, вела  одну  из
лабораторий в НИИ экспериментальной фармакологии. Костюкович знал, что  за
сестрой  приударивает  другой  завлаб,  очень  способный  химик-фармаколог
толстяк Баграт Погосов.  Но  она  не  принимала  эти  ухаживания  всерьез,
посмеивалась: "Погос шалопай, выпивоха, трепач, любитель  вкусно  и  много
есть. По нынешним временам это главный порок..."



                                    2

     На ночное дежурство доктор Костюкович приехал в больницу загодя, чтоб
застать знакомого санитара из морга: тот обещал  пластмассовую  ручку  для
стеклоподъемника "Жигулей", которую Костюкович случайно обломал.
     Дверь  в  ординаторскую  была  заперта.  Открыв  своим   ключом,   он
переоделся в белый халат, легкие белые сабо, поставил кейс под свой стол и
вышел. Спустился на цокольный этаж, переходивший в тоннель, прошагал его -
темный, сырой, гулкий - и  очутился  в  большом  больничном  дворе.  Вдали
находилось здание патологоанатомического отделения и морга,  за  ним,  еще
дальше - подстанция "скорой помощи", ее бензоколонки и диспетчерская.
     Санитар уже переодевался, собираясь домой.
     - Сами поставить сможете, доктор? - спросил он,  достав  из  портфеля
черную пластмассовую ручку.
     - Смогу. Спасибо... Много сегодня было?
     - Четыре вскрытия. Это  по  понедельникам  у  нас  завал,  а  сегодня
терпимо...
     Костюкович знал, что патологоанатомическое отделение  их  больницы  в
сущности -  городская  прозектура,  куда  свозят  умерших  почти  из  всех
больниц. После суббот и воскресений вскрытий особенно много...
     Костюкович вернулся в ординаторскую. Врач, которого  он  сменял,  пил
перед уходом кофе.
     - Как дела? - спросил Костюкович.
     - Три свежих инсульта. Два мужика и женщина.
     - Куда положил?  -  поинтересовался  Костюкович,  помня,  что  в  его
палатах мест не было.
     - Мужиков к себе, а женщину в первую неврологию, у  нас  все  женские
забиты.
     Когда коллега  ушел,  Костюкович  выложил  из  кейса  пакет  с  едой,
стетоскоп и тонометр, сунул молоточек в карман халата и мысленно  попросил
Бога, чтоб ночь прошла спокойно, никто не умер. Ночное дежурство  -  самое
удобное время, чтобы  привести  в  порядок  истории  болезней,  тем  более
сегодня четверг, канун выписок,  а  у  него  завтра  выписывалось  четверо
постинсультных.
     Заперев ординаторскую, он отправился на вечерний обход.
     Больница  их  -  гигант  на  тысячу   коек.   Девятиэтажные   корпуса
соединялись  застекленными  переходами.  И   называлась   она   "Городская
клиническая  больница  скорой  помощи",  куда  везли  круглосуточно.  Этот
пронизанный пассажирскими и грузовыми  лифтами  комбинат  жизни  и  смерти
находился на высоком плато, фасадом корпуса были обращены к раскинувшемуся
внизу городу...
     Закончив обход, дав распоряжения дежурившей с ним сестре,  Костюкович
вернулся в ординаторскую и сел приводить в порядок истории болезней.
     Время шло незаметно, около двенадцати ночи вошла сестра.
     - Марк Григорьевич, кофе? - предложила.
     - Не прочь.
     Она налила ему  из  своего  термоса  полную  чашку  и  вышла.  Он  ел
принесенные из дому бутерброды, запивал горячим кофе. Затем снова принялся
за работу. В начале второго по внутреннему  телефону  вызвали  в  приемный
покой. Слава Богу, оказалось только на консультацию. В  два  он  прилег  в
маленькой комнатке, тут же, при ординаторской. И сразу заснул. Поднял  его
звонок - опять из приемного покоя, и опять консультация. Затем стало плохо
трем больным, отправился к ним в палаты. Около четырех утра снова  прилег,
заснул глубоко, безмятежно, как дома...


     В пять утра уже светало, небо  над  лесом  порозовело,  там  всходило
солнце, серпок луны поблек, словно истощился за  ночь,  и  стал  похож  на
кусочек оторвавшегося облачка. В эту  пору  шоссе  было  пустынным.  Белая
машина - "Жигули-шестерка" - замигала указателем левого  поворота  -  там,
ответвляясь от магистрали, в сохранившуюся ночную прохладу уходила дорога,
затененная лесом. Проехав несколько метров, машина  вдруг  странно  начала
замедлять движение, сползла к кювету, и  почти  нависнув  над  ним  правым
передним колесом, остановилась. Водитель упал грудью  на  руль,  бессильно
уронив голову. Через какое-то время пассажир, сидевший рядом, выскочил  из
автомобиля и побежал к шоссе.
