этом
признавали, что Лернер высокого класса оператор, золотые руки,  хотя  имел
лишь вторую категорию...
     - Вот, - Лернер указал на тоненькую папочку на столе, едва Костюкович
переступил порог.
     Зная  его  характер,  Костюкович  даже  не  удивился,  что   тот   не
поинтересовался, в чем дело.
     - Он был ваш? - спросил Костюкович.
     - Разумеется, - усмехнулся Лернер,  -  коль  скоро  мне  было  велено
рыться в архиве.
     Костюкович сел, начал читать. Ничего  особенного:  сотрясение  мозга,
поступил с высоким артериальным давлением - 180 на 80, что в этой ситуации
объяснимо. Выписали Зимина через три недели. Артериальное в норме: 120  на
70...
     - Все, доктор, спасибо, - Костюкович возвратил папочку.
     Лернер пожал плечами, мол, стоило из-за этого морочить голову.


     Поздно вечером Костюковичу позвонила начмед:
     - Марк Григорьевич? Это Ильчук.
     - Слушаю, Варвара Андреевна.
     - Ну и камнепад вы устроили!
     - С чем?
     - Да с Зиминым, с этим спортсменом! Они  пришли  за  телом,  и  когда
узнали, что вскрытие все-таки было, подняли такой шум!
     - Мать?
     - И врач команды.  Я  сказала,  что  вы  настояли.  Но  когда  начали
угрожать, что будут жаловаться, я их выставила. Так что вам они  досаждать
уже не станут... Просто имейте это в виду...
     Но она ошиблась. Через час позвонил Туровский:
     - Зачем ты  настоял  на  вскрытии?  Начмед  матери  пообещала.  А  ты
настоял! У людей свои предрассудки, мать не желала, чтоб кромсали тело  ее
сына, - шумел Туровский.
     - Не ори! - осадил его Костюкович. - Мать - ладно. Но ты  же  врач  и
обязан знать, какой порядок существует, если человек умер  в  больнице.  А
если этому человеку всего двадцать первый год и умирает он  от  внезапного
инсульта, о чем тут может идти речь?! Мы вообще не  имеем  права  выдавать
труп без вскрытия. В данном случае к правилам прибавился и мой интерес: он
мой больной!
     - У тебя что, мало других загибается?! Тебе понадобился именно Зимин?
     - Жаль парня... Успокой мать, объясни, что иначе  было  нельзя.  Будь
здоров! - Костюкович положил трубку.
     Он, конечно, слукавил, сказав, что лишь соблюдение  правил  заставило
его настоять на вскрытии.  Редкий  врач-ординатор  и  в  редких  ситуациях
требует вскрытия. У Костюковича  к  смерти  Зимина  имелся  свой  интерес.
Когда-то он был любимым студентом у  заведующего  кафедрой  патологической
анатомии  профессора  Сивака,  ходил  в   его   научное   общество,   хотя
специализировался по терапии и после некоторых сомнений и метаний выбрал в
ней неврологию. Все последующие годы  встречался  с  Сиваком  в  больнице,
кафедра  Сивака  работала  на   ее   базе,   но   имела   свою   отдельную
гистологическую лабораторию. Несмотря на разницу в возрасте  и  положении,
Костюкович  и  Сивак  поддерживали  добрые  отношения,   которые   поощрял
деликатный Сивак. Года полтора назад у Костюковича умер  больной.  Диагноз
Костюковича  и  патологоанатома  больницы  несколько  расходился.  Как   к
третейскому судье, отправились к Сиваку на кафедру. Он подтвердил  правоту
Костюковича. Когда все  уходили,  Сивак  задержал  Костюковича:  "Присядь,
Марк.  Как  жизнь?"  -  "В  пределах  профессии  и   возможностей   нашего
здравоохранения, - засмеялся Костюкович. - Беготня по коридорам, из палаты
в  палату,  писанина".  -  "Сам  виноват:   изменил   патологоанатомии   -
расхлебывай. Женился?" -  "Некогда,  Владислав  Иванович".  -  "Наукой  не
хочешь заняться? Ты же способный!" - с неким смыслом прищурил глаз  Сивак.
