никогда  бы  не
увидели света, не будь его брат главным редактором этого  грязного  листка
"Тьемпо".
   - Так вместе с ним шел его брат?
   - Совершенно верно. Его зовут Христофоро. Он, его  брат  и  человек  по
фамилии Педро Муриетта, финансирующий издание книг Фелипе Мендосы, диктуют
читателям литературные  вкусы,  которые  зачастую  граничат  прямо-таки  с
порнографией...
   Откуда-то сверху прозвучало сообщение. Я уловил лишь конец фразы:
   - ...его превосходительство - президент.
   Разговоры смолкли, оркестр заиграл пианиссимо.
   Появился президент в сопровождении молодой  красавицы  жены.  Вместе  с
ними вышел мужчина в очках, с взъерошенными волосами. Даже на расстоянии в
нем ощущалась какая-то нервозность.
   Раздались  аплодисменты.  Энжерс,  Сейксас   и   их   супруги   особого
воодушевления не проявили. Рукоплескания длились до тех пор, пока трио  не
достигло верхней лестничной площадки. Там Вадос жестом  пригласил  мужчину
спускаться первым. Тот прошел вперед, щуря глаза от  солнца  и  застенчиво
улыбаясь.
   - Это Гарсиа, наш гроссмейстер, - тихо проговорил Энжерс,  наклонившись
ко мне.
   Затем по ступеням сошел и сам Вадос. Он, его супруга  и  Гарсиа  заняли
три кресла, которые неизвестно откуда появились на лужайке.
   - Теперь мы построимся и будем водить церемониальный хоровод, -  сказал
Энжерс со вздохом.
   Я с удивлением посмотрел на  него,  но  тут  все  присутствующие  стали
выстраиваться вереницей, и процессия двинулась против часовой стрелки.
   Проходя мимо президента, каждый гость или гостья отвешивали ему поклон.
Вадос  благосклонно  улыбался  или  в  знак  особого  расположения  жестом
приглашал приблизиться, чтобы обменяться несколькими словами.
   Мужчина в  темном  костюме,  вероятно  секретарь,  стоявший  за  спиной
президента, время от времени что-то говорил ему на ухо. Я  следовал  между
супругами Энжерс и Сейксас. Президент пригласил меня подойти.
   -  Очень  рад  познакомиться  с  вами,  сеньор  Хаклют,  -  сказал   он
по-английски почти без акцента. - Я уже имел удовольствие  видеть  вас  по
телевидению.
   - Мне больше повезло,  ваше  превосходительство.  Мне  довелось  воочию
видеть вас и вашу супругу, -  я  поклонился  сеньоре  Вадос,  -  когда  вы
проезжали по Пласа-дель-Сур.
   Жена  президента  действительно  была  хороша  собой.  Но,  видимо,  не
понимала по-английски и никак не прореагировала на мои слова.
   - Ну, это не назовешь знакомством, - ответил президент.
   - Зато я познакомился с Сьюдад-де-Вадосом, - я был предельно любезен. -
И город произвел на меня огромное впечатление.
   - Да, вы упомянули об этом в своем интервью, - сказал Вадос,  улыбаясь.
- Мне всегда, даже десять лет  спустя,  приятно  слышать  добрые  слова  о
городе. Это мое детище - с той  разницей,  что  всякий  ребенок  такой  же
индивидуалист, как и каждый из нас. А город, город живет  для  людей.  Это
лучшее, что может остаться  после  человека.  Но...  -  тут  Вадос  тяжело
вздохнул, - иногда развитие города, как и развитие  ребенка,  проходит  не
совсем  так,  как  хотелось  бы.  Однако  это  тема  не  для  сегодняшнего
разговора.   Не   стоит   омрачать   послеобеденные    часы    обсуждением
профессиональных вопросов. Надеюсь, пребывание  в  Агуасуле  доставит  вам
удовольствие, сеньор.
   Он дал понять, что аудиенция окончена.
   - Сеньор президент, - почтительно склонил я голову. -  Сеньора,  сеньор
Гарсиа.
   Я сделал  шаг  назад.  Гроссмейстер  без  особого  интереса  следил  за
движением процессии; в ответ  на  мое  обращение  лицо  Гарсиа  осветилось
улыбкой,  и  он,   словно   мальчик,   которого   угостили   конфетой,   с
воодушевлением проговорил:
   - Благодарю, сеньор, благодарю.


   - Вам была оказана большая честь, мистер Хаклют,  -  услышал  я  голос,
обращенный ко мне.