     Так началось утро этой пятницы...


     Очередной звонок-вызов пробудил Костюковича. Он  вскочил,  глянул  на
часы: десять минут седьмого, кончалось ночное дежурство,  начинался  новый
день. Разгладив ладонями лицо и приведя в порядок волосы, Костюкович пошел
к лифту.  Внизу,  в  приемном  покое,  его  уже  ждал  вызванный  дежурный
нейрохирург.  На  носилках  лежал  с  закрытыми  глазами  молодой  парень.
Костюкович сразу отметил автоматизированные движения  его  левой  руки,  и
приглядевшись, понял: коматозное состояние. И тут же  нейрохирург  как  бы
подтвердил:
     -  Кома.  Артериальное  220  на  120.  Полагаю,  инсульт.  Забирайте,
коллега, он ваш, - сказал нейрохирург Костюковичу.
     - Все-таки была автоавария, - заметил Костюкович. - Так  что  мой  он
или ваш...
     - ...Давайте в реанимацию, там и решим, чей он, - сказал нейрохирург.
     Костюкович повернулся и только сейчас  заметил  стоявшего  в  стороне
молодого человека с кровоточащей ссадиной на щеке.
     - Что с вами? - спросил Костюкович.
     - Мы были вместе в машине.
     - Подождите здесь, не уходите, - и обратившись к медсестре, сказал: -
Промойте ему ссадину перекисью...
     - Ну что, мужики? - спросил дежурный  реаниматолог,  когда  вместе  с
больным грузовой лифт поднял их на четвертый этаж.
     - Автоавария, - сказал Костюкович.
     - Давайте его на томограф, - по-командирски произнес нейрохирург.
     Через пятнадцать минут рентгенолог бесстрастно изрек:
     - Геморрагический инсульт.
     - Я пошел, - победно произнес нейрохирург и удалился.
     "Куда же я его положу? - гадал Костюкович, помня, что ни в  1-ом,  ни
во 2-ом неврологических отделениях мест нет. - Хотя бы часов до двенадцати
дня,  сегодня  выписка,  места  будут...  Разве  что  в   чуланчик   возле
манипуляционной?.. Кровать, кажется, там есть..."
     Он шел по длинному коридору своего отделения, давая на ходу  указания
дежурной сестре:
     - Готовь набор для пункции... Заправь капельницу...
     Впереди них пожилой  санитар  двигал  каталку  с  больным,  время  от
времени продолжались все те же автоматизированные движения его левой руки,
на локте ее Костюкович заметил небольшую, размером  с  пятак  наклейку  из
лейкопластыря...
     Закончив осмотр парня, сделав все необходимое, Костюкович вернулся  в
ординаторскую и взял еще  свеженькую,  незатрепанную  историю  болезни;  в
приемном покое заполнены были лишь строчки паспортных данных:  Зимин  Юрий
Павлович... 20 лет... студент института  физкультуры...  улица  Волынская,
17, квартира 4... Прежде чем начать подробные записи, Костюкович вспомнил,
что внизу остался молодой человек, который был  с  Зиминым  в  машине.  Он
позвонил в приемный  покой  и  попросил:  если  тот  еще  не  ушел,  пусть
поднимется...
     - Болит? - спросил Костюкович, взглянув на лицо вошедшего. - Как  вас
зовут?
     - Покатило Володя... Это пустяк, - прикоснулся он к ссадине.
     - Садитесь, Володя. Как это произошло?
     - Мы были в гостях на даче, там  заночевали.  К  восьми  должны  были
вернуться на спортбазу в  город.  Ехали  нормально,  вдруг  Юра  ойкнул  и
повалился на руль, машину понесло в кювет, я рванул ручник, а потом  через
его ногу - по тормозам. Минут через сорок я поймал  на  трассе  патрульную
машину ГАИ. Они нас отволокли к посту, оттуда вызвали "скорую".
     - Зимин не был выпивши?
     - Да ну! Не пьем мы. Мы "сборники". Мастера спорта.
     - По какому виду?
     - По плаванию. Сейчас Юра готовился на Европу, а я в  Будапешт  -  на
Кубок Дуная. Так что насчет спиртного вы не думайте.
     - Вы оба студенты инфиза?
