мца под мостом.
   "У него две глубокие, проникающие ножевые раны - в горло и  в  грудь",  -
Катя снова слышала голос эксперта и негромкий меланхоличный  голос  Керояна:
"Это не Славин"... и... Словно из  какого-то  тумана  выплыло  лицо  другого
незнакомца - того мужчины, приехавшего на джипе в  лагерь  спасателей.  Лицо
живое, но тоже странно безжизненное - застывшая маска отчаяния и  фанатичной
надежды. Надежды черной, без единого проблеска  солнца,  как  тот  подземный
мрак в глубине входа в Съяны.
   "А ведь это  и  был  Островских,  -  осенило  Катю.  -  Я  видела  его  у
спасателей. И в отдел он перед этим  заезжал,  видимо,  справлялся,  нет  ли
новостей. Он уже не надеется, что их найдут живыми. Он хочет  отыскать  тело
дочери, чтобы похоронить. Вот и Новосельский на это же намекал. Но ведь  они
уже похоронены. Раз они там, под землей, они уже ей преданы".
   Катя спугнула воробьев. Встала.  Через  пять  минут  она  уже  входила  в
пустой,  гулкий  вестибюль  административного  корпуса  стадиона   "Звезда".
Охраннику  она  сунула  под  нос   удостоверение   редакции   "Подмосковного
вестника". Предприятие могло провалиться с  самого  начала,  если  бы  некая
"зануда" Заварзина оказалась по случаю лета в отпуске, но...
   Тоненькая как былинка, смахивающая одновременно  на  стрекозу  и  муравья
девушка ангельского вида, одетая в темно-синее спортивное  трико  и  газовую
юбочку,  столкнулась  с  Катей  в  дверях  небольшого  спортзала  у   секции
тренажеров. Белобрысое, гладко причесанное, хрупкое, кроткое  и  малокровное
создание явно из балетных, в обществе которого Катя сразу  же  ощутила  себя
громоздкой, как Девушка с веслом.
   - Оксану Заварзину где я могу увидеть, простите?
   - Это я. Вы на запись в группу?
   - Нет.
   Балетное создание сразу же равнодушно повернулось  к  Кате  спиной.  Катя
увидела себя отраженной в сплошном зеркале, закрывающем стену спортзала.
   - Я не по поводу аэробики к вам, а совсем по другому делу.
   - По какому? Вы кто? - Балетное создание проявило слабый интерес.
   Катя показала удостоверение редакции "Подмосковного вестника".
   Нежная, сладкая улыбка сразу же засияла на  лице  Заварзиной.  Она  снова
стала сама любезность.
   - Вы хотите о нас написать?
   - Да. Готовлю статью о центрах молодежного досуга в Подмосковье.  -  Катя
лгала светло и правдиво. Она  в  который  раз  убеждалась,  как  срабатывает
старое правило: люди - сначала сама черствость и нелюбезность  -  при  слове
"пресса" становятся донельзя словоохотливыми и общительными.
   - Вы давно здесь преподаете, Оксана?
   - Больше четырех лет. Очень, очень люблю свою работу!
   - Раньше, наверное, спортом профессионально занимались?
   -  В  детстве  была  художественной   гимнасткой.   Потом   поступила   в
балетно-хореографическое училище.
   - У вас в группе много женщин занимается?
   - Обычно пятнадцать-двадцать человек. Да вы присаживайтесь,  -  Заварзина
гостеприимно указала на деревянную скамью у зеркала. - Сейчас, правда, лето,
не сезон, все разъехались. Зимой будет наплыв желающих позаниматься, обрести
нужную форму.
   - Тут у вас, я слышала, есть еще один фитнесс-центр. В "Сосновом бору".
   - Там жуткие цены. Грабительство сплошное.
   - Да, я понимаю,  у  вас  все  гораздо  доступнее,  -  Катя  одобрительно
закивала. - Ну и кто же ваши ученики? Возраст какой?
