- Устраивайтесь, вам здесь будет удобно, - показала она
мне на шезлонг. - Новостей у вас нет?
   - Да кое-какие соображения появились, хочу с вами
обсудить...
   Из боковой пристройки вышла Дуся и на протянутых ко мне
ладонях показала два огромных овально-круглых, белоснежных,
тяжелых даже на вид яйца - каждое размером с хороший кулак.
   - Вы такое давно пробовали? - спросила Дуся.
   - Я такого никогда даже не видел, что это? Она
засмеялась:
   - И неудивительно! Это гусиные яйца. Сейчас гусей-то
почти не стало, а уж яиц их никто и не видит в городах. У
нас-то здесь редкость...
   - Я действительно не видел таких, - честно признался я.
   Дуся с сожалением покачала головой:
   - Я, наверное, последняя, кто гусей держит. Помру -
забудут, как гусыня выглядела. Птица, ей - богу,
замечательная, а благодарной памяти ей нет. Людям, конечно,
сказка нужна. Правда, она ведь так не тешит. Гусь-то ведь
любит свою гусыню и заботливей и вернее, чем лебедь, а все
песни про любовь только о лебедях сложены...
   Надя засмеялась:
   - Гусю для легенды длины шеи не хватило...
Справедливости ради я заметил:
   - Гусь все - таки почаще встречается, чем лебедь. А в
легенду попадает то, что реже видим...
   - Ну да, - согласилась Надя. - Поэтому легенды о лебедях
написаны гусиными перьями...
   Помолчала и усмехнулась грустно:
   - Боюсь, что скоро гуси тоже станут редкими, как лебеди.
Когда-то Россия занимала первое место по вывозу гусей. Из
наших мест гуси на экспорт пешком отправлялись. Знаете, как
это делали?
   - Нет, никогда не слышал...
   Надя засмеялась.
   - Гуся осеннего, откормленного брали под крылья и
опускали ногами в бочку с расплавленным варом. Окунут и
пустят по песку, по пыли бегать. На вар пыль налипнет,
засохнет, тут ему снова ноги окунают в бочку. И так
несколько раз, пока не нарастут у него толстые черные
сапоги. После этого собирают тысячное стадо и пешим ходом -
в Германию. Пока дойдут до Пруссии, обколотят смоляные
сапоги, их фермеры по мешкам на откорм рассадят и к
рождеству на всю Европу продают неслыханного вкуса и
жирности гусей. Так и хвастались ими - мол, "прусские
гуси".
   - А вы это откуда знаете? - удивился я.
   - А мне Николай Иванович рассказывал. Ему ведь до всего
было дело, он написал статью в "Известия" о том, что гусями
надо заниматься - скоро попадут в Красную книгу. Собрал
массу литературы, выступал с лекциями, местным жителям
объяснял, какое это дело выгодное, всем полезное и приятное.
   Да, удивительно жил Кольяныч. Странный, непонятный
человек. Ну, что может быть общего у преподавания
литературы с разведением гусей в Рузаеве? Какое ему дело до
гусей? Как просто и незаметно он перемешал в своей жизни
обыденность и мечту, а может быть, он целую жизнь писал
лебедиными перьями легенду о красоте гусей? Да нет - это и
звучит как-то смешно.
   Надя задумчиво смотрела на меня, будто хотела угадать, о
чем я думаю, потом спросила:
   - Вы мечтать умеете?
   Я засмеялся:
   - Да вообще-то говоря, времени для этого не остается, но
иногда пытаюсь...
   - А о чем вы мечтаете? - спросила она.
   Мне не хотелось говорить об этом, и я усмехнулся.
   - У меня всегда одна мечта - ложиться спать не позднее
десяти...
   - Боюсь, что сегодня вашей мечте не суждено
осуществиться, - сказала Надя.
   - Я в этом просто уверен, - подтвердил я. - Я хочу с
вами поделиться своими соображениями, а вы, как сторонний
слушатель, будете оценивать, в чем я прав, а, что от
лукавого.
   Надя охотно включилась в игру.
   - Я запросил через Москву Мамоново, откуда пришла
телеграмма Коростылеву Никто из опрошенных местных
отправителя телеграммы не знает Он наверняка чужак. У меня
есть два предположения, или он проезжал мимо, направляясь на
юг, или он где-то живет не очень далеко, а в Мамоново
приехал, чтобы отправить телеграмму. Где он может жить?
