уться и бежать прочь из этого дома и
больше никогда не возвращаться сюда. Но желание найти Киеу было  по-прежнему
сильно. В нем боролись противоречивые чувства, которые усугубляла совершенно
невероятная новая информация, отчего  голова  его  кружилась,  словно  после
бокала крепкого коктейля. Как же он ошибался в своем  названном  брате,  как
несправедлив был к нему! Ненависть бесследно улетучилась, словно ее  никогда
и не было. О  Боже,  прости  мне  мой  гнев,  молил  Эллиот.  Самое  ужасное
заключалось в том, что они с  Киеу  были  очень  похожи,  они  оба  исправно
выполняли  свои  функции  в  чудовищном  плане  отца  -  они  беспрекословно
исполняли то, что им приказывали, довольствуясь данной ему информацией и  не
пытаясь узнать больше того, что положено знать.
   Довольно! - возмущенно закричал разум, и Эллиот сделал шаг вперед. Как же
долго, целую вечность, он отказывался  видеть  то,  что  происходило  совсем
рядом, то, из чего складывалась его жизнь. Более отворачиваться  невозможно.
Ибо он больше не был посторонний, чужак. Он проник в сердце ?Ангки?, в самую
ее суть. И она оказалась настолько страшной,  что  Эллиот  прозрел.  Там,  в
ресторане, он в очередной раз ошибся. Отец не был  просто  человеком,  каким
хотел его видеть Эллиот, - он оказался именно тем, кого он боялся  всю  свою
жизнь. Это страшное проступило сквозь его человеческую оболочку,  но  Эллиот
отказывался замечать. Паук, который, сидя в центре  огромной  паутины,  плел
страшный заговор. Вот уж, воистину, бог войны!
   Уверенность  его  окрепла,  и  Эллиот  двинулся  дальше,   надеясь,   что
наконец-то живущая по законам хаоса реальность навсегда исчезнет и он сумеет
заключить мир с Киеу, а вместе они найдут истину и остановят отца.
   Он спускался по скудно  освещенной  лестнице,  внутри  росло  и  ширилось
незнакомое странное чувство, на какое-то мгновение  заслонившее  реальность.
Доносившийся снизу звук теперь напоминал громкое  шипение  кузнечных  мехов.
Сердце его забилось чаще, к горлу подступил комок.
   Эллиот ступил на цементный пол подвала  и  медленно  повернулся,  пытаясь
обнаружить источник звука. То, что он увидел, не  укладывалось  в  сознании!
Эллиот тихо вскрикнул и с трудом поборол приступ дурноты. Глаза его  вылезли
из орбит, обхватив обеими руками живот, еле сдерживая рвоту, он  прислонился
спиной к влажной стене.
   Он попытался отвести взгляд от открывшейся ему кошмарной картины,  но  не
мог. Его, словно муху, пронзила невидимая игла и навеки приколола к каменной
стене огромной ботанизирки. Эллиот уже не мог сопротивляться и во все  глаза
наблюдал за ужасающим зрелищем. Глазные мышцы сводила судорога, мозг  горел,
словно в череп забрались злющие рыжие муравьи и все опрыскали  своим  жгучим
ядом, из глубины души рвался, но не мог добраться до поверхности крик -  вся
мудрость, весь разум мира в одно мгновение покинули его, мир стал  пустым  и
бессмысленным, словно психиатрическая  лечебница,  в  которую  сейчас  ввели
Эллиота и из которой уже не было выхода.
   Он опустился на колени и, дрожа всем телом, бессильно повалился  на  бок,
изо рта его тонкой струйкой текла слюна. Для него больше не  было  места  на
земле. Некуда бежать, негде спрятаться. Все кончено.
   Прямо перед ним, у противоположной стены большого  подвала,  повернувшись
спиной к Эллиоту стоял на коленях Киеу. Справа от  него  в  кирпичной  стене
зияло отверстие, черная дыра в ночь. Но не она приковывала внимание Эллиота:
он, не отрываясь, смотрел на то, что делал  Киеу.  К  потемневшей  кирпичной
стене было прислонено то, что некогда было человеческим телом. Бледно-желтая
плоть,  заляпанная  свернувшейся  кровью  и  потеками  жировых  тканей,  вся
испещренная глубокими багровыми порезами и рубцами.
   Над трупом Джой Макоумер и склонился Киеу. Но что он  делает?  Рука  Киеу
вошла в идеально ровный разрез на ее груди и вырвала сердце - Эллиот ущипнул
себя. Киеу извлек печень Джой - Эллиот впился ногтями в живот, между пальцев
потекла кровь, и он зашипел от боли. Киеу снова запустил  руку  в  разрез  и
вытащил извивающийся клубок бело-розовых кишок.  На  лице  Эллиота  появился
звериный оскал, он вцепился себе в волосы.
