е  подруги  Евгении
Станиславовны сохранились со славных времен учебы в  медицинском.  Еще  одна
подружка - это тетя Рая, или Раечка: медсестра, с которой мама тридцать  лет
проработала. Ну и еще пара  женщин  -  тоже  коллеги  по  совместным  местам
работы:   одна   невропатолог,   другая   -    гинеколог.    Вот    и    все
друзья-родственники, товарищ капитан. Ах да - имелся у мамы  еще  кот  Бакс.
Жирная наглая тварь. В нем мама души не чаяла. А больше ничего интересного.
   Никаких врагов. Никаких разборок. Никаких наездов. Никакого наследства.
   - Да,  капитан,  к  сожалению,  никакого  наследства.  Квартиру  рыночной
стоимостью двадцать тысяч долларов я наследством не считаю, в моих кругах за
такой куш не убивают.
   - Н-да?.. Ну что ж: прочитайте, Полуянов, ваше объяснение. Напишите: мною
прочитано, с моих слов записано верно. На каждой странице  проставьте  внизу
подпись, число.
   - Ошибки исправлять можно?
   - В моих кругах в документах ошибок не бывает...
   Можете быть свободны. Давайте пропуск, я отмечу.
   - Подвезти тебя, капитан?
   - Я сам себя подвезу.
   ...Дима спустился вниз, на второй этаж. Капитан Савельев оставил  у  него
сложное впечатление. И генерал Ухваткин - тоже. Наша  милиция  Словно  роман
Кафки: ты приходишь  сюда  как  ревизор,  а  вдруг  становишься  обвиняемым.
Мильтон-дружбан в течение получаса неожиданно обращается во врага,  а  потом
снова становится другом... Нет, лучше во  всем  этом  пока  не  разбираться.
Лучше вообще на время выбросить из головы впечатления трех  последних  дней:
морг, кладбище, поминки, кабинет  генерала,  закуток  капитана  Савельева...
Лучше постараться отвлечься.
   И - развлечься.
   Очень,  к  примеру,  Диме  приглянулась  девушка  в  приемной.  Та  самая
прапорщица, что приносила им с генералом чай. Никогда еще  в  его  жизни  не
случалось женщины в форме.  Это  возбуждало.  И  вообще  сейчас  его  нервы,
раздрызганные вчерашними похоронами, сегодняшним похмельем и нелепым вечером
в ментовке,  срочно  нуждались  в  успокоении.  А  лучшего  успокоения,  чем
?мягкое, женское?, он не знал.
   Но увы, увы! В резиденции генерала его  ждал  облом.  Приемная  оказалась
закрыта. Видать, ?енерал? убыл, и девушка-прапорщица не стала  засиживаться.
Дима бесцельно подергал дверь. ?Черт! Значит, я ее больше никогда не  увижу?
Во невезуха! Хотя... Если я очень захочу, то... Телефон-то генерала  у  меня
есть... Значит, когда-нибудь смогу до нее добраться?.
   Когда-нибудь... Но, увы, не теперь... Дима представил, как  прапорщица  в
сей самый момент в одиночестве едет на метро домой. А потом войдет в  пустую
квартиру и будет, одинокая, смотреть телевизор. При этом, очень может  быть,
вспомнит Диму. А он... Он что, тоже должен коротать  вечерок  у  телевизора?
Нет уж!
   Ладно, пусть не военнослужащая, а какая-нибудь женщина требовалась ему не
в неопределенном будущем, а сейчас,  сегодня  же  вечером.  Даже  совсем  не
обязательно трахаться. Можно  просто  посидеть,  поговорить.  Выпить  винца.
Поиграть в увлекательную игру под названием ?флирт?... Очень уж, признаться,
генерал Ухваткин и капитан Савельев утомили Диму своей брутальностью.
   "Ладно, сейчас сяду в машину - кого-нибудь по мобиле да вызвоню. Не ехать
же одному домой и с мохнатой тварью, моим новым сожителем, обжиматься?.

