ло  потрепанным  и  древним,
однако в  ту  минуту  я  взирал  на  него,  точно  древний  иудей  на  Землю
Обетованную. Пропихнув Гейл в заднюю дверцу,  я  ввалился  вослед,  а  Хесус
тронул машину гораздо раньше" нежели дверца захлопнулась.
   Спустя минуту  мы  катили  по  широкому  проспекту,  буквально  усеянному
фонарями и людьми. С трудом верилось, что в Хуаресе имеются подобные уголки.
Туристы прицениваются к псевдошвейцарским часам, покупают  индейские  пончо,
торгуются упорно и нещадно...
   Но вскоре Хесус,  ехавший  в  безукоризненном  соответствии  с  правилами
движения, свернул от греха подальше, повертел  баранкой,  миновал  несколько
темных переулков и полностью сбил меня с толку.
   - Где мы?
   - Мост почти перед вами, сеньор,  -  немедля  отозвался  водитель.  И  не
обернулся" кстати. - На мексиканской стороне затруднения вряд ли  возникнут:
общей тревоги поднять пока не успели. А вот ваша таможня примется за обычные
расспросы. Эта госпожа  -  подданная  Estados  Unidos?  .
   - Да. По крайности, я так думаю.
   - Она должна объявить об этом, сеньор. Запомните. Таможня задаст вопрос и
дождется ответа! Ожидать будут  спокойно,  лениво,  непринужденно  -  словно
ответ ничего не значит... Не заблуждайтесь на сей счет!
   - Спасибо, Хесус.
   Приятно работать с умными  людьми.  Водитель  подметил:  Гейл  отнюдь  не
восторгается  обществом,  в  котором  путешествует.  Украдкой  поглядев   на
женщину, я увидал, что она растирает пострадавшую кисть. В полутемном  такси
прическа немного меньше напоминала растрепанный ветрами стог. Платье, меха и
перчатки выглядели - спасибо все тому же полумраку  -  безукоризненно.  Если
все пойдет на лад, изучать чулки и туфли пограничная стража  не  станет.  Не
стал и я.
   Но  Гейл  сидела  с  видом,  не  оставлявшим  сомнения:  девица   устроит
чудовищный скандал при первой же, малейшей возможности. Незаметно для Гейл я
извлек  из  кармана  увесистую  авторучку.  Рисковать  и  напрашиваться   на
рукопашную схватку с рыцарски настроенными таможенниками не стоило. Я  обнял
женщину за плечи,  крепко  прижал  круглый  и,  по  счастью,  плоский  торец
колпачка к ее боку. Шепнул на ухо:
   - Это револьвер, Гейл. Неприятности нам ни к чему. Но если упаси Господь,
неприятности все же начнутся;  первую  пулю  получишь  ты.  Наверняка.  А  я
пользуюсь разрывными...
   Женщина промолчала и даже не шелохнулась. Впереди возникла темная громада
моста. Я поплотнее  прижался  к  Гейл  и  смачно  поцеловал  прямо  в  губы,
продолжая угрожающе надавливать на ребро пленницы вечным пером.
   Старинный; до неприличия заезженный трюк.  И  в  книгах  описывают"  и  с
экрана показывают. Позорище!
   Только  позорище  сие  сплошь   и   рядом   срабатывает.   Безукоризненно
срабатывает, заметьте.
   Машина остановилась. Хесус  уплатил  за  проезд.  Воспоследовала  краткая
дружелюбная беседа по-испански,  раздался  одобрительный  смех.  Автомобиль"
двинулся дальше.
   - Мексиканскую таможню  миновали,  -  доложил  Хесус.  -  И  безо  всяких
осложнений, Si?
   Спутница моя благоухала в на ощупь хороша была, но поцелуй  получился  не
из удачных. Недоставало пылкой взаимности, Я  чувствовал  себя  совершенным,
чистейшей воды болваном, страстно впиваясь в уста женщины, которую, пожалуй,
томило единственное желание: выблевать.
