Мак.  -  И  не  имею
привычки раздавать  приметы  своих  людей.  Особенно  если  агент  выполняет
опасное задание.
   - Тогда, - заметил я, - здесь творится непонятное...
   И вкратце поведал о Пейтоне.
   - Начальник охраны? - задумчиво повторил  Мак.  -  И  знает,  кого  нужно
высматривать?
   - Да, сэр. Он оплошал, не сразу раскусил нас, уже взялся было  изображать
Великого Инквизитора... Но едва подметил женщину и пикап, сотворил,  поворот
на сто восемьдесят градусов и вежливо раскланялся.
   - Понимаю, - сказал  Мак.  -  И  разберусь  в  этом.  А  вы  беспечны.  И
невнимательны, как токующий глухарь, Связываться с Пейтоном не следовало.
   - Никак нет, сэр. Я прочесывал город,  искал  Вигвам.  И  не  рассчитывал
налететь на комитет по встрече.
   -  Легкомыслие...  Учитывая  дату...  И  сборище.  Голос  Мака   внезапно
потеплел:
   - Что ж, мы ведь учитывали подобную возможность? Постарайся изо всех сил,
Эрик. Я не хотел... Просто нынешнее положение на Олимпе немного раздражает.
   - Понимаю, сэр. Оно всегда раздражает.
   - Людям, помешанным на политической благонадежности, не втолкуешь ничего.
Не поймут, что политика в нашем деле особой роли  не  играет,  а  от  агента
совершенно иные качества требуются.
   - По-прежнему честят вас на все корки из-за перебежчицы?
   -  А  ты  как  думаешь?  Если  агент  переметнулся   -   расхлебывать   и
расхлебывать... Никаких сведений ниоткуда,  ты  доложил  первым.  Постарайся
работать осторожно, мягко,  без  пальбы  и  кинжалов:  дорожные  катастрофы,
падения из окон, сердечные приступы -  ограничься  этим,  сделай  милость...
Прощальный подарок получил?
   - Да, сэр. Уже ношу.
   - Модель усовершенствована. Потом, если доведется применить,  представишь
отчет и пожелания. Фольгу снимешь как обычно. Желаю удачи...
   - Потребуется, сэр. Я довел девицу до белого каления.  Теперь  ей  только
нужно предоставить удобную возможность, и...
   - Предоставь, пожалуйста, - сказал Мак. - Терпеть не могу  просить  своих
людей работать наживкой, да выхода нет. И времени мало...
   - Конечно, - ответил я. - Всего доброго, сэр.
   Я повесил трубку и немного  постоял  в  раздумье.  Вышел  из  остекленной
кабины.
   Жизнь текла своим чередом. Примчался и затормозил  автомобиль.  Где-то  у
колонки с бензином призывно зазвенел колокольчик. Хозяин допил кофе,  открыл
дверь, вышел наружу. Имя его крупными буквами значилось прямо над входом:
   "ВЕГМАНН".
   Верзила направился к машине. Армейский джип, за  рулем  обосновался  юный
солдатик. Наитие сразило меня отнюдь не  сразу.  Оно  возникало  постепенно,
сначала копошилось на дне сознания, развивалось,  крепло,  но  по-настоящему
запело в мозгу,  лишь  когда  я  вышел  за  пределы  освещенной  заправочной
станции.
   Запело  -  неверное  слово.  Иерихонской  трубой  затрубило!  Я  чуть  не
остановился и не обернулся -  удостовериться,  но  это  было  бы  уж  совсем
любительским занятием. И без того оскандалился, Пейтону в лапы  угодил...  О
каковой глупости Мак отозвался со справедливым ехидством.
   Я шагал беспечно  и  неторопливо,  покуда  бензоколонка  не  скрылась  за
поворотом. Лишь тогда  вынул  я  полученную  утром  квитанцию,  разгладил  и
разглядел как следует при свете уличного фонаря.