***

Дима отъехал метров пятьсот от управления. Рядом с этим зданием не хотелось говорить - даже по личному мобильному телефону, даже внутри личной машины. Набрал номер первой девушки. ?Абонент не отвечает или временно недоступен...? Выбрал следующую - опять облом: ?Кати нет дома... Что ей передать?.."
   Ладно. Номер  третий.  ?Ах,  ты  болеешь?..  Хочешь,  я  приеду?  Привезу
апельсинового сока? И еще:  я  великолепно  ставлю  горчичники...  Ах,  тебе
совсем плохо? В следующий раз? Ну, как скажешь..."
   Кто еще? Девушки-друзья?  Татьяна  Садовникова?  Наташа  Нарышкина?  Нет,
совсем  неохота  видаться  и  говорить  с  дамами-друзьями,  выслушивать  их
соболезнования...
   Вот так. Москва раскинулась всеми своими огнями, переживает вечер. Девять
миллионов жителей плюс четыре миллиона приезжих. Как минимум - один  миллион
женщин, в принципе достойных внимания. И сто  тысяч  дам,  достойных  самого
пристального внимания. А ему - скоротать вечерок не с кем. Не везет  так  не
везет.
   И вдруг подумалось Диме: кто бы теперь в его жизни ни появился, какая  бы
неземная любовь ни пришла - все равно ни одна  женщина  на  свете  не  будет
радоваться его приходу домой так безоглядно и бескорыстно, как мама.
   Дима постарался отогнать эту мысль. Слишком тяжело от нее стало.
   И тут телефон, который он по-прежнему держал в руке, зазвонил сам  собой.
Дима глянул на определитель: вместо номера - прочерки,  кажется,  звонят  из
автомата. Нажал на ?прием?.
   - Дима? - раздался в трубке напряженный девичий голос.
   - Да. Слушаю внимательно.
   - Это Надя.
   "Девушка? На ловца и зверь бежит? - пронеслось в голове. - Но я  не  знаю
никакой Нади! И голос незнаком. Может, это  та,  из  Ялты?  Но  той  Наде  я
телефон свой не оставлял. Тем более мобильный..."
   - Дима, извините, что я звоню. - Голос совсем  не  кокетливый  и  как  бы
официальный. Таким из вендиспансера звонят. - Вы вчера мне  свой  телефончик
оставили, помните?
   Ничего он такого не помнил. Поэтому  промолчал.  Хотя  вчера  на  маминых
поминках была какая-то деваха. Может, и Надя.
   - Дима, я тети Раи дочка. Подруги вашей мамы, медсестры. Мы с вами, когда
я была маленькой, много встречались. И вчера тоже виделись.
   - Ох, что ты раньше-то не сказала! - с преувеличенным радушием воскликнул
Дима. В башке (может, потому, что  настрой  был  соответствующий)  мгновенно
пронеслись, как американцы говорят,  pick-up  chances.  Да,  была  вчера  на
поминках Надя. Молчаливая тихоня. Плотненькая такая. Очень грудастая и очень
серьезная. И положительная. Не в Димином  вкусе.  Такую  разик  поцелуешь  -
глядь, а она тебя уже в загс ведет. Зачем же он ей вчера номер своей  мобилы
дал? Совсем, что ли, пьяный был?
   - Дима, я вам звоню, потому что вы журналист,  -  продолжила  напряженным
голосом Надя. - Может, у вас есть знакомые в Институте Склифосовского?
   - А что случилось?
   - Здесь моя мама.
   - Тетя Рая?!
   - Да.
   Тетю Раю Дима помнил отлично. Еще с младенчества. И  любил  ее.  Веселая,
шумная и простая тетка. Но, позвольте, она же была  вчера  на  похоронах!  И
молча держала Диму за руку, и он был благодарен ей за это...
   - Что случилось?
   - Ее машина сбила.
   - Что?!
   Надя решила, что он не расслышал, повторила покорно:
   - Ее сбила машина.
   - Что ж ты раньше-то молчала! Что с мамой?!
   - Меня к ней даже не пускают. Говорят, состояние очень тяжелое.