   - Самый разный: и молодежь, и средний возраст, и даже дамы за  пятьдесят,
кто форму хочет приличную сохранить. До гроба.
   Катя усмехнулась.
   - Но молодежи все же больше?
   - Ну конечно, - Заварзина тоже улыбнулась,  пристально  следя,  как  Катя
старательно конспектирует ее слова в своем блокноте. -  А  фотографии  будут
делать?
   - Из редакции приедет фотограф. Вы мне дадите свои координаты,  чтобы  он
мог с вами созвониться, когда вам это было бы удобно?  Знаете,  -  осторожно
продолжила Катя, - ведь вашим клубом у нас в редакции уже интересовались.
   - Неужели? Но к нам никто не приезжал от вас, вы первая. А в связи с  чем
же?
   - У вас в городе ребята пропали месяц назад  на  майские  праздники.  Так
вот, говорили, что одна из пропавших, некая  Мария  Коровина,  занималась  в
вашей группе. Я вот только забыла - шейпингом или аэробикой?
   Заварзина  плавно  поднялась,  кошачьим  шагом  направилась  к   зеркалу,
повернулась, приняла картинно-грациозную позу.
   - Что же вы молчите, Оксана? - терпеливо спросила Катя. - Ведь это так?
   - Когда будет опубликована статья?
   - Недели через две-три. "Подмосковный вестник" выходит по субботам.
   - А какие гарантии, что ты тиснешь положительную статью о нашем  клубе  с
упоминанием моей фамилии? - В голосочке балетного  создания  тускло  звякнул
медный колокольчик.
   "Зануда", - мысленно согласилась с Красновой Катя.
   - Гарантии? Вот телефон редакции, главного редактора,  ответсека.  Обещаю
тебе статью. - Катя  усмехнулась:  боже,  как  быстро  в  этом  городке  все
переходят на "ты". - Похвалю тебя и твой танцкласс.  Ну  а  если  статья  не
выйдет, позвонишь редактору, закатишь скандал.
   - А он меня пошлет куда подальше.  Знаю  я  вас,  журналюг.  -  Заварзина
колебалась.  Но,  видимо,  наладить  контакты  с  прессой  очень   хотелось,
тщеславие пересиливало. - Ну ладно, может, хоть в связи с  Машкой  Коровиной
упомянешь наше заведеньице. Так что тебе о ней узнать нужно?
   - Как долго Коровина у тебя занималась?
   - С января по конец марта, а взяла полугодовой абонемент.
   - А где она работала?
   - В "Сосновом бору". Кем, не знаю, но получала неплохо, в  долларах.  Как
валютная шлюха.
   - То есть?
   Заварзина прищурилась.
   - Вот так сорвется с языка, а ты и напишешь потом с подлинными  цитатами.
А у нас городок с ноготок. Родственнички Машкины по судам затаскают.  Ладно,
это я так, к слову.
   - Но в "Сосновом бору" свой фитнесс-центр.
   - Персоналу соваться во все их развлекательные, оздоровительные заведения
строго запрещено. К тому же у нас дешевле. И вообще, сдается мне, она нам  и
этих бабок не платила. Быковский ей за  пять  пальцев  на  ладони  абонемент
устроил.
   - Кто такой Быковский?
   - Наш администратор. Только о нем не  смей!!  Иначе  я  места  лишусь.  -
Балетное создание не на шутку встревожилось. Видно было, что в пылу женского
задора она выболтала нечто такое, чего  никак  нельзя  говорить,  тем  более
журналисту.
   - Хорошо, о нем не упомяну, - покладисто  согласилась  Катя.  -  Но  если
прояснишь, что между ними было.
   - Что было? Спали они. Как же еще, если он ей абонемент оплатил?
   - А со Славиным она... Знаешь Славина, то есть знала?
