лись, но  она  смогла  издать  лишь
нечто, похожее на скуление собаки. Удары по голове, по лбу следовали один за
другим,  с  размеренной  частотой.  Она   лежала   на   спине,   неспособная
шевельнуться. Она смотрела в потолок,  который  вдруг  ожил,  превратился  в
зовущие ее тени. Одна из теней, огромная, как гора, склонилась  над  ней,  и
единственным своим уцелевшим глазом Мойра увидела  серебряную  вспышку.  Она
летела в нее словно перст Божий. Она уже не слышала мягкого  свиста,  и  все
люди,  все  лица,  которые  мгновение  назад  явились  ей,  покинули  ее.  И
последний, смертный удар обрушился на нее,  тьма  сменилась  светом,  и  она
подумала о Джоне и о предстоящей встрече с ним.
   Киеу стоял, глядя на дело рук своих. Разум его был полон образами  войны,
его горящей, пылающей страны, сестры, брыкающейся, кричащей,  которую  волок
завоеватель. Тишина была хозяином Киеу, потому что  всюду,  куда  бы  он  ни
ступил, его окружала смерть. Он должен был  таиться  в  тишине,  потому  что
иначе обрушится на него гнев черной птицы, красных кхмеров. Он чувствовал их
кожей, ощущал их острый запах. Это был запах истерии, смесь вони  оружейного
масла и гадкой вони страха.
   Киеу отвернулся от груды переломанных окровавленных  костей  на  кухонном
полу. Все было правильно, его задача выполнена -  почти.  Оставалось  только
кое-что порушить, кое-что унести с  собой.  Он  прошел  в  гостиную,  увидел
камин. И над ним - деревянного Будду. И Киеу рухнул на  колени  на  твердую,
блестящую плитку перед камином.
   - Буддам саранам гакками, Даммам саранам гакками, Сангам саранам гакками,
- молился он. - Я иду к Будде за спасением, - и, вспомнив  детские  молитвы,
продолжал:
   - Счастливы те, кто  не  знает  ненависти.  Давайте  же  жить  счастливо,
свободные от ненависти среди тех, кто ненавидит. Счастье  дано  чистым.  Те,
кто живет в счастье, есть светлые боги.
   На него снизошел мир, он плыл в нем, сливаясь в гармонии с вечным  ритмом
Вселенной. Он не видел крови  на  своих  руках,  он  словно  бы  вернулся  в
детство, когда его учили, что лишь преодолея все желания и страсти достигнет
он истинного счастья.

КНИГА ВТОРАЯ

ПРИЗЫВ


Июль, наши дни, Графство Бакс - Нью-Йорк - Вашингтон

   Мойра. Они не хотели, чтобы он видел ее. Наверное, они думали, что он  не
перенесет этого зрелища, что его  стошнит  на  безупречно  вымытый  пол.  Но
Трейси видел слишком много смертей. Он видел такое, от чего этих полицейских
до конца жизни мучили бы кошмары.
   Тогда почему он не  решался  поднять  простыню  и  взглянуть?  Медэксперт
демонстративно посмотрел на часы:
   - Послушайте, через двадцать минут я должен быть в суде.
   Шеф полиции городка Соулбери Лэнфилд покачал головой:
   - Здесь до суда два шага, Хэнк, - тихо сказал он.  -  Вы  за  пять  минут
доберетесь. Дайте молодому человеку время. Он имеет право  взглянуть,  а  вы
обязаны показать.
   Медэксперт застегнул рукава рубашки  и  упрямо  сжал  губы.  Это  Лэнфилд
позвонил Трейси и сообщил о смерти Мойры. И это к  Лэнфилду  в  офис  первым
делом пришел Трейси, когда приехал в город.
   - Такого я никогда еще не видел, - сказал тогда Лэнфилд,  подождав,  пока
Марта, единственная женщина в его полицейском подразделении,  состоявшем  из
пяти человек, разлила им кофе. - У нас вообще тихое  место,  -  добавил  он,
размешивая кофе и наливая сливки.
