таты.
   А сейчас мы передаем репортаж  корреспондента  Си-би-эс  в  Каире  Дэвида
Коллинза о мерах по розыску убийц...?
   Макоумер махнул рукой:
   - Хватит. Я услышал достаточно.
   Киеу выключил телевизор. Они  некоторое  время  молча  смотрели  друг  на
друга, потом Макоумер улыбнулся характерной для него загадочной улыбкой.
   - Просто замечательно, - мягко произнес он, - как порою жизнь решает  все
проблемы.

***

   Кэтлин вышла из самолета в аэропорту ?Ла Гуардиа? ровно в  10.10  вечера:
самолет приземлился лишь на три минуты позже расписания, и это  несмотря  на
то, что над Нью-Йорком бушевала гроза.
   Это  было  необычное  ощущение:  полет  сквозь  грозовые  облака,  когда,
казалось, молнии вот-вот ударят  в  обшивку,  по  которой  неистово  колотил
дождь.
   Кэтлин взяла багаж и сквозь раскрывшиеся при ее приближении  двери  вышла
во  влажную  нью-йоркскую  ночь.  Она  вздохнула:  но  крайней  мере   здесь
прохладнее, чем в Вашингтоне.
   Она увидела заказанный заранее лимузин и махнула шоферу. Тот уложил багаж
и предупредительно открыл перед нею заднюю дверь.
   - В ?Паркер Меридиан?, - скомандовала она, опускаясь на  обитое  бархатом
сиденье.
   Как  же  просто,  подумала  Кэтлин,  было  оформить   эту   поездку   как
командировку! Она работала старшим референтом в фирме  ?Брейди  и  Меерсон?,
вполне солидной и занимавшейся проблемами  корпоративного  законодательства,
но лишь в районе Вашингтона. Однако Меерсон находился сейчас в Нью-Йорке: он
работал по иску, предъявленному  правительством  в  рамках  антитрестовского
законодательства к  корпорации  Эй-ти-ти.  Этот  румяный  голландец,  ужасно
старомодный и потому любивший, чтобы ему помогали только лучшие специалисты,
чуть ли не запрыгал от радости, когда Кэтлин  позвонила  и  предложила  свои
услуги. Она знала, что он примет  ее  предложение,  не  взирая  на  ворчание
некоторых  партнеров  рангом  пониже:  в  отличие  от   Меерсона,   они   ее
недолюбливали.
   Но, по правде говоря, ее совершенно не интересовали ни Эй-ти-ти,  ни  сам
Меерсон: она метила повыше. И для достижения этой цели, усмехнулась она  про
себя, вовсе не требовалось какое-то специальное образование...
   Она глянула на золотые,  украшенные  бриллиантами  часики.  Без  четверти
одиннадцать. Что сейчас делает Готтшалк? Дома он,  или  у  себя  в  конторе,
наверстывает упущенное с ней, Кэтлин, время? Или с этой своей коровой-женой,
тискает ее здоровущие титьки? Кэтлин вспыхнула: в  ней  проснулась  ревность
собственницы.
   Вряд ли. Скорее всего, он  сейчас  толкает  очередную  судьбоносную  речь
перед сборщиками средств на предвыборную компанию. Не то, чтобы она так уж в
него не верила, вовсе нет. Просто она верила в другое: в то, что  даже  если
мир полетит в тартарары, она все равно сумеет ухватить свой кусок.
   И лучше поскорее.

***

   Трейси, следовал в своем ?ауди 4000? за темно-синей ?импалой? Туэйта. Они
свернули на Шестьдесят девятую улицу в Бэйридже.
   Полночь. На улицах тишина - подходящее время  для  их  встречи  с  Айвори
Уайтом и фотографиями, сделанными медэкспертом. Часть уличных фонарей вообще
не работала, часть светила вполнакала, с легким зудением.
