стоверяющий личность...

Этот третий предмет, подчеркивающий японское происхождение, вначале
пробудил шальную мысль - а не залетел ли он в страну восходящего солнца?! И
тут же отмел ее - велико расстояние, топлива хватило бы на половину пути,
не больше. Скорее, раненный самурай забрел в землянку во время гражданской
войны, если судить по винтовке, и тут умер в одиночестве... Однако при этом
слишком неожиданное предположение совсем не исчезло из сознания и будто
расширило географию его местонахождения. Например, откуда вокруг землянки
этот одичавший сад, а вишня, как известно, священное дерево у японцев. Так
что исключать ничего нельзя, пока не будет точного подтверждения...

Шабанов еще раз осветил мертвеца и обратил внимание, что потускневший мех
покрывала на нем имеет полосатую расцветку. В следующий момент, забыв об
отвращении, он поддел стволом свисающий с нар край одеяла и увидел крупную,
кошачью лапу: без сомнения, этот витязь был укрыт тигровой шкурой!

Если не принес с собой, значит, они тут водятся...

Сожалея, что ночлег под крышей не состоится, Герман вышел из землянки,
плотно закрыл дверь и спустился в глубокий распадок, где шумела весенняя
вода. По пути он искал тропу или какие-нибудь следы жизнедеятельности
человека, но если что и было, то все заросло, возможно, умерший самурай был
последним, кто навестил эти безлюдные места. Добыл шкуру и откинул
копыта...

Отгоняя мрачные мысли, он выбрал место на ровной площадке склона, наломал
елового лапника для подстилки и все-таки не стал разводить костер, поел и
лег, положив НАЗ вместо подушки. "Принцесса" не выветривалась, воняла
по-прежнему, но иное, более сильное ощущение, устранило запах: едва он
затих, как боль в ухе дала о себе знать, кровь застучала, превращаясь из
неприятного шороха в сотрясающие мозги выстрелы.

Этот сосуд лопался у него уже дважды после учебных катапультирований, и сей
недостаток вовсе ничего не значил и не мешал раньше, поскольку он тут же
бежал в санчасть, где делали промывание уха, и через сутки все проходило. В
принципе, и само бы прошло, без медицинского вмешательства, но кажется,
вчера он еще застудился на хребте, одно наложилось на другое...

Он хотел уснуть, пока было тепло, но удары становились нестерпимыми. Допинг
днем глушил боль, да и сам бег отвлекал, так что в правой стороне головы
чувствовалась лишь горячая тяжесть и легкое отупение. Можно было бы
хватануть еще одну "Виру", но это значит не спать всю ночь, а завтра не
будет силы и энергии.

Сначала он съел три таблетки анальгина и, обхватив голову руками, выждал
полчаса - улучшения не наступило. Тогда оторвал от перевязочного пакета
шприц-тюбик с промедолом и поставил себе укол в бедро сквозь комбинезон.
Сосчитать успел до семидесяти и отключился с грезами, будто прохладной
ночью вступает в теплую, парную воду родной речки Пожни...

После купания Шабанов грелся у большого костра, разведенного на берегу, и
прыгал на одной ноге, выливая воду из уха. Прыгал и приговаривал:

- Мышка, мышка, вылей воду под осинову колоду!

Вместо воды потекло авиационное топливо, и Герман отскочил от огня, чтобы
не вспыхнуть. Лилось долго, так что он успел замерзнуть, и когда закончился
этот поток и Шабанов вернулся к костру, увидел возле него совсем незнакомую
молодую и обнаженную женщину, лежащую на расстеленной тигровой шкуре. Он
был еще маленький, лет двенадцати, а она старше раза в два, но, несмотря ни
на что, манила его рукой.

- Иди ко мне. Я хочу отдаться и стать твоей женой. Не бойся, иди! Ты же
добыл мне брачную постель!

На лицо она была русская, и волосы светлые, но тело показалось ему
желтоватым, и на лодыжках ног, запястьях рук - тонкие золотые цепочки,
словно у японских гейш. Нечто подобное однажды случилось в детстве, когда
его сманивала, а потом стряхивала с черемухи местная дурочка по имени
Лися...

- Я не знаю, где я, - сказал он. - Кончилось топливо и я катапультировался.
Это какая река?

- Да твоя, Пожня! Не видишь?