   Новая остановка. Новый вопрос. Теперь по-английски.  Я  неохотно  прервал
приятное занятие, поднял глаза.
   В окошке возникла физиономия, увенчанная форменной фуражкой.
   - О! - промолвил я, пытаясь разыграть смущение:
   - простите, увлекся!..
   - Вы приобрели что-нибудь в Мексике, сэр?
   - Не сегодня...
   - Ваше подданство?
   - Гражданин США.
   - А ваше, сударыня?
   Женщина, обретавшаяся в моих объятиях, ощутимо вздрогнула.  Заколебалась.
Я усилил нажим на вечную ручку. Гейл едва не охнула.
   - Ваше подданство?
   - Американка...
   Удовлетворенный чиновник распрямился,  отступил,  отдал  честь  и  махнул
рукой, разрешая проехать. Я сказал:
   - Милочка, ты избрала выражение, порочное в  корне.  Правда"  эту  ошибку
делают почти все.
   Гейл встрепенулась и недоуменно воззрилась на меня:
   - Что-о?
   - Во-первых, ни одна из Америк - ни Северная, ни Южная...
   Мы отъезжали прочь, но еще оставались в  пределах  слышимости.  Следовало
болтать непринужденно и бойко.
   - ...не составляют собственности Соединенных Штатов. Хотя зачастую - и  к
сожалению - мы ведем  себя,  как  законные  владельцы  обоих  континентов...
Хесус, например, тоже американец. Верно, Хесус?
   - Si, senor.
   -  Следовало  сказать:  подданная  Соединенных  Штатов,  -  продолжал   я
наставительным тоном. - Что касается  собственно  Америки,  она  тянется  от
Гудзонова Залива на севере до Огненной Земли  на  юге.  И  меж  этими  двумя
оконечностями везде и всюду обитают американцы., . Paso del Norte", Хесус.
   - Si, senor.
   Спустя несколько минут я пропустил  Гейл  в  свой  гостиничный  номер  на
седьмом этаже. Замкнул дверь изнутри, вынул руку из кармана,  предварительно
спрятав  столь  верно   послужившую   письменную   принадлежность.   Оглядел
хорошенькую, слегка помятую женщину, стоявшую прямо посреди комнаты.
   - А теперь, Гейл, - произнес я ласково, - лучше вручи мне то, что младшая
сестра вручила тебе. И лучше перескажи то, что она тебе  шепнула.  Перескажи
точно. Слово в слово.

Глава 6

   Гейл  расхохоталась.   Потом   неторопливо,   презрительно   повернулась,
пересекла комнату,  пристально  поглядела  в  зеркало.  Поправила  перчатки,
состроила гримасу, обнаружив пятнышко на ладони,  попыталась  оттереть  его.
Отряхнула и разгладила платье.
   Серебристо-голубая ткань оказалась, по пристальном рассмотрении,  ни  чем
иным, как плотным штофом!  Бабушка  моя  обивала  такой  материей  диваны  и
кресла. Современницы обтягивают ею себя самих.
   - Сумочку-то верните, - процедила Гейл.
   - Не верну.
   Гейл окатила меня безмолвным презрением. Поплотнее закуталась в жакет  из
шкуры снежного человека, сощурила глаза, уставилась в упор:
   - Послушайте,  довольно  дурака  валять.  Никакого  пистолета  у  вас  не
водится. И не лгите.
   Я  впервые  получил  возможность  хорошенько  рассмотреть  собеседницу  в
спокойной   обстановке   и   при    достаточном    освещении.    Чрезвычайно
привлекательная особа,  тоненькая,  изящная,  чуть  выше  среднего  роста  -
однако,  не  в  пример  покойной  сестре,  лишь  чуть-чуть.  Я   назвал   ее
привлекательной,  но  думаю,  выразился  неточно.   Следовало   бы   сказать
"очаровательная".