- "Поздно начинать в тридцать пять лет.  Да  и  вести  палаты,  дежурства!
Когда тут  наукой  заниматься?!"  Он  не  врал,  отделение  было  тяжелым:
девяносто  процентов  -  сосудистые  больные,  из  них  острых   инсультов
процентов пятьдесят  пять,  девять-десять  дежурств  в  месяц  -  дневных,
ночных, суточных без права сна (правда,  этим  запретом  пренебрегали,  не
выдерживали нагрузок). Имелось две ставки врачей-дежурантов, но  они  были
постоянно вакантны - за нищенскую зарплату никто  не  хотел  идти  на  эту
каторгу, даже свеженькие  выпускники  мединститута.  Последним  год  назад
сбежал врач-дежурант Сева Алтунин...  -  "Это  все  отговорки,  доктор,  -
сказал Сивак. - Лень.  А  я  мог  бы  тебе  кое-что  предложить.  Материал
соберешь быстро, он у тебя под рукой каждый день. Тут ты в более  выгодном
положении, нежели какой-нибудь аспирант. Так и быть, я пошел бы к  тебе  в
руководители", - подмигнул Сивак. - "А о чем речь, Владислав  Иванович?  -
из вежливости спросил Костюкович. - "Скажем, инфаркты, инсульты  в  раннем
возрасте, в группах  риска...  Подумай  на  досуге.  Если  решишь,  зайди,
поговорим подробней..."
     После долгих колебаний Костюкович решил: займусь.  Хватит  времени  и
сил, - сделаю кандидатскую, а не удастся, не выдержу,  -  тоже  ничего  не
потеряю...
     Работа двигалась  медленно,  но  материал  накапливался.  Вот  почему
смерть Юрия Зимина привлекла его внимание...


     Через  три  дня  в  ординаторскую  позвонила   Каширгова,   попросила
Костюковича. Его позвали.
     - Слушаю вас, Сажи, - сказал он.
     -  Диагноз  ваш  подтвердился,  Марк,  -   геморрагический   инсульт.
Гистология готова. Но тут вот что... - она прервала разговор и  обратилась
к кому-то, вошедшему в ее кабинет: - Тебе чего,  Аня?..  Хорошо...  Посиди
подожди, я  разговариваю  с  доктором  Костюковичем,  закончу  и  подпишу,
посиди... - И уже - Костюковичу: - Извините, Марк, тут лаборантка  пришла,
надо подписать бумаги на химикаты... Да, так вот - листок  гистологических
исследований передо мной, читаю, - она начала читать, а  когда  закончила,
стала комментировать, в итоге спросила: - Вы удовлетворены?
     - Пожалуй, - задумчиво ответил он. - Спасибо вам, Сажи, -  Костюкович
повесил трубку.


     Несколько  дней  назад  между  Левиным  и  начальником  ГАИ   области
состоялся такой разговор:
     - Привет, Миша. Это Левин.
     - Здравствуй, Ефим.
     - Задавать тебе вопросы типа "как живешь?" не  буду.  О  вашей  жизни
представление имею. У меня к тебе просьба.
     - Что, машину раскурочили, угнали?
     - У меня машины нет. Мы с Иваном Михальченко заняты тут одним  делом.
Наш заказчик - совместное предприятие "Золотой ячмень".  Они  получают  из
Чехии оборудование, краску. Арендуют склад у базы  "Промимпортторга".  Так
вот с этого склада похищено несколько ящиков с электронным оборудованием и
краской. Мне хотелось бы знать, не задерживали ли твои посты при выезде из
города, из области какие-нибудь грузовики с  этим  добром.  Документов  на
вывоз у похитителя быть не может.
