ет-нет, я не врач, я другой Левин. Мне
срочно нужно повидать вас... Нет, по телефону  это  долго  и  не  в  ваших
интересах, коммутатор дело ненадежное... Интригую?.. Нет, я не интригую...
Есть такое бюро, занимается всякой всячиной... Уверяю вас,  отлагательства
не терпит. Поверьте, тут не мои, а ваши интересы... Это при встрече... Да,
прямо  сейчас,  скажем,   минут   через   тридцать-сорок...   Левин   Ефим
Захарович... Какая? Ага, второй этаж, седьмая. Понял, - он опустил  трубку
и сказал Михальченко: - Дама наша очень занята, упиралась,  хотела,  чтобы
все по телефону или завтра-послезавтра. Все же уговорил... Я поехал...
     - Если Чекирда объявится, что ему сказать?
     - Пока ничего. Сперва послушаем Алевтину Петровну...
     - Куда едем, Ефим Захарович? - спросил Стасик, когда Левин  уселся  в
машину.
     - На пивзавод, Стасик. Любишь пиво?
     - Нет, я люблю "сухарик", я ведь родом из  Цимлянска.  Знаете,  какой
там виноград давят?!
     - Слышал...
     Пропуск  ему  был  заказан.  Пройдя  двор,  Левин  зашел   в   здание
заводоуправления, поднялся на второй этаж. На  двери  комнаты  "7"  висела
табличка "Начальник отдела снабжения и сбыта".
     Алевтина Петровна Деркач оказалась женщиной весьма  представительной.
Было ей около  пятидесяти,  лицо  спокойное,  холеное,  слегка  украшенное
косметикой, волосы ухожены, умеренная  седина  на  них  не  скрывалась,  и
ростом хозяйка кабинета была высока, и фигурой ладна. Все это Левин оценил
сразу и подумал: "Властна".
     - Я - Левин, - сказал он кратко.
     - Садитесь. Итак, из какого же вы бюро?
     - Частное сыскное бюро или агентство, как угодно. Называется "След".
     - Многозначительное название.
     - Алевтина Петровна, сперва маленькое предисловие для того, чтобы  ни
я, ни вы не сетовали потом, что наша встреча  оказалась  потерей  времени.
Так вот: около сорока лет я проработал в прокуратуре следователем, а  ушел
на пенсию с должности прокурора следственного управления.
     - К чему эта преамбула? - перебила она.
     - Чтобы вы поверили, что я профессионал и посему дело, по которому  я
пришел к вам, для меня в общем-то рядовое. Если вы поверите,  что  у  меня
есть опыт, мы не будем морочить друг другу голову - он посмотрел  на  нее.
Ничто не изменилось ни в лице, ни в осанке.
     - Дальше, - спокойно сказала она, словно приняв его условие.
     - Вот это - так сказать, исповедь шофера Дугаева, -  Левин  вынул  из
папочки сцепленные скрепкой серые странички. - Она весьма многословна,  но
я всегда любил подробности, лишние слова  меня  не  угнетали.  Прочитайте,
пожалуйста. Потом, если захотите, прокомментируете.
     - А где сам Дугаев?
     - Его повезли в гараж, где он кое-что хранит.
     Ничего не сказав, она стала читать. И  снова  на  лице  ее  Левин  не
увидел ни смущения, ни волнения, словно читала  она  какую-нибудь  рядовую
бумажку,  каких  много  приходится  читать  по  службе  начальнику  отдела
снабжения и сбыта.
     - Что же требуется  от  меня  -  опровержение  или  подтверждение?  -
спросила она, закончив читать.
     - Ни то, ни другое.  Некоторые  уточнения.  Поскольку  опровергать  -
затея безнадежная, а подтверждать или нет  -  дело  ваше.  Я  ведь  не  из
прокуратуры, не из милиции; протокол вести не собираюсь. Я просто выполняю
договорные обязательства перед нашим клиентом.
     - Какие тут возможны варианты? - не то Левина, не  то  себя  спросила
она, словно собираясь у него что-то выторговать за свою  откровенность.  -
Вы же сразу побежите в милицию.
     - Я уже стар бегать, Алевтина Петровна. У меня  артрит,  ноги  болят,
поэтому чаще пользуюсь телефоном. Но  даже,  если  бы  я  поленился  снять
телефонную трубку, есть еще шустрый и обиженный вами Чекирда и  еще  одно,
уже официальное лицо - некто Рудько, следователь ГАИ,  задержавший  вашего
Дугаева.
     Она долго молчала, расхаживая по кабинету,  а  Левин  сидел  и  ждал,
какое же решение она примет. А их было три  возможных:  выставить  его  за
дверь, заявив, что он обратился не по адресу; городить  ложь,  отвечая  на
его вопросы, или полуложь; и, наконец, - выложить все,  как  на  духу,  не
зная, о чем осведомлен Левин, а  что  держит  в  запасе.  Если  она  умная
женщина, а Деркач производила  впечатление  женщины  умной,  опытной,  то,
конечно,  пойдет  на  откровенный  разговор.  Во-первых,  в  расчете,  что
все-таки сможет договориться с Чекирдой полюбовно. Ясно,  она  его  знает.