   Я обернулся - передо мной стояла Изабелла Кортес, она опиралась на руку
респектабельного  господина  лет  шестидесяти  в  старомодном  пенсне.   Я
обрадовался встрече. Именно с ней мне хотелось поговорить об использовании
подсознательного восприятия.
   - Леон, - обратилась сеньора Кортес к своему спутнику,  -  познакомься,
пожалуйста,  с  сеньором  Хаклютом,  которого  ты  недавно  видел  в  моей
передаче. Мой муж - профессор кафедры общественных наук университета.
   Профессор улыбнулся недоумевающей, но доброй улыбкой и тепло пожал  мне
руку. Затем он взглянул на жену, будто хотел удостовериться, правильно  ли
поступил. Она улыбнулась.
   -  Пожалуйста,  не  обижайтесь,  -  объяснила  она.  -  Мой  муж  знает
английский хуже меня.
   - Прошу вас, говорите по-испански,  -  сказал  я,  поскольку  от  меня,
видимо, этого ждали.
   Сеньора Кортес еще раз объяснила мужу, кто я; он снова пожал мне руку и
заверил, что весьма рад встрече.
   - Мне кажется, у вас здесь не очень много знакомых? - осведомилась она.
   Я согласно кивнул.
   - Тогда давайте вместе  пройдем  к  столу,  и  я  покажу  вам  наиболее
известных  гостей.  Кстати,  еще  раз  благодарю  вас  за  выступление  по
телевидению.
   - Буду весьма признателен, - сдержанно ответил я.
   Мы говорили по-испански, чтобы  профессор  мог  участвовать  в  беседе.
Подошел официант с подносом,  на  котором  стояли  напитки,  и  профессор,
улыбаясь, поднял бокал.
   - За успешное завершение вашей трудной задачи, - провозгласил он.
   - Спасибо, - с чувством сказал я. - С удовольствием выпью за это.
   Мы поставили бокалы, и сеньора Кортес,  придвинувшись  ко  мне,  начала
называть присутствующих.
   -  Вон  там,  видите?  -  К  моему  облегчению  она  снова  перешла  на
английский. - Впереди - генерал Молинас. Он... о... я  не  знаю,  как  это
по-английски... Он командует всеми вооруженными силами.
   - Военный министр? - предположил я.
   Она рассмеялась.
   - Война, сеньор? Мы  давно  уже  не  ведем  никаких  войн.  Нет,  он...
Вспомнила. Он - главнокомандующий. А вон там - наш  министр  информации  и
связи, доктор Майор, с которым вы  уже  знакомы.  Мужчина,  с  которым  он
сейчас разговаривает, - сеньор Диас, министр внутренних дел.
   Я с интересом посмотрел на Диаса. Высокого роста,  нескладный  -  таких
обычно  называют  здоровяками.  Большие  ручищи  и  крупные   черты   лица
свидетельствовали о его  индейском  происхождении.  Хорошо  сшитый  костюм
казался на нем мешковатым.  Диас  так  страстно  жестикулировал,  что  его
собеседники вынуждены были  отступить  назад.  Среди  окружавших  Диаса  я
заметил Мигеля Домингеса.
   - А рядом с  сеньором  Домингесом  стоит  министр  юстиции  Гонсалес  -
коренастый мужчина в темных очках. Затем сеньор  Кастальдо  -  заместитель
министра внутренних дел, это лицо, пользующееся большим доверием  Диаса...
Мне кажется, здесь присутствуют все министры кабинета... - Да, а  вон  там
министр здравоохранения и гигиены - доктор Руис.
   Руис,  небольшого   роста   экзальтированный   мужчина,   беседовал   с
Колдуэллом,   заикающимся   молодым   человеком   из   городского   отдела
здравоохранения.
   - Многих  из  присутствующих  я  не  знаю,  -  сказала  сеньора  Кортес
извиняющимся тоном и, улыбнувшись, продолжила: - Здесь  есть  и  известные
бизнесмены. Вон, видите, там с Андресом Люкасом беседует сеньор Аррио. Вы,
наверное, уже заметили его фамилию на вывесках крупнейших магазинов.
   Люкас был в строгом черном  костюме.  Всем  своим  видом  он  стремился
показать, что на прием его привело исключительно чувство долга.
   Я мельком взглянул на сеньора Аррио. Обилие новых имен  меня  несколько
утомило.
   Сеньора Кортес огляделась  по  сторонам,  высматривая  кого-то  еще.  Я
воспользовался паузой и спросил:
   - А чем занимается сеньор Гарсиа помимо шахмат?