   - Да, Соулбери - тихое место. - Шеф полиции облизнул и  отложил  ложечку.
Когда  Трейси  вошел  к  нему  в  кабинет,  он   уважительно   встал   из-за
металлического письменного стола. Теперь они сидели  друг  против  друга  на
колченогих деревянных стульях.
   -  Черт,  -  сказал  Лэнфилд.  -  Последний  раз,  когда  мы   занимались
покойником, это было самоубийство и случилось оно одиннадцать лет  назад.  Я
это помню, я тогда уже здесь работал.
   Его голубые  глаза  внимательно  изучали  Трейси.  У  шефа  полиции  было
морщинистое, обветренное лицо, прямые каштановые волосы  аккуратно  зачесаны
за уши. Говорил он все это потому, что не знал, что еще делать. Такого  рода
истории для него непривычны, и он благодарил за это Бога: он видел тело, или
то, что от него  осталось.  Он  снова  взглянул  на  Трейси,  прокашлялся  и
выругался про себя: разве можно говорить человеку такое? Но выхода не было.
   Мы не вызвали вас сразу же, мистер  Ричтер,  потому  что  хотели  сначала
провести опознание сами. У нас  был  ее  бумажник,  конечно,  но  в  нем  не
оказалось ее фотографий. Мы воспользовались данными зубного врача, -  взгляд
шефа полиции скользнул в сторону.
   -  Записи  зубного  врача?  -  Трейси  подался  вперед.  -  Но  ведь  ими
пользуются, только когда...
   Лэнфилд скривился.
   - Мы не могли ее опознать, мистер Ричтер. Ее бы и родная мать не узнала.
   - Что с ней случилось?! По телефону вы мне сказали лишь, что она убита.
   - В тот момент у нас не было причин...
   - Расскажите!
   Лэнфилд, несколько раз моргнув, собрался с духом:
   - Я не хотел рассказывать вам это только ради  вашей  же  пользы,  мистер
Ричтер, - но, увидев выражение лица Трейси, сдался:
   - но, с другой стороны, вы имеете право знать. - Он  глубоко  вздохнул  и
вывалил все сразу:
   - Ее забили до смерти, мистер Ричтер.  Я  никогда  еще  не  видел,  чтобы
человека так били, - он покачал головой. - Это что-то невероятное, что они с
ней сделали. Даже с лицом. Особенно с лицом.
   Трейси не мог в это поверить.
   - Неужели это так страшно?
   - Эксперт сказал, что, похоже, у нее не осталось ни  одной  целой  кости.
Некоторые сломаны в трех-четырех местах. А лицо, как  я  уже  говорил...  От
лица ничего не осталось. Он потер  ладонь  о  хлопковые  штаны.  В  Соулбери
стояла тихая суббота, туристы, проезжавшие в Нью-Хоуп, сюда не  сворачивали.
Он слышал из коридора стук машинки Марты. Эд  снова  болтал  по  телефону  с
Биллом  Ширли.  Этот  его  сынок,  любитель  пива,  когда-нибудь  влипнет  в
неприятности! Служащие муниципалитета, занимавшие второй этаж,  наслаждались
законным отдыхом. А в его кабинете атмосфера становилась невыносимой.
   - Я хочу ее видеть, - резко произнес Трейси и взглянул на Лэнфилда.
   - Послушайте, сынок...
   - Пожалуйста, организуйте это, - Трейси встал. Лэнфилд вздохнул, взял  со
стола чистый лист бумаги, ручку и протянул Трейси.
   - А пока я буду этим заниматься, пожалуйста, напишите  подробно,  где  вы
были и что делали в ночь убийства.
   - Я был не один.
   Лэнфилд кивнул, сжал плечо Трейси:
   - Это чистая формальность.
