ворить  с
Майором, я переговорю с ним. Где, кстати, я могу его найти?
   - Возможно, в его кабинете - на втором этаже, - Риоко усмехнулся.  -  Я
бы  на  вашем  месте  отложил  этот  разговор.  Он  сейчас  не  в   лучшем
расположении духа...
   - А в каком же тогда расположении духа прикажете быть мне  после  того,
как я услышал кучу ваших небылиц о себе?
   Нервы мои были натянуты до предела. Я повернулся и, перескакивая  через
ступеньки, стал быстро подниматься наверх.
   Секретарь Майора был атлетического телосложения, рассчитанного явно  не
только на исполнение секретарских  обязанностей.  Я  прошел  мимо  него  и
стенографистки. Они деланно улыбнулись, дав мне понять, что узнали меня.
   Когда я распахнул  дверь  кабинета,  воцарилось  недолгое  молчание.  Я
ожидал, что Майор возмутится  моим  вторжением,  но  он  после  секундного
замешательства взял себя в  руки.  Когда  сидевший  перед  ним  посетитель
обернулся, к своему удивлению, я узнал в нем Дальбана. Я даже смешался,  и
Майор тут же воспользовался моей растерянностью. Он  откинулся  в  кресле,
поправил очки и с иронией проговорил:
   - У вас, очевидно, неотложное дело, сеньор Хаклют? О чем речь?
   Я игнорировал его слова и обратился к Дальбану.
   - Вам будет приятно  узнать,  сеньор,  что  то,  чего  вам  не  удалось
добиться с помощью взяток и  угроз,  успешно  осуществил  господин  Майор,
министр дезинформации и клеветы, насколько я понимаю.
   Я старался следить за своими словами.
   - Говорят, чем грубее ложь, тем  больше  шансов,  что  в  нее  поверят.
Сегодня вечером по всему Агуасулю раструбили о том, что  я  был  подручным
этого героя Энжерса, сразившегося с опасным убийцей -  Толстяком  Брауном.
Чудовищная ложь, но очень многие, должно быть, поверили в нее. Но  ведь  я
был там и, прямо вам заявляю, стал свидетелем самого настоящего  убийства.
Я вдоволь насмотрелся, как ваше, Майор, правительство все  красиво  подает
на словах и совсем иначе - на деле. Но теперь, после сегодняшнего  обмана,
меня того и гляди вывернет наизнанку.
   Почти каждое слово я сопровождал ударом кулака по столу.
   Майор  сначала  старался  казаться  равнодушным,  но  потом   вкрадчиво
заговорил:
   - Сеньор Хаклют, вы возбуждены. Я хорошо понимаю, какое  потрясение  вы
пережили. Причем это  уже  не  первая  насильственная  смерть,  свидетелем
которой вы явились с момента вашего приезда сюда. Но наш  долг  состоит  в
том, чтобы правдиво информировать общественность.
   - Какое там правдиво! - продолжал кричать я. - Ложь не  может  заменить
факты!
   - Но ведь трущобы, созданные под  центральной  монорельсовой  станцией,
действительно стали прибежищем для человека, подозреваемого в убийстве, не
так ли? Вы, думаю, не станете отрицать этот факт?
   - Подозреваемого! Но  не  осужденного  или  хотя  бы  находящегося  под
следствием, каким представляет его ваша служба информации. И главное -  он
уже ничего не  может  доказать!  Вот  это  -  действительно  факт!  А  что
представляет собой ваша "самая  управляемая  страна",  Майор?!  Да  вы  же
просто рупор правительственной пропаганды, а созданная вами  телевизионная
сеть - не что иное, как трибуна чванливого диктатора,  страдающего  манией
величия. "Узнай правду и станешь  свободным",  -  смешно,  а  вот  скроешь
правду - добьешься своего. В вашей хваленой стране все верят в то, что  им
говорят, и даже  не  догадываются,  какая  грязная  правда  скрывается  за
красивой ложью!
   Лицо Майора покрылось пятнами. Неожиданно вмешался Дальбан.
   - Сеньор Хаклют, я искренне приношу вам свои извинения. Я виноват перед
вами. Пытаться подкупить вас или угрожать вам было ошибкой. Мне не хватало
мужества сказать этой марионетке Майору именно то, что я сейчас услышал от
вас. Я решался лишь на увещевания и словесные протесты. Больше я не  стану
молчать. Вы абсолютно правы. Я тоже считаю Майора  опасным  человеком,  он
сам страдает манией величия,  и  до  тех  пор,  пока  он  навязывает  свою
извращенную пропаганду нашим гражданам,  в  Сьюдад-де-Вадосе  жить  просто
небезопасно. Вместе с Кортесом, профессором  так  называемых  общественных
наук, они навязывают нашим молодым ученым свою систему поведения,  которая
якобы призвана их спасти.  А  чем  жить  по  этой  системе,  так  лучше  и
достойнее умереть.