   Ясные, очень большие, голубовато-серый глаза. В меру  подведенные,  прошу
заметить: в меру. Тонкий, аристократический нос.  Удлиненное  лицо,  изящные
скулы, немного впалые щеки. Круглолицая дурнушка морит себя  голодом,  чтобы
добиться похожей томной худобы... И понапрасну.
   Гейл выглядела бы чистым совершенством, но ее подводил  рот.  Не  был  он
чересчур большим, излишне чувственным тоже не был, и даже размазанная помада
не портила приятного впечатления. Этот рот обладал сильнейшими соблазняющими
свойствами, и сразу становилось ясно: его обладательница пользовалась  оными
напропалую.
   С малых лет.
   А теперь, дожив до тридцати (плюс-минус годок-другой), сделалась  натурой
избалованной, предательской, расчетливой, себялюбивой до предела.
   Рот неопровержимо  свидетельствовал  в  пользу  моего  вывода!  Записную,
профессиональную красотку сразу же и с головой выдают очертания уст.
   Впрочем, предаваться психоаналитическим раздумьям не было времени. Всплыл
неизбежный вопрос: а ты,  храбрец,  вообще  -  вооружен?  Покойная  Сара,  в
отличие от старшей сестры, разрешила бы свои сомнения прямо на  мосту  через
Рио-Гранде, но у Гейл, простите за  грубость,  кишка  оказалась  тонка.  Сия
особа никогда и ни при каких обстоятельствах не ринулась бы грудью  на  дуло
заряженного  револьвера.  Нет  уж,  Гейл  выждала,  покуда  положение  вещей
изменилось, дозволило без особого риска  разыгрывать  отважную  и  надменную
светскую львицу...
   Я извлек из кармана вечную ручку, продемонстрировал собеседнице  и  нагло
засунул в другой карман - теперь уже нагрудный, где  и  положено  обретаться
орудиям  письменности.  Вынул  беленькую   сумку,   исследовал   содержимое.
Обнаружил целую коллекцию удостоверений, где  имя  не  менялось,  а  фамилии
разнились.
   Похоже,  в  девичестве  Гейл  действительно  звали   Спрингер.   Уроженка
Мидлэнда, штат Техас.  В  докладе  Пата  Ле-Барона  фигурировала  Мэри-Джейн
Спрингер. Отлично...
   Я вернул удостоверения на место, поднял взгляд.
   - Если вы колеблетесь, не зная, как обращаться ко мне, - проронила  Гейл,
- говорите "миссис Хэндрикс". Он был последним по счету, и полагаю, что имею
право зваться именно так.
   - Последним? - переспросил я.
   - Пока последним, - холодно усмехнулась женщина.  -  До  того  я  недолго
числилась графиней фон Боом, впоследствии вышла за аргентинского футболиста;
первым по порядку значился ковбой Хэнк - единственная  настоящая  любовь.  Я
сбежала с ним в  семнадцать  лет,  а  месяцем  позже  бедолага  сломал  шею,
сброшенный норовистой лошадью.
   - Не повезло, - брякнул я.
   Плечи под меховым жакетом приподнялись и опустились.
   - Как сказать... У человека всего лишь одна шея. И,  если  бы  лошадь  не
опередила, шею Хэнка рано или поздно свернул бы мой папенька.  Или  мы  сами
разругались бы насмерть перед расставанием.  А  так  -  я  храню  трепетные,
нежные, отменно приятные воспоминания.
   Она  изрекла  вышеприведенную  тираду  совершенно  спокойно.   Или   меня
дурачила, или действительно,  смеялась  над  памятью  парня,  именовавшегося
Хэнком и подарившего ей незабываемый медовый месяц...
   Я полюбопытствовал:
   - А Сэм - лихой наездник?
   - Сэм?!
   Она расхохоталась уже неподдельно.
   - Вы сочли его ковбоем благодаря сорокадолларовым сапогам со шпорами?