   Они прошли по разбитому бетону  дорожки,  на  верхней  ступеньке  крыльца
Туэйт, который следовал впереди, остановился так резко, что  Трейси  ткнулся
ему в спину. Туэйт тихо выругался.
   Трейси стал рядом с полицейским и  прочел  сделанную  краской  на  дверях
надпись: ?HIJO DE PUTA. PUERCO SIN COJONES?  .
   - Сволочь! - прорычал Туэйт и вставил ключ в замок. И  в  ту  же  секунду
Трейси почувствовал тот особый резкий запах,  напомнивший  ему  искалеченные
пламенем и взрывами ночи в джунглях.
   - Стой! - закричал он. - Там...
   Но Туэйт успел открыть дверь, и нью-йоркская ночь озарилась  оранжевым  и
красным, взрывная волна отбросила их от двери, оглушила, швырнула на  землю.
Инстинктивно оба они закрыли лицо, и осколки и щепки терзали, рвали в клочья
их одежду и тела.
   - Нет! - завопил Туэйт. - Боже правый, нет! - он поднялся на четвереньки,
и, перебирая руками по стволу дерева, встал на ноги. Сделал  шаг  вперед,  к
дому, но более опытный Трейси успел схватить  его  и  повалить  на  землю  -
Трейси знал, что сейчас последует.
   И верно, раздался второй взрыв, гораздо более  мощный,  и  в  их  сторону
полетели  камни  из  фундамента,  доски,  осколки.  Все  вокруг,   казалось,
мгновенно покрылось битым щебнем и стеклом, в  котором  отражались,  плясали
языки пламени.
   Послышался топот бегущих в их направлении людей, крики, вой сирен.  Туэйт
и Трейси стояли перед бушующими языками  пламени,  почерневшие,  измученные,
окровавленные.
   Туэйт, шатаясь, двинулся по истерзанной лужайке к останкам  своего  дома,
своей жены и детей. Он все еще думал, что может спасти их, но огонь, главный
теперь его враг, не впускал его на порог.
   - Пусти меня! - кричал он. - Дорис, где ты?! - он грозил  кулаками  огню,
он кричал:
   - Филлис, доченька, я иду!
   Трейси упорно следовал за ним.
   - Ты не сможешь войти, - как можно спокойнее произнес он. Господи!  Ну  и
взрыв!
   - И ты посмеешь меня остановить? - крикнул ему Туэйт:
   - он уже ничего не соображал.
   - Они погибли, Туэйт, - Трейси обхватил  полицейского  сзади.  -  Подумай
сам, посмотри на это пламя. При таких взрывах не выживает никто.  Ты  только
сам погибнешь!
   Туэйт вырвался и повернулся к Трейси. Трейси увидел, как изменилось  лицо
друга:  казалось,  оно  окаменело,  из  глаз  бежали  слезы,   оставляя   на
почерневших щеках белые бороздки.
   - Пусти меня! А то я тебя убью! - В этих безумных  глазах  Трейси  увидел
решимость.
   Трейси опустил руки.
   - Послушай, Туэйт...
   Но детектив уже бежал прочь - не к пылающему  дому,  а  прочь,  прочь  от
него, во тьму.
   - Я знаю, кто это сделал! - Кричал Туэйт. - Сукин сын Антонио!  -  Первые
подбежавшие зеваки расступились перед ним, словно воды Мертвого  моря  перед
Моисеем. - Я оторву ему яйца!
   - Подожди! - окликнул его Трейси, но Туэйт уже мчался  по  темной  улице.
Вой сирен стал ближе, подъехали пожарные машины. Трейси махнул зевакам рукой
и кинулся вслед за Туэйтом.
   Дома в неверном свете пожарища казались призрачными,  перед  ними  стояли
люди в наспех накинутых халатах,  полузастегнутых  рубашках,  их  лица  были
белыми от страха и удивления. Кто-то пытался окликнуть  его,  спросить,  что
случилось, но большинство стояло молча, повернув головы  к  пляшущим  языкам
пламени. Они казались застывшими, словно на фотографии.
