а  не спецназовцы,  которые
решили ограничиться моей  персоной и  миллионом долларов.  Тогда  все пойдет
прахом, и Андрюха Рабинович - труп. Сижу, разыгрываю идиота-корреспондента.
     - Эй, студент, долго будешь сидеть в грязи?! - слышу за спиной.
     Поднимаюсь. Ба, знакомые лица!  Дедок  и его сынок. У обоих автоматы. И
почему я не  удивляюсь? С  самой первой встречи я подозревал, что меня будут
"пасти" не только сотрудники  "наружки", но и "чехи". Правда,  я считал, что
Константин Сергеевич - агент спецслужб. Хотя, одно другому не мешает.
     Ну что  же,  тем  лучше.  Делаю  крайне  изумленное  лицо.  Ведь  я  же
шпак-репортер,  и  насчет опыта  в боевых  операциях знаю лишь  из книг  про
уличных каратистов. Они удовлетворены. Стволы автоматов опускаются вниз.
     -  Ну что,  милок,  не ожидал?  -  в  голосе  деда-презерватива  сквозь
самодовольство - презрение  к моей персоне и самолюбование собственной. Мол,
провел всех, я самый  умный. Не угадал, дед, не угадал. Посмотрим, как карты
лягут.
     - Нет, - выдавливаю из себя.
     - Ну, давай деньги и разбежимся, - это уже сынок заговорил.
     - Э-э-э, нет, - я выбрасываю  сигарету, прикуриваю следующую. - Сначала
человек, потом  денежки. Откуда я знаю,  что  вы мне какого-нибудь чечена не
подбросите!
     - Деньги  давай! - сынок начинает нервничать. Правой рукой поднял ствол
автомата, а левую протягивает за сумкой.
     Эх,  велик  был  соблазн  врезать  ему  в  пах,  расплющить  и  сделать
яичницу-болтунью  из  его  промежности тяжелым, мокрым  и  грязным ботинком,
рвануть ствол на  себя.  Прикрыться его обмякшим  телом от дедовских пуль, а
потом расстрелять дедка. А потом сынуле шейку свернуть. Нельзя.
     - Сначала заложник. Может вы и не имеете никакого отношения к обмену, а
так, что-то где-то слышали!
     - А не  боишься, что мы тебя сейчас  просто  убьем  и заберем деньги? -
дедок насмешлив, куражится.
     - Боюсь. Поэтому и сделал одну вешицу, она  вас позабавит, - я медленно
и осторожно опускаю сумку перед собой. Потом медленно достаю детский  брелок
с  множеством  кнопочек и  нажимаю на  одну.  Раздается  какая-то  визгливая
мелодия. В ночи ее слышно далеко и хорошо.
     Дедок с сынком сразу нацелили автоматы на меня.
     - Это что ты, мил человек, задумал? - нет уже прежнего  куража и елея в
голосе деда.
     -  Это  я бомбу  поставил на боевой взвод. Теперь, если сумку раскрыть,
разрезать, будет  маленький  "Бум".  Человеку  ничего, а вот денежки  тю-тю.
Сгорят, а что не сгорит, то можно будет просто выбросить, потому  что даже в
туалет не сходишь, не подотрешься. Слишком  маленькие бумажки останутся.  Не
хватит. Пальцы испачкаешь, - пояснил я и плюнул им под ноги.