   - О, он чемпион по шахматам и все. Раньше, мне кажется,  он  преподавал
математику в маленькой  школе  в  Пуэрто-Хоакине.  А  теперь  он  директор
национальной школы шахматной игры в Вадосе.
   - Вы в самом деле у себя в стране серьезно относитесь к шахматам, или я
ошибаюсь? - невинно спросил я.
   Профессор Кортес что-то быстро спросил у жены и, получив  ответ,  почти
воинственно обратился ко мне.
   - А почему их нельзя воспринимать  серьезно,  сеньор?  Это  куда  более
тонкая  игра,  чем,  скажем,  футбол  или   бейсбол.   Шахматы   развивают
интеллектуальные  способности  человека,  приучают  его  четко  и  логично
мыслить.   Игра   неисчерпаема   по   новизне,   стимулирует    умственную
деятельность.
   - А вы сами играете? - спросил я.
   Сеньора Кортес с гордостью сообщила, что ее  муж  несколько  лет  назад
вышел в финал шахматного турнира страны. На что профессор скромно  потупил
взор. Я постарался изобразить на лице изумление. Поскольку  сеньор  Кортес
вновь принимал участие в разговоре,  я  из  вежливости  опять  должен  был
говорить по-испански и принялся  старательно  выстраивать  фразы  одну  за
другой.
   - Мне было весьма интересно посетить ваш телецентр, - начал я издалека.
- Примечательно, что министр, являющийся членом правительства... э... э...
непосредственно возглавляет его.
   - И с полным правом притом! - убежденно воскликнул сеньор Кортес.  -  Я
полностью разделяю точку зрения доктора Майора, что  телевидение  является
одним из наиболее важных инструментов современного правления.  Возьмем,  к
примеру...
   Он отмахнулся от жены, пытавшейся что-то сказать.
   - К примеру, случай, касающийся непосредственно вас. Есть много  вещей,
о которых мы просто не можем говорить в печати, но  о  которых  непременно
должна знать общественность. С твоего позволения,  Белита,  а  ты  так  же
хорошо знаешь, как и я, что наш епископ проклял бы нас по седьмое  колено,
попытайся мы опубликовать в "Либертад" хотя бы  половину  того,  что  тебе
удается передать с помощью телевидения.
   Он снова обратился ко мне.
   - Ведь вам  известно,  сеньор,  как  нас  беспокоят  обитатели  трущоб,
незаконно поселившиеся в Сьюдад-де-Вадосе. Вы сами знаете, что творится  в
их  убогих  хибарах:  зверская  жестокость,  мерзкие   извращения,   самые
низменные наклонности у детей. Все это процветает только потому, что  люди
оказались оторванными от родной  земли  и  остались  без  стабилизирующего
воздействия привычной для них среды.
   Сеньор Кортес откашлялся и важно продолжил:
   - Я имею честь быть советником муниципалитета и в рамках возложенных на
меня  обязанностей  должен  посещать  прибежище  нищеты  под   центральной
монорельсовой станцией и барачные поселки  на  окраине  города.  Вместе  с
сотрудниками отдела  здравоохранения  я  появлялся  без  предупреждения  и
собственными глазами видел самые жуткие  сцены.  Такой  очаг  растления  и
источник инфекций в самом сердце города весьма опасен. У себя же  дома,  в
деревнях, где  крестьяне  подчиняются  определенным  формам  общественного
давления  -  необходимости  уважать  местного  священника,  например,  или
соблюдению традиций и обычаев, - там, на местах,  они  чище  и  приличнее.
Можно сказать, даже порядочнее.
   Он говорил тоном непререкаемого авторитета.
   - Но я полагаю, - осторожно заметил я, - что и  на  телевидении  вы  не
можете допустить показ вульгарных сцен.
   - Традиционным путем не можем, - согласился профессор. - Наш  уважаемый
епископ... Ах, вот и он сам. Я все удивлялся, почему его нет. Да,  сегодня
ведь  церковный  праздник,  у  него  другие  обязанности.  Так  на  чем  я
остановился? Ах да. Епископ,  думаю,  не  похвалил  бы  нас...  И  все  же
определенные   факты   должны   получить   огласку   в   широких    кругах
общественности. А телевидение является тем  каналом,  с  помощью  которого
большое число зрителей можно познакомить с правдой. Поэтому  для  передачи
той же информации в несколько иной форме мы прибегаем к  методу  массового
воздействия на подсознание. Для этого необходимо...