     - Ну... так... числимся...
     - Скажите, Володя, а Зимин накануне  не  жаловался,  что  плохо  себя
чувствует?
     - Как-то говорил, что затылок болит, вроде отлежал  шею  или  во  сне
неудобно повернулся.
     - Вы его родителям сообщили?
     - У него только мать... Сейчас поеду  к  ней...  А  что  сказать  ей,
доктор?
     - Пусть приедет.
     - А что у него доктор, опасное?
     - Опасное.
     - Так я больше не нужен?
     - Да, идите...
     Была уже  половина  восьмого  утра.  До  конца  дежурства  оставалось
полтора часа. Костюкович принялся заполнять историю болезни Зимина.
     В начале десятого отделение ожило: санитарка протирала вогкой тряпкой
полы, покрытые линолеумом, нянечка катила  тележку  с  грязной  посудой  в
раздаточную, ходячие больные  возвращались  из  столовой  в  свои  палаты,
ординаторская   заполнилась   голосами   врачей   -   началась    короткая
отделенческая пятиминутка. Когда она закончилась, Костюкович отдал старшей
сестре истории болезней тех, кто сегодня выписывался:
     - Наталья Петровна, у меня четверо: из шестой, восьмой и девятой. Как
только в двухместной освободится койка, переведите туда немедленно Зимина,
он в чуланчике, очень тяжелый...
     Перед самым уходом он еще  раз  заглянул  к  Зимину.  Тот  лежал  под
капельницей. Почти ничего в его состоянии не изменилось,  разве  что  чуть
спокойней  дышал,  и  несколько  упало  давление.  Костюкович  вернулся  в
ординаторскую, она была уже пуста, врачи отправились  на  обход.  Он  снял
халат, открыл кейс, чтоб положить стетоскоп, тонометр и  молоточек,  когда
вошел офицер милиции.
     - Разрешите?
     - Входите, - Костюкович поднял на него глаза.
     -  Старший  лейтенант  Рудько,  -  офицер  козырнул.  -   Вы   доктор
Костюкович?
     - Да. А в чем дело?
     - Я следователь ГАИ. Ночью вы приняли Зимина Юрия Павловича?
     - Принял. Утром.
     - Мне нужно его допросить. Хотя бы кратко.
     - Не получится. Он в тяжелом состоянии, без сознания... А  по  какому
поводу?
     - В двенадцати километрах от места, где наши сотрудники нашли  Зимина
в  машине,  произошла  автокатастрофа.  Погибло  двое.  Зимин   мог   быть
свидетелем чего-нибудь такого, он проезжал этот участок дороги.
     - Он был не один. Вы поищите приятеля, Владимира Покатило, он недавно
ушел отсюда.
     - А когда можно будет с Зиминым поговорить? Он скоро придет в себя?
     "Милый ты мой, если за сутки он не выйдет из комы,  боюсь,  тебе  уже
никогда с ним не поговорить", - подумал Костюкович и сказал:
     - На этот вопрос затрудняюсь ответить. Он в очень тяжелом  состоянии.
Случился удар, - употребил он  старинное  бытовое  обозначение  того,  что
произошло с Зиминым, полагая, что так будет понятней собеседнику.
     - Удара там не было, -  понял  по-своему  следователь.  -  Как-то  им
удалось погасить скорость, они почти  сползли  в  кювет,  чуть-чуть  крыло
примяли. Там и ударяться было не обо что...
     "Значит,  старший  лейтенант,  ты  подтверждаешь  данные   томографа:
черепно-мозговой травмы там нет", - про себя усмехнулся Костюкович.
     - ...А в прошлый раз могло быть похуже.
     - Что значит "в прошлый раз"?
     - Зимин у нас уже на учете. Полгода назад врубился в "Урал",  хорошо,
что не в лоб, солдатик-шофер успел отвернуть.
     - Был пьян?
     - Нет. Кровь брали, ни капли алкоголя. Сказал  тогда,  что  в  глазах
вдруг пошли круги, на мгновение сознание потерял и зрение... Мы  ведь  его
знаем, он наш из "Динамо", видели его на соревнованиях  и  по  телевизору,
когда из Варшавы показывали какой-то чемпионат. Он там первое место взял.
     "Опухоль? - подумал  Костюкович.  -  Нет,  не  похоже...  Хорошо  бы,
конечно, сделать ангиографию [рентгенологическое  исследование  артерий  и
вен после введения в них контрастного вещества]. Но как в таком состоянии?
Он не выдержит..."
     - Ну, извините, - козырнув,  сказал  старший  лейтенант.  -  Подожду,
пока он придет в себя.