   Мне стало не по себе, возможно, я был просто пьян. А может быть,  столь
откровенное признание совершенно изменило мое представление о Дальбане.
   - Думаю, что теперь нам не стоит настаивать на том, чтобы  вы  покинули
Агуасуль, - задумчиво произнес Дальбан. - Доктор Майор, вы выслушали меня,
а теперь и сеньора Хаклюта. Собираетесь ли вы как-то исправить  положение,
создавшееся из-за ваших лживых заявлений?
   Майор сидел не двигаясь. Я чувствовал, что  в  дверях,  ожидая  приказа
выставить нас вон, стоит  атлетического  телосложения  секретарь.  На  лбу
Майора выступили капли пота, а щеки покрылись красными пятнами.  Когда  он
наконец заговорил, голос его звучал жестко.
   - Моя информационная служба является правительственным органом; - начал
он. - Она не может подчиняться прихотям частных лиц.  Вы,  сеньор  Хаклют,
уважаемый иностранный специалист, приносящий большую пользу нашему городу,
но наши дела вас не касаются, к тому же вы сильно пьяны. Мы, говоря мы,  я
имею в виду наше правительство, все же должны будем обратить  внимание  на
ваше поведение. Вас выручает то, что  вы  находитесь  в  привилегированном
положении, но умалчивать о том, что вы тут наговорили, я не собираюсь.
   - Я предложил вашему правительству лишь свои профессиональные услуги, -
резко возразил я, - и не позволю обращаться со мной как с мальчишкой!
   Он не отреагировал на мои слова.
   - Что же касается вас, Дальбан! - Вдруг я почувствовал, что это говорит
человек, явно наделенный гипнотическими способностями. - Вы слишком  долго
стояли у нас на пути. Как бы ни было велико  терпение  правительства,  ему
тоже есть предел, на сей раз вы  просчитались,  боюсь,  что  для  вас  все
кончилось.
   Майор говорил по-прежнему сидя в кресле. Я ощутил,  что  мне  на  плечо
легла тяжелая рука - наконец секретарь-атлет приступил к исполнению  своих
истинных обязанностей. Он молча указал на дверь.  Дальбан  с  достоинством
поднялся из-за стола.
   - Вы ошибаетесь, доктор Майор, все только начинается, - тихо проговорил
он и направился к двери.
   Я пошел следом, жалея, что много выпил. В голове роились слова и фразы,
которые я не досказал Майору. Одно было хорошо: я сумел сдержать себя и не
набросился на Майора - уж слишком  велико  было  искушение  придушить  его
телефонным шнуром.
   Когда мы вышли из телецентра, Дальбан остановился.
   - Я хочу еще раз извиниться  перед  вами,  сеньор  Хаклют,  -  смущенно
проговорил он.
   - Принимаю ваши извинения, - ответил я.  -  Но  не  уверен,  что  смогу
забыть ваши угрозы. Мне казалось, что здесь ценят честность...
   - Встреча с Майором, по-видимому, лишила вас последних иллюзий?
   - Я бы хотел... Боже, я и сам не знаю, что бы я хотел сделать с ним! Он
казался мне здравомыслящим человеком, возможно,  он  таким  и  был,  когда
занимался политикой как ученый-теоретик. Может быть, его  изменила  власть
или коррупция, право, не знаю.
   - Благодаря его теории наша страна  прожила  двадцать  лет  в  мире.  -
Дальбан смотрел вверх на освещенные окна.  -  Но  как  дорого  мы  за  это
заплатили!
   - Какой же выход? - спросил я.
   - Кто  знает?  Но  мы  его  наверняка  найдем,  сеньор.  Зло  не  может
оставаться безнаказанным.
   Добавить к сказанному было нечего, и я направился к машине.



20

   Ночную тишину разорвал вой сирен. Мимо отеля с шумом  мчались  какие-то
машины. Я поднялся и выглянул на улицу.
   Пожарная машина завернула за угол и исчезла в темноте. Едва не  касаясь
крыши, пролетел вертолет. Следом за пожарной  промчались  две  полицейские
машины.