   На бумажке значилось:
   Заправочная и ремонтная станция Вегманна. Кариньосо. Новая Мексика.
   Я стоял столбом и глядел на желтоватый прямоугольник, покуда в том, что я
привык - видимо,  без  достаточных  оснований  -  именовать  своим  головным
мозгом, происходили мятежи, перевороты и катаклизмы.
   Вегманн, думал я, Вегманн! Весь день мы  шатались,  разыскивая  индейский
шалаш, вигвам, а вигвама  не  было!  Вигвам  -  Вегманн...  Могло  оказаться
простым совпадением.
   Простым совпадением также могло быть и то, что Гейл Хэндрикс привередливо
отмахнулась от прочих  городских  бензоколонок  и  старательно  вывела  меня
именно сюда. Сказала: "какое чистое, опрятное место!"
   Возможно. Только три  предыдущих,  мелькнувших  мимо  пикапа  заправочных
станции были ничуть не менее опрятны.

Глава 17

   Дабы я немедля узрел  последствия  и  вполне  прочувствовал  всю  глубину
свершенного зверства, Гейл  оставила  настольную  лампу  включенной.  Говоря
строго, это было психологическим просчетом, ибо  полный  мрак  и  неизбежное
первоначальное недоумение действуют на нервы куда сильнее.
   Намокший от пролитых слез носовой платок, зажатый  в  бессильно  повисшей
руке,  тоже  выглядел  небольшим  преувеличением.  Однако  в   целом   драму
разыгрывали на пятерку с минусом.  Ибо,  свалившись  поперек  постели,  Гейл
блистательно позабыла скинуть измызганные туфли.
   Она дозволила мне всласть  налюбоваться  содеянным,  потом  вздрогнула  и
привскочила.
   - Ох... Я не  слышала...  Уснула,  наверное...  С  минуту  я  разглядывал
женщину и совершенно искренне жалел. Она  хорошо  работала  -  по-настоящему
хорошо; но все же оставалась любительницей. Рано  или  поздно  столкнется  с
положением, выпутаться из которого уже не сумеет.
   - Плакать изводили? - осведомился я, изображая гнуснейшую ухмылку. -  Что
огорчает  вашу  неотразимость?   Вынужденное   расставание   с   незаменимым
господином Хелмом?
   - Ты! Наглая, высокомерная, невыносимая скотина!..
   - Вот, - предложил я, извлекая из кармана собственный платок:
   - возьми сухой. Утрись и высморкайся.
   - Ну почему, почему я встречаю только чудовищ? Почему не могу  наткнуться
на просто... хорошего... доброго мужчину?  Хоть  капельку  доброты  можно  у
вашей породы сыскать? Неужто многого прошу?
   - Гейл, - отозвался я, - Гейл,  послушай...  В  порядке  приличествующего
извинения - единственно доступного безмозглому похотливому самцу, - я  обнял
женщину и весьма основательно расцеловал. Потянулся к застежкам на юбке.
   - Погоди, - выдохнула Гейл. -  Погоди...  Уже  простила...  Только  давай
займемся любовью по-настоящему.
   Настал мой черед говорить оборванными, эллиптическими вопросами:
   - Но?.. Как это?! Гейл улыбнулась:
   - Не признаю постельной школы "хватай-без-пра-вил". Надобно принять душ и
привести себя в порядок. Надо выглядеть красивой... * *  *  В  комнате  было
темно, и судить" насколько удалось Гейл сохранить новообретенную красоту,  я
не брался.
   Неслышно  выскальзывать  из  постели  четыре  супружества   научили   мою
любовницу преотменно: я  почувствовал  только  легкое  содрогание  пружин  в
матраце. Различил еле  слышный  шорох  натягиваемой  одежды.  Уловил  щелчок
дверной ручки и тихое журчание воды.
   Разумеется. После подобной возни хотя бы умыться следует.