   - Я знаю, - прервал я его, еще не совсем четко понимая, следует ли  мне
радоваться  или  удивляться  тому,   что   он   так   откровенно   признал
использование техники воздействия на подсознание.
   Сеньор Кортес восторженно рассмеялся.
   - Весьма ценный, весьма ценный метод! - воскликнул он.
   Я неожиданно понял, что передо мной довольно любопытный  человек,  ярый
блюститель нравственности. Я отчетливо представил себе, как он  неожиданно
входит в какую-нибудь жалкую лачугу на окраине Вадоса, отодвинув в сторону
полог из мешковины, и становится свидетелем одной из сцен, которые сеньора
Посадор показала мне в видеозаписи. Отчитав бедных  обитателей,  профессор
непременно посоветует им как лучший выход в их положении привязать  камень
потяжелее и броситься в морскую пучину вниз головой.
   Сеньора Кортес с беспокойством наблюдала за мной, словно понимала,  что
я могу и не разделять убеждений ее мужа.  Почувствовав,  что  я  не  спешу
высказать свое мнение, она решила сама вступить в разговор.
   -  Да,  мистер  Хаклют,  мы   используем   телевидение   для   подобных
пропагандистских целей, но  только  в  тех  случаях,  когда  речь  идет  о
действительно серьезных вещах. Как уже упомянул Леон, в данном  конкретном
случае мы считаем оправданным применение подобных мер... Не  каждый  может
убедиться собственными глазами, у нас нет другого выхода. В Вадосе  немало
тех, кто отвергает фактическую сторону дела; и они не остановятся ни перед
чем, лишь бы воспрепятствовать тому, чтобы исправить создавшееся положение
средствами,  которые   сочтет   необходимыми   президент.   Некоторых   из
присутствующих здесь сегодня с полным правом  можно  назвать  противниками
его планов. Однако наш президент весьма лоялен.
   - Да, присутствие некоторых лиц  явилось  для  меня  неожиданностью,  -
заметил я. - Например, главного редактора газеты "Тьемпо" и его брата.
   - Вы знакомы с братьями Мендоса? - в голосе сеньоры  Кортес  прозвучало
изумление.
   Я покачал головой.
   - Ах вы, видимо, слышали о них. Да, тот самый случай.  Но  надо  отдать
должное сеньору Христофоро, он пользуется в  Вадосе  уважением,  а  сеньор
Фелипе известен теперь всему миру.  Но  все  разногласия  отступают  перед
всеобщим восхищением нашим чемпионом, сеньором Гарсиа.  И  все-таки  жаль,
что Фелипе  Мендоса  не  нашел  лучшего  применения  своему  таланту,  чем
порочить нашего доброго президента.
   - Тогда зачем вообще Вадос приглашает таких людей?
   Она пожала плечами.
   - Для него, пожалуй, важнее, что Фелипе Мендоса своими  книгами  принес
известность нашей  стране.  И  еще,  кажется,  он  исходит  из  того,  что
Христофоро, его брат, достаточно любит  Сьюдад-де-Вадос  и  беспокоится  о
будущем города. А всякий,  кто  любит  город  и  привязан  к  нему,  может
рассчитывать на дружественное отношение президента. По крайней мере до тех
пор, пока он не станет предпринимать что-либо ему во вред.
   - Совершенно верно, - с чувством подтвердил профессор. -  Больше  того,
он приглашает  на  приемы  даже  Марию  Посадор.  Да-да,  я  видел  список
приглашенных. Но она, конечно, не явилась.
   Он с любопытством посмотрел на меня.
   - Вы, надо думать, уже слышали о Марии Посадор?
   - Я встречал ее, - ответил я. -  Это  вдова  человека,  которого  Вадос
победил при выборах на пост президента.
   Тонкие брови профессора изумленно поползли  вверх.  Но  прежде  чем  он
успел высказаться по этому поводу, жена дернула его за рукав.
   - Леон, - спокойно произнесла она.
   Я заметил, что гости стали  подниматься  к  президентскому  дворцу.  На
плитах дорожки расставляли стулья. Музыканты уже убирали свои инструменты.
Несколько слуг пронесли рулон плотной ткани и положили его на траву в  той
стороне лужайки, где находился оркестр.
   - Ах да, да, конечно, - сказал профессор и взглянул на часы.
   Мои собеседники без объяснений повели меня  к  лестнице.  Мы  поднялись
последними. Но стулья были расставлены так, что с любого места была хорошо
видна вся лужайка.
   Занимая свое место, я заметил, что Вадос сидит в первом ряду в центре и
оживленно переговаривается с Гарсиа.