   Надя растерянно развела руками:
   - Ну как это можно определить?
   - Я думаю, что отправитель телеграммы имел связь с
заказчиком этой депеши в Рузаеве. И уверен, что
договаривались они по междугородному телефону. Письмами
такое дело не организуешь - долго, да и заказчик телеграммы
наверняка не рискнул бы оставлять такое вещественное
доказательство...
   - И что? что вам дает это предположение?
   - Надо попробовать вычислить, где может жить отправитель
телеграммы. Откуда он говорил по телефону с рузаевским
заказчиком...
   Надя растерянно посмотрела на меня:
   - Я, кажется, догадываюсь... Вы хотите сказать, что в
Рузаеве, кроме московского, нет междугородного автомата?
   - Вот именно! Телефонные переговоры осуществлялись по
предварительному заказу...
   - Да, но если мамоновский отправитель телеграммы звонил
сюда, в Рузаево, вы не сможете это проверить, - сказала
Надя.
   - Конечно! Входящие звонки на местной междугородке не
регистрируются, но я уверен, что звонили из Рузаева...
   - Почему?
   - Ну, это же ясно! Отправитель телеграммы ждал сигнала,
команды из Рузаева - "можно!", "телеграфируй!". Я в этом
просто уверен!
   - А отчего вы так уверены в этом? - настойчиво
допрашивала меня Надя.
   Я усмехнулся:
   - Потому, что иначе вся придуманная мной логическая
конструкция рассыпается...
   - А вы уже придумали конструкцию?
   - Да так - набросок, эскиз, предположение... - И
деловито спросил: - А вы географию не забыли еще?
   - Более менее помню. И представляю, что Мамоново
находится в Воронежской области.
   - А какие области граничат с Воронежской? Надя
напряглась стала по памяти перечислять:
   - Липецкая, Курская, Белгородская, Тамбовская и кажется
Волгоградская, но лучше по карте посмотреть.
   - Вот этим мы сейчас займемся - пообещал я.
   - Принести карту? - готовно спросила Надя.
   - Да. Если найдется - карту Европейской части СССР. И у
меня будет к вам просьба.
   Надя сказала:
   - Охотно.
   - Если хотите, давайте вместе сходим на междугородную.
Попробуем разузнать кто звонил в населенные пункты одной из
этих областей.
   Людей дожидающихся в Доме связи телефонных переговоров в
это время было совсем мало, и телефонистка Рая Гаврилова,
оказавшаяся бывшей Надиной одноклассницей охотно помогала
нам разобраться с бланками заказов. Я объяснил ей, что нам
нужны вызовы, сделанные из Рузаева в середине мая в пять
сопредельных с Воронежем областей. И четверти часа не
прошло, - просматривая пачку талонов, Рая сказала:
   - Надь, глянь - вызов в Волгоградскую область, город
Урюпино. Звонили четырнадцатого мая.
   От почтения ко мне она разговаривала только с Надей,
адресуясь ко мне через нее.
   - А можно узнать с какого звонили телефона? - спросил я.
   - Конечно! - сказала Рая. - У нас здесь в книге
обратных заказов обязательно указывается.
   Она полистала журнал снова взяла в руки отобранный талон,
что-то сверила и твердо сообщила:
   - Урюпино вызывали в двадцать один час пятнадцать минут с
номера 22-18.
   Надя стала быстро перебирать своими гибкими тонкими
пальцами оставшуюся пачку отрывных талонов я видел, что она
сильно нервничает и через минуту Надя вытащила листок.
   - Вот еще один вызов в Урюпино. От девятнадцатого мая
двадцать часов десять минут.
   - А номер? - быстро спросил я.
   - Тот же абонент - 22-18.
   - Вы не можете узнать, кому принадлежит номер 22-18? -
попросил я телефонистку.
   - Минуточку, - она стала набирать справочную, но Надя
махнула ей рукой.
   - Не надо узнавать. Я и так знаю. Телефон 22-18
установлен у нас в школе. В канцелярии...
   Не спеша возвращались мы домой. Пахло жимолостью, ночной
свежестью. Не хотелось ни о чем говорить. Да и сил не
было. Все-таки круг замкнулся и телефонный вызов сделали из
школы. Из школы позвонили и дали команду на смертельный
выстрел в Кольяныча. Такие вот дела...
   Совсем стемнело. С неба сорвалась и, косо чертя синий
купол полетела к земле звезда. И вспыхнув сиреневой
серебристой искрои над лесом погасла.