     - Я проверю. Оставь мне свой номер телефона...
     И вот сегодня ответный звонок:
     - Ефим? Здравствуй. Я по поводу твоей просьбы. У нас ничего такого не
зарегистрировано. Хотя задержания  были:  левый  сахар,  шифер  и  прочее.
Вашего товара не было. На  всякий  случай  я  дал  твой  телефон  старшему
лейтенанту  Рудько.  Он  следователь,  парень  толковый.  Если   что   где
проклюнется, сообщит. Но ты особенно не  обольщайся.  Мы  не  в  состоянии
натыкать посты на каждом километре. Объехать их по проселкам несложно.
     - Добро, Миша, спасибо, утешил.
     - Рад бы... Будь здоров...
     "И здесь глухо, - подумал Левин, хотя особых надежд не возлагал, так,
отрабатывал одну из возможных версий. - Интересно, с чем приедет Иван?"  -
подумал он о Михальченко, отправившемся  в  автопредприятие,  где  работал
шофер Лукашин, обслуживавший фирму "Золотой ячмень"...
     Михальченко вернулся ни с чем. Тяжело опустившись в мягкое кресло,  с
шипением выдохнувшее воздух, он утер уголки губ, сказал:
     - Пожилой человек,  год,  как  вышел  на  пенсию,  но  еще  работает.
Шоферский стаж тридцать восемь лет. Степенный, спокойный. Очень  аккуратно
одет и гладко выбрит. Вот вам и весь Лукашин.
     - Просто ангел.
     - Этого не знаю. Но к хищению он вряд ли имеет отношение. Что  входит
в его функцию по  фирме  "Золотой  ячмень"?  Вывезти  со  склада  груз  на
строительную  площадку.  Ездит  он  всегда   вдвоем   с   замом   Чекирды,
доверенность, накладные и прочие бумажки у этого  зама.  Вот  и  все.  Так
что...
     - Может у тебя насморк, потому и нюх притупился? - усмехнулся Левин.
     - Вроде я нигде  не  простыл.  Да  и  перед  тем,  как  беседовать  с
Лукашиным, я высморкался.
     -  Тогда  разовьем  другую  тему.  Краску  у  Чекирды  увели  всю,  а
электронику для контроля разлива пива по банкам - два ящика из четырех.  С
чего бы такая доброта, а, Иван?
     - Не успели? Что-то помешало?
     - Ну уж!.. А ведь без содержимого двух уворованных ящиков  оставшееся
в двух других монтировать нельзя. Это электроника.  Так  что  считай,  что
уперли все.
     - По логике так.
     - "Золотой ячмень" арендует весь складской модуль?
     - Нет, только левую его  часть.  Там  есть  такая  выгородка  для  их
грузов.
     - И много у них там груза?
     - Почти  пусто.  Груз  по  мере  поступления  с  железной  дороги  за
пять-шесть дней вывозится на стройплощадку.
     - А что же в остальной части модуля?
     - Склад импортной парфюмерии.
     - Значит случайный вор прогадал: вместо двух-трех коробок с импортной
парфюмерией прихватил в сущности бесполезное,  некомплектное,  электронное
оборудование? А может, он специально шел за этим?
     - На кой черт?! Ну, краску понятно, надеялся  сбыть  ее  каким-нибудь
дуракам под видом бытовой. А вот  куски  электроники  зачем?  Что  от  них
проку? Это же не видеомагнитофон!
     - Вот и я об этом подумал.
     - Не пойму, куда вы клоните.
     - Это не я клоню, Иван, это меня клонит одна мыслишка.
     - Какая?
     - Дай додумать до конца, дорогой  мой  опер,  тогда  и  расколюсь,  а
сейчас я занят.
     - Чем?
     - Да вот сижу и разговариваю с тобой...