     "Дай-то Бог, чтоб твое  желание  сбылось",  -  подумал  ему  вдогонку
Костюкович...
     Взяв кейс, он вышел из ординаторской,  нащупал  в  кармане  сигареты.
Спустился лифтом и был уже в холле, когда его окликнули:
     - Костюкович! Марк!
     Он оглянулся. Человек быстро шел к нему, но издали Костюкович не  мог
понять, кто это, и только когда тот приблизился,  узнал:  Олег  Туровский,
учились на одном курсе, с тех пор  как  закончили  институт,  виделись  не
более двух-трех раз, а минуло уже двенадцать лет, Туровский куда-то  исчез
из поля зрения,  и  Костюкович  вовсе  забыл  о  нем,  тем  более,  что  в
студенческие годы дружбы не водили.
     - Здравствуй, Марк... Мы  разминулись,  я  наверх  пешком  к  тебе  в
отделение, а ты лифтом вниз, еле догнал... -  он  говорил  быстро,  видно,
запыхался.
     - Ты по каким делам здесь? - спросил Костюкович.
     - Зимин Юра... Дежурный врач сказал, что ты его ночью принял, вот я и
догонял тебя... Я с его матерью... Она наверху в отделении ждет...  Что  с
ним?
     - Он родня тебе?
     - Нет. Я врач команды, - Туровский протянул ему визитную карточку.
     - У него инсульт.
     - Да ты что?.. Тяжелый?
     - Хуже не бывает.
     - Господи, как же так?
     - Он что, действительно хороший пловец?
     - Наша надежда, скоро чемпионат Европы. Может поднимемся,  поговоришь
с его матерью?
     - Успокаивать нечем, - Костюкович  пожал  плечами,  они  двинулись  к
лифту.
     Пока поднимались, Туровский успел сказать:
     - Она Юру одна растила, отец бросил их давно,  работает  уборщицей  в
детской спортивной школе...
     В  коридоре  напротив  ординаторской  их  ждала  невысокая  худощавая
женщина, она комкала маленький носовой  платок.  Костюкович  заметил,  что
кисти у нее крупные, пальцы почти  мужские  с  несколько  деформированными
суставами. Она подняла на  Костюковича  ожидающие,  измученные  страхом  и
неведением глаза.
     - Юра в тяжелом состоянии, не буду скрывать. Делаем все возможное,  -
произнес он сотни раз говоренную фразу. - У него инсульт.
     - А... к нему можно? - тихо спросила она. - Я бы подежурила,  сколько
надо, подала бы попить или еще чего, если захотел бы...
     - Пожалуй, нужно, хотя сейчас он едва ли сможет с вами разговаривать.
     - С чего же такое случилось, доктор? - беспомощно спросила она. - Юра
был такой сильный... Господи, за что же так!..
     - Случается, - сказал Костюкович, разводя руками. А что  еще  он  мог
сказать?
     - Вы уж постарайтесь, доктор, - тихо попросила она, - если что нужно,
я все продам... - может там лекарства какие заграничные, - она глянула  на
Туровского, затем сказала Костюковичу. - И вас  не  обижу...  Юрочка  ведь
один у меня... Я сейчас  съезжу  домой,  кое-что  возьму  и  вернусь...  я
быстро.
     Они спустились в холл.
     - Вы идите в машину, я задержусь с Марком Григорьевичем на минутку, -
сказал ей Туровский.
     Когда она ушла, он спросил Костюковича:
     - Мне-то  ты  можешь  сказать:  какой  прогноз?  Может  действительно
требуются импортные лекарства? Мы это быстро перекинем сюда через кордон -
из Венгрии, из Польши, из Чехословакии, откуда хочешь.
     - Сейчас ему нужно одно: выйти из комы.  А  дальше  будет  видно.  Но
плавать ему уже не суждено, даже если выживет.
     - Надо же!.. Такой парень!.. Ты домой? Могу отвезти.
     - Нет, у меня еще тут кое-какие дела, -  Костюкович  соврал,  никаких
дел у него больше не было, он устал  за  ночь,  мечтал  лечь,  но  ему  не
хотелось сейчас в ту машину, где сидела мать Зимина.
     - Я буду тебе позванивать, - сказал на прощанье Туровский.
     Костюкович кивнул...



                                    3

     Юрий Зимин, не приходя в сознание,  умер  в  субботу  после  полудня.
Мать, все время не отходившая от его постели, на этот  раз  отлучилась  на
час: поехала домой  за  большой  пуховой  подушкой,  чтоб  заменить  тощую
больничную.