   - Андрюшечку-кассира? В одной школе учились, - Заварзина  усмехнулась.  -
Он в финансовом учился, в одной электричке в Москву четыре года мотались.  А
потом он в банк пролез. Устроили его ради мамочкиной памяти. Нет, Андрюшечку
я тут ни разу с Буренкой Мэри  не  встречала.  Бык  был,  что  греха  таить?
Андрюшечки не было.
   Катя опустила глаза. В тихом, нежном и певучем тоне  Заварзиной  змеилась
такая ядовитая злоба, что Кате стало не по себе.
   - А что, Коровина красивая была, да? - спросила она напрямик.
   - Кто?!
   - Буренка Мэри.
   - Ноги из ушей. Стилизовалась вовсю под Мэрилин. Красилась нещадно.
   - Ясно. О том, что с ней произошло, у тебя лично никаких соображений?
   - Какие это могут быть у меня соображения?
   - В вашей "Пчеле" наркоту достать можно?
   - Она такая же моя, как и твоя... Все можно. Только плати Быку зеленые.
   - То есть? Быковский же, ты говоришь, здешний администратор.
   - И здешний, и тамошний... Он у нас на все  руки  бизнес  крутит.  Секция
восточных единоборств здесь у нас, сауна-люкс, "Пчела" на  Садовой,  бар  на
шоссе у гольф-клуба.
   - Может быть, они жили с ним вместе? Квартиру снимали?
   - Нет, насколько я знаю, вместе они не жили. Коровина дома жила с матерью
и Лялькой, сестрой. Могла по своему заработку  себе  отдельную  снять  -  не
снимала. Деньги копила в чулке: на квартиру собственную. Но в принципе, тем,
кто в "Бору" работает, зачем хатка? Трахаться и так  каждую  ночь  тащат  на
пятизвездочном матрасе.
   - А Вера Островских сюда вместе с ней не приходила?
   Заварзина колюче усмехнулась:
   - Ну, этой у нас делать просто нечего.
   Тон был странным. Тогда Катя решила: Островских - дочь богатого владельца
"Соснового бора" - вряд ли станет посетительницей какого-то  второразрядного
спортклуба, но...
   - Как-нибудь адрес Коровиной узнать можно?
   - У  меня  членская  карточка  ее,  кажется,  хранится,  сейчас  гляну...
Карточки - это чтобы счет посылать, если клиентки  что-то  сверх  абонемента
возьмут.
   - А что здесь сверх абонемента?
   - Массаж, - весьма двусмысленно ответила Заварзина.
   Потом Катя наблюдала, как она роется в столе в своей раздевалке.
   - Вот, у меня тут записано: Садовая, 13, квартира 48. Только имей в виду,
мать у нее того, вроде помешалась. С горя немножко  крыша  поехала.  Полегче
там с ней, а то знаю я вас, как фокстерьеры налетаете.
   Катя смотрела на Заварзину. Кто бы говорил... Нет, все же, как  Кравченко
изрекает: чудные существа - бабы. Коровину готова с грязью смешать, а  о  ее
матери печется...

***

   Этот разговор оставил привкус ржавчины и пыли.  Покинув  стремглав  стены
"Звезды", Катя направилась к ближайшему ларьку "Мороженое", где  купила  две
порции вишневого шербета. Заесть, к черту, эту зануду!
   Поглощая мороженое, она уходила все дальше и дальше от стадиона и  думала
о том, как это Варька Краснова сумела вынести такую особу целых три  занятия
и не сбежала куда глаза глядят с самого первого?
   "Нет, странно все же, - размышляла она. - В чем причина такой ее злобы на
Коровину? Ведь встречались они  вроде  бы  лишь  в  клубе  на  занятиях.  Их
связывали чисто деловые отношения - тренер и клиентка. Откуда же  такой  яд?
Нет, что-то тут не так".
   Однако она и не подозревала, что впереди ее ожидает  еще  более  странный
разговор.