     Теперь  я  уже  курил  не кулак, а держал  руку  на  отлете. Мой  черед
куражится. Ну,  думайте, пособники  бандитов,  думайте.  Казалось, что через
несколько  секунд  у  них  из  ушей повалит дым.  Мозги  у  них соображали в
нестандартных ситуациях медленно. Даже крайне медленно.
     Есть деньги, но взять их нельзя. Самое главное, чтобы они были на самом
деле пособниками  бандитов,  чтобы они были посредниками при  обмене,  а  не
просто желающими хапнуть кучу  денег на  халяву. Я ждал. Надо их поторопить,
направить мыслительный процесс в нужное русло.
     - Так где состоится обмен?
     - Хорошо! -  с  ненавистью в голосе выдавил  из себя дед.  - Пойдешь  с
сыном к чеченам, там и посмотришь. А сумочку оставишь здесь. Я ее посторожу.
     Пока все идет по  задуманному,  даже  лучше чем  задумано. Тьфу,  тьфу,
тьфу.
     Дед достал радиостанцию, отвернулся от меня и  зашептал что-то. Станция
сначала  ответила шумным шорохом атмосферных помех, потом четко по-русски  с
чеченским акцентом.
     - Ты штучку-то оставь, чтобы бомбу разрядить-то, - заявил дед.
     - А зачем?  Вернусь и  разряжу. Не вернусь  - не будет денежек. Или все
довольны, или все остаются при своем интересе.
     - Ну, смотри, щенок, если обманешь, то будешь молить о смерти. -  Нет в
голосе  его прежнего меда. Волк, просто  волк.  Не  ошибся я в  породе этого
зверя, не ошибся.
     - Пошли, - сын толкнул больно в бок стволом автомата.
     - Пошли, - я вздохнул и отправился на российскую, но чужую территорию.

     Шли  минут  пятнадцать, ноги  вязли в  грязи,  не  побегаешь. Из кустов
поднялись две фигуры.
     - Ну, молись  теперь,  гад, чтобы  живым  ушел, - вполголоса сказал мне
сопровождающий.
     - Господа, - голос мой был полон испуга, - покажите мне заложника.
     - А может тебе еще показать х... и дать полизать?  - голос из темноты с
чеченским акцентом.
     - Это предложение для меня  неприемлемо, - стараюсь говорить как  можно
тверже, но не резко.
     В этой почти  кромешной темноте  только  голос  может выразить все твои
эмоции, - ни выражения лиц, ни позы тел не видно, только размытые пятна.
     - Ладно. Покажи. - Имен не называют, опытные гады!
     Из темноты подводят еще одну фигуру. Она спотыкается на каждом шагу, ее
поддерживают.  Я  подхожу ближе. Вокруг нас  скучиваются бандиты, поговорить
нормально не дадут.
     - Андрей, ты?
     - Я, Леха, я, - голос слаб - не знаю сможет ли Андрей выполнить то, что
я задумал.
     - Какой у нас был позывной на узле связи?
     - "Каскад".
     - А когда все отдали молдаванам?
     - "Кодру".
     - Пальцы покажи.
     - Да целые, целые! - гогочут чечены.
     - Я хочу сам посмотреть! - беру  руки Андрея, ничего не видно, ощупываю
пальцы.  Все  на  месте.  Руками  ощупываю  голову -  уши тоже месте.  Потом
поворачиваю ему голову до тех пор, пока он может терпеть.
     - Э, больно! - Андрей вскрикнул.
     - Если хочешь ему  голову  оторвать,  так  скажи, мы это сами  сделаем!
Деньги только отдай!- ржание вокруг нас усиливается.
     - Ладно, где деньги?
     - А где гарантия, что мы уйдем целыми?
     - Хотели бы убить, давно бы это сделали!
     -  Логично! -  я  расстегиваю  куртку, снимаю  ее.  -  На,  подержи,  -
протягиваю ближайшему бандиту.  Потом отстегиваю  подклад  и  вынимаю оттуда
жилет с деньгами, передаю его, подклад - на место.
     -  Ух  ты! - зажигаются фонари  и  спички,  бандиты  осматривают жилет,
расстегивают его, достают деньги. - Тут все правильно?
     - Все правильно, - подтверждаю я.
     - А в сумке? - не выдерживает сынуля.
     - Ничего, хлам.
     -  Ну, ты гад!  -  в  голосе  его  чувствуется и  уважение и  ненависть
одновременно.
     -  Я забираю заложника и мы уходим. Вы получили  деньги,  я - человека,
все справедливо.
     - Он пойдет в пяти метрах за вами. Если что не так, то  первым мы убьем
его.
     - Я не против, - пожимаю плечами.
     Мне вообще сегодня умирать не хочется.