   Справа Трейси увидел  темный  массив  парка.  На  листьях  играли  блики,
казалось,  что  и  деревья  объяты  пламенем.  Даже  здесь,  на  достаточном
удалении, чувствовался сильный химический запах взрывчатки.
   Трейси  заметил,  что  Туэйт  свернул  налево,   на   лужайку,   заросшую
одуванчиками, и скрылся во мраке.
   Трейси перешел на шаг. Вдоль темной аллеи стояли дома,  первые  этажи  их
были без окон. Трейси приблизился к первому справа дому, осмотрел дверь. Она
была старой, покрытой множеством слоев облупившейся  краски,  сквозь  краску
проступали вырезанные ножом слова. Трейси покрутил  блестящую  металлическую
ручку - дверь заперта.
   Он двинулся дальше. Следующая дверь была металлической. Кто-то разукрасил
ее волнистыми линиями из аэрозольного баллончика.
   В свете фонаря Трейси оглядел замок и увидел вокруг него блестящие свежие
отметины - будто кто-то второпях пытался подобрать ключ. Он взялся за ручку,
медленно повернул. Дверь  беззвучно  отворилась.  Перед  Трейси  простирался
темный коридор.
   Трейси вошел. Он стоял, вслушиваясь,  впитывая  в  себя  атмосферу  дома.
Здесь ужасно воняло  -  отбросами,  гниющими  деревянными  панелями,  пылью.
Откуда-то слышалась испуганная возня крыс.
   Все чувства Трейси были обострены. Он осторожно, дюйм за дюймом, двигался
вперед. Теперь он услышал, как где-то наверху, над его головой, мерно капает
вода. Разглядел отблески бледного, словно кожа покойника, света на  полу,  и
почему-то вспомнил об Орфее, спускавшемся в ад.
   Свет стал ярче, и с ним появились новые звуки: ритмичные, с  придыханием,
как будто работала какая-то машина.
   - Ox! Ox! Ox! - Это были звуки боли.
   В Виргинии они научили его многому и прежде всего искусству выживания. Но
сама эта выучка как бы подсказывала, что с заданий, на  которые  его  станут
посылать, ему не суждено вернуться.
   Трейси ступал теперь так, как учил его Джо Фокс, индеец из  племени  сиу.
Не на цыпочках, потому что так  легко  потерять  равновесие,  а  на  внешних
сводах стопы: тогда и равновесие сохраняется, и шаги не слышны.
   Он двигался вперед, по пыльному гадкому  полу,  и  перед  ним  рос  конус
грязно-желтого света. Свет лился из открытой двери.
   Трейси заглянул внутрь. Такого он никогда  не  видел:  комната  вся  была
устлана покрывалами из искусственного меха  -  грязный  пол,  кушетка,  даже
хромоногий журнальный столик. На стенах висели коврики, изображавшие  оленей
у водопоя, заснеженные горные вершины,  обезьян,  резвящихся  в  африканских
джунглях. Отвратительный желтый свет исходил от двух металлических  торшеров
с абажурами из просмоленной бумаги. Трейси увидел могучую спину детектива.
   - Его здесь нет!.. Ox, ox, ox!
   Голос, полный боли и страха, принадлежал женщине. Теперь Трейси разглядел
и смуглую ногу, конвульсивно вздрагивавшую от боли.
   - Говори, где он?! - Туэйт задыхался от ярости.
   Женщина закричала, и Трейси догадался, что делает Туэйт. Он отошел чуть в
сторону, чтобы увидеть и убедиться.
   Как он и предполагал, Туэйт вцепился в левое колено женщины,  сжимая  его
таким образом, что все ее попытки вырваться и ослабить  боль  работали  лишь
против нее.