   - Нет. И, сами видите, не ошибся. Полное имя Сэма, будьте любезны.
   - Сэм Гунтер.
   Гейл глубоко вздохнула, давая понять: вы надоели мне.
   - Если не отдаете сумочку, верните  хоть  гребенку,  пудреницу  и  губную
помаду. Кроме того, я желала бы пройти в ванную, умыться,  привести  себя  в
порядок. После ваших...
   Она состроила брезгливую мину.
   - Забудьте о ванной, - ответил я.
   - Послушайте, дражайший...
   - Послушайте, дражайшая, вы пребываете под моим неослабным присмотром.  И
не рассчитывайте  на  снисхождение,  пока  не  отдадите  искомую  вещицу.  К
несчастью, не успел заметить, куда вы ее припрятали. Следовало наблюдать  за
субъектами в брюках, а они являли в то время  заботу  насущную  и  требовали
полной сосредоточенности.
   С внезапной яростью Гейл выпалила:
   - Да чтоб вы прокисли! Она была моей сестрой! А вы  говорите  про  гибель
Дженни таким тоном! Фигляр поганый!
   Я покачал головой:
   - Прошу прощения. Поверьте, и в мыслях не было паясничать.  Я  тоже  знал
Мэри-Джейн. Признаюсь, мимолетно.
   Надлежало пожертвовать пешку и сыграть гамбит. Не  нравилась  мне  миссис
Хэндрикс, хоть убей; но говорила она вполне искренне.  И  казалось  разумным
поведать ей правду. Чистую правду, ничего, кроме правды, но не всю правду, а
лишь крохотную частицу.
   - Я появился в "Чихуахуа", чтобы повстречать Сару. Покойная,  видите  ли,
работала для нас.
   Большие,  очаровательные,  голубовато-серые  глаза  распахнулись,   потом
сузились:
   - Работала для... Вы,  ничтожество!  Агент,  вербующий  проституток,  или
просто сутенер?
   - Славно судите о младшей сестре, ничего не скажешь... Да,  я  агент.  Но
другого сорта. И Сара... виноват, Мэри-Джейн, служила агентом... Думали, она
пляшет на этой помойке забавы ради?
   - Нет, - произнесла Гейл. - Я подумала...
   - Что?
   Гейл вздохнула:
   - Что подумали бы вы сами, если младшая сестра бежит из дому... скажем, в
предельно расстроенных чувствах и невменяемом  состоянии?  А  несколько  лет
спустя узнаете: она выкрасила волосы  и  раздевается  публике  на  потеху  в
ночном вертепе?
   - Я просто подумал бы.
   - Подумал бы! Некоторые друзья -  замечательные,  черт  их  побери!  -  с
вурдалачьим удовольствием намекали: прокатились, вот, по Хуаресу и в  кабаре
"Чихуахуа" повидали такое... Нет-нет, мы не  вправе  пересказывать!  Хотя  и
стоило бы... Нет, извините, не можем! Вот я и уговорила Сэма  отправиться  в
Мексику на пару. Просто  не  решалась  идти  в  подобный  притон  одна.  Сэм
отказывался, брыкался, но я настояла на своем. Ты, говорю, задолжал ей - так
имей честности каплю, заплати!
   - Задолжал?
   Слегка пожав плечами, Гейл пояснила:
   - Обычнейший любовный треугольник  -  только  внутрисемейный.  Понимаете?
Привлекательная  старшая  сестра  -  простите  за  похвальбу  -  и  младшая:
неклюжая, застенчивая дылда. И Сэм:  высокий,  приглядный  молодой  мужчина.
Сперва он приударял за Дженни. То ли забавлялся, то ли на деньги ее  положил
глаз - после отцовской смерти нам обеим осталось немало. Но именно приударял
-  не  более.  А  эта  дурочка  влюбилась  без   памяти.   Увидела   принца,
распознавшего истинную красоту замарашки-Золушки...
   Она внезапно прервала речь.