- Нет, я бы сразу узнал место... А как тебя зовут?

- Лися! - засмеялась она.

- Врешь, у Лиси были рыжие волосы! И она потерялась...

- А вот и не потерялась! Теперь я в Японии живу!

- Я взлетел из Пикулино! Мне бы до Японии не хватило горючего!

- Ты попал в вакуумный поток!

- Откуда ты знаешь, что такое вакуумный поток? - изумился Шабанов.

- Знаю! Я много чего знаю! - она рассмеялась. - Ты же думаешь про меня -
ведьма? А ведьмы знают все.

- Таких потоков не бывает, это все легенды...

- Но вот же, посмотри, река твоего детства!

- Не верю... До реки моего детства нужны три заправки.

- А веришь, что я перед тобой на брачном ложе?

- И в это не верю... Я поставил себе промедол, ухо болит. Ты плод
наркотических грез.

- Иди ко мне! И узнаешь, какой я плод!

Неожиданно для себя Шабанов набросился на нее как тигр, прижал к шкуре и
заворчал. Земля, словно осыпь, стронулась с места и понеслась вниз, разве
что в воздух поднималась не пыль, а искры, которые превращались в звезды.
Женщина засмеялась, сияя ослепительно белыми зубами, и запела:

- О, мой витязь! Ты самый прекрасный на свете!

Вокруг плотным кругом встали олени и смотрели печальными, осуждающими
глазами, отчего Герману стало невыносимо стыдно. Костер почему-то угас,
хотя дров еще было много, и на него нанесло густой дым. Он стал задыхаться,
женщина вместе со шкурой словно сквозь землю провалилась, и Шабанов
проснулся.

Все, что осталось от сновидения, был резкий залах дыма, несущийся вдоль
распадка. Темнота казалась непроглядной, так что он вообще потерял ощущение
пространства и вставал с вытянутыми руками. Беззвездная, глухая и теплая
ночь показалась бы благодатной, если б не будоражил острый и совсем близкий
запах горящего костра. Он нащупал пистолет-пулемет, вывел из гнезда тугой,
неразношенный предохранитель и осторожно встал...

Огонь горел всего в какой-то сотне метров от него ниже по ручью. Пламя
явственно просвечивалось сквозь склоненные, подмытые паводком деревья и
освещало багровый раструб, устремленный вверх. Сразу стало ясно, что спать
сегодня больше не придется, потому Герман закинул НАЗ на плечи и с оружием
наизготовку осторожно двинулся вдоль ручья по противоположному берегу. Боль
в ухе снова нагрузила полголовы горячей тяжестью и так понеслась следом.

В тесной горловине распадка, у костра сидели четыре неподвижные фигуры - то
ли дремали, то ли просто грелись, самоуглубившись каждый сам по себе.
Определить, кто они и те ли, что устроили за ним погоню вчера утром, можно
было только по количественному составу. И если это те, каким образом они
распутали зигзаги и очутились впереди него, по сути, заслонив путь - с утра
Герман решил двигаться по этому распадку? Разрыв по времени между ними был
часов пять-шесть, и Шабанов весь день бежал на допинге, как спринтер, без
единого привала, стремился еще увеличить отрыв от погони, а вот на тебе,
сидят!

Оружия на них не видать, одежда - так точно не армейского образца: черные
куртки, штаны, неопределенного фасона, кепки - что-то вроде зековского,
безликого обмундирования. И кто они по национальности - не определить: в
отблесках костра и поднимающегося жара красные лица смазаны... Шабанов
понаблюдал за ними издали, и лишь сделал попытку приблизиться, как один из
дремлющих встряхнулся и выхватил откуда-то из-за спины оружие, что-то вроде
кавалерийского карабина. Тотчас же встрепенулись и все остальные. До
преследователей было метров двадцать, и сидели они кучно, так что не
составляло труда срезать всех одной очередью, но он никогда еще не стрелял
в людей, тем более, эти в общем-то еще не причинили ему зла и не вызывали
никаких чувств, кроме проявления осторожности. Вдруг они вообще не имеют
отношения к погоне, какие-нибудь егеря, лесники, охотники...