   Для изнеженной техасской львицы Гейл  одевалась  просто  молниеносно.  Ни
дать, ни взять, хороший солдат по боевой тревоге... Я продолжал храпеть, как
целое семейство предающихся зимней спячке сурков,  но  Гейл  и  не  подумала
потихоньку выскальзывать в коридор. Вместо этого она приблизилась к постели.
Уже спокойно и не таясь.
   - Мэтт! - прошептала она. - Мэтт, милый, проснись!
   Я замычал, заворочался, вскинулся:
   - А? Что?
   И потянулся к электрическому выключателю.
   Внезапно вспыхнувший свет заставил Гейл - да и меня самого -  смигнуть  и
прищуриться.
   Она облачилась в новый свитер  -  нечто  кофейно-молочное,  даже  с  виду
пушистое. Воротник был чересчур широким и ниспадал весьма изящно, хотя  едва
ли мог защитить шею от холода.
   Обтягивающие панталоны  того  же  цвета.  По  крайней  мере,  думаю,  что
подобные брюки  до  сих  пор  именуют  панталонами.  Оканчивались  они  выше
щиколоток и выглядели весьма, весьма пикантно.
   Я завершил зрительное  исследование,  сложил  губы  дудочкой  и  негромко
свистнул.
   - Не разыгрывай скомороха, милый, - посоветовала Гейл. -  И  прости,  что
разбудила. Не хотела, чтобы ты подумал, будто я... сбежала втихомолку.
   - Намерена сбежать громогласно? Гейл покачала головой:
   - Пока - ни единого слова. У меня возникла мысль... Всего лишь мысль...
   - О, крошка Гейл, - печально  молвил  я,  -  неустрашимая  и  сноровистая
сыщица!  О,  ваша  неотразимость!  Уже  два  человека  убиты,  угроблены   и
совершенно мертвы... Может быть, поделишься мыслью? А мы вдвоем обсудим ее и
решим, как поступать? Гейл опять помотала головой.
   - Нет, хочу справиться сама. Нынче  утром  ты  сказал  несколько  слишком
оскорбительных вещей. Помнишь? Ты  ведь  полагаешь,  я  попросту...  Хватит.
Орудую на собственный страх и риск. Авось, получится.
   Я поколебался и угрюмо произнес:
   - Хорошо, разыгрывай профессионала. Хочешь в могилку -  попутного  ветра.
Только не стоило будить меня по такому поводу.
   - Мэтт! - воскликнула она голосом девочки, обиженной до глубин душевных.
   Я не отозвался.
   Гейл приоткрыла рот, осеклась и направилась к выходу. Я окликнул:
   - Гейл!
   Она обернулась.
   Я сунул руку в  один  из  поставленных  подле  кровати  ботинков,  извлек
тридцативосьмикалиберный револьвер.
   - Возьми, чтоб тебе!.. Обращаться-то умеешь?
   - Стреляла... Немного.
   - Отлично, Револьвер заряжен. Отдача  бешеная  -  лошадь  лягает  слабее.
Постарайся не  застрелиться  ненароком...  А  теперь  проваливай  и  дозволь
человеку поспать.
   Я проследил, как затворилась входная дверь. Настоящий,  прилежный  сыщик,
по-видимому, поторопился бы вослед, принялся красться по  пятам,  прячась  в
тени оград, выслеживать. Но, во-первых, покорный слуга ленив  по  натуре,  а
во-вторых, я не сыщик,  я  простой  истребитель.  И  я  позволил  Гейл  уйти
безнадзорно.
   Слишком велика была опасность, что слежку обнаружат.
   А, кроме того, и следить незачем было. Я мог бы не раздумывая голову дать
на отсечение, что Гейл направилась к бензоколонке мистера Вегманна.
   Который, несомненно, придет в  неописуемый  восторг,  увидав  и  выслушав
нежданную гостью...