   Туэйт снова и снова выкручивал колено,  женщина  стонала,  лицо  ее  было
покрыто потом, пот блестел в темных волосах, косметика расплылась в  грязное
пятно. Но, несмотря на боль, выражение лица выдавало  все:  она  знала,  где
находится этот
   Антонио, но, видимо, боялась его куда  больше,  чем  полицейского.  Туэйт
может ее искалечить, Антонио же прямиком отправит в могилу, и даже если  его
упрячут за решетку, это ничего не изменит: у Антонио длинные руки.
   Трейси читал все это на ее лице, но, в конце концов,  не  он  только  что
потерял всех своих близких. Туэйт же видел в ней единственное звено, которое
могло связать его с Антонио.
   Трейси ужасно хотелось остановить, оттащить  Туэйта  от  женщины,  но  он
понимал, что тому сейчас ничего не объяснишь. Он оглядел комнату  в  поисках
второго выхода: вполне возможно, что  Антонио  уже  далеко,  но  Трейси  был
склонен думать иначе. Антонио  -  любитель,  а  любителям  всегда  любопытно
посмотреть на результаты своих трудов.
   Если его предположения верны, Антонио по-прежнему  где-то  здесь.  Трейси
тихонько обошел комнату:  единственный  способ  спасти  женщину  -  отыскать
Антонио.
   Много времени это у него не  заняло:  Туэйт  и  сам  бы  увидел  то,  что
следовало, если бы глаза ему не застилала ярость.
   Одно из меховых покрывал было сбито в сторону, будто его приподнимали,  а
потом впопыхах уложили на место. Трейси наклонился, прощупывая пол под  ним.
Потом отодвинул покрывало: перед ним предстал люк  в  полу  с  металлическим
кольцом и врезным замком.
   Если замок не заперт... Раздумывать было некогда: Трейси  принял  решение
мгновенно.
   Твердо упершись ногами в пол,  Трейси  рванул  на  себя  кольцо.  Люк  не
поддавался. Он попробовал  еще  и  еще.  Тщетно.  И  тогда,  напрягшись,  он
выкрикнул тот особый клич - ?кия!? - которому научил  его  в  Бан  Me  Тоуте
маленький Ю. Клич, дарующий особую силу.
   И дверца поддалась. Она отлетела с такой силой,  что  Трейси  едва  успел
выдернуть из кольца пальцы, а то бы сломал. И тут же прыгнул  в  открывшуюся
дыру - эхо его крика еще металось по цементному, шесть на шесть футов кубу.
   Он присел на корточки и тут  же  увидел  скорчившегося  в  углу  Антонио.
Черные глаза сутенера затравленно  бегали  по  сторонам,  лицо  было  чем-то
измазано, напомаженные волосы торчали в разные стороны,  а  толстая  верхняя
губа задралась, приоткрыв зубы.
   Шелковая рубашка была  разорвана,  и  Трейси  увидел  запятнанные  кровью
бинты. Здоровой рукой Антонио сжимал маленький дамский пистолет  22  калибра
со взведенным курком.
   Все  это  Трейси  разглядел  в  ту  долю  секунды,  пока  приземлялся  на
заваленный мусором, мерзкий пол подвала.
   Крик ?кия?  заставил  Антонио  замереть  -  первобытный  крик,  известный
человечеству с незапамятных времен, крик смертельной опасности.  Ю  говорил,
что  им  пользовались  еще  римские  легионеры,  чтобы  нагнать   страх   на
неприятеля. Именно из этого крика, уверял Ю,  родилось  слово  ?паника?:  им
пугал бедных нимф  древнегреческий  бог  Пан,  и  они  падали  жертвами  его
ненасытной сексуальности.
   Трейси перенес вес на левую ногу и, выбросив вперед правую, выбил из руки
Антонио пистолет.
   Сутенер замахнулся ногой, покалеченной рукой, но Трейси нырнул под нее  и
изо всех сил вонзил оба своих кулака в живот Антонио.