   - Какая гадость... Какую мерзость я сказала! Дженни умерла  час  назад...
Забудьте...
   - Ничего не слыхал... Надо полагать, вы отбили Сэма у сестры. Дабы спасти
заблудшую бедняжку.
   Пожимать плечами, кажется, вошло у Гейл в стойкое правило.
   - Возможно.  Сама  не  знаю,  чего  ради.  По  благородным  соображениям,
пожалуй... Только Дженни застигла нас наедине - и врасплох. Понимаете?
   Я кивнул.
   - Подробности опускаю - вспомнить жутко. Думала,  она  пристрелит  обоих.
Размахивала револьвером... У Дженни был собственный револьвер.  Она  отлично
скакала верхом, плавала, как рыба, стреляла, как заправский охотник...
   - Дальше.
   - Дальше, размахнувшись посильнее, сестра  выкинула  оружие  в  окно.  От
соблазна подальше. И  поутру  исчезла.  Я  разыскивала  Дженни,  как-то  раз
поймала в Нью-Йорке, попыталась навестить, но девочка захлопнула и  замкнула
дверь прямо перед моим лицом. Пришлось поневоле оставить ее в покое.
   Гейл опять пожала плечами.
   - А потом,  через  несколько  лет,  начали  доноситься  гнусные  слухи  о
мексиканском кабаре, варьете... Как это правильно зовут?
   Я ухмыльнулся.
   - Ночным клубом.
   Гейл разгневанно свела брови, но тотчас овладела собой.
   - Остальному были свидетелем сами.
   Сощурившись, она с изрядной расстановкой произнесла:
   - Коль скоро вы правительственный агент, - я верно истолковала  намек?  -
предъявите что-нибудь впечатляющее и вполне убедительное.
   - Значков и личных карточек мы не носим.  Обладают  неприятным  свойством
высовываться либо вываливаться в самый неподходящий миг.
   - Прикажете верить на слово?
   - Это значительно облегчило бы жизнь обоим.
   - Уж вам-то наверняка облегчило  бы!  -  презрительно  обронила  Гейл.  -
Только забываете об  одной  подробности.  Я  была  очевидицей  случившемуся.
Мэри-Джейн  вовсе  не  собиралась  вам  ничего  передавать.  И  говорить  не
собиралась.  Вы  торчали  рядом,  она  глядела  на  вас  в  упор,  а   потом
отвернулась. Ко мне. Извольте объясниться, господин самозванец.
   - Не объяснюсь, - ответил я. Ибо незачем. Гейл нахмурилась:
   - Это как понимать?
   - Очень просто. Прошу, когда предстоящая процедура  завершится,  иметь  в
виду: вам открыли чистейшую истину.  Я  действительно  состою  на  секретной
службе у правительства Соединенных Штатов. И попросил вручить мне  известную
вещь, равно как и сообщить сведения, переданные вашей сестрой.  Агентом  той
же самой тайной организации, в которой числюсь я. Таковы факты. Вероятно, их
не следовало излагать, и мне закатят хорошую, заслуженную взбучку, но все же
кладу карты на стол и всепокорнейше прошу...
   - Дражайший! Вы считаете меня прирожденной и непроходимой дурой? Поверить
подобному безо всяких доказательств?
   - О да, - вздохнул я. - Вы - дура. Утонченная,  хитрая  дура,  полагающая
всех без исключения мужчин лжецами, боящаяся в критическую минуту положиться
на чье-либо честное слово. Я дал вам последнюю возможность. Ибо  чту  память
покойной Мэри-Джейн.
   Гейл окрысилась:
   - Господи, помилуй, это вы дурак! Прикажете  верить  незнакомцу,  впервые
встреченному в толпе  отъявленного  сброда?  Бросившему  друга  на  произвол
судьбы?