   Надя сказала:
   - Загадайте желание.
   - Не верю я в приметы.
   - А я верю, - упрямо покачала она головой.
   - Я тоже верил когда-то, - сообщил я доверительно. -
Пока был молодой.
   - Вы и сейчас молодой! а почему верить перестали?
   - В самом начале службы, чуть не с первого дежурства,
выехал я на происшествие - самоубиица. Повесился в кладовой
на ремне, а существует поверье, будто кусок веревки или
ремня на котором повесился самоубийца, приносит удачу. Ну
оформили протокол как полагается выполнили все процедуры
труп увезли в морг, а я потихоньку отрезал кусок ремешка и
спрятал. Как талисман.
   Надя спросила
   - И, что не принес он вам счастья?
   - В тот же вечер стоял в магазине за колбасой и у меня
карманник вытащил всю получку.
   Надя засмеялась. Мы уже подошли к дому она взглянула на
часы.
   - Сегодня исполнение вашей мечты задержалось всего на два
часа. Сможете лечь в полночь.
   - Боюсь, что нет. Раз моя конструкция не развалилась,
надо сейчас кое- что написать - завтра наверняка
понадобится.
   Ночью пал туман. Городок будто по пояс провалился в
фиолетово-серое марево, подсвеченное розовы ми всполохами
утреннего солнца. Размытые, нерезкие белые кубики домов,
плывущие в перламутрово-дымчатых клубах тумана, вдруг
вспыхивали нестерпимо алым светом, когда в стекла попадали
прямые солнечные лучи.
   Около дверцы "Жигулей" уже сидел в
напряженно-выжидательной позе Барс совершенно мокрый от росы
встрепанный похожий на размокший валенок. Увидел меня
взвизгнул забил хвостом закрутил головой, толкнул плечом
уперся крутым лбом мне в колени, а потом, не в силах
сдержать радости встал на дыбы, а передние лапы положил мне
на плечи и в упор уставился своими близорукими собачьими
глазами. И я вдруг понял, что Барс - еще одна нерешенная
проблема, что делать с ним? Как дальше быть с собакой?
Здесь ему не с кем оставаться, а Владилен вряд ли готов
спуститься по трапу самолета в столице Уругвая с этой
лохматой дворнягой.
   Тебе, Барс, не повезло. Если бы ты родился не дворнягой,
а длинношерстным пучеглазым мопсом "ши-пу" с тысячелетней
родословной, может быть, взял бы тебя Владилен под мышку, и
объехал ты с ним мир, увидел заокеанские города и страны.
   Но тебе это не суждено, поскольку ты по рождению был бы
маленький, злой и жадный, и наверняка Кольяныч не подружился
бы с тобой и не взял к себе на весь остаток дней с честным
уговором - неведомо, кто кого переживет.
   Открыл дверцу, запустил Барса и поехал в милицию.
   - А я вас ждал, если честно сказать... - сказал мне
вместо приветствия капитан Зацаренный.
   Он встал мне навстречу в сиянии своих значков, звездочек
и петлиц, голубоглазый, утренне-ясный, но у него было
выражение лица человека, приготовившегося сделать важное
заявление.
   - Для начала - здравствуйте, - заметил я сухо, сбив его с
заготовленной позиции.
   - Здравствуйте, конечно... - растерялся он.
   - Вы меня ждали, поскольку у вас наверняка полным-полно
новостей? - спросил я.
   - Нет, с новостями у меня не густо, но поговорить с вами
хотел бы, - задумчиво - многозначительно сообщил Зацаренный,
и от утробного рокотания его голос звучал угрожающе. - Я
получаю сигналы, будто вы ведете некое самостийное
расследование...
   - А вы возражаете? - поинтересовался я.
   - Что значит возражаю? - гулко удивился Зацаренный. -
Существует порядок. Вы разве не понимаете, что закон не
предусматривает никакой самодеятельности? Если компетентные
органы считают нужными какие-то действия, то надлежащим
лицам даются указания, и все осуществляется в надлежащем
порядке. У нас ведь частного сыска, слава богу, нет.
   Я уселся против него и тихо начал объясняться:
   - Не знаю, можно ли расценивать мои действия как работу
частного сыщика, но хочу вас заверить, что формально
никакого следствия я не веду. Я просто разговариваю с
людьми, хорошо знавшими Николая Ивановича Коростылева. Во
время разговоров они отвечают или спрашивают меня не как
должностное лицо, а просто как старого друга и ученика
покойного.