   - Ты где, Надя?
   - Я из автомата звоню.
   - Откуда, я спрашиваю?!
   - Снизу, из вестибюля Склифосовского.
   - Главный корпус? Большой такой, стеклянный?
   - Да.
   - Я сейчас приеду.
   - Я в ?сочетанной травме? буду. На шестом этаже.
   - Еду. Жди, Надя.
   Дима завел авто и с пробуксовочкой, с  визгом  шин  вырулил  на  проезжую
часть, в сторону центра. ?Пристегните ремни, - пробормотал  он  сквозь  зубы
самому себе, - сейчас будем летать?.

Дима. Тот же вечер, 23 часа 50 минут

   Вот не ждал Полуянов, что вечер он закончит в  больнице!..  Склифосовский
вытеснил все  предыдущие  впечатления  бестолкового,  раздрызганного  дня  -
несмотря на то что Дима в больнице провел всего два часа.
   От Первого Северного  окружного  управления  милиции,  с  улицы  Адмирала
Макарова, он помчался к Сухаревке. И дороги вроде были  меньше  забиты,  чем
днем. И выбрал Дима ?левый? маршрут, избегая проспектов, ехал  огородами.  И
вел авто активно: подрезал попутные, проскакивал  на  желтый,  на  встречную
выезжал. А все равно: до Склифа (всего километров десять, если по прямой) он
добирался целый час.
   По пути думал, какие знакомства можно задействовать,  чтобы  помочь  тете
Рае. Бывало: заводили Диму в Склифосовского  большие  журналистские  дороги.
Имелись у него там знакомцы. Доктор Гусев, например, -  зав,  отделением.  И
дважды доктор (по профессии  и  ученому  званию)  Вахтанг  Георгиевич.  Беда
только, что первый  отделением  лечебной  физкультуры  заведовал.  А  второй
работал в отделении нейрохирургии. Как-то не по теме. Во всяком случае, пока
не по теме. (Будем надеяться, что тетя Рая пойдет на поправку и когда-нибудь
ей пригодится лечебная физкультура. А нейрохирургия не  понадобится  вовсе.)
Димочка мог, конечно, прямо с дороги позвонить домой  и  одному  доктору,  и
второму. Номера их телефонов имеются в безразмерной памяти мобилы.  Плевать,
что ночь. Они же врачи. Не отказали  бы  -  помогли  спецкору  всероссийской
молодежки. Однако,  решил  Дима,  незачем  спешить.  ?Будем  действовать  по
обстановке. Порой шоколадка  для  медсестры  бывает  полезней,  чем  ?тонна?
баксов для главврача?.
   Бессонная,  по-советски  уродливая   громада   Склифа   возвышалась   над
прилегающим районом. Несмотря на позднее время, окна  горят  неоновым  белым
или ярко-синим светом.
   Дима загнал авто на стоянку.
   Через охрану он прорвался, потряся  коленкоровыми  корочками  ?Молодежных
вестей?. Прошел к лифтам.
   Что за печальный интерьер в главном  госпитале  российской  экстремальной
медицины! Линолеум - волнами. Полутемные коридоры. Убогие лифты.  Все  время
встречаешь озабоченных толстых женщин южных кровей.  Они  в  черном,  громко
переговариваются на гортанных наречиях. Расхаживают ?бойцы? в  кожанках.  То
ли  охраняют  кого,  то  ли  навещают.  А  может,  собственные  старые  раны
долечивают. А вот врачей и сестричек не видать.
   Надю Дима заметил в коридоре шестого этажа. Она  стояла  к  нему  спиной,
смотрела в окно. Хоть он ее видел, считай, один раз во взрослой  жизни,  все
равно сразу узнал. Издалека. Печальная спина. Горестные плечи. Всматривается
куда-то в уличную темноту. Его, Диму, что ли, с такой надеждой ждет?