   Наконец  я   сообразил   посмотреть   в   сторону   гор.   Там   стояло
кроваво-красное зарево, зловеще освещавшее все вокруг. Сначала я  подумал,
что это врезался в гору самолет, но быстро понял, что здесь что-то другое.
   Горел телецентр.
   Я взглянул на часы. Было три часа утра. Стояла глубокая ночь,  и,  судя
по масштабам пожара, его обнаружили не  сразу.  Видимо,  в  здании  в  тот
момент не было  ни  души.  Казалось  бы,  в  столь  современном  комплексе
непременно должна быть установлена противопожарная система и сигнализация.
   Я вооружился биноклем. Мне не было видно пожарных машин -  их  скрывали
здания, но об их присутствии  можно  было  догадаться  по  тому,  как  под
напором мощнейших насосов стихали очаги пламени.
   В первый момент у меня был порыв посмотреть на пожар вблизи, но потом я
решил, что зевак там без меня хватает.
   Только минут через десять, уже лежа в постели,  я  осознал  последствия
происшедшего.
   Министр информации и связи Агуасуля ни сегодня, ни завтра,  ни  даже  в
ближайшие месяцы не сможет в пропагандистских целях использовать  эфир.  И
если правительство Вадоса в  самом  деле  так  зависит  от  служб  Майора,
формирующих общественное мнение в стране, то на время президент  сделается
безруким.
   Размышляя подобным образом, я наконец задремал. Но мой  сон  скоро  был
прерван. Еще не взошло солнце, было только начало шестого, когда я услышал
громкие голоса у двери.
   - Вот номер 1317, - произнес грубый низкий голос. - Открывайте.
   Я сел на кровати. Пистолет, который мне всучили полицейские,  когда  мы
отправлялись в трущобы Сигейраса, был еще при мне. Я вынул его  из  кобуры
и, как  только  дверь  распахнулась,  включил  свет  и  направил  дуло  на
вошедшего.
   - В чем дело? - громко спросил я.
   Человек выругался  и  сделал  шаг  вперед,  за  его  спиной  я  заметил
испуганного служащего отеля.
   - Полиция, сеньор Хаклют, - шепотом проговорил он.
   Я  опустил  пистолет.  Передо  мной  стоял  Гусман,  сержант,   который
предлагал мне телохранителя.
   - Что вам угодно, Гусман? - голос у меня срывался от возмущения.
   - Я попрошу сеньора пройти со мной.
   - Сеньор никуда не пойдет. Сеньор посылает вас и весь  ваш  полицейский
департамент ко всем чертям. Уходите и найдите более подходящее  время  для
приглашений.
   Лицо Гусмана оставалось угрюмым.
   - Сеньор Хаклют, на телецентре чрезвычайное  происшествие,  саботаж,  -
терпеливо объяснял он. - Нам известно, что вы были там вчера  вечером.  Мы
думаем, что вы можете оказать нам помощь в расследовании.
   - Каким образом? Я был  там,  чтобы  заявить  вашему  дорогому  доктору
Майору, что я о нем думаю. Риоко видел,  когда  я  приехал  туда,  а  Хосе
Дальбан - как я уезжал. А еще ваш  человек,  который,  видимо,  следил  за
мной... Почему бы вам, собственно, не спросить у самого Майора?
   - Мы не можем  его  нигде  найти,  -  не  моргнув,  ответил  Гусман.  -
Известно, что сеньор Майор оставался в здании допоздна, чтобы  просмотреть
материалы сегодняшних  радиопередач.  До  его  кабинета  не  удалось  пока
добраться - там еще не сбито пламя.
   Он посмотрел на часы.
   - И все же я попрошу сеньора поехать со мной. И  побыстрее!  -  сержант
подчеркнул последнее слово.
   - Ваша взяла, - ответил я, зевнув.  -  Вот,  держите.  Это  принадлежит
вашей конторе.
   Я протянул ему пистолет. Он взял  его,  не  выразив  при  этом  никаких
эмоций, и молча ждал, пока я оденусь. Затем он проводил меня до машины.
   Меня подробно допросили в полицейском управлении, после  чего  оставили
одного в маленькой комнате, где я просидел битых четыре  часа,  куря  одну
сигарету  за  другой.  Кто-то  скрасил  мне  одиночество  чашкой  крепкого
несладкого кофе.
   Наконец за мной пришел дежурный и провел в кабинет, где меня дожидались
сам О'Рурк и Гусман. О'Рурк выглядел усталым.
   - Вам повезло,  сеньор  Хаклют,  -  сказал  Гусман,  хлопнув  по  столу
протоколом с моими показаниями.