Глава 18

   Да, я уснул, и каяться в этом не собираюсь. Больше заняться было нечем, а
кто знает,  удастся  ли  прикорнуть  в  обозримом  будущем?  Когда  в  дверь
постучали, я мгновение-другое попросту  не  понимал,  где  обретаюсь  и  кто
просит впустить. Стучали тихонько, чисто  по-женски,  боясь  ушибить  нежные
костяшки пальцев.
   Кажется, Гейл и впрямь позабыла ключ.  Но  существуют  нерушимые  правила
касаемо отмыкания дверей глубокой ночью, особенно если положение призывает к
боевой готовности  номер  один  и  требует  полной  походной  выкладки...  Я
всхрапнул, отчетливо зевнул, внятно выругался. Неслышно встал  и  обулся:  у
людей, склонных открывать двери босиком, вместо пальцев  на  ногах  зачастую
оказывается размазня - и болезненная.
   Тихонько подкравшись ко входу, я расположился на определенном месте,  под
определенным углом; откинул задвижку и дернул створку на себя.
   Первый из  вломившихся  пал  жертвой  собственного  рвения,  ибо  заранее
изготовился нападать и метнулся внутрь подобно пушечному ядру. Мне  осталось
лишь заботливо подставить обутую ногу. Парень полетел кубарем, треснулся обо
что-то, застыл не шевелясь.  Поскольку  он  заведомо  явился  не  с  пустыми
руками, следовало бы упрочить успех, ударить по голове  или  в  промежность.
Однако приспело время заниматься Номером Вторым, который выглядел и крупнее,
и хладнокровнее.
   Он тоже был вооружен, и я вышиб револьвер восходящим  пинком  -  дурацкая
ошибка покорного слуги. Пинать высокую цель  -  порочнейшая  практика,  если
только перед вами не законченный болван или вы не  убеждены,  что  наверняка
выбьете из противника сознание. Пожалуй, удары ногами в грудь либо голову  и
удаются мастерам каратэ и савата, но я  по  этой  частя  не  гожусь  даже  в
подмастерья.
   Разумеется, парень успел поймать и вывернуть мою ступню. Один-ноль в  его
пользу. Опрокидываясь на ковер, я сумел кувыркнуться и вскочить, положив меж
собою и неприятелем безопасное расстояние. Один-один.
   Раздался негромкий стон. Я  понял,  где  и  как  именно  шлепнулся  Номер
Первый. Он врезался головою в кровать, растянулся и,  по-видимому,  оказался
недееспособен. Сие благоприятное  для  меня  положение  вещей  надлежало  бы
упрочить, покуда Номер Второй неторопливо вступал в  комнату;  примеряясь  и
оценивая противника, Я прыгнул прямиком на постель.  Номер  Второй  замялся,
недоумевая, с какой стати покорному  слуге  вздумалось  резвиться.  Выяснять
причины он отнюдь не спешил и  приближался  настороженно,  готовый  к  любой
пакости.
   Наконец, он бросился. Я лишь того и ждал. Перемахнув изножье  кровати,  я
обеими ступнями приземлился прямо на спине Первого. Не самый рыцарский прием
по отношению к лежачему, скажем прямо, но и настроение мое было в те  минуты
вовсе не рыцарским. Я бесился. Девка ласкала  меня,  шептала  нежные  слова,
потом ускользнула, состроив честнейшую мордашку, - и  продала  с  потрохами.
Правда, я этого и хотел, но все равно обиделся неописуемо.
   Вколотив каблуки в лопатки Номеру Первому - по  правилам,  полагается  на
крестец прыгать, но я то ли пожалел парня, то ли промахнулся в  полутьме,  -
следовало тотчас кидаться в сторону, уворачиваясь от Номера Второго. Что я и
сделал со всевозможной прытью. На этом  подвиги  в  духе  Дугласа  Фербэнкса
окончились. Я не юноша и не акробат.  Побаловался  -  и  будет...  О  Номере
Первом теперь можно было спокойно позабыть (на время), ибо парню  требовался
основательный ремонт кузова и, могло статься, даже двигателя. Но  громадным,
похожим на медведя compadre   его  предстояло
заняться всерьез. Необычайно быстрый и сноровистый бросок  свидетельствовал:
приемами рукопашного боя медведь владел великолепно.
