Мне  никогда  не  стоит  пить  в  одиночку.  В  компании  я  обычно  не
злоупотребляю спиртным - боюсь  стать  излишне  разговорчивым.  Недаром  я
слыву не только приятным собеседником, но и занудой. Когда же я оказываюсь
один, рюмка-другая прочищают мои мозги,  но  стоит  мне  увлечься,  я  пью
слишком быстро и оттого пьянею.
   Едва добравшись до постели, я мертвецки уснул, но уже в четыре или пять
часов утра начал ворочаться в полузабытьи. Мне снилось, что в  длинной  до
пят ночной рубашке с крыльями  за  спиной  и  пылающим  мечом  в  руках  я
отправился на карнавал. Передо мной мелькали  смуглые,  молящие  о  пощаде
лица. Я обрушивал на них свой меч, я знал, что он  из  картона,  но  после
каждого удара головы катились с плеч. Этот кошмар продолжался до тех  пор,
пока у моих ног не образовалась гора голов и подол рубашки  не  пропитался
кровью.
   Здесь я проснулся в холодном поту, хотя ночи стояли жаркие.
   Я умылся, побрился и, не позавтракав, спустился вниз. Попросив утренние
газеты, я даже не заглянул в них, не в силах сосредоточиться. Выкурив пару
сигарет, я отправился в транспортное управление.
   - Доброе утро, Хаклют,  -  приветствовал  меня  Энжерс.  -  Я  как  раз
просматривал сметы. Ваши проекты представляются мне вполне  обоснованными,
а для их реализации понадобится менее двух с половиной миллионов доларо.
   - Это плохо, - сухо возразил я. - На них должно уйти не больше половины
выделенных средств, ведь это и около половины  задуманных  вами  работ.  Я
попытаюсь кое-что сократить. Если  таким  образом  сократить  не  удастся,
придется начать сначала.
   - Думаю, в этом нет необходимости.  -  Энжерс  удивленно  посмотрел  на
меня. - Я уверен, что мы сможем получить дополнительные ассигнования.
   - Мне была названа сумма в четыре миллиона, я должен в нее уложиться, -
перебил я. - Я слишком размахнулся в надбавках на рост  цен,  на  алчность
поставщиков, даже на взяточничество в транспортном управлении.
   Не знаю, зачем я добавил последние слова. Энжерс  пристально  посмотрел
на меня.
   - Вам не следовало бы, Хаклют, бросаться такими словами, -  предостерег
он. - Даже если вы и читаете "Тьемпо".
   -  Что  они  опять  обрушились  на  Сейксаса?  Я  еще  не  добрался  до
сегодняшних газет.
   Энжерс пожал плечами.
   - Вроде бы сегодня не было ничего особенного.  Но  этот  кретин  Фелипе
Мендоса в последнее время действительно сыплет обвинения в адрес Сейксаса.
Я, как вы знаете, не очень симпатизирую ему, но и ни единому слову Мендосы
я тоже не верю. К тому же обвинения Мендосы не повысят авторитет и  нашего
управления.
   Он сложил лежавшие перед ним бумаги в аккуратную стопку.
   - И все же  мне  хотелось  бы  познакомить  с  проектом  Диаса.  Вы  не
возражаете?
   - При условии, если вы скажете, что это еще не окончательный вариант.
   Я вынул пачку сигарет.
   - А что вы думаете о нынешнем положении в Вадосе?
   - Это какой-то ужас! - Энжерс воздел кверху руки. -  Никогда  не  видел
ничего подобного. Сейчас, когда я ехал на  работу,  мою  машину  забросали
камнями. И нигде ни одного полицейского!
   - Полицейские имеют свойство исчезать именно тогда, когда они  особенно
нужны.
   Я вспомнил о той жалкой помощи, которую полиция предложила мне в  ответ
на угрозу Дальбана.
   - Кстати, о полиции, - сказал я, помолчав. - Я был бы признателен, если
бы сегодня меня сопровождали полицейские.
   Энжерс кивнул.
   - Я передам О'Рурку, - он сделал пометку в блокноте. - Значит,  вы  все
же решились согласиться на телохранителя?  Не  могу  сказать,  что  я  вас
осуждаю.
   - Не о телохранителе  речь.  Просто  я  собираюсь  посетить  подземелье
Сигейраса.
   Несколько мгновений Энжерс пытался понять, правильно ли он меня  понял.
Затем он решительно спросил:
   - Что вас заставило вдруг пойти на это?
   - Я полагал, что в техническом отношении его  трущобы  не  представляют
сложности. Теперь я намерен взглянуть, как там все выглядит изнутри.