   - Прекрати, - всхлипнул  он,  слезы  водопадом  хлынули  из  глаз.  -  О,
пожалуйста, прекрати! - Голос его был слабый, детский. Ради Бога, прекрати!
   Киеу наконец понял, что в подвале  есть  кто-то  еще.  Он  был  настолько
поглощен своим занятием, что даже чрезвычайно развитые инстинкты  не  подали
сигнала о приближении постороннего.
   Он повернулся, Эллиот вслух произнес его имя:
   - Киеу!
   - Кто такой Киеу? - спросил человек у противоположной стены. -  Я  -  Чет
Кмау.
   Его красивое лицо  исказилось  в  гримасе,  от  этого  человека  исходила
какая-то демоническая сила - сила,  которая  словно  молот  сотрясала  стены
подвала. На лице его застыла маска гнева и ярости, это было лицо  партизана,
на мгновение  снявшего  одеревеневший  палец  со  спускового  крючка  своего
изрыгающего смерть автомата, лицо человека, ведущего войну,  у  которой  нет
начала и не будет конца.
   - Чет Кмау, - шепотом повторил Эллиот, с  трудом  шевеля  потрескавшимися
губами.
   Разумом, все еще не приходившем в себя, он отчаянно пытался понять, где и
когда слышал это выражение.
   - Что это означает?
   Киеу пополз к нему как огромная черная ящерица, Эллиот из  последних  сил
вжался в стену.
   - В те дни... у нас было много имен, - от  звука  его  голоса  у  Эллиота
мурашки побежали по спине, зашевелились волосы. - Ворон, красный кхмер...  и
Чет Кмау, Черное Сердце. Вот кто я такой.
   Эллиот подавил крик, который обжигал горло; он поперхнулся и закашлялся.
   - Что... что ты делаешь с Джой?
   Эллиот избегал смотреть  в  глаза  Киеу,  словно  боясь  обжечься  о  его
испепеляющий взгляд.
   Камбоджиец был уже совсем близко. Эллиот едва не задохнулся от ужасающего
запаха смерти, которым была пропитана вся его одежда. Глаза Киеу  почернели.
И без того очень темные, сейчас они превратились в  два  бездонных  колодца,
через которые шла дорога в ад и в которых как в зеркале отражалась его  душа
- искореженная и обезумевшая настолько, что  никому  не  следовало  бы  даже
мельком видеть ее страдания и корчи.
   Но Эллиот осмелился, и сейчас  все  тело  его  дрожало  как  под  ударами
плетей. Он пополз вдоль стены, поближе к углу, подальше  от  Киеу:  рядом  с
названным братом Эллиот уже не мог находиться, от него исходил  испепеляющий
жар.
   Чужие незнакомые голоса сверлили мозг Эллиота, он кашлял и задыхался.
   - Началась война, - разомкнул спекшиеся губы Киеу. -  Мы  видели  друг  в
друге диких зверей, в наши руки попало опасное  оружие,  и  мы,  думая  ?это
дикий зверь?, ?тот дикий зверь?, лишали друг друга жизни этим оружием.
   Черные глаза горели нечеловеческим огнем; такой же огонь когда-то полыхал
в глазах Мурано.
   - Она была военнопленной, - прошипел Киеу. - А пленных следует  предавать
казни, которая осуществляется должным образом, дабы население  могло  воочию
убедиться в незыблемости нового порядка. Новый порядок необходимо ввести как
можно  быстрее,  так,  чтобы  все  следы,   все   воспоминания   о   прежнем
коррумпированном декадентском образе жизни были стерты  из  памяти.  Прежний
образ жизни душил Кампучию. Колониализм и капитализм рука об  руку  работали
над тем, чтобы уничтожить кхмерский народ. Мириться с этим более невозможно.
   Эллиот судорожно ловил воздух. Он не знал этого человека.  Его  тон,  его
фразы, их конструкции были настолько ненатуральными, словно  Киеу  заставили
выучить их наизусть. Неужели он верит в то, что говорит?
   Этого Эллиот пока не знал. Пожелтевшие страницы отцовской рукописи  через
ткань кармана жгли ему бедро. То,  что  он  сделал  с  Киеу,  думал  Эллиот,
пожалуй, объясняет все его странности. Он потряс головой,  понимая,  что  не
способен сейчас рассуждать здраво - то же относится и  к  Киеу:  он  еще  не
знает, что с ним сделали, и сделали очень давно. Тогда, почему же?..