     Вышли  в  обратный  путь,  я  подсвечиваю  фонариком дорогу,  постоянно
оглядываюсь назад, Андрей плетется сзади. Ему тяжело. Прошли больше половины
пути.  Жду  Андрея.  Вот  он  уже  на  подходе. Я  закуриваю,  машу фонарем,
зажигалкой.
     - Ты чего? - спросил "сынуля".
     - Не хочу чтобы твой папаша нас пристрелил.
     - Так в сумке-то что у тебя?
     - От дохлого осла уши, - поясняю я.
     Он достал радиостанцию, вызвал отца и сообщил ему эту новость.  Пока он
разговаривал с  отцом и объяснял ему, как  их  облапошили,  я снимал часы, и
трансформировал застежку часов в нож. Андрей подошел.
     Ну же, сейчас!
     - Андрей, как только ты падаешь - катишься вправо. Пароль - узлы связи.
Не бойся! - шепчу я ему.
     - Вы что там удумали? - голос насторожен. - О, е! А это что?
     В этот  же момент там, где мы оставили деда, раздается небольшой взрыв,
и дед превращается в факел. В ночи хорошо видно, как он горит, но только мне
некогда смотреть! Правой рукой, в которой зажат нож, бью в горло противника.
У меня не будет другого шанса.
     Нож входит по самую  рукоятку, я выдергиваю его и  падаю. Андрея  рядом
нет. Откатываюсь в сторону и ползу в сторону нашей территории.  По пути чищу
нож  о землю, траву,  вытираю  от грязи о куртку, складываю  на место.  Часы
обратно на руку.

     Чечены  стреляют  в  нашу сторону,  оттуда  им отвечают спецназовцы. На
месте, родимые, на месте.
     Все как  на настоящей  войне. Я доползаю  до  какой-то ямки  и лежу, не
поднимая головы. Не хочется схлопотать пулю.
     За  спиной начинают рваться  гранаты. По звуку  - от  подствольника. Не
хватало  еще,  чтобы из-за меня  началась  вторая  чеченская  война.  Глубже
вдавливаюсь в землю. За спиной стрельба стихла. Зато впереди меня "спецы" не
могут еще минут десять успокоиться.
     Я  закладываю руки за голову.  Слышу  топанье тяжелых ботинок.  Сначала
удар в  бок.  Сильный удар, сознание мутнеет, но  не  уходит,  а вот дыхание
перебивает. Браслеты захлопываются на кистях. Захлопываются "с разбегу",  то
есть через пять-десять минут кровь перестанет поступать в кисти. Это больно.
     Тут вновь  возобновляется стрельба с территории противника, извините, -
вероятного противника.
     Меня  тащат по земле.  Сами ползут, и  двое тащат меня. Спасибо, что не
мордой вниз, то бы захлебнулся грязью.
     Рывком поднимают, руки вверх. Ноги пинком по внутренней части стопы. По
косточке, больно, очень больно, ноги раздвигают на немыслимую ширину. Не дай
бог, в пах стукнут.  Освещают лицо фонарем. Сами в масках. Обычное дело.  Ты
же сам рассчитал всю эту операцию.
     - Он, - слышу незнакомый голос из темноты.
     - Где Рабинович-Коэн? - другой голос, обращенный ко мне.
     - Не  знаю, -  я пожимаю  плечами. С поднятыми руками и  с раздвинутыми
ногами это не очень  хорошо  получается. - Был рядом, началась заваруха,  он
исчез.
     - Где деньги?
     - Отдал за еврея.
     - Искать Рабиновича!