   Дом, где проживала Коровина, оказался в  самом  конце  Садовой  улицы,  в
квартале от "Пчелы".  Облупленная  пятиэтажка  из  серого  кирпича.  Зеленые
пластмассовые балконы, запах кошек на лестнице, полное  отсутствие  лифта  и
помятая железная дверь со сломанным кодовым замком.
   На  скамейке   перед   подъездом   дежурил   грустный   алкоголик.   Катя
поинтересовалась, на  каком  этаже  квартира  48.  Алкоголик  ответил  -  на
последнем - и галантно предложил "сопроводить". Катя, к  которой  постепенно
начинало возвращаться прежнее бодрое настроение, погрозила ему пальцем.
   На пятом этаже было всего две двери и лестница на чердак Из-за двери  под
номером 48 доносилась музыка: пел мужской церковный хор.
   Катя позвонила. Тихо все, только хор грянул громче, словно прибавили звук
в телевизоре  или  приемнике.  Она  снова  настойчиво  позвонила,  постучала
кулаком в дверь.
   Шаги. Замерли, словно там, за дверью, кто-то застыл в нерешительности.
   - Откройте, пожалуйста! - Катя снова нажала кнопку звонка.
   - Кто там? Что вам нужно? - послышался испуганный женский голос.
   - Я... - Катя чуть было не  ляпнула  про  "корреспондентку",  но  вовремя
спохватилась:
   - Я подруга Машина - Катя. Из Москвы приехала. Вы ее мама?
   -  Какая  еще  Катя?  -  Дверь  все  же  приоткрылась  на  цепочку.  Катю
разглядывали  Протодиаконский  бас  выговаривал  речитативом  о  покаянии  и
прощении грехов.
   - Маша давно мне не звонила,  а  тут  знакомые  ребята  сообщили:  с  ней
несчастье, такой ужас. Я сразу приехала, хотела у вас узнать про все. - Катя
говорила быстро, не давая женщине опомниться и захлопнуть дверь. -  Я  Катя.
Неужели она вам обо мне не говорила? Мы познакомились в Москве год назад.
   И тут произошло...
   - Ну, конечно, Катенька! Проходите, я вспомнила...  Она,  дочечка  моя...
Конечно, говорила, я забыла, у меня с  памятью  что-то.  Так  вы  к  ней,  к
дочечке моей, приехали? А ее нет.
   У Кати похолодело сердце. Такой реакции на  свою  ложь  она  не  ожидала.
Голос Коровиной - старшей дрожал. В крохотной прихожей было темно, она  пока
еще не видела ее лица. А пахло чем-то тяжелым, приторным. Катя только  позже
сообразила, что это ладан. Из комнаты лилось церковное пение.
   - Проходите. - Женщина захлопнула дверь и подтолкнула Катю в  комнату.  В
это время дверь другой комнаты  открылась.  На  пороге  стояла  девочка  лет
двенадцати.  Катя  вспомнила:  она  уже  видела  эту  девочку  однажды.   Та
внимательно оглядела Катю, тяжело вздохнула, отступила  в  глубь  комнаты  и
закрыла дверь.
   - Извините, как ваше имя-отчество? - спросила Катя.
   - Марина Брониславовна, - женщина обернулась. И Катя ее узнала. Та самая,
что приезжала на джипе к спелеологам вместе  с  Островских  и  еще  какой-то
женщиной. Катя узнала и эти жидкие, крашенные перекисью волосы,  изможденное
лицо с запавшими заплаканными глазами.
   - Так вы помните ее? Горюете о ней, дочечке моей? Скучаете?
   Катя вздрогнула - полный отчаяния и... любопытства вопрос.
   - Да, я потрясена... Это ужас,  что  с  ней,  с  ними  случилось.  Ребята
сказали, они заблудились в каменоломнях. Я подумала, может быть, надо чем-то
помочь? Найти?
   - Ее уже никто, никто не ищет.