   - Сеньор Риоко подтвердил время вашего приезда в  телецентр,  а  сеньор
Барранкилла видел, как вы оттуда выходили.
   Он натянуто улыбнулся.
   - Подтверждено также, в  котором  часу  вы  вернулись  в  отель.  Таким
образом, во время пожара вы оставались в отеле.
   - Разве вы еще не связались с доктором Майором?
   - Его нашли в семь десять утра. Точнее сказать, нашли то, что  от  него
осталось. Ему не удалось выбраться из своего кабинета, и он сгорел заживо.
   Я почувствовал, как О'Рурк сверлит меня воспаленными глазами.
   - Мне это кажется невероятным, - тихо проговорил я. -  Я  полагал,  там
должны были быть противопожарные устройства...
   -  Да,  вы  правы.  Но  в  помещении,  связывающем  эти  устройства   с
центральной пожарной станцией, произошло короткое замыкание. Сработала  ли
противопожарная система или нет, нам не известно. С половины первого  ночи
до пяти тридцати утра в здании находился всего  один  сторож.  Похоже,  он
тоже погиб. Найти его пока не удалось.
   - Но, черт побери, это же современное здание.  Меня  в  четвертом  часу
разбудил вой пожарных сирен, и когда я посмотрел в сторону телецентра,  он
полыхал так, будто сложен из спичек, а не из бетона!  Как  все  это  могло
произойти?
   Гусман замялся. О'Рурк посмотрел на него.
   - Что он хочет? - быстро спросил он по-испански.
   - Узнать, как произошел пожар, - ответил Гусман.
   - Расскажите ему! Какое это теперь имеет значение!
   Гусман кивнул и снова перешел на английский.
   -  Там  на  складе  хранилось  восемь  тонн  горючего  для  генератора,
питающего передатчики на случай перебоев в электроснабжении.  Похоже,  что
зажигательную бомбу подложили именно туда.
   И тут я вспомнил слова Дальбана:  "Вы  ошибаетесь,  доктор  Майор,  все
только начинается".
   Конечно, можно жить и без Майора. Однако мне стало не по себе от  того,
что вещее обещание Дальбана так быстро сбылось. Я с  ужасом  подумал,  что
меня могут привлечь в качестве свидетеля и  на  основании  моих  показаний
Дальбану будет предъявлено обвинение  в  убийстве.  Только  этого  мне  не
хватало...
   - Сеньор Хаклют, - голос Гусмана оторвал  меня  от  горьких  мыслей.  -
Сеньор Барранкилла показал, что он слышал,  как  в  кабинете  Майора  Хосе
Дальбан заявил, что предпочел бы, чтобы доктора Майора не было в живых.  А
вы это тоже слышали?
   Я растерялся, заметив на себе усталый взгляд О'Рурка, но потом кивнул.
   - Кажется, он говорил что-то в этом роде, - нехотя подтвердил я.
   - Благодарю вас, сеньор. Думаю, пока все. Но возможно, нам придется еще
связаться с вами.


   Было ли все задумано заранее? Случайно ли Майор оказался в здании один?
Действительно ли случившееся было тем началом, о котором говорил Дальбан?
   Я не мог найти ответа на эти вопросы.
   Выйдя из полицейского управления, я купил свежие газеты и отправился  в
ресторан,  чтобы  прочесть  их  за  кофе.  Голова  гудела,   трудно   было
сосредоточиться. Вряд ли газеты  могли  что-либо  добавить  к  тому,  чему
свидетелем я был вчера, но я надеялся получить новую информацию.
   "Либертад", естественно, торжествовала по поводу смерти Брауна, называя
его  отъявленным  преступником  и  слово  в   слово   повторяя   вчерашний
телекомментарий.  Луи  Аррио,  новый  председатель   гражданской   партии,
опубликовал большую статью, обличавшую Дальбана. О  пожаре,  конечно,  еще
ничего не сообщалось. В статье, сданной в набор, по-видимому, еще вечером,
говорилось лишь, чего Дальбан добивался, препятствуя наступлению того дня,
когда уважаемый сеньор Хаклют  очистит  зловонные  владения  Сигейраса  от
преступлений и преступников. Аррио превозносил Андреса Люкаса за  то,  как
тот  вел  дело  Сигейраса,  а  также  неоднократно  приводил  высказывания
профессора Кортеса по поводу социальных проблем, порождаемых трущобами.