   Казалось, из сутенера выпустили воздух, он  сложился  пополам,  обмяк,  и
Трейси легко выволок его наверх, в гостиную.
   -  Туэйт!  -  крикнул  он.  -  Хватит!  -  Это  было  произнесено   таким
командирским тоном, что Туэйт тут же обернулся.  Безумный  взгляд  его  стал
более осмысленным,  он  отшвырнул  женщину,  которая  отползла  и  калачиком
свернулась на кушетке.  Теперь  она  только  тихонько  подвывала,  и  Трейси
подумал, что ему все  же  удалось  спасти  ей  жизнь...  Он  толкнул  вперед
сутенера, и тот шлепнулся на покрытый мехом пол.
   - Тонио... - от этого голоса, в котором не осталось ничего человеческого,
который напоминал скорее шипение змеи, сутенер весь сжался. Туэйт побелел, и
Трейси подумал, что сейчас раздастся взрыв, не менее сильный, чем  тот,  что
разнес дом.
   - Ах ты сволочь, -  прошипел  Туэйт.  -  Ползи  сюда,  ну!  -  Туэйт  еле
сдерживался. - Это ты убил Дорис, ты убил мою Филлис!
   Антонио дотронулся до больного плеча:
   - Эй, ты не должен был такого со мной делать, понятно? И  не  должен  был
убивать моих телок! Это плохо для бизнеса,  приятель.  Ты  это  знаешь.  Они
перестали меня слушаться!
   - Плевать! - Туэйт надвигался. Ярость уже захлестывала его.
   Сутенер покачал головой:
   - Нет, это наша общая проблема. Твоя и моя. Мы же партнеры,  ты  что,  не
понимаешь? Я вот должен был запереть Клару, - он указал на  скрючившуюся  на
кушетке женщину, - в темный подвал, с гусанос. Компренде?  С  червями.  Зато
теперь она меня слушается. Теперь она понимает, кто тут хозяин.
   - Ты покойник, Тонио, - прорычал Туэйт. - Уж будь в этом уверен!
   - Идиот! - воскликнул Антонио, отступая. - Идиот! Это ты все затеял, ты!
   Но Туэйт неумолимо надвигался на сутенера, в руках  у  него  посверкивала
отполированная деревянная дубинка. Взгляд его не отрывался от лица Антонио.
   Трейси шагнул вперед и увидел, как сверкнуло лезвие: оказывается, Антонио
прятал в складках бинта нож.
   Туэйт занес дубинку над головой Антонио, Трейси  рванулся,  чтобы  выбить
нож, но опоздал: лезвие легко,  словно  в  масло,  вонзилось  в  правый  бок
Туэйта. Антонио успел повернуть нож, и Туэйт закричал и уронил дубинку.
   Сутенер выдернул окровавленный нож. Трейси услышал,  как  шумно  выдохнул
полицейский, его шатнуло, а на лице Антонио появилась  победная  улыбка.  Он
вновь занес оружие...
   Пора! Настало время для канашики, серии смертельных ударов. Трейси оценил
дистанцию и выбросил вперед левую ногу, удерживая равновесие с помощью бедер
и разведенных в стороны рук. Этот  удар  по  силе  и  скорости  был  подобен
молнии.
   Он ударил Антонио чуть ниже правого уха, в ту точку,  в  которую  целятся
только самые профессиональные стрелки.  И  это  точное  попадание  сокрушило
сутенера.
   Туэйт видел, какая перемена произошла с лицом  Антонио:  мгновение  назад
оно было полно ненависти и триумфа, теперь же на нем не было ничего. Ничего.
Жизнь покинула это лицо, и Антонио рухнул на покрытый грязным мехом пол.
   Туэйт глянул на распростертое у его ног бездыханное тело, а потом  поднял
глаза на стоявшего перед ним человека. Он был настолько поражен, что даже не
чувствовал боли.
   - Господи Боже мой, - тихо произнес он и закрыл глаза.