     Через несколько минут стрельба стихла. Я уже на нашей земле.
     - К чехам идти?
     - Приказа не было!
     - Черт!
     Слышу невнятный спор, идет на повышенных тонах, в основном обычный мат.
     - Уходим! В  машину! Группу оставить  здесь до рассвета, если кто будет
на поле - забрать!
     Загнув голову чуть не до земли, больно уперев ствол пистолета  в  между
лопаток, иногда подпинывая  сзади, меня полубегом  ведут в  сторону  машины.
Микроавтобус. Швыряют на пол, сверху ноги, ствол автомата в шею.
     Поехали. Машину подбрасывает  на кочках, голова бьется  о металлический
пол, автомат сильнее вдавливается в шею. Руки за головой.
     Пока получается  все как надо.  Все видели,  как я  отдал  деньги,  мне
передали  заложника;  кстати,  этого  заложника  я  хотел  передать в органы
правосудия,  тем  самым  выторговывал  себе  прежнею работу. Но  тут  что-то
случилось  с дедом, если бы не было деда, то сумку  мне пришлось расстегнуть
самому.
     Там  было  самодельное взрывное устройство, даже не  столько  взрывное,
сколько зажигательное.  Все  примитивно, по-детски.  Но  надежно. Устройство
безоболочное, собрать по фрагментам почти невозможно. Ну, были там бутылки с
бензином и маслом. Это запрещено законом? Нет!

     Ладно,  меня сейчас будут "прессовать". Надо  отдохнуть.  Видимо, тащат
меня в столицу  Ставрополья -  Ставрополь.  Надо  беречь силы, в том числе и
эмоциональные.
     Сначала  будет сокрушающий натиск,  потом  изнуряющие  опросы, допросы,
угрозы,  посулы.  Следователи  и  опера  будут меняться,  потом  потащат  на
полиграф.  Потом все  сначала, и снова полиграф. Надеюсь, что  не отойдут от
привычной схемы.
     Я раздавлен, я сломлен.  Мне страшно, я плачу от страха и случившегося,
я снова та  самая собачка, что была в моем сознании несколько часов назад. И
теперь выдержать  этот эмоциональный фон страха нужно  до самого конца.  Это
очень важно.
     Полиграф невозможно обмануть, при условии, конечно, что тебя не готовят
все  детство  в  "нелегалы",  простому  смертному  это  невозможно.  Но  его
показания  можно  "смазать" постоянной картиной  страха или боли.  Причинять
себе боль не хотелось.
     "Спецы" курили и пепел стряхивали  прямо  под ноги, на меня. Еще способ
психологического  давления. Ничего, я сам недавно был  таким же. И "давил" я
похлеще этого пепла.

     "И  аз  воздам!"  - вдруг  вспомнилась  мне  цитата  из  Библии.  Евреи
написали, потом греки подключились. Евреи, евреи, евреи, кругом одни евреи.
     Будем думать, что Рабинович  все сделал как надо.  Я же по телефону ему
сказал  то,  чего  он  никогда не  делал. Чтобы при  начале  перестрелки  он
откатывался на пятьсот метров. Не знаю, понял он или нет.
     Но когда  я увидел,  в каком он состоянии,  то продублировал это прямым
объяснением.  Не понял или не  сделал - сам дурак! Как только меня потащили:
Черепанов - тот  самый  казак из поезда, и его приемный сын, они должны были
найти Рабиновича, спросить пароль (узлы связи) и эвакуировать Андрея к себе.
     Я сильно  рисковал. Очень сильно.  Но  другого  выбора у  меня не было.
Оставил ему все свое снаряжение, даже ножи из подошв ботинок  вытащил.  Тот,
что  в часах остался -  ерунда. Была  типичная самозащита, а  дедок сам себя
рванул, сжег.



8.