   И вот теперь Трейси стоял  в  подвальном  помещении  городской  больницы,
такого нового и красивого комплекса зданий (горожане  им  очень  гордились),
что, казалось, здесь не должно быть места болезням и смертям.
   - Вот почему я не хотел, чтобы вы видели,  сынок,  -  и  Лэнфилд  откинул
простыню.
   Трейси предполагал, что знает, что его ждет.  Но  он  ошибся.  Он  словно
окаменел, увидев это. И Лэнфилд был прав: ничто не позволяло думать, что эта
груда истерзанных костей и плоти когда-то была Мойрой  Монсеррат.  Тот,  кто
сотворил с ней такое, превратил ее в ничто, в предмет ночных кошмаров.
   Он снова услышал ее голос: ?Не знаю как и благодарить тебя за то, что  ты
позволил мне здесь пожить?. И хрипло произнес:
   - Спасибо, шеф.
   - Одну минуточку. Я тоже хотел бы взглянуть. Они обернулись  на  голос  и
увидели в дверях коренастую фигуру сержанта Туэйта.
   - А вы какого черта здесь делаете? - свирепо спросил Трейси.
   Туэйт, не обращая на него  внимания,  шагнул  в  комнату  и  взглянул  на
останки.
   - Боюсь, это  я  виноват,  сынок,  -  объяснил  шеф  Лэнфилд,  неуверенно
поглядывая то на одного, то на другого. - Я знал о мисс Монсеррат.  Я  читаю
газеты. Прошлой ночью, после того, как я позвонил вам, я известил  командира
двадцать седьмого участка, а уж  они  связали  меня  с  сержантом-детективом
Туэйтом.
   - Очень жаль, - Трейси повернулся и вышел. Туэйт нагнал его у стоянки.
   - Погоди минутку, парень, - Туэйт схватил Трейси за рукав. - Тебе  больше
не убежать от всего этого, - лицо  его  было  красным,  он  весь  дрожал  от
злости. - Мы оба видели то, что осталось от человеческого существа, - взгляд
его пылал. - Это работа мясника, парень. И мы оба знаем, почему. Ты же такой
крутой, черт побери,  ты  думал,  что  сам  все  уладишь  -  выкинешь  меня,
позаботишься о Монсеррат и о бедном покойном губернаторе! А я  так  полагаю,
что ты только все запутал. Это ты мне все поломал, ты  приказал  кремировать
тело, и вот теперь я выставлен полным идиотом. Ты - скотина!
   С Трейси что-то произошло. Туэйт, словно его подтолкнула невидимая  сила,
невольно шагнул назад. Он во все глаза глядел  на  искаженное  яростью  лицо
Трейси, собрался было что-то сказать, но закрыл рот.  Он  почувствовал,  что
задыхается, и все же пересилил себя и снова сделал шаг к Трейси.
   - Что вы хотите от меня? - голос Трейси был ужасен. Туэйт ощутил, как  по
спине его побежали мурашки. - Чтобы я признался во всех грехах?
   Туэйт снова открыл и закрыл рот.
   - Да, - наконец выдавил он из  себя.  -  Если  это  нас  хоть  к  чему-то
приведет, ты должен это сделать, - фраза стоила ему  таких  усилий,  что  он
побледнел.
   Трейси знал, что поступает не правильно, что не имеет права  использовать
свою внутреннюю силу ради того, чтобы избавиться от ярости и  чувства  вины.
Но он не мог сдержаться. Потому что Туэйт был прав. Смерть Мойры была на его
совести. Он проклинал себя за то, что не расспросил Мойру  подробнее  о  том
странном чувстве, которое она  испытала  в  момент  смерти  Джона.  Умом  он
понимал, что она, скорее всего, была тогда на грани истерики и больше ничего
не смогла бы ему рассказать. Возможно. Но его ярость и злоба на Туэйта  были
на самом деле злобой на себя самого.