   Столкнувшись с  безумным  взглядом  Киеу,  Эллиот  вдруг  понял,  почему:
буддист,  воспитанный  в  духе   мира   и   любви,   прошел   еще   и   курс
профессионального убийцы, не ведающего жалости ни к кому. Сколько  раз,  идя
мимо комнаты Киеу, Эллиот слышал как он молится. Из курса  по  сравнительной
теологии, который им читали в колледже, он примерно знал смысл таких молитв.
И в то же время  сам  неоднократно  был  свидетелем  фантастической  силы  и
техники, которые Киеу демонстрировал на тренировках.
   Как, задавал  он  себе  вопрос,  две  совершенно  разных  личности  могут
уживаться и сосуществовать в сознании одного человека? Ответ  был  очевиден:
только ценой колоссального  внутреннего  напряжения.  И  в  какой-то  момент
напряжение оказалось  настолько  велико,  что  его  не  сумел  подавить  или
направить  в  безопасное  русло  даже  тренированный  и  в  высшей   степени
организованный азиатский разум. Сейчас Эллиот знал то, о чем  не  подозревал
ни один человек в мире:  произошло  нечто  такое,  что  разрушило  последний
ограничительный барьер Киеу, давая выход уже  давно  обезумевшему  рассудку,
который  помчался  в  двух  противоположных   направлениях.   Предохранитель
расплавился.
   И все это - дело рук его отца. Словно на экране кинотеатра перед Эллиотом
проносились картины из жизни Макоумера и Киеу, одна  сцена  сменяла  другую.
Вот она,  истинная  природа  ?Ангки?.  Страх,  который  он  испытывал  перед
существом, .находящимся сейчас всего  в  футе  от  него,  захлестнула  волна
ненависти к отцу, к тому, что он посмел сделать с живым человеком.
   Он видел перед собой расчлененный труп женщины,  которая  какое-то  время
пыталась быть его матерью, он видел искаженное мукой лицо своего  названного
брата, и гнев в его душе, как холодные и  теплые  струи  подводных  течений,
смешивался с жалостью. Впервые с того момента, когда Киеу внезапно и вопреки
желанию Эллиота ворвался в его жизнь, он испытывал к нему любовь  -  любовь,
которая пересиливала ужас и  мерзость  перед  деяниями  брата.  Ошеломленный
обрушившимся на него новым, непривычным чувством, он рассказал Киеу  правду:
Киеу имел право знать ее.
   - Это была ложь, - начал он. - То,  чему  тебя  учили,  и  то,  что  тебе
рассказывали. О  твоем  происхождении.  О  том,  как  человек,  которого  ты
называешь отцом, нашел тебя.
   Он достал из кармана смятые страницы и протянул их  Киеу.  Тот  удивленно
склонил голову набок, дыхание его замедлилось.
   - Рассказывай, - приказал он. - Рассказывай все.
   И Эллиот рассказал,  потому  что  считал,  что  поступает  правильно.  Он
рассказал названому брату, как Макоумер участвовал в операции по обнаружению
и уничтожению некоего японского мастера  боевых  искусств  по  имени  Мусаши
Мурано. Отряд добрался до лагеря красных кхмеров, но оказалось,  что  Мурано
уже мертв. Однако командир отряда,  будучи  человеком  предусмотрительным  и
дальновидным, приказал одному из своих людей в течение десяти дней наблюдать
за лагерем - он хотел быть уверенным, что смерть Мурано -  не  дезинформация
красных кхмеров. Человека, который наблюдал за лагерем, звали  Делмар  Дэвис
Макоумер.
   - Вот как отец узнал о твоем существовании, - рассказывал Эллиот.  -  Это
была не случайная встреча, как ты считал все эти годы. Ты был лучшим и самым
способным учеником Мурано, и он  решил  использовать  тебя,  использовать  в
будущем. И он искал способ заманить тебя в ловушку и расположить к себе.  Он
нашел такой способ. Он подставил твоего старшего брата,  распустив  слухи  о
его предательстве - он  отлично  знал,  что  эти  слухи  дойдут  до  красных
кхмеров. Твой брат не был предателем, красные кхмеры убили его,  потому  что
поверили в ложь, которую им подбросил отец. Не им было состязаться с  ним  в
хитрости и коварстве. Он прилетел на  американском  бомбардировщике  ?Б-52?,
разгромил лагерь и уничтожил тех, кто казнили твоего брата.  Этим  он  сумел
завоевать твое расположение, затем - доверие, а чуть позже - преданность.