   Беда  в  том,  что  дзюдо,  каратэ  и  прочая  подобная  прелесть  весьма
действенны лишь против неопытного или неумелого. Да, я знаю,  как  изувечить
или даже уложить наповал голыми руками.  Но  только  человека,  застигнутого
врасплох или начисто не знакомого со способами обороны.  Однако  ежели  тебе
противостоит профессионал, а под рукою нет  ничего  рубящего,  колющего  или
огнестрельного - лучше всего повернуться и опрометью удирать на край света.
   К несчастью, на мне была только пижама;  Номер  Второй  предусмотрительно
держался  неподалеку  от  выхода  -  не  проскользнешь...  Ковер  изобиловал
огнестрельными приспособлениями -  целых  два  револьвера  валялось,  -  но,
попробовав метнуться к ближайшему, я убедился: парень тоже помнит, куда  что
упало. Хочешь револьвер - бери с бою. А именно кулачного-то боя и  стремился
я избежать любой ценой. Мы деремся не  ради  развлечения,  не  в  спортивных
залах выступаем. Это не бокс и не борьба.  У  нас  почти  неизменно  дерутся
насмерть.
   Ох и велик же оказался негодяй! Просто гора мышц. Невзирая на собственные
двести фунтов, покорный слуга ощутил  себя  тростинкой,  ветром  колеблемой.
Правда, руки мои были немного длиннее, пожалуй, и сумел бы я  дотянуться  до
Номера Второго при достаточном усердии. Но к подобным  личностям  никому  не
советую прикасаться ничем, кроме увесистого топора...
   Мы чуток поиграли друг с  другом,  если  можно  так  выразиться.  Медведь
совершил короткое угрожающее движение, а я  изобразил  надлежащий  ответ,  и
Номер Второй проворно закрылся.  Наступил  мой  черед  вывести  на  прогулку
любимого "конька"; но парень дал понять, что  и  сам  читал  те  же  книжки.
Бойцы, знающие свое дело, не решаются рисковать понапрасну и зрелище  являют
прескучнойшее.
   Прескучнейшее, разумеется, с точки зрения постороннего  наблюдателя.  Мне
же скучать не доводилось. Я понимал:  ошибусь,  оступлюсь,  позволю  загнать
себя в угол - каюк, и немедленный. Осторожно переминаясь  и  покачиваясь,  я
внезапно сообразил: ведь Мак велел продаваться с потрохами! А я планомерно и
целеустремленно распугиваю покупателей! Это не годилось. Никуда.
   Я расчетливо, напоказ, ударил валявшегося в  глубоком  обмороке  человека
ногой по лицу.
   Впервые за все истекшее время великан отверз уста.
   - Какого черта, - зарычал он, - какого черта лупишь лежачего, сукин кот?
   И ринулся вперед, разъяренный донельзя. До такой степени  рассвирепевший,
что напрочь позабыл хитроумные приемы членовредительства  и  смертоубийства.
Сгреб меня в обнимку доподлинной медвежьей хваткой и сдавил. Я,  приличия  и
убедительности ради, слегка тюкнул его носком ботинка, в голень.
   Кажется,  не  зарегистрировано  достоверного  случая,  когда  взрослый  и
здоровый  мужчина  был  бы  насмерть  удавлен  эдаким  способом,  а   боевые
наставления указывают, что,  средневековым  легендам  вопреки,  даже  хребет
неприятелю поломать весьма затруднительно. Я с тоской припомнил: из  каждого
правила бывают исключения.