   Энжерс нервно вертел в руках авторучку.
   - Однако  жилищные  проблемы  вне  вашей  компетенции.  Пусть  об  этом
заботится наш муниципалитет.
   - Вы меня неправильно  поняли.  Здесь  затронуты  мои  профессиональные
интересы.
   Он пошел в атаку с другой стороны.
   - Но вы должны отдавать себе отчет в том, что отправиться  туда  сейчас
равносильно визиту в клетку к хищникам! Ведь именно там оплот Тесоля, а он
посажен  в  тюрьму,  Фрэнсис  покончил   с   собой.   Идти   туда   просто
неблагоразумно.
   - Так уж случилось, - ответил я, - что меня нарекли Даниилом  по  имени
библейского пророка.  Бойд  Даниил  Хаклют.  Я  уже  подумал  о  возможных
последствиях и тем не менее хочу все увидеть своими глазами.
   - Разве Колдуэлл не в состоянии вам все объяснить? - настаивал  Энжерс.
- В министерстве здравоохранения есть несколько человек, которые  побывали
там...
   - Я уже устал от объяснений, - с раздражением ответил я. - Мне навязали
слишком много чужих мнений. Теперь  мне  необходимо  во  всем  разобраться
самому.
   - Хорошо, - холодно сказал Энжерс. - Я организую вам эту поездку. Боюсь
только, что она состоится во второй половине дня, поскольку с утра у  меня
назначена встреча с Диасом, которую уже нельзя отменить...
   - Вы хотите сказать, что поедете со мной? - удивился я.
   - Конечно. Ведь основную конфликтующую с Сигейрасом сторону представляю
именно я. Мне  не  хотелось  бы,  чтобы  вы  вместо  меня  стали  объектом
каких-либо нападок. Я попрошу  О'Рурка  обеспечить  нас  охраной.  Кстати,
может быть, полицейским стоит сказать,  что  они  направляются  на  поиски
Брауна?
   - А насколько  это  правдоподобно?  Разве  полиция  еще  не  обыскивала
трущобы?
   - Не знаю, - пожал плечами Энжерс.  -  Но  мне  кажется,  это  неплохой
предлог.
   - Интересно, что стало с  Толстяком?  -  спросил  я  скорее  себя,  чем
Энжерса.
   Но он услышал.
   - Разве дело в том, что  с  ним  стало?  Главное,  что  он  не  решился
появиться.
   Я промолчал. Что бы там ни говорили, а. Толстяк Браун произвел на  меня
впечатление честного человека.


   Знакомство с полицией Вадоса убедило меня в том,  что  я  не  ошибся  в
своем представлении о ней. Нас сопровождали  восемь  полицейских  на  двух
машинах. Было установлено, что Сигейрас в данный момент  находится  где-то
за городом. У  полиции  получался  неплохой  сценарий,  чего  нельзя  было
сказать о его воплощении.
   Меня больше устраивало отправиться в сопровождении одного полицейского.
Однако  мне  дали  понять,  что  если  полиции   не   удалось   отговорить
непонятливого иностранца  от  шага,  равного  самоубийству,  то  уж  столь
легкомысленно рисковать жизнью своих людей она не имеет права. Кроме того,
блюстители порядка  настояли  на  том,  чтобы  каждый  из  нас  вооружился
автоматическим пистолетом. Энжерс с энтузиазмом принял это предложение;  я
же всеми силами пытался отказаться от него. После всего того, что обо  мне
писали газеты, не хватало только появиться с  оружием  в  руках.  Когда  в
конце концов я  вынужден  был  уступить,  то  старательно  спрятал  кобуру
подальше под пиджак, а сверху повесил фотоаппарат.
   Машины притормозили на уже знакомой  покрытой  гравием  площадке  возле
центральной станции. Несколько детишек, что-то напевая, играли  у  дороги.
Увидев нас, они с криками разбежались. Полицейские выскочили  из  машин  и
поспешили к спуску в подземелье. Мы с Энжерсом  не  спеша  последовали  за
ними. Нельзя было не заметить,  как  по  мере  распространения  новости  о
приезде  полиции  кругом  воцарялась  тишина.  Казалось,  множество  людей
слилось  в  единый  чуждый  нам  организм  подобно  плотоядному  растению,
почувствовавшему приближение насекомого.
   У  входа  в  трущобы  какая-то  смуглолицая  женщина  смело  попыталась
преградить  нам  путь.  Когда  же  полицейские  несколько  раз   терпеливо
объяснили ей причину своего появления, она  решительно  замотала  головой,
заверяя, что Толстяка Брауна здесь никогда не было, нет и не  может  быть,
поскольку все говорят, что он уехал из страны.