   Зацаренный сердито вскинулся:
   - Но это неправильно! И вы знаете, что вам так вести
себя не полагается. Вы не просто знакомый Коростылева, но и
офицер милиции.
   Я пожал плечами:
   - Я вынужден так поступать, поскольку не нашел с вами
общего языка, а разговоры мои не противоречат ни букве, ни
смыслу закона.
   - А вам не приходит в голову, что это смахивает на
злоупотребление служебным положением? - осведомился
официальным басом Зацаренный.
   Меня пугал его раскатистый, нутряной голос, слова его
удручающе впечатляли. Я откинулся на спинке стула, положил
ногу на ногу и покачал головой:
   - Ну-ну-ну! Не стращайте меня, пожалуйста, такими
категорическими формулировками. Вам, как юристу, не
надлежит путать понятия "использование должностного
положения" и "злоупотребление" оным. Это вещи весьма
разные.
   - А мне кажется, что это софистические игры, - сказал
Зацаренный. - Смысл не меняется.
   - Еще как меняется! Если бы я был не сыщиком, а химиком
и в этой ситуации проанализировал состав клея с телеграммы -
было бы это злоупотребление служебным положением научного
сотрудника?
   - Но вам никто ничего не поручал анализировать! - пер на
меня грохочущим танком Зацаренный. - Вам никто не поручал
расследовать это дело!
   Я на него не сердился. По - своему мне даже стали
интересны причины его такого служебного энтузиазма, но
ссориться с ним я не хотел. И по возможности мирно сказал:
   - Я еще раз повторяю вам: я не веду служебного
расследования, а запретить мне интересоваться этой историей
нельзя. Вспомните, как сказано в словаре Владимира
Ивановича Даля: "Расследовать - значит исследовать,
разыскать, разузнать хорошо, верно, разобрать следы зверя,
распутать их и выследить его". Согласитесь, что, если я, не
нарушая законных норм, интересуюсь обстоятельствами смерти
моего друга, никто не может помешать мне в моем занятии...
   - Ваш человеческий интерес к этой истории может быть
неправильно понят и истолкован другими людьми, - быстро
ответил Зацаренный. - Они могут быть недовольны бестактными
вопросами, которые вы задаете как частное лицо...
   - Ага! Вот это понятно. Я бы только хотел узнать - А
кто же вам жалуется на меня? Кому мои вопросы кажутся
бестактными? Кого они оскорбляют? И как их понимают? Не
можете мне сказать?
   Зацаренный уселся за стол, сухо кинул мне.
   - Это не имеет никакого отношения к нашему спору о
разнице между злоупотреблением и использованием вашего
положения.
   - Господи, да о каком злоупотреблении вы говорите? Если
я использую, что - либо, то не свое положение, а использую
свое профессиональное умение. Я профессионал в
расследовании человеческих горестей. И не только у меня, у
вас у всех случилось большое горе - умер хороший человек! И
мне непонятно, что дурного вы находите в моих хождениях и
разговорах с людьми? Какой вред от этого? Разве я подрываю
ваш авторитет? Разве я о ком-нибудь сказал хоть одно дурное
слово?
   Глядя в сторону, Зацаренный обронил:
   - Необязательно говорить о нас плохо, но уже сам факт...
Не дело это! Сейчас люди грамотные пошли, все знают, что вы
сыщик и, что вопросы вы задаете не частные, а сыщицкие, а
следовательно, подменяете нас в повседневной деятельности.
   - Ну и, что из этого-то? - спросил я
   - Значит, вы автоматически подрываете веру населения в
наши возможности. Вы хотите показать, что мы не способны
решить наши задачи.
   - Да не хочу я ничего показывать, - сказал я досадливо.
- Не бездействуйте, тогда и разговоров не будет! Беда не в
моих вопросах, а в том, что я не могу поколебать вашей
убежденности в бесполезности моих действий.
   В этот момент распахнулась дверь, и в кабинет вошел
коренастый смуглый подполковник. И по тому, как вскочил
Зацаренный, как упружисто-хозяйски шагал подполковник, я
понял, что это вернулся из отъезда начальник управления. Я
видел, что Зацаренный действительно рад, во всем его порыве
навстречу начальнику был вздох огромного облегчения,
нескрываемое удовольствие оттого, что всю эту неприятную и
не очень понятную ситуацию со мной будет уже решать не он.