   Мне очень жаль, - Эллиот был искренен. - Справедливости не существует,  а
под ногами - не земная твердь, на которую можно ступить без страха: мы  идем
по минному  полю.  То,  чего  ты  хочешь,  к  чему  стремишься,  никогда  не
сбывается. А в самом конце ты остаешься один на один с собой, и нет  никого,
кто помог бы тебе вырваться из ада сомнений.
   Эллиот пристально смотрел на Киеу, пытаясь понять, какой эффект произвели
его слова.  Он  очень  хотел  верить,  что  правда  так  или  иначе  поможет
камбоджийцу, что он наконец сумеет справиться  с  собой,  примет  решение  и
будет действовать в соответствии с ним. Увидев  своими  глазами,  что  здесь
произошло, Эллиот чувствовал, что, еще мгновение, и он  больше  не  выдержит
бремени  информации,  которую  узнал  из  бумаг  отца.  Эта  информация   не
принадлежала  ему.  Сейчас  он  отчетливо  понимал,  что  выполнял  роль  ее
хранителя, вручающего знание тому, кому оно принадлежало  по  праву.  Я  так
решил, подумал Эллиот, и остался доволен тем, как прозвучала эта мысль.  Она
представлялась ему  очень  значимой,  в  ней  был  заложен  глубокий  смысл,
сводившийся к тому, что, не вмешайся он, и события могли  бы  развиваться  в
совершенно ином направлении.
   А Киеу... Киеу ни на секунду не  усомнился  ни  в  одном  слове  Эллиота.
Несмотря на то, что каждое из них противоречило тому, во что  он  верил  все
эти четырнадцать лет, он сумел почувствовать в них правду. И понял  значение
того, что сделал для него Эллиот.
   Из глубины души снова поднималась черная муть. Киеу знал, что очень скоро
не сможет управлять собой. Послышалось  тонкое,  пока  еще  невнятное  пение
струн. В глазах сверкнули яркие вспышки напалма, послышался крик  сгорающего
заживо кхмера, потянуло запахом жареного  человеческого  мяса,  ?бум-бум?  -
стучали дубинки его соотечественников, которые весело забивали Сама. А потом
настал страшный момент, момент, длящийся целую вечность, когда в наступившей
тишине все вдруг повернулись к нему, а Рос протянул свою  заляпанную  кровью
дубину  и,  указав  на  неподвижно  лежащее  в  грязи  окровавленное   тело,
сказал: ?Давай, покажи чего ты стоишь. Докажи свою верность новому  порядку.
Бери дубинку. Закончи то, что мы начали. Убей эту собаку,  этого  прихвостня
империалистов, которые хотели накинуть удавку на шею кхмерского народа?.
   Сколько же раз он просыпался от этого кошмара! Киеу на  негнущихся  ногах
делает несколько шагов, протягивает дрожащую руку, в которую ложится тяжелая
дубинка, он чувствует ее вес, шероховатую ручку. Когда он  поднимает  оружие
над головой, птицы с пронзительными криками срываются с вершины дерева.
   Все существо его разрывается от  страшного  немого  вопля,  и  дубина  со
свистом рассекает воздух, с глухим ударом обрушиваясь  на  затылок  любимого
брата! Бум!
   - Уходи, - произнес он равнодушным голосом, - давай, уходи.
   - Но...
   В глазах его сверкнуло пламя:
   - Убирайся! - завопил Киеу. - Убирайся! Немедленно!

***

   Трейси предполагал, что конечный пункт маршрута - полицейское управление,
однако Уайт затормозил  у  невзрачного  кирпичного  здания  на  Одиннадцатой
улице; почти у самого ее пересечения с Четвертой авеню.
   - Шестой этаж, - сообщил Уайт. Двигатель он не заглушил.
   Трейси и Лорин вышли из машины.  Трейси  обернулся  и  бросил  взгляд  на
развалившегося за рулем Уайта:
   - А вы разве не подниметесь?
   - Не-а, у меня еще полно дел, - он ухмыльнулся,  -  а,  кроме  того,  эти
совещания нагоняют тоску, у меня на них аллергия.
   Трейси понимающе кивнул.
   - О?кей, - и протянул руку. - Спасибо, Айвори... за все спасибо.
   Уайт пожал протянутую руку:
   - Все, как приказывал шеф: обслуживание по первому классу, -  он  показал
рукой на дверь. - Просто нажмите на кнопку с цифрой ?шесть? и назовите  свое
имя. Пока, еще увидимся.
   Огромная кабина лифта плавно тронулась вверх.