   - Нет, что вы, их  ищут,  -  возразила  Катя.  -  Поиски  в  каменоломнях
ведутся, меня ребята знакомые на место возили. Там спасатели работают... - И
тут Катя увидела источник церковных песнопений - старый кассетный магнитофон
на подоконнике за шторой. А на полу, прилепленная прямо  на  паркет,  стояла
толстая восковая свеча, наполовину уже оплывшая.
   Точно такую же свечу она увидела и на круглом обеденном столе, стоявшем в
центре комнаты На нем в полном беспорядке лежали книги, какие-то  квитанции,
ворох фотографий. Тут магнитофон умолк, видимо, закончилась кассета.
   - Марина Брониславовна, могу я чем-нибудь вам помочь? - спросила Катя.
   Женщина оперлась на стол и зарыдала. Плечи ее тряслись.
   - Дочечка моя  ненаглядная,  -  сквозь  всхлипы  доносилось  до  Кати.  -
Дочечка, что же они с тобой сделали...
   Катя в душе проклинала себя за этот обман.
   - Очень, очень жаль Машу, - искренне сказала она. - Такая  была  веселая,
красивая, такая хорошая подруга. Мы редко виделись в последнее время, только
когда она в Москву приезжала...
   - Тут у меня есть ее московские фотографии, - Коровина лихорадочно начала
рыться в снимках - Она любила сниматься. Вот они на Красной площади,  а  вот
на Манеже у фонтанов новых. Тут вас целая компания. Все молодые... Да вот  и
вы рядом с ней тут. Конечно, вы, как же это я вас сразу не узнала?  Катя  из
Москвы, ну конечно же!
   "Паранойя", - Катя смотрела на снимок, который Коровина тыкала ей чуть ли
не под нос. У гостиницы "Москва" была действительно снята целая группа ребят
и  девушек.  В  центре   -   высокая   длинноногая   блондинка   в   красном
сарафанчике-мини, с  пышными  светлыми  волосами,  кукольно  облагороженными
воздушной американской химией.
   Коровина указывала в группу девушек на заднем плане, на какую-то шатенку,
абсолютно непохожую на Катю, повторяя: "Ну, конечно же, как я могла  забыть?
Подружка из Москвы?"  На  обороте  снимка  крупным  округлым  почерком  было
выведено: "Мои любимые французики".
   - Да, точно, это я, - Катя старалась не смотреть на Коровину.  -  Это  мы
снялись сразу после...
   -  Как  экзамен  последний  на  курсах  французского   сдали.   С   каким
удовольствием она, дочечка моя, языком занималась. Иногда допоздна в  Москве
задерживалась, я уж на станцию ходила встречать А когда Андрюша на машине ее
забирал.
   - Славин? Андрей? Она нас знакомила, - Катя скорбно закивала. -  Он  ведь
вместе с ней...
   Тут Коровина снова зарыдала. Катя в  ожидании,  пока  несчастная  женщина
немного успокоится, начала перебирать фотографии.
   Мария, Маша, видимо, действительно  любила  сниматься.  И  все  это  были
цветные фотографии последних лет. Вот полутемный зал ресторана - танц-пол. И
Коровина в узком облегающем черном платье в обнимку с каким-то  приземистым,
похожим на  боксера  парнем.  Снимки  дикого  отдыха  в  Геленджике:  стайка
голенастой загорелой молодежи на пирсе. И Коровина в белом купальнике-бикини
снова в центре. Подмосковный берег реки на  фоне  соснового  бора:  рыбалка,
шашлыки. Коровина и высокий, смуглый, коротко стриженный парень в тельняшке,
показавшийся Кате смутно знакомым. Он обнимал девушку, и она  прижималась  к
нему, смотря снизу вверх сияющими, радостными глазами.
   Катя смотрела на снимок. Буренка Мэри... Да  отсохнет  змеиный  язык  той
фитнесс-клубной  зануды!  Нет,  Коровина  была  очень,  очень  милой,  почти
красавицей. И в красоте ее не было  и  тени  вульгарности  или  вызова,  как
сначала представлялось Кате.