Июнь 1967 года, Ангкор Том, Камбоджа

   Казалось, восторг, Сока перед  идеологией  красных  кхмеров  не  иссякнет
никогда. Он не знал усталости. Военная муштра и идеологическая обработка шли
беспрерывно: одним из существенных элементов воспитания новообращенных  было
изменение их представлений о времени и пространстве.
   Таких  понятий  как  утро,  день,  вечер  просто  не  существовало.  Ночи
предназначались не для сна, а для работы. День - для сражений. Сначала  было
подавлено восстание самлотов  в  Баттамбанге,  потом  следовали  бесконечные
партизанские  вылазки  против  прежнего  коррумпированного   режима.   Новая
свободная  Кампучия  не  предназначалась   для   нормального   человеческого
существования, потому сон ее граждан был сокращен до минимума.
   И эта усталость, эта потеря ориентации во времени делали свое дело: новая
информация, новая идеология без труда завоевала усталые  умы.  Людей  лепили
заново, по единому образцу и подобию, дабы они без всяких вопросов выполняли
свой патриотический долг.
   Одним из  неотъемлемых  элементов  обработки  был  страх  и  запугивание,
особенно по отношению к традиционно упрямым крестьянам.  Малейшее  нарушение
каралось смертью.  К  таким  нарушениям,  например,  относилось  отсасывание
бензина  из  автомобилей,  и  постоянное  исчезновение  односельчан  держало
остальных в страхе.
   Но все,  включая  революционных  бойцов,  пуще  всего  боялись  карающего
меча ?Ангка Леу?, организации, о которой никто ничего толком не  знал.  Соку
так и не удалось выяснить, из кого  она  состояла  -  вполне  возможно,  она
существовала лишь в воображении высших армейских чинов красных кхмеров.
   По ночам  шла  непрерывная  политучеба.  Киеу  Сампан  давно  считался  с
божеством для красных кхмеров - еще в 1959 году в Париже он начертал  тезисы
труда   под   названием   ?L?economic   du   Cambodge   et   ses   problemes
d?industrialisation?  .
   В нем говорилось,  что  французское  вторжение  в  экономику  Камбоджи  в
пятидесятых годах принесло в отсталые сельские районы страны некоторые формы
капитализма и тем самым подорвало традиционные ремесла и  всю  экономическую
структуру в целом. Кхмерские  ткачи,  например,  не  могли  конкурировать  с
зарубежными  ткацкими  предприятиями,  которые  выпускали  текстиль  лучшего
качества и более  дешевый  в  производстве,  и  постепенно  превращались  из
ремесленников в торговцев иностранным товаром.
   И так вся  камбоджийская  экономика  в  целом  становилась  зависимой  от
импортируемых товаров и постепенно угасала. Долги крестьян  росли,  Кампучия
уже не могла поддерживать сама себя, страна задыхалась. Постколлониализм вел
ее к гибели.
   Вот что по ночам вдалбливалось в головы новобранцам, барьер сопротивления
этим идеям был  сломлен  постоянной  усталостью,  и  Сок  также  не  мог  не
поддаться обработке - такое просто было невозможно. Он был достаточно молод,
чтобы заразиться энергией революции, и достаточно умен, чтобы понимать,  что
эти идеи не во всем ложные. Он принимал как факт жестокость действий красный
кхмеров, он считал, что она продиктована жестокостью самого  времени.  И  он
сам видел, как слабеет влияние на него буддизма.  Что  ж,  отложим  буддизм,
забудем о нем до лучших времен.
   Красные кхмеры  отрицали  религию.  Им  мешало  миролюбие  буддизма:  оно
противоречило их целям,  задачам  укрепления  боевого  духа  ради  борьбы  с
врагом. Но еще сильнее они опасались самой сути религии, ведь отныне  кхмеры
должны были  веровать  только  в  ?Ангку?.  ?Ангка?  защитит  тебя