   Подошел, положил ей руку на  плечо.  ?Ой!?  -  она  дернулась,  испуганно
обернулась. Узнала, воскликнула удивленно-радостно:  ?Дима,  это  вы!?  -  и
рванулась обнять его, прислониться к его плечу - да спохватилась, остановила
саму себя на полудвижении...
   Косметика чуть смазана. Глаза припухшие. Смотрит на Диму снизу вверх:  во
взгляде горечь и надежда.
   - Как мама?
   - Меня к ней не пускают. Была операция. А  сейчас  она  в  реанимации.  В
отделение могут перевести только завтра.
   - Что врачи говорят?
   - Что состояние тяжелое. Она без сознания.
   - И это все, что они говорят?
   - Сказали: у нее множественные  переломы  ребер.  Кажется,  еще  и  таза.
Внутренние кровоизлияния. Сотрясение мозга.
   На глазах Нади выступили слезы.
   - Кто дежурный врач? - продолжил наседать Дима.
   - Я.., я не знаю... Женщина какая-то, - растерянно пробормотала Надя.
   "Ох, овца ты, овца!..? - чуть не выругал  ее  Дмитрий  вслух.  Но  вместо
этого проговорил:
   - Ладно, жди здесь. Я все узнаю.
   Потом он долго искал дежурную врачиху. Она, оказывается, в  ординаторской
пила чай с тортиком. На столе стояла початая бутылка коньяку.
   - Что вы хотите? - не слишком ласково она встала К нему навстречу. Тут же
в кармашек ее халата перекочевала  из  Диминой  руки  стодолларовая  купюра.
Врачиха скосила глаза на перелет банкноты. Ничего не сказала, но стала  явно
любезней.
   Потом был долгий рассказ о  состоянии  больной  Митрофановой,  уснащенный
множеством медицинских терминов. По их обилию, а  скорее  по  сочувственному
выражению лица докторицы Дима понял: дела тети Раи, кажется, дрянь.
   В конце беседы он прямо спросил:
   - Она выживет?
   Врачиха проговорила стандартное:
   - Мы делаем все возможное.
   - И все-таки?
   - А кто вы ей? - полюбопытствовала в свою очередь женщина.
   - Зять, - соврал Дима. - Будущий зять.
   - А дочка-то ее здесь?
   - Да.
   - Знаете что, будущий  зять:  забирайте-ка  вы  свою..,  свою  невесту  и
поезжайте домой. Ни врачам, ни самой  больной  вы  сейчас  ничем  помочь  не
можете. Только  сами  измучаетесь.  А  завтра  с  утра  ситуация,  возможно,
прояснится.
   - Так есть надежда?
   - Все в руках божьих. А надежда - она  всегда  есть.  В  коридор  к  Наде
Димочка  вышел  с  непрошеной  мыслью:  ?Кажется,  мне  предстоят  еще  одни
похороны?. Вслух, конечно, сказал девушке совсем иное:
   - Поедем-ка отсюда. Врачи говорят: все будет хорошо.
   - Правда? - просияла Надя.

Дима. Та же ночь. 02 часа 35 минут

   Он думал: ни за что не заснет в незнакомой постели. А только смежил  веки
- сразу провалился в глубокую и длинную  угольную  шахту.  И  ему  ничто  не
снилось.
   ...Хотя сниться могло многое.  Когда  они  с  Надей  вышли  на  ступеньки
Склифа, во влажный воздух осенней Москвы, Дима вдруг  почувствовал  дичайший
голодный спазм. Он вспомнил, что не обедал - не говоря уже об ужине.
   - Я отвезу тебя, - сказал он Наде. -  Только  давай  сначала  куда-нибудь
заедем перекусим.  В  какой-нибудь  ночной  фаст-фуд.  Есть  хочу  -  сейчас
протекторы начну глодать.
   Надя улыбнулась. После лживых вестей, что  принес  Дима  от  врачихи,  ее
настроение явно улучшилось.
   - Извини, я, наверное, твои планы на вечер нарушила, - проговорила Надя.
   ... - О чем ты? Знаешь, для тети Раи я готов хоть неделю голодать.