   Служители стали быстро раскатывать  рулон,  который  оказался  огромным
шахматным ковром. Как только они удалились, с обеих сторон тенистой  аллеи
появились две шеренги мужчин. Те, что шли с левой стороны,  были  одеты  в
белое, а те, что шли справа, - в черное. Головы  первых  восьми  мужчин  в
каждой команде  прикрывали  гладкие  шапочки.  У  последующих  на  головах
красовались ладьи, кони и слоны. Под гром аплодисментов шествие  заключили
две дамы и два кавалера в золотых коронах. Под барабанный  бой  каждая  из
фигур,  отвесив  поклон  в  сторону  президента,  заняла  свое  место   на
гигантской шахматной доске.
   Я с немым вопросом повернулся к сеньоре Кортес.
   - Вы ничего не знали? - удивленно спросила она.  -  Это  высшая  честь,
которой мы удостаиваем наших победителей чемпионата страны по шахматам или
международных  турниров.  Здесь   перед   избранной   публикой   еще   раз
разыгрывается партия, принесшая победу. Сеньор Гарсиа уже  в  девятый  раз
удостаивается такой чести. Но смотрите, игра уже начинается.
   Удар барабана - белая ферзевая пешка шагнула на две клетки вперед,  еще
удар - черная пешка сделала шаг ей навстречу.
   Зрители поудобнее устроились на своих местах, приготовившись к  долгому
представлению. Я же, наоборот, был настолько захвачен  увиденным,  что  не
мог сразу расслабиться. Это была самая необыкновенная  партия,  которую  я
когда-либо видел.
   Конечно, я был наслышан  об  играх-представлениях,  которые  устраивали
восточные владыки,  где  рабам,  изображавшим  выбывшие  из  игры  фигуры,
отрубали головы,  читал  я  об  инсценированных  играх  и  без  варварских
жестокостей, но такой спектакль - повторение уже сыгранной партии в  столь
грандиозных масштабах - превзошел все мои представления.



12

   Игра длилась долго - в партии было  восемьдесят  или  девяносто  ходов.
Шахматист я был слишком заурядный, чтобы по достоинству  оценить  тонкости
финальной части. До тех пор, пока силы противников не сократились до  двух
пешек и ладьи с каждой стороны,  я  ощущал  какое-то  беспокойство.  Нечто
подобное я уже испытал, наблюдая за игрой Кордобана и доктора Майора.
   Но растущее чувство нетерпения ощущал не  один  я,  хотя  представление
было задумано достаточно интересно. Фигуры выводили  друг  друга  из  игры
ударом кинжала. "Пешки" из стана противника  уносили  очередную  жертву  с
шахматного поля и укладывали с края на траву.  Все  происходило  в  полной
тишине, которую нарушали лишь удары барабана, объявлявшие  следующий  ход.
Удачные ходы зрители сопровождали аплодисментами. А с момента, когда  игра
вступила  в  затяжной  эндшпиль,  на  лицах  гостей  уже  все   отчетливее
проступала вежливо скрываемая скука. Все чаще и чаще подзывали официантов,
которые сновали с подносами, полными напитков. Исключение составляли  лишь
Гарсиа и еще несколько человек. Гарсиа, которого я  не  выпускал  из  поля
зрения, находился  в  состоянии  сильного  возбуждения,  будто  проигрывал
партию заново. С таким же напряжением следил за игрой  Вадос.  Диас  же  в
свою очередь с не меньшим вниманием наблюдал за Вадосом.
   Однажды в момент паузы между ходами я заметил, как Вадос  посмотрел  на
своего министра внутренних дел. Их  взгляды  встретились.  Скулы  на  лице
Вадоса напряглись. Руки Диаса, которые тот держал на  коленях,  сжались  в
кулаки. Дуэль взглядов длилась мгновение, затем оба опустили глаза, словно
непослушные  дети,  осознавшие  свою  вину,  и  снова  стали  смотреть  на
шахматное поле.
   Меня удивила явная неприязнь их друг к другу. Даже не  неприязнь,  нет.
Это граничило с ненавистью, не лишенной вместе с тем взаимного уважения. Я
уже слышал о их соперничестве и теперь понял, что оно непреодолимо. И если
бы не умение сдерживать себя, неприязнь вылилась бы в открытую вражду.
   "Игра" заканчивалась. Белый король, упав  на  колени,  склонил  голову;
черный - покинул шахматное поле и, отвесив низкий  поклон  Гарсиа,  вручил
ему свой кинжал,