прошков,  но,  глянув  в  зал,
мгновенно оценил обстановку и, вспомнив курсантскую молодость, закричал:
   - Полундра! Наших бьют!
   Он выскочил в зал, за ним - Лапин и Рывкин, последним, промакивая платком
губы,  тяжело  вышел  Рогов.  Появление  тренеров   не   произвело   особого
впечатления на "кильдюмских", но при виде олимпийского чемпиона они  заметно
приувяли. Даже  вконец  распалившийся  Зуб  оставил  свою  жертву  и  шагнул
навстречу потерявшему дар речи Рывкину.
   - Ша, Григорьич! - развязно сказал он. - Это наши  дела,  они  никого  не
касаются.
   - Ах, мерзавец! - задохнулся тренер. - Ты привел шоблу в мой  зал,  избил
кастетом моего ученика и говоришь, что это твое дело! Да я тебя...
   - Ша, Григорьич! - Зуб выставил вооруженную руку.
   - Ты чей, сучонок? - пророкотал густым баритоном Рогов. Только что на его
пути оказался сутулый парень. Рог ладонью шлепнул его  по  загривку,  и  тот
растянулся на полу, выронив жалобно звякнувшую арматурину.
   - "Кильдюмские" мы, - сбавив тон, пояснил Зуб.
   - Говнюки... Скажу Сизому, чтобы перетопил вас в отстойнике, как котят...
   Рогов подошел вплотную и смазал Зуба раскрытой ладонью  по  физиономии  -
так хозяйка смахивает фартуком со стола обнаглевшего таракана, чтобы  ловчей
было его раздавить. Зуб упал на колени и оглушенно  тряс  головой.  Огромный
ботинок уперся ему в грудь и опрокинул на спину. Рука с кастетом  откинулась
в сторону, Рогов подошел и аккуратно наступил на пальцы.
   - Ой, больно!
   - Ясное дело, - согласился чемпион. - А ты как думал!
   Он сделал несколько движений, будто тушил окурок или и в самом деле давил
зловредного таракана. Зуб забился и  отчаянно  закричал  -  Рогов  весил  не
меньше ста тридцати килограммов.
   - Витюша, закрой дверь, - не обращая внимания на крик, попросил чемпион.
   Прошков повернул ключ.
   - А вы, говнюки, что стоите? - Рогов грозно повернулся к "кильдюмским". -
Железки на пол! Бычки в карманы, кепки долой!
   Повторять ему не пришлось. Газетные свертки тяжело ударились  о  потертые
доски. Без сигарет и кепок  "кильдюмские"  казались  не  грозной  кодлой,  а
нашкодившими детдомовцами, которым предстоит неминуемая порка.
   Рогов наконец встал с руки Зуба. Не переставая выть, тот попытался  снять
кастет, но распухшие пальцы не позволяли это сделать.
   - Вот то-то и оно! - нравоучительно проговорил Рогов. - Стальной? Значит,
распилить трудно будет. А деваться-то некуда - иначе руку отрежут.  Зато  на
будущее к кастетам охоту потеряешь - это я сто процентов даю!
   - Становитесь в круг, парни! - кивнул боксерам Прошков. -  И  мы  с  вами
станем. Они же драться хотели? Давайте подеремся...
   Круг решительно настроенных боксеров  сомкнулся  вокруг  деморализованной
"кильдюмской" кодлы.
   Глава 3. Самопал на продажу
   - Ну как, нравится пистоль? -  глаза  Погодина  горели  азартом.  Он  так
подмигивал,  когда  вел  Вольфа  к  развалинам  пятиэтажки  и  потом,  когда
поднимались по опасной лестнице без перил, что Володя ожидал увидеть в куске
мешковины новенький "вальтер" или, на худой конец, видавший виды "наган".
   Но в свертке оказался  вырезанный  буквой  "г"  кусок  толстой  доски,  к
которому сверху была  примотана  проволокой  медная  трубка  с  расплющенным
концом и пропиленным в сантиметре от  заглушки  отверстием  поджига.  Грубая
примитивная  поделка.  Впечатления  не  спасала  свежая  черная   краска   и
нанесенное напильником косое рифление на острой по углам рукоятке.
   - Какой это пистолет... -  Вольф  не  скрывал  разочарования.  -  Обычный
самопал...
   - Ну и что! Знаешь, как бьет? Забор насквозь, Толик сам видел! И стоит не
четвертак, а трешку!
   -А толку от него... Пока достанешь, пока подожжешь...
   -  Можно  навостриться.  В  случ-чего  отскочил,  выхватил,   коробок   к
запальнику приставил: "Не подходи!" А спичка там уже стоит, чиркнул - и все!
   - И все! - передразнил Вольф. - Давай попробуем, что ли... Он заряжен?
   - Ага. Мороз насыпал пороха и шарик от подшипника вставил...
   Среди щебенки и битого кирпича тут и там валялись бутылки из-под дешевого
крепленого вина. Володя подобрал восьмисотграммовый "огнетушитель" с  грубой
этикеткой "Вермут крепкий", поставил в угол, отошел на три метра, примерился
пустой рукой.
   - Ты или я?
   - Давай ты, - быстро сказал Погодин и отошел в сторонку.
   Вольф взял самопал, навел на цель. Трубка почти закрывала бутылку, прицел
получался грубый. Толстая  рукоятка  плохо  сидела  в  ладони,  острые  углы
врезались в кожу. Сквозь пустой оконный проем  пробивались  косые  солнечные
лучи, в них плавала кирпичная  пыль.  Невдалеке  от  бутылки-мишени  чернели
окаменевшие человеческие экскременты. Время затормозило свой бег,  наступила
мертвая тишина, словно в уши плотно набили вату.
   Вольф чиркнул коробком о спичечную головку - раздался звук, будто гвоздем
царапнули по оконному стеклу, но спичка не загорелась. Он чиркнул еще раз...
Сознание странно раздвоилось: он будто смотрел со стороны, как светлоголовый
мальчик, упрямо выпятив губу, пытается привести в действие опасную  игрушку.
Спичка снова не загорелась. "Попробую еще раз  и  брошу",  -  с  облегчением
подумал Вольф.
   Однако третья попытка  увенчалась  успехом.  С  сухим  треском  вспыхнуло
желтое пламя, очень хотелось зажмуриться и отвернуться,  оберегая  лицо.  Но
тогда собьется прицел... Плотно сжав губы и прищурившись, мальчик  удерживал
линию ствола на белом квадратике этикетки.  Спичка  погасла,  но  ничего  не
произошло. Первым желанием было заглянуть в трубку - все ли там  в  порядке?
Но он, словно окаменев, продолжал стоять в прежней позе.
   - Точно заряжен? - напряженно спросил Вольф. Будто отвечая на его вопрос,
самопал сильно дернулся,  раздался  грохот,  визг