   - А зачем нам куда-то в фаст-фуды заезжать? - Цэчти весело сказала  Надя.
- Я тебя у нас дома покормлю. У нас сегодня на ужин ?паста болоньезе?. Мы  с
Лимой приготовили...
   Вдруг она осеклась и стала краснеть. Сперва покраснели щеки.  Потом  шея,
лоб... Затем она вся залилась мучительным, почти багровым румянцем. С трупом
проговорила:
   - Я ничего такого не имела в виду. Я хотела сказать: именно поесть.
   -  Ну  что  ты,  Надя,  -  ласково  произнес  Дима.  Его  растрогала   ее
несовременная  застенчивость.  -  Я  все  понял  правильно.  Когда   говорят
?поесть?, это действительно  значит  ?поесть?.  Погнали.  Чтоб  я  когда  от
?пас-1Ц болоньезе? отказался!..
   - По пути Надя,  глядя  в  сторону,  начала  в  полутьме  машины  (только
встречные фары, редкие фонари) рассказывать ему, как дело было.
   - Мама пошла с Родионом гулять...
   - Кто это - Родион?
   - Такса наша. Мальчик.
   - А-а.
   - А потом  вдруг  соседка  прибегает.  Надя,  кричит,  твою  маму  машина
задавила. Я к окну. А у нас одно окно на дорогу выходит. А мама...  -  Голос
Нади вдруг сорвался. - Она на асфальте лежит.
   - А Родион? - вдруг спросил Дима.
   - Что - Родион? - не поняла она.
   - Он-то как?
   - У него все нормально, - улыбнулась она сквозь слезы.  -  Он  дома.  Нас
ждет. То есть... - Она опять покраснела. - То есть меня.
   - Там у меня в ?бардачке? есть салфетки. Если надо, бери.
   - Да, спасибо. - Она отыскала в перчаточном ящике салфетку,  высморкалась
в нее. Другой  вытерла  слезы.  Скомкала  бумагу,  но  на  дорогу  в  окошко
выбрасывать не стала. И в машине не бросила. Сунула в  собственную  сумочку.
Почему-то  это  ужасно  понравилось  Диме.   Нервы   его   после   длинного,
похмельного,  странного  дня  были  напряжены  до  чрезвычайности.  В  таком
состоянии  он  обостренно  замечал  самые  незначительные  детали  (и  порой
умилялся им).
   - Скажи, - осторожно спросил Дима, - а кто твою маму сбил?
   - Я не знаю.
   - Машина не остановилась?!
   - Нет.
   - А милицию вызывали?
   - Я не знаю.
   - Не знаешь?!
   - Ну, понимаешь, Дима, я же мамой занималась! В ?Скорую?  звонила.  Слава
богу, что они быстро приехали. Всего минут через десять. И сразу -  сюда.  В
смысле - в Склиф. Я тоже вместе с мамой поехала.
   - Она в сознании была?
   - Нет. Только дышала тяжело.
   - Ну а ты не слышала, что соседи говорили: кто ее сбил?
   - Слышала. Краем уха.
   - Ну?
   - Говорили, что какая-то иномарка.  Или  ?Жигули?,  ну,  новые  какие-то,
которые не квадратные...
   - Какая иномарка? Какие ?Жигули?? Модель? Цвет?
   - Не знаю я, Дима. Я же говорю: я сразу в больницу поехала.
   Еще пару минут  они  проехали  в  молчании.  Езда  по  ночным  московским
проспектам - совсем не та, что дневная: лети себе по темной дороге. Только к
антирадару  прислушивайся.  И  посматривай,  чтобы  не  выбежал  под  колеса
пешеход: в октябре, когда ночи темны, но снег еще не выпал, люди  на  дороге
особо неприметны.
   - Значит, водила, сволочь, не остановился... - задумчиво проговорил Дима.
- Надя, я, пожалуй, у тебя ночевать останусь.  -  И  скосил  на  нее  глаза:
покраснеет или нет.