     Зазвонил телефон:
     Левин снял трубку:
     - Слушаю... Да... Он у меня... Что стряслось?.. Боже!  Этого  еще  не
хватало! Понятно... Хорошо...
     - Звонили из аптекоуправления. У  них  со  склада  похитили  какие-то
лекарства.
     - Ночью или днем? - взволновался Михальченко.
     - Еще неизвестно. Выясняют подробности, позвонят.
     - Не дай бог ночью!
     - А что это меняет? - Левин пожал плечами.
     - Ночью там наши охраняют, а днем только один  наш  -  на  проходной,
вместе с их человеком, да и то, лишь по будням до шести вечера.  Бумаги  и
все, что вывозят, проверяет их вахтер. Но все равно неприятно.
     - Подождем подробностей.



                                    8

     Сева Алтунин ездил на "девятке"  тренера  сборной  Виктора  Петровича
Гущина по доверенности. Он работал помощником врача у Туровского и был еще
как бы разгонным шофером. В общем -  на  подвахте.  Веселый,  общительный,
исполнительный, он пришелся по нраву и Туровскому, и Гущину...
     - Едем к Погосову в институт, Сева, - сказал Туровский, усаживаясь  в
машину...
     Они припарковались на маленьком пятачке возле НИИ фармакологии.
     - Может, я к своей зазнобе съезжу, пока вы тут? - спросил Сева.
     - Конечно... Обязательно! С этим тянуть нельзя.
     Постучавшись в дверь на втором  этаже  и  услышав  громкое  "Прошу!",
Туровский вошел. Погосов сидел за письменным столом, заваленным бумагами и
книгами, что-то писал. Белый халат оттенял  его  большое  смуглое  лицо  с
темными умными глазами. Крупный  череп  Погосова  был  почти  лыс,  легкий
венчик седых волос на висках и затылке, черная, в мелких кудряшках борода,
закрывавшая поллица, делали его похожим на библейский персонаж.
     - О, какой гость! - Погосов поднялся.  -  Давно  не  виделись!  Жаль,
угостить нечем, даже спирта нет - дефицит.
     - Зато я могу угостить хорошим коньячком, Баграт Гургенович, - сказал
Туровский, усаживаясь на стул. - Бутылочка "Ахтамара" сохранилась. Поедем?
Я на колесах.
     - Не выйдет, Олег Константинович. У меня через час семинар.
     - Это вам на сезон, - Туровский протянул ему пропуск  на  бассейн.  -
Форму надо блюсти, полнеете.
     - Некогда следить за формой. Содержание бы сохранить. Но  за  пропуск
спасибо. Может выберусь... Какие заботы привели?
     - Все те же.
     - Сейчас не могу, срочная хоздоговорная тема,  сулит  большие  деньги
институту.
     - Когда же, Баграт Гургенович?
     - А вам срочно?
     - Да.
     - У вас всегда срочно. Так нельзя, нервные  клетки  сгорают,  доктор.
Надо жить спокойней.
     - Не получается... Так когда же? - спросил Туровский.
     - Посмотрим по обстоятельствам. Постараюсь...
     Они заканчивали разговор, когда вошла Ирина Костюкович.
     - Знакомьтесь, Олег Константинович, - сказал  Погосов.  -  Это  Ирина
Григорьевна Костюкович, еще один наш завлаб и мой антагонист. Ира,  а  это
доктор Туровский.
     - Погос, я же тебя учила, сперва представляют женщине мужчину,  а  ты
всегда делаешь наоборот.
     - Вы не родственница Марка Костюковича? - спросил Туровский.
     - Родная сестра.
     - Очень приятно. Мы с Марком учились вместе в  институте,  кончали  в
один год, правда, в разных группах. - Туровский внимательно  посмотрел  на
нее и быстро отметил в уме: "Она говорит Погосову "ты", хотя на вид ей лет
тридцать пять, а Погосову пятьдесят четыре".
     - Я не вовремя? Ты занят, Погос? - спросила Ирина.