   Какого  черта  они  снова  возлагают   на   меня   ответственность   за
существование развалюх Сигейраса? Я изо всех  сил  пытался  доказать,  что
чисто  техническое  решение  транспортной  проблемы   не   даст   желаемых
результатов. Только правительственный декрет мог положить  конец  жилищной
проблеме. Но теперь, когда Сигейраса разыскивали за укрытие убийцы,  дело,
видимо, приняло другой оборот.
   "Тьемпо" разразилась гневом в  мой  адрес,  не  преминув  заявить,  что
постановление судьи Ромеро утратило силу. Но на самом  деле  это  было  не
так.
   Вдобавок ко всему Фелипе  Мендоса  снова  выдвигал  обвинения  в  адрес
Сейксаса, прямо заявляя,  что  Вадосу  было  известно  о  том,  что  глава
финансового управления брал взятки, но президент  смотрит  на  это  сквозь
пальцы. Да, наверное, теперь им это так просто не сойдет с рук.
   Я хотел теперь только одного - уехать. Если получится, закончив работу.
Не по собственному желанию попал я в  гущу  событий,  к  которым  не  имел
никакого отношения, и по уши погряз в проблемах Вадоса.
   Я решил пройтись по  городу.  Скоро  я  оказался  на  Пласа-дель-Норте.
По-видимому, мысли о Брауне привели меня к Дворцу правосудия.  Кто-то  уже
отмыл статую  Вадоса.  Под  вой  сирен  в  сторону  президентского  дворца
промчались полицейские машины.
   Я остановился у киоска, решив перекусить. Не  успел  я  расправиться  с
первым бутербродом, как машины промчались  обратно  и  остановились  перед
Дворцом правосудия. Полицейские вывели из  них  несколько  задержанных.  Я
чуть было не пролил на себя кофе, узнав  двух  арестованных  -  Христофоре
Мендосу и его брата Фелипе.
   Что же будет _дальше_?
   Вскоре подъехали  грузовики.  Полицейские  стали  выгружать  связки  не
доставленных подписчикам газет, матрицы, набитые бумагами ящики и коробки.
Не иначе как они закрывали "Тьемпо".
   По спине у меня пробежали мурашки.



21

   Я вспомнил слова Марии Посадор о необходимости контрпропаганды.  Только
теперь я понял, что за ними стояло.
   До настоящего времени "Тьемпо", как и  другие  оппозиционные  источники
информации, видимо, не очень серьезно беспокоила Вадоса. В конечном  счете
одной телепрограммы, подкрепленной техникой воздействия на  подсознание  и
создающей эффект личного присутствия,  достаточно,  чтобы  заменить  целую
дюжину газетных статей.
   Вызван ли его новый шаг  потерей  излюбленного  орудия  -  телевещания?
Боялся ли он теперь, что ослабнет его контроль и "Тьемпо" станет серьезной
угрозой его безопасности? Я строил самые невероятные  предположения,  пока
не узнал о действительных причинах происшедших событий.
   Судья  Ромеро  с  утра  мучился  после  чрезмерных  возлияний,  которым
предавался накануне. И насколько я понял, именно это толкнуло его  принять
решение. Истории известны случаи, когда недомогание властелина становилось
причиной гибели целых народов.
   Редакция "Тьемпо" своими нападками на меня  и  Сейксаса  в  сегодняшнем
номере  несомненно  нарушила  постановление  суда.  Ромеро,  не   уточнив,
рассматриваю ли я действия газеты как  клевету,  решил  задержать  братьев
Мендоса и конфисковать нераспроданные номера. Полиция опечатала  помещение
газеты и выставила охрану у входа в здание.
   Уже через час новость облетела город. Реакция оказалась молниеносной  и
весьма бурной. Сторонники народной партии наводнили Пласа-дель-Сур задолго
до начала выступлений  ораторов.  Толпа  пестрела  плакатами  с  лозунгами
против Ромеро и других членов кабинета. Гражданская партия в свою  очередь
выражала гнев по поводу поджога телецентра и гибели Майора.
   Многочисленные наряды полицейских безуспешно пытались очистить площадь.
Я наблюдал за происходящим из вестибюля отеля, служащие которого  в  любую
минуту были  готовы  забаррикадировать  вход.  И  был  момент,  когда  мне
показалось, что это действительно потребуется. Враждующие стороны  сначала
вступили в словесную перебранку, затем начались драки, потом в дело  пошли
ножи. Налицо были все признаки начинающегося бунта.
   - Почему не вызывают войска? - послышалась в холле нервная реплика.
   - Да разве войска наведут здесь порядок? - отозвался другой голос.
   И тут на выручку