Пятясь задом, Герман отступал, пока не уткнулся спиной в дерево. Люди у
костра уже стояли с карабинами в руках, водили стволами в разные стороны и,
кажется, опасались окружающего ночного пространства больше, чем он. Кто-то
из них дал команду, и в воздух ударил нестройный залп. Под шумок Шабанов
отскочил еще дальше, и пока встревоженное эхо гремело в горах, ушел метров
на сорок, и потом, перескочив ручей, круто взял в гору, теперь строго на
юго-запад. И на бегу сообразил, что если и дальше так пойдет, то получится,
его станут гонять по кругу, не давая вырваться из некоего пространства,
центром которого является точка приземления.

До рассвета он одолел километров семь, почувствовал усталость и тяжкий
огонь в правой части головы, на сей раз не помогла даже таблетка "Виры".
Она притушила боль всего часа на полтора, после чего даже азарт бега и
опасность оказаться в чьих-то руках уже не стимулировала, не поднимала
общего энергичного тонуса. Мало того, Шабанов почувствовал, как начинает
рвать правое глазное яблоко и зрение становится странным, непривычным -
каждый глаз видит отдельно и такая несовместимость полностью искажает мир.
Он стал натыкаться на деревья, запинаться о камни и валежины, когда обычно
легко перескакивал их, и после того, как трижды, раз за разом, упал в
общем-то на ровном месте, замедлил шаг и начал двигаться осторожно.

Третий день нескончаемого движения оказался самым трудным еще и потому, что
сохраняя направление, он бежал с горы на гору, пересекая гряды под
девяносто градусов. После нескольких долгих тягунов, забравшись на
очередной лесистый отрог, Шабанов повалился на землю, чтобы перевести дух,
и в это время увидел внизу открытое пространство - неширокую долину, где на
свежей, молодой зелени паслись четыре черно-пестрых коровы и до десятка
овец. Картина среди нежилых, диких гор была настолько неожиданной, что
вначале почудилось, это призрак, сон, спровоцированный промедолом в смеси с
допингом. Боясь стряхнуть видение, Герман встал и, словно завороженный,
пошел вниз. Долина между гор была не то, что цветущей - повсюду преобладала
прошлогодняя бурая трава, в том числе и чертополох, однако у широко
разлившейся речки он увидел два высоких, под мшистыми и явно китайскими
крышами, но по-русски срубленных дома и черный квадрат недавно вытаявшего
из-под снега влажного огорода. Незатейливый этот вид показался Шабанову
радостным, долгожданным, словно он после долгих скитаний наконец-то
очутился в родных местах на реке Пожне. Единственное, что портило
впечатление и чувства - стучащая боль в ухе, тревожащая мозги, и
"двухствольное" зрение, отчего он видел два совершенно одинаковых дома и
две параллельных реки.

Он спустился до опушки леса и, спрятавшись там, сунул в рот очередную
таблетку "Виры". Это было признаком одичания - Герман явственно ощутил
боязнь выйти к человеческому жилью в дневное время, и понимая это, он сидел
в зарослях шиповника, боролся с собой, будучи уверенным, что все равно не
тронется с места, пока не стемнеет. Иногда теплый ветерок наносил его запах
на пасущихся коров, и те вскидывали головы с настороженными, ушами, словно
чуяли зверя. Прошел час, другой, третий - из дома никто не появлялся, а
вместе с вечерним светом, озарившим уютную, благодатную долину, и
одновременным воздействием допинга, Шабанов ощутил некоторое облегчение,
раздвоенное зрение кое-как собралось в одно и стало ясно, что изба с
крышей, как у китайской фанзы. В половине восьмого из дома вышла раскосая,
черноволосая девочка лет десяти, взяла хворостину и погнала скот ко двору.
Он вспомнил, что девочкам-китаянкам специальными деревянными башмаками
уродуют ступни ног, оставляют их детскими и они ходят так, что ветром
качает - у этой, кажется, все было в порядке, носилась за овцами по выгону
и лишь пятки сверкали.