   - Что именно нужно вам от Джона Холмгрена, Туэйт? Что он мог значить  для
вас? Он ведь был еще одним  политиком,  правда?  А  мы  оба  знаем,  как  вы
относитесь к политикам, - Трейси подошел поближе. - И на кой черт вам знать,
что Джон Холмгрен умер, занимаясь любовью с Мойрой Монсеррат?
   - Что?!
   - Они любили друг друга, -  продолжал  Трейси,  не  обращая  внимания  на
вопрос: все, что бурлило в нем, жаждало выйти наружу. - В их любви  не  было
ничего низкого и грязного. И неужели вы не понимаете, что все добро, которое
Джон сделал людям, было бы перечеркнуто, если бы эта история вылезла наружу?
   - Погодите...
   - Замолчите! - Трейси покачал головой. - Вот уж газетчики порезвились бы!
Они вываляли бы его имя в грязи, и это  все,  что  осталось  бы,  Туэйт,  от
человека,   который   создал   совершенно   новую   систему   финансирования
государственных школ, новую  сеть  помощи  престарелым,  очистил  от  трущоб
Олбани, Буффало и Южный Бронкс, привлекая к этому большой бизнес! Чего стоят
перед такой возможностью все ваши поиски святой правды?!
   Лицо Туэйта изменилось:
   - Господи, - сказал он, - да мне плевать, кого трахал  губернатор.  Пусть
этим занимаются вонючки из полиции нравов. Так  ты  говоришь,  что  вся  эта
возня была затеяна только ради того, чтобы  скрыть  связь  Холмгрена  с  его
помощницей?
   - А ради чего еще стал бы я это затевать? Туэйт наклонился вперед:
   -  Но   теперь   Монсеррат   убита,   парень.   И   убита   не   каким-то
бродягой-алкоголиком, который забрался в дом, чтобы стащить  пару  долларов.
Тот, кто сделал с ней такое, понимал, что делает. И  сотворил  все  в  очень
необычной манере. И это говорит мне о том, что она что-то знала -  то,  чего
не должна была знать, - он в упор смотрел на Трейси. - Где-то  бродит  очень
хитрая и очень опасная сволочь, и если ты хоть что-то знаешь об этом,  лучше
тебе выложить все сразу.
   Он заметил, что на лице Трейси опять возникло это  странное  выражение  и
воскликнул:
   - Слушай, хватит тебе! Я не из тех, кого  легко  остановить.  Подумай  об
этом, парень, и подумай о том, что ты только сейчас видел... Это она  просит
тебя, вопит что есть мочи. Мы должны найти ублюдка,  который  сделал  с  ней
это. И найти быстро, потому что, Господь знает,  такого  выродка  я  еще  не
встречал. Я не знаю, какое на тебя все это произвело впечатление, но то, что
увидел я, из меня мозги вышибло, так я испугался.
   Трейси начал понимать, в какой ситуации он оказался.  Он  был  так  занят
сохранением доброго имени Джона, что, получается, сам  помог  убийце  своего
друга. И Туэйт испугался совершенно правильно - то, как  была  убита  Мойра,
напомнило ему ужасы, виденные в джунглях Юго-Восточной Азии. Тот, кто сделал
это, был специалистом, он был уверен.
   Он взглянул на Туэйта и вдруг понял: этому  человеку  он  может  доверять
куда больше, чем Киму.
   - Я не могу забыть, - сказал он тихо, - то, что сказала мне Мойра в  ночь
смерти Джона.
   - Ты имеешь в виду ту ночь, когда он был убит.
   Трейси кивнул, и Туэйт сбросил с себя все чары той  силы,  которую  перед
этим продемонстрировал ему Ричтер.
   - Мойра сказала,  что  она  почувствовала  нечто,  вроде...  постороннего
присутствия. Я не могу найти другого слова - она  почувствовала  постороннее
присутствие в момент смерти Холмгрена.