   - Тогда вы, очевидно, не будете мешать нам, если только,  конечно,  его
не укрываете, - заметил возглавивший группу  лейтенант,  отстраняя  ее  со
своего пути.
   Мы  медленно,  друг  за  другом  двинулись  в  смрадную  темноту.  Двое
полицейских мощными фонарями освещали жалкие комнатенки. Теперь я  увидел,
как они были  устроены.  Простые  деревянные  щиты,  листы  жести,  доски,
лестницы каким-то образом крепились  к  металлическим  опорам  и  бетонным
перекрытиям монорельсовой станции. Ни о каких уборных здесь,  конечно,  не
могло быть и речи. Вентиляция происходила  через  зиявшие  в  едва  сбитых
перегородках щели.
   Целая семья каким-то образом ютилась в  такой  ящикообразной  клетушке.
Столы и стулья заменяла отслужившая свое тара, а постели  -  кучи  тряпья.
Сооружения  из  жести,  в  которых   сжигали   ветки,   использовали   для
приготовления пищи. Дым от них был самым приятным из здешних запахов.
   Убогость стен скрашивали яркие  изображения  девы  Марии,  прошлогодние
календари, рекламные плакаты. В некоторых из этих ячеек были свои домашние
алтари с распятием, перед которым горели свечи.
   - Здесь, наверное, часто бывают пожары? - спросил я Энжерса.
   Он усмехнулся.
   - Сигейрас старается их не допускать. Он хорошо понимает, что, если его
владения запылают, пожарники будут заботиться лишь о том, чтобы  пламя  не
распространилось на  расположенную  над  трущобами  станцию,  и  дадут  им
выгореть дотла. Кстати, пожар был бы хорошим средством расчистки трущоб.
   Я не увидел здесь традиционных осликов, должно быть, их сюда не вводили
из боязни за  прогнивший  половой  настил,  но  свиней,  кур  и  коз  было
множество.
   Полицейские бесцеремонно откидывали занавески, заменявшие  двери.  Чаще
всего люди  равнодушно  смотрели  на  нас,  иногда  безразличие  сменялось
настороженностью, кое-кто из обитателей приподнимался при нашем появлении,
заискивающе улыбаясь, жестами приглашал войти. Дети издали с  любопытством
рассматривали незнакомцев. Они выглядели голодными  и  грязными,  но  явно
больных среди  них  было  немного.  Из  сотни  ребятишек  я  заметил  лишь
несколько больных экземой, рахитом и еще каким-то  заболеванием,  названия
которого я не знал.
   Только изнутри  можно  было  оценить  истинные  размеры  поселения.  За
двадцать минут мы отошли далеко от входа. Мрачная обстановка  и  затаенная
злоба обитателей этого муравейника стали сказываться на  моих  нервах.  Мы
шли по совсем темному проходу,  только  фонари  полицейских  освещали  нам
путь. Навстречу, низко  опустив  голову,  прошла  женщина  в  крестьянском
платке. Она несла корзину. Я остановился и посмотрел ей вслед. Никогда  не
смогу простить себе этого!
   Энжерс заметил мой взгляд и проследил за ним.
   - Господи! - тихо сказал он. - Это же жена Брауна! Она появилась  здесь
неспроста, значит, и он где-то тут!



19

   Энжерс произнес эти слова по-английски.  Полицейские  не  сразу  поняли
его. Он обрушил на них поток грубой брани. Я не представлял себе, что этот
всегда  уравновешенный,  подчеркнуто  корректный  англичанин  способен  на
подобные всплески.
   - Не стойте же как истуканы! - взорвался он. - Это жена  Брауна!  Взять
ее, быстро!
   Наконец до них дошло. Двое  полицейских  нырнули  в  темноту.  Раздался
крик. Через минуту они вернулись, держа с  двух  сторон  за  руки  сеньору
Браун. Она сопротивлялась, платок ее съехал на плечи.
   - Так, значит,  это  вы?  -  злобно  проговорил  Энжерс,  направив  луч
карманного фонарика ей в лицо.
   Она отвернулась от слепящего света.
   - Где твой муж? - злобно крикнул он.
   Сеньора Браун бросила на Энжерса холодный взгляд.
   - Не знаю, - спокойно ответила она. - Его здесь нет.
   Мне показалось, что именно в этот момент она узнала меня  и  вспомнила,
кто я такой. Я почувствовал на себе  взгляд  ее  черных  полных  ненависти
глаз. Я отвернулся, не желая быть соучастником дальнейшего.