Через полчаса наконец-то появились взрослые, приплыли откуда-то, потому как
мужчина принес лодочный мотор. С ним прибежала и развалилась на крыльце
толстая черная собака, и чуть позже пришли женщина и мальчик лет восьми.
Лиц из-за сумерек уже не рассмотреть, но показалось, у хозяина хутора
борода и волосы рыжеватые. Шабанов рассчитывал дождаться полной темноты,
успокаивая себя тем, что, если здесь засада, ночью легче скрыться, но
отсидеться не удалось - выдал пес. Вероятно, напахнуло ветерком, и он
почуял, вскинулся, залаял с крыльца, затем помчался прямо к Герману. Из
дома никто не выбегал, в лесу висела полная тишина, ни переполоха, ни
тревоги, хотя собака со злобным лаем закружила от него в двух метрах,
счесывая с себя шиповником линялую шерсть. Будь тут засада, уже бы летели
со всех сторон...

- Заткнись! - сказал Шабанов. - Чего орешь?

Пес на секунду закрыл рот, насторожил уши, и тут Герман разглядел его
породу - чау-чау! В собаках он особенно не разбирался, однако этих лохматых
увальней знал отлично: у начальника штаба в Подмосковье был точно такой же
экземпляр, разве что молчаливый и совсем не злой. Ходил с хозяином на
работу и с работы, летом страдал от жары, а все окружающие - круглый год от
бесконечных рассказов влюбленного в свою псину хозяина. Шабанов знал об
этой твари если не все, то почти все...

Родина чау-чау - Тибет, где ее использовали в качестве охотничьей, ездовой
и сторожевой.

Откуда взяться чистопородной тибетской собаке в такой безлюдной
глухомани?...

Прошло минут пять - пес лаял ничуть не ослабляя азарта, но хозяин даже на
крыльцо не вышел. Через некоторое время там появился мальчишка, постоял,
пописал и невозмутимо удалился, а скоро появилась женщина с подойником и
преспокойно направилась в хлев, куда девочка загнала коров.

Это было хуже, чем засада, не известно, что ждать. Или они привыкли тут,
что чау-чау по вечерам на кого-то лает в лесу, или настолько самоуверенны и
спокойны, что им все до фонаря. А ну как действительно выйдет тигр или
медведь? Может, тут тибетские монахи живут? Их вроде как с детства
натаскивают быть невозмутимыми, что бы не происходило...

Хозяйка появилась из коровника с полным подойником и, даже не оглянувшись,
понесла его в дом: Шабанову вдруг захотелось парного молока, вкус которого
он помнил с детства. Сейчас бы взять полную солдатскую кружку и выпить
залпом! По вечерам они с сестрой всегда ждали, когда матушка подоит корову,
и сидели наготове со своими посудинами, уже накрытыми кусочком марли...

Тем временем девочка растопила летнюю печь под навесом и загремела посудой,
а хозяин с мальчиком принялись развешивать по забору мокрые сети. И все
делалось на этом хуторе молча, без единого слова, будто глухонемые тут
жили! Подспудно Шабанов все время прислушивался, хотя из-за сверлящей боли
в ухе звуки воспринимались искаженными, как эхо в пустой бочке. Только
собачий лай, гремевший рядом, слышался отчетливо, да вся беда, псы в Китае,
России или на Тибете брехали на одном языке. Лесная семейка эта, прямо
сказать, выглядела странно и не внушала доверия. Мало того, когда сумерки
сгустились, в доме и на улице внезапно вспыхнул электрический свет,
показавшийся особенно Ярким, даже слепящим.

Но вокруг на добрую сотню километров ни столбов, ни проводов! И не слыхать,
чтобы работал движок электростанции...

Этот не сопоставимый знак цивилизации окончательно сбил охоту выйти к
хуторянам, по крайней мере, сейчас: очень уж похоже на ловушку, куда его
три дня словно подталкивали. Коль начата облава на "Принцессу", то
охотники, должно быть, знают, что девица эта с величайшим гонором и просто
так в руки не дастся; заполучить ее можно лишь хитростью, усыпив
бдительность нынешнего владельца чем-нибудь в виде кружки парного молока и
уютной постелью в теплом доме. И потому не реагируют на собачий лай, зная,
что клиент явился к западне и теперь его надо заманить приманкой, например,
домашним очагом, электрическим светом, чтоб сам пришел. Инструкций, как
действовать в подобном случае, Заховай не дал, верно, не рассчитывал на
такую ситуацию, однако Шабанов сам мог принимать решение в зависимости от
опасности, грозящей "Принцессе": сразу рвануть кольцо и лишить ее жизни,
или выбрать промежуточный вариант - зарыть в землю, утопить в воде, чтоб
впоследствии можно было достать. Конечно, если тут засада, не плохо бы
поморочить охотникам головы, спрятать изделие, выйти на хутор, попить
молочка, выспаться, не исключено, и ухо полечить. И посмотреть, что станут
делать, по-каковски заговорят, начнут ли интересоваться содержимым
"малямбы", а там уже и сориентироваться...