   - Не судите, и да не судимы будете. В особенности, не судите о  вещах,  в
которых не смыслите ни черта. Если футбольная  команда  борется  за  победу,
игрок намерен ударить по воротам, а где-то позади товарища сбивают с  ног  -
что же, по-вашему, нападающий  остановится,  обернется  и  ринется  подымать
упавшего? Чушь!
   - Разные вещи! Разные! Это... Не знаю правил вашей игры, но это  ведь  не
футбол!
   - Конечно. Только и вы - не мяч. Понимаете? Увы и ах, она понимала навряд
ли. Я огляделся, ища нечто, почти неизменно имеющееся в гостиничных номерах.
Обнаружить  искомое  удалось  не  сразу,  но  пристальное  изучение  комнаты
убедило: изящно переплетенная Библия покоится в ящике скрипучего комода.
   Я положил руку на Священное  Писание  и,  не  отрывая  глаз  от  женщины,
произнес:
   - Клянусь и присягаю: изложенное мною - правда, чистая правда  и  ничего,
кроме правды. Господь свидетель.
   И водворил Библию на место.
   Последовало долгое безмолвие. Затем  Гейл  решительно  замотала  головой.
Толковать  надлежало  так:  я  воробей  стреляный,  на  мякине  провести  не
получится.
   - Мэри-Джейн, - тихо сказала Гейл, - не намеревалась отдавать и  сообщать
вам ничего! И верить голословным россказням не стану. Докажите!
   -  Достаточно  убедительные  доказательства  мне  удастся   получить   "и
предъявить часа через два. Или через два дня - как посчастливится. А я не  в
состоянии следить за вами двое  суток.  Следить,  понимаете  ли,  приходится
непрерывно - иначе вы сотворите что-нибудь с известной вещицей или  отколете
номер похлеще... Мы оба измотаемся до упаду. Не упоминаю таких мелочей,  как
еда,  сон,  отправление  природных  потребностей...  Слушайте   внимательно.
Убежден: Мэри-Джейн отрастила на меня зуб. Длиною со слоновий бивень.  И  не
пожелала разговаривать из чисто личной неприязни... Однажды, в  Сан-Антонио,
вышла ошибка. Я счел вашу сестру неприятельским разведчиком...
   Рассказ о приключениях двухлетней давности не отнял много времени.
   - ...Разумеется, все произошло прежде, нежели прилюдное раздевание  стало
оперативной задачей Мэри-Джейн. Поражаюсь подобной злопамятности, но  только
ею  и  могу  объяснить  нынешний  случай.  Слишком  унизительным  показался,
наверное, первый настоящий обыск.
   Я  по-прежнему  говорил  правду  -  надеялся,  что  говорю  правду,   ибо
телефонная беседа с Маком наталкивала на очевидный вывод.
   Колеблясь, не сводя с меня взора, Гейл полюбопытствовала:
   - А почему, собственно, вы и Дженни столкнулись в Сан-Антонио?
   - Здесь уж извините, промолчу. Совершенно секретно.
   - В каком агентстве или бюро вы служите?
   - Смотри предыдущий параграф.
   - Но, если вы и впрямь работаете на правительство,  зачем  похитили  меня
бандитским образом? Револьвером пугали? Тьфу, ручкой паршивой!
   - Во-первых, не хотел осложнений и помех, покуда  не  получу  необходимых
сведений. Во-вторых,  на  вопрос  о  месте  службы  отвечу  самым  косвенным
намеком: начальство категорически запрещает просить помощи у  иных,  похожих
на наше, государственных учреждений. Только при жесточайшей нужде. Которой и
не дозволили возникнуть. Использовав бандитские приемы. Убедил?
   Молчание.
   - Гейл, я уже рассказал больше, нежели должен или  вправе.  Можно  задать
миллион вопросов. И ни на единый ответа не получите. Либо не буду знать, что
ответить, либо не смогу. Просто посмотрите на меня пристально и решите сами:
лгут вам или нет. Не теряйте времени. Шевелите мозгами... Ну? Поверьте же!
   И я немедленно понял: переиграно. С