   - Здравствуйте, Павел Лукьянович. Заждался вас! -
выкрикнул он, как мальчишка.
   - Здравствуй, Зацаренный, - поздоровался подполковник и
тепло похлопал его по плечу. Потом повернулся ко мне,
протянул мосластую широкую ладонь: - Воробьев.
   - Тихонов, - представился я, - старший оперуполномоченный
МУРа.
   Воробьев удивленно поднял брови:
   - По службе, проездом или в гости?
   - Да и то, и другое, и третье. Я, к сожалению, здесь по
печальному поводу - приехал на похороны Николая Ивановича
Коростылева.
   - А! Знаю уже, - сказал Воробьев, - я ночью приехал, мне
жена все рассказала. Ну, это, конечно из тех разговоров,
что по городу ходят, а, что у вас здесь происходит? -
повернулся он к заместителю.
   Зацаренный поморгал своими выпуклыми голубыми глазами, и
голос его стал на две октавы выше:
   - Да вот, дебатируем этот вопрос с Тихоновым. Он ведь
ученик и друг Коростылева и развел здесь работу - ну, прямо
комиссар Мегрэ.
   Воробьев посмотрел на него и спросил:
   - А ты вроде бы недоволен этим?
   - Да почему недоволен? - взвился Зацаренный. - Это дело
само по себе достаточно туманное и бесперспективное...
   Я счел необходимым вмешаться:
   - Павел Лукьянович, я не хочу вас вовлекать в наш спор, а
подготовил вам, как начальнику территориального органа
внутренних дел, справку. Прочтите, пожалуйста, - достал из
кармана пиджака сложенные листы и протянул Воробьеву.
   Он уселся сбоку от командирского стола Зацаренного,
закурил сигарету и углубился в чтение.
   Зацаренный сильно нервничал, потому, что вынырнувшая из
моего кармана стопка листов была для него совершенной
неожиданностью Воробьев, не отрывая глаз от листов, взял из
стоящего на столе стакана красный карандаш и по ходу чтения
стал отчеркивать какие-то строчки. Читал он быстро,
перелистывал страницы, иногда возвращался назад и отмечал на
полях вопросы, ставил галочки. Он читал тем особым
профессиональным чтением, которым обладают опытные сыскные
работники, умеющие лущить зерно интересного из всей
описательной шелухи жизни. Я еще не докурил свою сигарету,
когда Воробьев спросил:
   - Значит, телефон 22-18 установлен в школе?
   - Да, Это спаренный аппарат. Один стоит у директора
школы Бутова, а второй - в канцелярии. Туда имеют доступ
все сотрудники школы, - сказал я.
   - Интересно, - покачал головой Воробьев, потом повернулся
ко мне: - Какие просьбы, предложения?
   - Я уже подключил дежурную часть Московского уголовного
розыска. Мне нужно для быстроты, чтобы вы служебными
каналами через МУР запросили Урюпино: кто хозяин телефона
3-13-26? Этот номер по талонам дважды вызывали из школы.
   Воробьев кивнул, бросил стопку листов на стол
Зацаренному.
   - Незамедлительно займись этим вопросом, - пожевал губами
и сказал ему вроде бы доброжелательно, но со льдом и
кислотой в голосе: - Я тебя люблю, ценю и уважаю. Ты у нас
человек умный, образованный и очень энергичный, только уж
больно ты, сынок, не любишь портить отношения ни с кем. Ты
это брось, не к лицу это тебе. Я ведь понимаю, чего ты
крутишь. И махнул рукой, а Зацаренный обиженно заду дел:
   - Это вы не правы, Павел Лукьянович! Ничего я не кручу,
не в этом дело. Я подхожу с точки зрения закона. Даже если
найдем виновника, не сможем мы доказать в суде ничего...
   Воробьев засмеялся и сказал:
   - Конечно, ты у нас парень университетский, но и я кое -
что в этом смекаю. Позволю себе напомнить тебе, что есть
две формы умысла: прямой и эвентуальный.
   Зацаренный оскорбленно пожал плечами:
   - Почему же это я не помню? И как мы можем доказывать
эвентуальность умысла?
   - Сможем! Преступник, отправляя подобную телеграмму
старому человеку с больным сердцем, с двумя инфарктами,
инвалиду войны, мог и обязан был предвидеть возможные тяжкие
последствия... Он надеялся и хотел сокрушить его этой
телеграммой. И если поймаем его и докажем, то б