   Энжерс вынул пистолет и медленно  снял  его  с  предохранителя,  щелчок
гулко отозвался в тишине.
   - Ну ладно, - проговорил  он,  не  спуская  глаз  с  сеньоры  Браун.  -
Отправляйтесь туда, откуда она вышла; он может оказаться именно там.
   Полицейские послушно отпустили сеньору Браун. Она не двинулась с места.
Энжерс направил на нее пистолет, но сеньора Браун лишь усмехнулась.
   Однако, когда полицейские устремились в проулок, она вся напряглась.
   - Энжерс, - тихо сказал я, - вам должно быть стыдно за свое поведение.
   Не глядя на меня, он сухо и равнодушно ответил по-английски:
   - Браун разыскивается за убийство. И вам это известно. Если  он  здесь,
мы не можем дать ему скрыться.
   Женщина не понимала, что он говорит, но напряженно следила за тем,  как
вооруженные полицейские обшаривают светом фонарей жалкие лачуги. Когда они
добрались до места,  где  проулок  раздваивался,  Энжерс  жестом  приказал
сеньоре Браун следовать за ними. Она не повиновалась, но  после  очередной
угрозы пистолетом уступила и пошла за полицейскими.
   Я потащился следом.
   Полицейские громко спорили,  куда  следует  идти.  Энжерс,  оторвав  на
секунду взгляд от своей жертвы, приказал им:
   - Идите направо, идиоты! Ведь слева нет настила!
   Действительно,  в  левом  проходе  настил   был   сломан.   Полицейские
направились по правому проходу. Я заметил облегчение  в  мимолетном  взоре
женщины, когда  она  увидела,  куда  пошли  полицейские.  Я  промолчал.  Я
надеялся, что, никого не найдя здесь, полицейские откажутся от  дальнейших
поисков.
   Они уже почти скрылись из виду,  когда  Энжерс  снова  пригрозил  своей
жертве, приказав следовать за ними. Она пошла вперед, Энжерс за ней,  а  я
чуть было не двинулся следом, когда почувствовал, что  слева,  в  провале,
что-то шевельнулось.
   Из темноты показалась огромная рука.
   Удар должен был прийтись Энжерсу по затылку.  Но  этого  не  произошло.
Возможно,  нападающий  оступился  или  Энжерс  инстинктивно   почувствовал
опасность и дернулся в сторону. И все же ему задело левое плечо.
   Он быстро повернулся  и  выстрелил  в  темноту.  Пуля  наповал  сразила
Брауна.
   Подбежали полицейские; из уст женщины вырвался страшный протяжный крик.
Я бросился прочь.
   Мне удалось выбраться из подземелья прежде,  чем  весть  о  случившемся
достигла обитателей трущоб и они обрушили свой гнев  на  незваных  гостей.
Только это спасло меня  от  участи,  которая  выпала  на  долю  Энжерса  и
полицейских.
   Бледный как полотно, с окровавленным лицом выбрался он на  поверхность.
Один  полицейский  волочил  ногу.  С  головы  до  пят  они   были   облиты
нечистотами. Я не стал спрашивать, где жена Брауна, вероятнее  всего,  она
осталась рядом с убитым.
   Полицейские  не  обращали  на  меня  никакого  внимания.  Один  из  них
направился к машине и, связавшись с  управлением,  запросил  подкрепление.
Энжерс, прижимая  платок  к  лицу,  говорил,  что  на  сей  раз  Сигейрасу
несдобровать - он укрывал убийцу.
   - Пока вина не доказана, человек считается  невиновным,  -  возразил  я
ему.
   Он посмотрел мне прямо в глаза.
   - Нет, - проговорил он. - Ошибаетесь. Согласно нашим законам, как  и  в
Кодексе Наполеона, бремя доказательства невиновности лежит на обвиняемом.
   Из подземелья стали появляться люди, они с ненавистью следили за нашими
действиями, дети швыряли в машины комья грязи. Тогда один  из  полицейских
трижды выстрелил в воздух, и все скрылись.
   Послышался вой полицейских сирен.
   Я поднялся по склону к станции, сел на монорельсовый поезд и  поехал  в
сторону Пласа-дель-Сур. Никто не сделал даже попытки меня остановить.
   Я двигался машинально. Только позже  в  моей  памяти  всплыли  какие-то
обрывочные сцены той поездки. Я не в состоянии был осмыслить  случившееся,
я мысленно топтался на месте, словно  поднимаясь  по  эскалатору,  идущему
вниз. А перед глазами стояло лицо сеньоры Посадор, которая повторяла,  что
независимо от моего желания во  всех  городских  событиях  мне  отводилась
немаловажная роль.