     - Мы уже вроде закончили, - Погосов взглянул на Туровского.
     - Да-да, - закивал тот и, попрощавшись, пошел к двери...
     - Лечишься у него, что ли? От чего, Погос? От лени  или  болтовни?  -
засмеялась Костюкович.
     - Он спортивный врач, принес мне пропуск в  бассейн.  Говорит,  форму
соблюдать надо. Может, тогда полюбишь?
     - В наших отношениях, Погос, помеха  не  только  это,  -  она  ткнула
пальцем в его большой живот.
     - Но я неисправим, Ира: несерьезный, болтун, не умею  хранить  тайны,
меня от них распирает. Принимай, какой есть. Я ведь все-таки талантлив.
     - Я еще не так стара, Погос. У меня еще есть право  выбора...  Ладно,
хватит трепотни, одолжи с полфлакона  эфира.  Моя  Настя  заперла  шкаф  и
куда-то ушла с ключами.
     - Налей, сколько надо, вон из того коричневого бутыля.
     Она открыла бутыль, запахло эфиром.


     На таможню они приехали в конце перерыва. Ягныша на  месте  не  было,
пошел обедать в рабочую столовую аэропорта. Туровский прохаживался у входа
в таможню, подстерегал Ягныша, не желая торчать в  коридоре  на  глазах  у
сотрудников. Сева, купив в киоске пачку газет, читал в машине.
     Ягныш появился минут через пятнадцать. Был  он  в  форменной  одежде,
отчего выглядел неподкупным и недоступным. Туровский в  детстве  испытывал
робость перед людьми в любой форме -  милицейской,  железнодорожной,  даже
перед теми, кто был облачен в мундир лесничих. Сейчас, глядя на Ягныша, он
внутренне посмеялся над детскими своими страхами.
     - Давай на скамеечке в скверике посидим, - сказал Ягныш.
     - Ну что, Федор Романович? - спросил Туровский, когда уселись.
     - В перечне их нет, это ты знаешь. Значит надо ждать экспертизу.
     - А если экспертиза наложит запрет?
     - Тогда будем думать... Ты меня здесь  застал  случайно.  Я  уже  две
недели как откомандирован до конца месяца в другое место, пока коллега  из
отпуска вернется... Слушай, Олег, как насчет того, что я просил? До  осени
дачу надо закончить, остались отделочные работы.
     - Можешь приехать взять... Но и ты пойми, у нас горит.
     - Да, понимаю я. Никогда ж не подводил,  но  в  этот  раз  количество
больно уж заметное...



                                    9

     Покойный Зимин жил с матерью в двухкомнатной квартире. Поднимаясь  по
лестнице, Туровский, Гущин и Алтунин, каждый думал  свою  думу,  хотя  все
сходились к одному: как предстать  им,  здоровым,  сильным,  живым,  перед
убитой горем женщиной, потерявшей единственного сына, как пойдет  разговор
с нею.
     Кнопку звонка нажал Туровский. Дверь открыли не сразу,  сперва  тихий
голос:
     - Кто?
     - Это мы, Мария Даниловна, доктор Туровский и Виктор Петрович.
     Дверь открылась. В проеме стояла мать Зимина, им показалось, что  она
стала тоньше, сморщенное личико, собранные со лба седые редкие волосы были
завязаны  сзади  в  небольшой  узел.  И  странными  казались   для   этого
изможденного  лица  висевшие  на  мочках  золотые  сережки  с   небольшими
рубинчиками. Туровский  вспомнил:  Юра  Зимин  покупал  их  для  матери  в
Лейпциге, когда были на тренировочных сборах в позапрошлом году зимой...
     - Проходите, - сказала она, отступая от двери.