   Недооценил я привязанности этого  субъекта  к  поверженному  приятелю.  И
силищу  его  истинную  недооценил.  Требовалось  незамедлительно  изобразить
потерю сознания, дабы минуту спустя не  утратить  чувства  по-настоящему.  Я
прекратил брыкаться, обмяк, обвис. Не могу сказать, будто  сделалось  легче.
Медведь буквально взбесился и  ничего  уже  не  принимал  в  расчет.  Я  уже
готовился произнести быструю отходную  молитву,  когда  раздался  отрывистый
глухой удар, и чудовищное давление на ребра ослабло.
   Снова  раздался  удар  -  сопровождаемый  всхлипывающим  звуком.  Объятия
разжались полностью, и я ухватил спинку стула, ибо иначе просто повалился бы
рядышком с Номером Первым. В комнате было темновато, перед  глазами  плавали
радужные пятна, и все-таки я ухитрился разглядеть великана, опустившегося на
колени, беспомощно закрывающего  голову  ладонями.  Позади,  сызнова  занося
ухваченный за ствол тридцативосьмикалиберный револьвер, виднелась фигурка  в
панталонах и дурацком пушистом свитере...
   Гейл продолжала методически избивать медведя рукоятью, хотя в этом уже не
было ни малейшей нужды: парень повалился бесчувствен, аки скот зарезанный. Я
с трудом приблизился, перехватил поднятую руку.
   - Хватит... Не то в преисподнюю... вколотишь...
   Прерывистое дыхание Гейл вылетало с хрипловатым шумом.
   - Я подумала... Подумала" он... удавил тебя!
   - Не успел, - ответил я. - Спасибо.
   - Мэтт! - воскликнула она, указывая револьвером на лежащего:
   - Посмотри, Мэтт!
   Верзила рухнул на бок и лицо, освещенное  полосой  света  из  приоткрытой
входной двери, виднелось явственно. Даже залитого кровью, бледного как  мел,
Дэна Бронковича трудно было не признать, увидав накануне утром.
   Я глубоко вздохнул,  помотал  головоай,  осторожно  приблизился  к  нашей
двуспальной кровати, склонился, Номеру  Первому  при  падении  досталось  по
морде еще крепче, нежели Бронкович, однако не признать  неподражаемого  Поля
Пейтона мог бы лишь весьма близорукий субъект.
   Смеяться, собственно, было нечему. Подозреваю, что  у  меня  приключилась
доподлинная истерика.

Глава 19

   Гейл вышла из ванной, отирая руки махровым полотенцем.
   - Что ты вытворяешь, Мэтт?
   Я только-только  сделал  впрыскивание  Бронковичу,  подававшему  признаки
жизни, и приступал к Полю Пейтону, который и без того преспокойно  лежал  бы
до утра. Однако рисковать, не стоило.
   В порядке чистейшего человеколюбия покорный слуга сменил на шприце иглу.
   - Ваша неотразимость, - обернулся я. - Это не кинобоевик. В  повседневной
жизни  едва  ли  разумно  задавать  себе  столько   труда,   вышибая   людям
соображение, чтобы потом оставить их на произвол  судьбы,  дать  очнуться  и
поднять на ноги всех ведьм и дьяволов.
   - На произвол судьбы?!. Да им же в больнице место.
   Увы, любители непоследовательны. Пять минут назад она избивала  парня  по
темени, а теперь заботилась о его здоровье.
   Задребезжал телефон.
   Гейл покосилась на меня, я  приблизился  к  аппарату,  подождал  третьего
звонка, поднял трубку.
   - Да?
   - Владелица отеля, миссис Медоуз. Что происходит?
   - Разве происходит?
   - Постояльцы жалуются на ужасный шум из вашей комнаты.
   Я поколебался, не списать ли побоище на пьяную драку, не сказать ли,  что
мы с женой искали  закатившуюся  монету...  Но  лгать  попус