   - Марина Брониславовна, а на этом снимке кто рядом с Машей?
   Катя хотела спросить про парня, показавшегося ей знакомым, но вдруг...
   Это был еще один цветной снимок: две девушки в обнимку на роскошном белом
кожаном диване. На столике из темного стекла  перед  ними  бутылка  дорогого
итальянского шампанского и три бокала.
   Одна из девушек была Коровина,  растрепанная,  хохочущая,  счастливая,  в
джинсах и белой футболке  с  оранжевым  солнцем.  Вторая  же...  Таких  юных
толстух было поискать. Девушка рядом с  Коровиной  -  коротко  подстриженная
кудрявая брюнетка в стильных квадратных  очочках  в  черной  оправе  -  была
чудовищно толстой: грудь, живот, ляжки  были  налиты  жиром,  лицо  утяжелял
второй подбородок и румяные пухлые  щеки.  Однако  в  этом  не  было  ничего
безобразного, отталкивающего, наоборот, что-то детское.  Девушка  напоминала
пухлого, перекормленного ребенка. На ней были черные  брюки,  видимо,  очень
большого размера, и широченная черная футболка.
   Она  обнимала  льнувшую  к  ней  Коровину  за  плечи,  а   другой   рукой
демонстрировала кому-то жест "виктори" - два поднятых рожками пальца.
   - Это  кто  же  такая?  Машина  подруга?  -  спросила  Катя,  разглядывая
толстушку.
   Коровина-старшая глянула на фотографию, лицо ее исказилось:
   - Она, все она, эта бесовка...  Верка...  Гадина  проклятая...  И  всегда
гадиной была, вон ее как жабу раздуло... Отец-то пылинки  с  нее,  чертовки,
сдувал, а ей все мало, лишь бы жрать... Говорила я Машке, предупреждала,  не
пара она тебе, нечего с такой дружбу водить. Кто они и  кто  мы?  Используют
тебя да выкинут потом, как тряпку. Так нет, моя все за Веркой тянулась.  Все
хотелось ей туда, к ним... И мачеха Лариса ей еще  тоже  голову  кружила.  Я
Машке  сколько  раз  твердила:  отойди,  не  лезь,  это  их  семейное  дело,
се-мей-ное! Не вмешивайся, ради бога... Так нет,  она  только  Верке  в  рот
смотрела, как проклятая за ней...
   - Так это и есть Вера Островских? - тихо спросила Катя.
   Коровина поперхнулась проклятиями, выхватила у нее  снимок,  швырнула  на
стол.
   - Нечего на эту бесовку глядеть!
   - Почему же бесовку? - еще тише спросила Катя.
   - Потому что туда, к ним, к бесам, в  подземелье  все  таскалась.  Вот  и
дотаскалась - уволокли с  потрохами  жабу.  Только,  -  тут  Коровина  снова
всхлипнула, - и дочечку мою...  Господи,  как  же  ты  такое  позволил,  как
допустил?
   - К каким бесам в подземелье? - настойчиво спросила Катя. - К  каким  еще
бесам?
   Коровина вздрогнула. Пристально посмотрела на нее.
   - А ты кто? - спросила она с содроганием, словно увидела что-то. - Ты кто
такая? Что, подослана ко мне? Ими подослана? Отвечай! Дочь  забрали  и  меня
хотите? Не получится, не выйдет! - Она метнулась  к  магнитофону,  отдернула
штору, почти оборвала ее, затолкала кассету. Снова истово  грянул  церковный
хор. Коровина неумело, слева направо, осенила себя  крестом,  не  спуская  с
Кати испуганного взгляда. Видимо, более  не  узнавая  в  ней  подруги  своей
дочери.
   Тут кто-то дернул Катю  за  рукав.  В  комнату  неслышно  вошла  девочка,
младшая сестра Марии Коровиной.
   - Уходите, - сказала она