     Вошли. И сейчас вдруг по-особому бросились в  глаза  в  этом  как  бы
опустевшем жилье знакомые, не раз виденные фотографии, висевшие на  стене,
и личные кубки Зимина, стоявшие на серванте. Вот снимок, где Зимин во весь
рост, в плавках стоит на краю бассейна,  воздев  руки,  смеется,  в  левой
зажата шапочка, только сдернутая с головы, а вот он на групповом снимке со
всей командой, в центре - Гущин, Туровский, Сева Алтунин...
     Они сели по  сторонам  стола,  покрытого  голубой  в  белую  клеточку
моющейся скатертью. Это тоже привезено из какой-то заграницы. "Откуда же?"
- зачем-то вспоминал Алтунин, но вспомнить не мог.
     - Коль уж зашли, соберу чего-нибудь, - негромко сказала Зимина.
     Пить в жару не хотелось, но с другой стороны, просто так  вот  сунуть
ей конверт с деньгами и уйти - можно и обидеть,  а  это  уже  ни  к  чему.
Туровский и Гущин переглянулись.
     - По маленькой можно, - решил Гущин.
     Зимина проворно принесла из кухни тарелки, приборы,  поставила  банку
"Завтрака туриста", кабачковую икру, нарезала вареной колбасы, на тарелках
- помидоры, огурцы, пристроила хлебницу, а  в  центр  водрузила  бутылочку
"Пшеничной".
     - Вы уж извиняйте, что так вот, - кивнула Зимина на стол, - не  ждала
ведь гостей.
     Гущин, круто вздохнув, налил в большие рюмки ей, Туровскому и себе.
     - А ему что ж? - спросила Зимина, указав на пустую рюмку Алтунина.
     - За рулем он, нельзя, - ответил Гущин.
     Выпили, не чокаясь, молча, стали закусывать. Зимина едва пригубила.
     - Весной памятник ставить будем, - по-деловому сказал Гущин. -  Надо,
чтоб земля осела.
     Зимина согласно подергала головой. Гущин снова наполнил рюмки. Поднял
свою и обращаясь к фотографиям, сказал:
     - Вот, Юра. Тут мы, с тобой,  с  твоей  матерью,  -  и  посмотрев  на
просвет рюмку, быстро выпил. За ним, морщась, Туровский.
     Глаза женщины наполнились слезами, она  утерла  их  тыльной  стороной
руки, прошептала:
     - Вы уж извините...
     Когда   бутылку   прикончили,   Гущин,   дожевывая   кусок   колбасы,
выразительно посмотрел на  Туровского.  Тот  понял,  вынул  из  нагрудного
кармана конверт, сказал:
     - Мария Даниловна, это вам от всех нас, - протянул он ей  конверт.  -
Тут двадцать тысяч. Это еще не все, конечно, это на первый случай.
     - Господь с вами, - робко сказала Зимина.  -  Мне  теперь  ничего  не
нужно, всего хватит, - и глаза ее снова увлажнились.
     - Мы понимаем, что никакие  деньги  не  заменят  вам  и  нам  Юру,  -
продолжал Туровский, - но жить-то надо.
     Зимина молча подергивала головой, утирая слезы.
     - Что поделать, - сказал Гущин, - такая у нас медицина. - Лучше к ним
в руки не попадать. Да еще к таким врачам, как этот... Молодой, видать,  и
неопытный... Вот и прозевал он, наверное, нужный момент... Гнать их  таких
надо. Загубил он Юру. А мы ведь так его берегли. Кормили самым лучшим.  Да
что с него, этого лекаря, сейчас возьмешь,  -  тяжко  дыша,  Гущин  махнул
рукой. - Хотя такое не прощают...
     Алтунин за все время не произнес ни слова. Наступила пауза. Видя, что
она неловко затягивается, Туровский поднялся.
     - Нам  пора,  Мария  Даниловна,  -  сказал  он.  -  Извините  нас  за
вторжение. Если что нужно будет, звоните.
     - Да-да! - подтвердил Гущин. - Вы с нами связь держите.  Сева  у  нас
под рукой всегд