   Она куснула губу, бросила на него удивленный  Взгляд  -  и  опять  начала
краснеть. Дима, наслаждаясь произведенным эффектом, проговорил:
   - Я  на  твою  честь  покушаться  не  собираюсь.  -  Она  гневно  дернула
подбородком. - Я хочу соседей твоих расспросить.  Вызывали  на  происшествие
милицию или нет. И какая машина твою маму  сбила.  Как  выглядела,  с  какой
скоростью ехала... Но сейчас, - он указал пальцем  на  кругленькие  часы  на
панели ?шестерки?, - час ночи. Если я пойду с  расспросами  сегодня,  соседи
твои меня пошлют. И будут правы. Ну а завтра с утра я с ними потолкую.
   - Ты что, - с оттенком восхищения проговорила Надя, -  хочешь  сам  найти
этого урода-водителя?
   - Возможно. А еще я хочу понять: случайное ли это совпадение.  Пять  дней
назад какие-то подонки убили мою мать. А сегодня покушались на твою.
   - Покушались? Ты правда думаешь, что на мою маму - покушались?
   Дима только плечами пожал:
   - А кто его знает?
   ...Вот  таким  образом  Дима  оказался  в  квартире  Нади  и   тети   Раи
Митрофановых.  Они  с  Надей  поели  ?пасты  болоньезе?,  Дима  с   огромным
удовольствием выпил бутылку  темной  ?Балтики?.  Затем  Надя  постелила  ему
свежее накрахмаленное белье - в комнате тети Раи. Дима разделся  до  трусов,
рухнул и прокричал на кухню Наде:
   - Будильник мне на девять поставь!
   - Зачем так рано? - спросила через стенку она.
   - Главному нашему буду звонить, что я на работу не выйду!
   Надя хотела поинтересоваться, не будет ли ему чего за  прогул?  И  правда
ли, что у журналистов такой свободный режим? Потом решила спросить, а  нужно
ли ему, чтобы она его сопровождала, когда он по ее соседям пойдет.  И  будет
ли он звонить в милицию? Через стенку все это спрашивать  было  неудобно,  и
она вошла в комнату, где пахло мамой, а в постели при  свете  ночника  лежал
почти совсем незнакомый и довольно-таки красивый мужчина. Она  открыла  рот,
чтобы задать первый вопрос, - но... Но Дима уже спал.
   Надя тихонько подошла к  кровати  и  погасила  ему  ночник.  Он  даже  не
пошевелился.

Надя. На следующий день, 9 часов 15 минут

   Дима вышел на кухню заспанный, всклокоченный, в одних трусах.
   Он что, ее, Надю, не стесняется совсем? Как рабыню какую-то?
   Просипел:
   - Извини. Где у тебя тут кофе? Без него я - труп.
   - Есть только растворимый, - сказала она виновато и обиженно.  Диме  было
не до нюансов ее настроения.  Он  чуть  не  вырвал  из  рук  банку  ?Нескафе
классик?. Всыпал себе в чашку целых три ложки (?Да он наркоман  кофейный!?).
Залил кипятком, сахару бухнул.  Размешал,  стал  пить  прямо  стоя.  Надя  в
сердцах вышла  из  кухни.  Фигуру  полуобнаженного  Димы  меж  тем  поневоле
разглядеть успела. Ничего не скажешь, хорошая фигура. Ножки стройные. И попа
тоже. Плечевой пояс развитый: широкий, надежный.
   Спустя три минуты Дима (уже в  брюках,  но  по-прежнему  голый  по  пояс)
показался  на  пороге  ее  комнаты.  Кофе  действительно  оказал   на   него
животворное воздействие. Черты лица разгладились. Взгляд стал осмысленным. И
голос прорезался:
   - Надь, у тебя бритва есть?
   - Не-ет, - потрясла она головой.
   - А чем же я бриться буду?
   - Можно один день и не побриться, - слегка огрызнулась она. - Сейчас  это
модно.
   - Нет, старушка. Бритье - это ежеутренний  ритуал.  Если  я  небрит,  это
означает, что я не контролирую ситуацию. Такое, извини, со мн