     Судя по тому, что стали чаще останавливаться, понял - приехали в город.
     Даже на посту ГАИ остановили.
     - Документы. Машину к досмотру!
     Старший машины показал документы.
     - Счастливого пути! - поехали дальше.
     Минут через  двадцать  добрались  до  места.  Все  тело  затекло, я  не
чувствовал его.  Пинками выкинули  из машины и,  низко пригибая мне  голову,
потащили в какое-то солидного вида здание. Затолкали в одну из комнат.
     - Раздевайся!
     - Полностью?
     Удар по почкам был ответом. Я упал на колени.
     - Браслеты снимите, я не могу расстегнуться.
     - Сними, - по-прежнему вокруг меня маски-шоу.
     Я начал растирать запястья. Кисти опухли и потемнели. Больно, чувствую,
как кровь побежала по венам.
     - Быстрее!
     - Сейчас. Сейчас! - я раздавлен, растоптан, мне страшно и больно.
     Суетливо,  негнущимися  пальцами   пытаюсь  расстегнуть   пуговицы.  Не
получается.
     - Быстрее! - меня несильно толкают пристегнутым рожком автомата.
     Я падаю, ударяюсь плечом о стену.
     - Стоять!
     -  Да  сейчас,  сейчас!  Пальцы  затекли!  -  я  продолжаю  бороться  с
пуговицами, "молниями".
     На пол  летят  куртка, свитер, рубашка, майка;  присаживаюсь  на  самый
краешек стула, развязываю шнурки на ботинках, снимаю их,  потом брюки. Грязь
на них засохла и они "стоят колом". Остался  в  одних трусах. Потираю плечи.
Холодно.  Но моих  конвоиров  это  не волнует. На  руках  вновь  защелкивают
браслеты и, толкая вперед, ведут по длинным коридорам. Я бос, пол мраморный,
очень холодный. Видимо, дорожки  ковровые  у них  только  там,  где  большие
начальники ходят.

     Заталкивают в просторный  кабинет. Верхнее освещение не включено, горит
лишь настольная лампа на столе, светит прямо  на стул. Меня подводят к этому
стулу и швыряют на него. Я закрываюсь скованными руками от слепящего света.
     - Смотреть прямо! - голос из темноты, из-за лампы
     - Свет! Больно! - выдавливаю из себя.
     Мне  уже  не надо притворяться.  Холод  и  страх делают свое дело. Кожа
покрывается пупырышками, меня бьет мелкая дрожь.
     - Фамилия, имя, отчество, убрать руки от лица!
     - Салтымаков Алексей Михайлович.
     - Убрать руки!
     Я убираю. Свет слепит глаза, я закрываю веки. Лампу направляют  немного
в сторону. Записывают. Слышно  как шариковая ручка скребет по бумаге.  Рядом
вспыхивает  еще одна яркая  лампа -  снимают  на видеокамеру.  Психолог тоже
здесь. Он потом  будет много  раз прокручивать пленку  и сверять реакцию  на
вопросы. Адекватно или вру.
     Теперь  надо  довести  себя  до исступления.  Это важно. Страх "смажет"
реакцию.  Я  начинаю  сильнее  трястись телом.  Лицо делаю более испуганным,
взгляд встревоженным. Бегаю глазами, пытаясь увидеть собеседников.
     Следуют автобиографические вопросы. Еще вопросы. И плевать, что  я сижу
перед ними в трусах, и мне очень холодно.