   Достаточно важная, если я оказался виновен в смерти человека.
   И что меня дернуло на это  посещение  трущоб?  Не  остановись  я  и  не
посмотри вслед сеньоре Браун...
   На Пласа-дель-Сур было немноголюдно. Я пересек площадь и вошел в отель.
   В холле, как обычно, зажав в пальцах незажженную сигарету, сидела Мария
Посадор. По-видимому, она была не одна: на шахматном  столике  стояли  два
бокала. Сердито сдвинув брови, она читала какое-то письмо.
   Я подошел к ней, она холодно кивнула.
   - Полагаю, вам не безынтересно, - я не узнал собственного голоса, - что
они нашли Толстяка Брауна.
   Она резко выпрямилась в кресле.
   - О черт! Где?
   - В трущобах Сигейраса, где же еще?
   - Я-то полагала, что он в безопасности где-нибудь за границей! Что  они
с ним сделали?
   - Энжерс убил его.
   Я увидел, как мгновенно изменилось  выражение  ее  лица.  Оно  застыло,
глаза остановились.
   - Конечно, - прошептала она, - конечно, этого следовало ожидать. - Рука
ее смяла сигарету.
   Я промолчал. Она поднялась и, кинув мне, пошла к выходу.
   Я отправился в бар.
   Вскоре включили телевизор, но у меня не было сил идти к себе  в  номер.
Программа началась с новостей, сообщили о смерти Брауна. Я  узнал  насыпь,
где только что был. Вокруг нее теперь стояли военные грузовики, и те,  кто
спешил к станции, обходили их стороной Солдаты вынесли  тело  Брауна,  его
опознали. Люди обнажали головы и крестились. Было  видно,  как  обитателей
трущоб дубинками выгоняют наружу и, словно бездомных собак, заталкивают  в
военные грузовики.


   Начались поиски Сигейраса. Сообщили, что он  где-то  в  городе  и,  как
только его разыщут, ему предъявят обвинение в укрытии преступника.
   В вечерней программе новостей в восемь ноль пять  передали  интервью  с
Энжерсом. Он явно гордился полученным ранением. Затем показали выступление
епископа Круса, как и после смерти Эстрелиты Халискос,  он  посвятил  свою
проповедь расплате, ожидающей грешников.
   Потом последовали похвалы  в  адрес  тех,  кто  мужественно  разыскивал
безжалостного убийцу. Было упомянуто мое имя.
   Я чувствовал, как во мне нарастает негодование. Пусть Браун переспал  с
девицей Халискос, хотя он это категорически отрицал; пусть вытолкнул ее из
окна; пусть, я сам тому свидетель, пытался убить Энжерса.  Пусть  все  это
так. Но я не мог согласиться с тем, что он  безжалостный  убийца,  он  был
честным человеком. Так или иначе, но я  не  стану  соучастником  тех,  кто
пытается голословно осудить покойного.
   Возможно, в силу профессиональной привычки до сих  пор  я  не  проявлял
активности, а лишь наблюдал, собирал и накапливал данные, как  обычно  при
начале новой работы.
   Но теперь все это позади. Я стану говорить, что думаю, и буду поступать
так, как считаю нужным. А начну я с того, что покажу этим телевизионщикам,
что к чему.
   Как только закончилась программа новостей, я кинулся к машине и  поехал
на телестудию.
   Риоко, редактор программы новостей, уже выходил из  телецентра.  Вид  у
него был усталый, он даже не узнал меня, а потом  долго  не  мог  (или  не
хотел) понять, что я ему говорю. Когда же он сообразил,  чего  я  от  него
хочу, то провел ладонью по лицу  и  порекомендовал  обратиться  к  доктору
Майору.
   - Ваша проблема политического характера, - сказал Риоко.
   - Разве это входит в его компетенцию?
   - Надеюсь, у вас достало ума  сообразить,  что  я  сам  не  решаю,  что
включать, а что не включать в передачи? - огрызнулся он. - Так  что,  если
хотите, чтобы ваше имя не упоминалось в будущих сообщениях, переговорите с
Майором, именно он отдал сегодня  распоряжение,  чтобы  особо  подчеркнуть
вашу роль в этом деле. Если бы мы успели, то обязательно взяли  бы  у  вас
интервью, как и у Энжерса.
   - Не взяли бы! - взорвался  я.  -  Хорошо,  если  надо  перего