   - Она так и сказала: присутствие?
   Трейси кивнул.
   - Она не могла выразиться яснее? Ты спрашивал?
   - Да, но вы видели, в каком она была тогда состоянии. Она...  была  очень
умной женщиной. Но и очень чувствительной,  особенно  в  том,  что  касалось
Джона. Быть с ним в минуту его смерти... - Трейси покачал головой. - Она  не
могла этого выдержать.
   Туэйт молча смотрел на него.
   - Я знаю о чем вы думаете, - сказал Трейси. - После этого я несколько раз
беседовал с ней по телефону. Она начинала что-то  говорить,  а  потом  опять
случалась истерика. В том своем состоянии она вряд ли могла  бы  помочь.  Но
теперь я жалею, что не надавил на нее.
   Туэйт не прокомментировал эти слова и только спросил:
   - Но есть и что-то еще, да?
   Трейси глубоко вздохнул. Он был готов предать  те  отношения,  которые  у
него были с Кимом. К черту Кима!
   -  Одно  время  я  работал  в...  давайте  назовем  это  так,  в  системе
безопасности. И довольно резко порвал с ними - я был по горло сыт их делами,
-  он  поежился.  Туэйт  молчал.  -  Недавно  ко  мне  обратился   один   из
оперативников - я когда-то знал его, его  зовут  Ким.  Он  сказал,  что  они
хотят, чтобы я вернулся, хотя бы временно. Когда я отказался, он сказал, что
это касается Джона Холмгрена. Мы вместе поехали в особняк губернатора,  и  я
немного поискал, -  он  полез  в  карман  и  достал  завернутого  в  носовой
платок ?клопа?. - И вот что нашел. Это было очень хитро спрятано -  в  грушу
на дне бутылки с грушевым бренди. Электронное подслушивающее устройство.
   Туэйт посмотрел на то, что лежало  в  руке  Трейси.  Потом  Трейси  снова
тщательно завернул предмет  в  платок  и  спрятал  -  пока  устройство  было
развернуто, они оба предусмотрительно молчали.
   - Господи, - наконец прошептал Туэйт. - Что же здесь происходит?
   - Хотел бы я знать!
   - Ладно, слушай. Отдай мне эту штуковину. У нас есть лаборатория, и я...
   Трейси покачал головой:
   - Ничего не получится.  Подумайте:  официально  вы  отстранены  от  дела.
Сейчас я очень жалею, что так  получилось,  но  исправить  ситуацию  мы  оба
бессильны. Кроме того, тот, кто  вставил  эту  штуку  в  грушу  -  настоящий
мастер. Я очень сомневаюсь, что ваши парни из лаборатории когда-либо  видели
что-нибудь подобное. Нет, здесь нужен настоящий эксперт.
   С неба лились потоки  солнечного  света,  играли  на  крышах  и  ветровых
стеклах автомобилей. Двое мужчин стояли почти  вплотную  друг  к  другу,  но
вражда, когда-то существовавшая между ними, исчезла.
   - С этого момента, - сказал Трейси, - мы должны доверять  друг  другу.  У
нас нет иного выхода.
   Туэйт сунул руки в карманы. Он  смотрел  вдаль,  на  линию  горизонта.  И
потому, что он волновался, голос его прозвучал хрипло:
   - Для меня очень важна правда об этом деле,  Ричтер.  Очень.  Однажды  ты
вдруг просыпаешься и понимаешь, что предыдущие двадцать лет прожил в  полном
дерьме. Ты думаешь: как, черт побери, это все могло  с  тобой  случиться?  И
понимаешь, что пора кончать. Я смотрю на себя в зеркало, и не соображаю, кто
это там передо мной. Неужто это тот самый сукин сын, который только и умеет,
что трясти сутенеров и букмекеров?