     Ничего неожиданного в этой смерти для Костюковича не было, и все же -
умер его больной. Он не сомневался  в  своем  диагнозе,  только  не  успел
понять, откуда у этого молодого атлета такая гипертония, обследовать  его,
как полагается, не удалось. Вспомнив, что в кармане пиджака лежит визитная
карточка, которую дал Туровский, Костюкович позвонил на спортбазу.
     - Да! Кто нужен? - отозвался хриплый бас.
     - Пожалуйста, Туровского.
     - Кто спрашивает?
     - Скажите, доктор Костюкович.
     - А в чем дело?
     - Это я изложу Туровскому, - сдерживался Костюкович.
     - Сейчас. Он в бассейне.
     Ждать пришлось долго.
     - Туровский слушает, - наконец раздался голос в трубке.
     - Что это у вас за хам сидит у телефона?
     Туровский хихикнул, а потом уважительно сказал:
     - Это наш старший тренер... Что-нибудь случилось, Марк?
     - Да. Зимин умер.
     Туровский какое-то время молчал, затем, охрипнув вдруг, спросил:
     - Когда это случилось?
     - Два часа назад.
     - Это ужасно! Ты даже не можешь понять, как это ужасно! - вырвалось у
Туровского. - Такой инсульт?! - то ли усомнился, то ли в отчаянии произнес
он, потом  вдруг  спросил:  -  Ты  дома?  Я  перезвоню  тебе  минут  через
десять-пятнадцать. Нам надо посоветоваться и в коллективе,  и  с  матерью,
как быть.
     - Хорошо, - сказал Костюкович.
     Туровский позвонил через полчаса:
     - Когда можно будет забрать тело?
     - Сегодня и завтра - выходные. В понедельник я все оформлю,  и  после
вскрытия, во второй половине дня, до пяти, можете  приехать.  А  лучше  во
вторник. Я завтра опять дежурю ночь, заполню  необходимые  бумажки,  а  во
вторник к десяти-одиннадцати утра все будет готово, - сказал Костюкович.
     - Ладно, - как-то неуверенно произнес Туровский.


     Следующее ночное дежурство было вне  графика,  у  коллеги  в  Донецке
сестра выходила замуж, попросил подменить. Отказывать не  принято,  самого
подменяли не раз. Хотя дежурить в ночь с  воскресенья  на  понедельник  не
любили: после субботних и воскресных лихих гуляний на  пикниках,  юбилеях,
свадьбах, где ели и пили не в меру, не считаясь  ни  с  возрастом,  ни  со
здоровьем, "скорая" работала с особенной  нагрузкой:  инфаркты,  инсульты,
почечные  колики,  всякие  перфорации,  внезапные  кровотечения,  драки  с
тяжелыми травмами - вся больница стояла на ушах...
     Не успел Костюкович закончить вечерний обход, как начался  дурдом:  в
коридоре раздался  крик  и  плач,  за  Костюковичем  прибежала  медсестра.
Оказалось, умер лежавший с  инсультом  алкаш,  хронический  гипертоник,  а
голосила его жена, он умер при ней. Затем вызвали на срочную  консультацию
в травматологию; потом повторный инсульт выдала старушка - ветеран  войны;
через два часа инвалид-слепой, которого должны были  завтра  переводить  в
нейрохирургию по подозрению на опухоль, ковыляя в туалет, каким-то образом
поскользнулся, упал и сломал руку. Еще через час, с промежутком в двадцать
минут, привезли женщину - свеженький инсульт -  и  здоровенного  мужика  в
гипертоническим кризом,  острым  нарушением  мозгового  кровообращения.  И
пошло-поехало. До пяти утра не  то  что  прилечь,  присесть,  покурить  не
удавалось; бутерброды, которые Костюкович взял с собой, так и  остались  в
кейсе, завернутые в фольгу...
     Уже светало,  когда  он  сел  оформлять  истории  болезней,  начав  с
неуспевшей обрасти бумажками анализов и исследований истории Юрия Зимина.
     На пятиминутке Костюкович сидел, помаргивая слипавшимися воспаленными
глазами, его покачивало, готов был тут же в ординаторской  растянуться  на
полу, но только бы вырубиться из яви, уплыть  в  глубину  сна.  Когда  все
разговоры шли уже к концу, неожиданно вошел главврач. У него была  страсть
делать такие неожиданные налеты в отделения и устраивать  профилактические
разносы, поскольку повод для этого в  любом  отделении  можно  было  найти
всегда. Длилась говорильня час; персонально Ко