   - Ты должна кое-что пообещать, - серьезным тоном предупредил ее Трейси. -
В противном случае я отправлю тебя на улицу.
   - Что именно? - Лорин и без того знала, что он скажет.
   - Независимо от того, о чем сейчас пойдет  речь  и  какое  будет  принято
решение, ты будешь молчать и соглашаться со всем.
   Лорин понимала, что дело не в политических играх, здесь все  основано  на
личных мотивах. Значит, я сумела удивить его, подумала Лорин.
   - Увидев Монаха, я чисто интуитивно поняла, что это благородный  человек.
Думаю, ты знаешь, что означает это выражение - ?благородный  человек?.  И  я
также поняла, почему Монах избрал меня на роль связного: он знал, что  я  не
подведу его.
   Лорин глубоко вздохнула, с удивлением подумав, что еще ни разу в жизни ей
не выпадало столь трудного испытания.
   - Я отдаю себе отчет, что все, о чем здесь будет говориться, каким бы  ни
было принятое решение, - для тебя это вопрос чести. Мне  кажется,  где-то  в
глубине души я всегда это понимала. Потому-то и вернулась именно сейчас.
   Лицо ее снова стало напряженным:
   - Я не собираюсь вставать у тебя на пути, но позволь мне сказать: если  я
почувствую, что теряю тебя, никто - ни ты, ни Туэйт,  ни  кто  другой  -  не
остановят меня! Я пойду за тобой, как бы опасно это ни было.
   - Лорин, ты не можешь...
   - Нет, могу! - почти злобно прошипела Лорин. - Договор  только  на  таких
условиях.
   Трейси хотел что-то сказать, но, увидев на ее  лице  решимость,  счел  за
лучшее промолчать.
   - Я просто не хочу,  чтобы  с  тобой  что-нибудь  случилось,  -  вздохнул
Трейси.
   - Неужели ты не понимаешь, что я испытываю такие же чувства по  отношению
к тебе?
   На его лице  появилось  выражение  полнейшей  безнадежности.  Если  Лорин
что-то решила... Он попробовал подобраться с другой стороны:
   - У меня нет выбора?
   - Нет.
   Он поцеловал ее в губы:
   - Значит, договор на таких условиях, - а сам при этом подумал, что  ни  в
коем случае не допустит, чтобы он вступил в силу.
   Лифт  остановился,  решетки  раздвинулись,  Трейси  обернулся  и   увидел
улыбающуюся физиономию Туэйта:
   - Привет! Я уж было решил, что ты никогда не вернешься домой.
   - Что с тобой случилось? Ты выглядишь, будто тебя  переехал  грузовик.  -
Трейси пожал другу руку.
   - К счастью, его перед этим успели разгрузить,  -  он  кивнул  в  сторону
лифта. - Это кто, Лорин?
   Туэйт повел их по коридору, и Трейси с любопытством осведомился:
   - Я, конечно, преклоняюсь перед твоим изысканным вкусом, старина, но  что
по поводу твоего нового офиса думает начальство?
   Туэйт рассмеялся:
   - Здесь живет Мелоди. Я просто подумал, что  здесь  нам  никто  не  будет
мешать. Мелоди вернется еще не скоро, так что у нас полно времени.
   Заметив, что Туэйт удивленно поглядывает на Лорин, Трейси объяснил:
   - У нее есть кое-какая информация на Макоумера.
   - Ты имеешь в виду Делмара  Дэвиса  Макоумера?  Промышленника?  Какое  он
имеет к этому отношение?
   - Во время своего расследования не приходилось  ли  тебе  сталкиваться  с
фирмой, которая называется ?Моришез??
   Туэйт повернулся к нему и замер на месте.
   - Боже праведный! - вырвалось у него. - Ты опередил меня.  Да,  я  был  в
конторе ?Моришез?. Это подставная фирма.
   И он рассказал им, что произошло за это время, начав  с  поисков  в  доме
сенатора Берки.
   - Ты не сделал самого последнего шага, - вздохнул Трейси.  -  Владелец  и
президент фирмы ?Моришез? - Макоумер.
   - Уже нет, - усмехнулся Туэйт.  -  Не  далее  как  три  дня  назад  фирма
?Моришез? свернула свои дела. Судя по всему,  навсегда.  А  самая  последняя
партия героина благополучно уплыла прямо перед самым носом Макоумера.
   - Это отнюдь не единственное его занятие, - вмешалась в  разговор  Лорин.
Они одновременно повернулись к ней. - По-моему, настало время  вернуть  тебе
долг, Трейси. Долг, который передали со мной, - поправилась она.
   Трейси облегчен