И ответить наконец на вопрос - где я?

Но ведь, сволочи, могут так все организовать, не почувствуешь, как влетишь!
Убедят, например, что он находится на территории России, вызовутся помочь
пилоту, попавшему в беду, и тогда на хуторе непременно окажутся русские - у
хозяина, вон, вроде борода рыжая, хотя дочка у него определенно китайского
или японского вида. А когда Шабанов откопает "Принцессу", вернее,
приблизится к месту, где ее спрятал, тут и навалятся...

- А ху-ху не хо-хо? - вслух спросил Герман у собаки. - Пойди и так передай
хозяевам. Мы тоже умеем хранить молчание и спокойствие. Чау-чау!

Он отошел поглубже в лес, но так, чтобы не терять из виду усадьбу и
прилегающую территорию, сел под камень и, невзирая на сопровождающего пса,
принялся чистить ухо. На хуторе ужинали возле печки под навесом, сидели
чинно, по ранжиру, и как только встал хозяин, вскочили все остальные -
правила были строгие. Отец семейства с мальчиком ушли в дом, жена с дочкой
перемыли посуду и принялись что-то печь - хлебный запах достиг леса!

Эх, сейчас бы не просто кружку парного молочка, а еще бы и горбушку
горячего черного хлеба!

Чтобы не искушаться, Шабанов переместился ближе к реке, но с пекарни
по-прежнему наносило вкусными запахами, и тогда он сел у поленницы
аккуратно сложенных дров и стал нюхать НАЗ, где лежала "Принцесса". Яркий
электрический свет на хуторе притягивал взгляд и чуть слепил, скрадывая
окружающее пространство, и потому он не заметил приближающейся опасности. И
шагов услышать не мог: шорох в ушах и болезненный гул в голове делали
воздух ватным, беззвучным, так что лай чау-чау, казалось, доносится
издалека. Фигура человека будто выросла из-под земли в двух саженях от
Германа, и бесформенная, освещенная лишь со спины и потому темная, медленно
двинулась в его сторону.

Шабанов сунул руку в НАЗ, нащупал круглый разъем "Принцессы" и осторожно
высвободил кольцо...

Во время инструктажа представитель Главного Конструктора в подробности
особенно не вдавался, устройство, принципы действия "Принцессы" не
объяснял, да и не мог бы ничего объяснить за полчаса общения. Высокородная
особа уже была продана и принадлежала другому, и потому он больше напирал
на особые взаимоотношения с нежной барышней в критических ситуациях - и
ведь накаркал, подлый! - Смотрите сюда внимательно! - он указал на разъем.
- Здесь внутри имеется кольцо, связанное с предохранительной чекой. Оно
достаточно легко вынимается из гнезда и становится кольцом обыкновенной
гранаты. В случае, если невозможно сохранить изделие - а вам объяснили,
какие это могут быть случаи, - вы коротким рывком приводите в действие
запал. Замедлитель рассчитан на тридцать секунд, так что можно не бросать,
просто оставить на земле и удалиться на полсотни метров. И прошу особо
запомнить: ни в коем случае не теряйте это колечко, если конечно, хотите
потом служить и летать. Лучше всего надеть его на палец, то есть
обвенчаться: видите, выполнено в точности, как серебряное обручальное. Оно
и только оно послужит вам доказательством, что "Принцесса" не попала в
чужие руки и ликвидирована.

- Не приведи Бог! - вздохнул Шабанов. - Свят-свят-свят...

- Что вы сказали?

- Говорю, не дай Бог обвенчаться с такой принцессой. И полцарства в придачу
не надо...

- Да, это будет для вас неподходящая партия, - серьезно согласился и
намекнул на что-то инструктор. - Вопросы ко мне есть?

- Есть, - затосковал Герман. - От нее все время будет такой запах? Или
выветрится?

- А на что предусмотрена кислородная маска? - обиделся он, обласкивая
"Принцессу". - Не знаю... Нормально пахнет, ничего особенного.

Сейчас Шабанов не чувствова