     - Цель прибытия в Ставропольский край?
     - Обмен.
     - Какой обмен?
     -  Выкуп заложника, находящегося в плену  у  преступников, на чеченской
территории.
     - Зачем?
     - Чтобы передать его в руки сотрудников ФСБ.
     - Ложь!
     -  Я клянусь!  Мне  это  предложил  капитан  Толстых!  Он  сказал,  что
Рабинович шпион! Я хочу  восстановится на службе!  А он  был моим пропуском.
Гарантом!
     -  Почему  не  выходил  на  связь   с  органами  безопасности  здесь  в
Ставрополье, Моздоке?
     - Так я же  не знал, что вы  в курсе событий  и за мной  могли  следить
бандиты!
     Все это  я  проговорил скороговоркой,  не  задумываясь, смотрел  только
прямо, сквозь лампу.
     Потом начались новые вопросы, но к ним я был готов. И вот настало время
очень важного вопроса. Я давно его ждал, очень ждал.
     - Зачем сигнализировал зажигалкой и фонарем?
     - Вам и сигнализировал, что Рабинович у меня.
     - Откуда ты знал, что мы находимся при обмене?
     - В автобусе я  срисовал всю вашу  бригаду "наружки", потом  специально
звонил  из хозяйского дома,  знал  же,  что телефон на контроле,  вы  все  и
узнали. Я же говорю, что вел Рабиновича к вам.
     -  Врешь ты все! - раздался новый голос из темноты. - Сейчас  я тебя по
Указу  Президента  на  месяцок  в СИЗО  оттартаю,  и  засуну не в "БС",  а в
"пресс", там из тебя мигом "Машку" сделают. Как тебе такой расклад?
     На языке  нормальных  людей  это  означает,  что  меня хотят  отправить
следственный изолятор временного содержания  и определить  там  не в  камеру
бывших сотрудников, а в пресс-камеру, где из меня по заказу  моих  же бывших
коллег сделают  пассивного педераста. И все это будет продолжаться, согласно
новому Указу Президента, вопреки уголовно-процессуального кодекса не три дня
и не десять, а целый месяц.

     Коллеги, язви их в душу, могли это устроить. Я учитывал и этот вариант,
но тогда я из тюряги не выйду. Чтобы я - боевой офицер  позволил уголовникам
надругаться над собой?! Не удержусь - придушу, а там и меня кончат...
     Тут мне уже  не надо было разыгрывать ужас,  он и так пер из  меня. Все
тело била уже не мелкая, а крупная дрожь, подбородок дрожал, челюсти лязгали
помимо моей воли. По всему телу прокатывались волны.
     Все, терять нечего. В бой! Вперед! У-хо-о!  Я вскочил со стула и,  пока
меня не усадили назад, отшвырнул лампу, она грохнулась  об пол  и разбилась.
Темнота полнейшая. Сбоку вновь вспыхнул прожектор видеокамеры.
     - Тебя бы гада самого в "иваси"! - заорал я.
     Голос дрожал и вибрировал от страха.
     -  За что меня в  пресс-хату?!  За то,  что  я  рисковал  и  вытаскивал
Рабиновича  с чеченской территории?! А ты здесь  планы писал! Какого х... ты
не послал людей за этим евреем пархатым?!
     Тут  мне  врезали по темени,  в  глазах потемнело,  я рухнул на  пол  и
потерял сознание. А может, сначала  потерял  сознание,  а потом  рухнул.  Не
помню. Да и не важно это.

     Очнулся я от  резкого запаха нашатыря, на  полу.  Башка  раскалывалась.
Меня  стало рвать. Тело скручивали и отпускали судороги.  Крепко же они меня
приложили! Сотрясение  остатков мозгов обеспечено.  Ничего страшного,  одним
больше, одним меньше.
     Откинулся на  спину  и понял, что башка-то  у меня действительно сильно
болит.
     - Вы можете передвигаться? - голос незнакомый.
     - Да, - выдавил я.
     - Помогите ему подняться, принесите одежду.  Поговорим завтра, а сейчас
мы вас отвезем. Отдохнете.
     - В тюрьму? - я хоть и был слаб, но напрягся.
     - Нет, на  квартиру, там будет  все необходимое, отдохнете, потом мы  с
вами встретимся и зададим несколько вопросов.
     Принесли мой спортивный  костюм, я его оставлял вместе с другими вещами
в доме у  деда-покойника. Медленно оделся. Потом  в сопровождении трех дюжих
молодцов меня посадили в микроавтобус и повезли. Город я не  знал абсолютно,
и запоминать  дороги  не стал, меня все равно  привезут назад, когда им  это
надо будет.
     Дом  типичной  "ст