   Он повернулся и посмотрел Трейси в глаза:
   - Вот что я хочу сказать... Я понимаю, что это дело - твое  личное  дело.
Ты все поставил на карту. И я хочу, чтобы ты знал:  я  тоже  ставлю  на  эту
карту.

***

   - Тот факт, - сказал Атертон Готтшалк, -  что  мы  увеличили  численность
наших вооруженных сил на двадцать пять тысяч человек по сравнению  с  тысяча
девятьсот восемьдесят первым годом, отнюдь не позволяет нам  -  всем  нам  -
чувствовать себя в большей безопасности, - он осмотрел аудиторию,  состоящую
из деятелей АФТ/КПП .
   - Мы живем, - продолжал он, - в  грозное  время,  и  нам  следует  твердо
уяснить себе, что уровень  вооруженных  сил,  который  прежний  Госсекретарь
считал  адекватным,  таковым  не  .является.  Мы  считаем,  что  численность
вооруженных сил не соответствует растущим в них потребностям.
   Тем более,  что  сейчас  мы  являемся  супердержавой,  и  несем  на  себе
ответственность  за  весь  мир.   Развитие   и   укрепление   сил   быстрого
развертывания, которые так прекрасно зарекомендовали себя во время событий в
Персидском заливе, - это есть насущная необходимость как для настоящего, так
и для будущего нашего благосостояния. Наша страна нуждается в энергетических
ресурсах, а это означает прежде всего нефть  и,  нравится  нам  это  или  не
нравится, иностранную нефть. И те из критиканов, которые плохо  представляют
себе нашу ответственность в  сохранении  стабильности  в  нефтяных  регионах
мира, похожи на страусов, прячущих голову в песок. Проблемы не  исчезнут  от
того, что мы не хотим признавать их существования!
   Готтшалк сделал паузу,  и  аудитория  зааплодировала.  Это  было  хорошо,
поскольку публика из АФТ/КПП традиционно считалась весьма твердолобой.
   Он глотнул воды и продолжил:
   - Нам необходимо довести  численность  ваших  вооруженных  сил  в  тысяча
девятьсот восемьдесят седьмом  году  по  меньшей  мере  до  девятисот  тысяч
человек. И это - нижний предел. Я должен добавить, что в это число не входят
силы быстрого реагирования и еще одно элитное соединение, которое  я  считаю
необходимым создать - силы по борьбе с  терроризмом,  действующие  в  случае
необходимости на территории Соединенных Штатов.
   Мы  с  вами  давно  уже  наблюдаем,  как  растет   волна   международного
терроризма. Мы уже испытали  это  на  своей  шкуре,  когда  наших  сограждан
захватили заложниками в Иране. Но  нам  в  этом  отношении  еще  более-менее
везет.
   Мы  видим,  что  в  Англии,  Италии,  Германии  международный   терроризм
приобретает  все  больший  и  больший  размах.  И  существуют  документально
подтвержденные  свидетельства  того,  что  большая  часть  этих  террористов
готовилась либо на территории Советского Союза, либо  в  других  странах,  в
специальных лагерях, руководимых Советами.
   И я со всей откровенностью заявляю вам, что и  наша  страна  подвергается
серьезной опасности, поскольку я  убежден,  так  называемая  холодная  война
выходит на новый угрожающий уровень.
   Он наклонился вперед:
   - И я задаю вам, представителям этой страны и ее народа, очень  серьезный
вопрос: должны ли мы быть готовыми к тому, чтобы противостоять грозной волне
международного терроризма, когда она нахлынет на берега Соединенных  Штатов?
И способны ли мы ей  противостоять?  Я  вам  сам  отвечу:  нет.  Потому  что
настоящая администрация чудовищно беспечно относится к этому вопросу.
   Леди и джентльмены! В наши  дни  Америка  очень  уязвима.  Это  императив
времени: подготовить  специальные  силы  по  борьбе  с  терроризмом,  и  это
импер