Когда Левин упомянул его фамилию,  даже  не  поинтересовалась,  кто,  мол,
такой этот Чекирда. Во-вторых, зная этот тип женщин, достигших  престижных
постов, - деловых, властных, амбициозных, тщеславных - Левин полагал,  она
не станет врать, опасаясь, как бы он тут же не  поймал  ее  на  лжи,  т.е.
унизит таким образом и низведет с определенного пьедестала в  их  иерархии
ценностей до положения  заурядной  продавщицы  пива,  которую  поймали  на
недоливе. Но  нельзя  сбрасывать  со  счетов  и  то,  что  она  безусловно
понимала: если дело дойдет до  суда,  то  получит  срок.  Это  и  есть  та
обнаженная реальность, которую она, разумеется, вычислила прежде  всего...
И он не ошибся, она спросила:
     - Какие вы даете мне гарантии за мою откровенность?
     Он понял, что она имела в виду:
     - Алевтина Петровна, все ваши ответы на мои вопросы я передам  прежде
всего Чекирде, своему клиенту. Мы же с вами,  повторяю,  будем  беседовать
без протокола, подписывать вам  ничего  не  придется,  вы  всегда  сможете
отказаться от своих слов, даже заявить, что вы меня и в глаза  не  видели,
просто мы друг другу приснились, как дурной сон.
     - Что вы юлите?.. А не боитесь неприятностей?
     - За что и от кого? - спросил Левин.
     - От милиции, прокуратуры за то, что не зафиксировали письменно.
     - Это уже мои заботы. Вас они не должны волновать.  Что  же  касается
Чекирды, - это выходит за пределы  моих  функций.  Вы  не  боитесь  с  его
стороны шантажа впоследствии?
     - Вот уж этого я не боюсь!  -  воскликнула  Деркач.  -  Мы  с  ним  в
некотором смысле были впряжены в одну телегу. Так что если одна из лошадей
падает, телега все равно перевернется и потянет за собой вторую лошадь.
     - Значит, вы знакомы с Чекирдой?
     - А разве он вам не сказал? - удивилась Деркач.
     - Я его об этом не спрашивал, - уклончиво ответил Левин.
     - Знакомы. И давно. Прежде он занимал этот  кабинет,  а  я  была  его
заместительницей. Восемь лет...
     - Странно для его профессии железнодорожника...


     - Садись, Аня, - сказала  Каширгова,  когда  девушка  вошла.  -  Марк
Григорьевич хочет задать тебе несколько вопросов.
     Аня села. Костюкович видел, что она напряжена.
     - Вы хорошо плаваете, Аня? - спросил он.
     - Учусь, - ответила, удивившись. - А почему вы спрашиваете?
     - Я видел вас в бассейне. Там, где работает Сева Алтунин. Кстати,  вы
не знаете, каким лосьоном он пользуется?
     - Откуда мне знать? - смутилась.
     - Тогда я вам скажу. "Шанель "Эгоист".
     - Может быть... Я с ним не очень знакома.
     - Разве? А я полагал, что вы довольно близко знаете друг друга.
     - Нет.
     - Однажды во время ночного дежурства я пошел  посмотреть,  хорошо  ли
запер машину.  В  тоннеле-переходе  почувствовал  запах  лосьона.  Стойкий
лосьон. Кто-то только что передо мной прошел  по  тоннелю  во  двор.  Была
ночь. Ни души. Но когда я вышел во двор, увидел две фигуры.  Обе  в  белых
халатах, мужская и женская. Они двигались  от  тоннеля  в  сторону  вашего
отделения, Сажи, - повернулся он к Каширговой. - Я решил, что это врачи со
"скорой",  поскольку  за  отделением  подстанция  "скорой",  -  он   снова
обратился к Ане. - Но недавно, Аня, я понял, что это были  вы  и  Алтунин.
Вы, должно быть, близко знакомы, если после  плавания  выходите  из  одной
душевой кабины, - Костюкович взглянул на девушку. Лоб, щеки, шея ее  густо
покраснели, она опустила голову. Он снова обратился к  ней:  -  Я  и  Сажи
Алимовна  сразу  поняли,  что  похитивший  протокол  вскрытия   и   листок
гистологического исследования знал, что  к  чему,  поскольку  прихватил  с
собой стекла и, главное, исходный материал - блоки. Явно это был  человек,
что-то понимавший в медицине. С запахом  лосьона  я  встречался  потом  не
однажды, и всякий раз он был как-то  связан  с  присутствием  Алтунина.  Я
видел вас, Аня, когда вы вместе с Алтуниным выходили из душевой, а  сейчас
узнал, что вы работаете здесь. Мне все стало ясно, тем более, что  старшую
лаборантку вы  замещали  именно  тогда,  когда  была  совершена  кража.  И
произошла она, по-моему, как раз в ночь моего дежурства,  когда  я  увидел
мужскую и женскую фигуры, направлявшиеся в сторону вашего отделения. Тогда
я ошибся, посчитав, что это два врача со "скорой".  Теперь  нет  сомнения,
что это были вы и любитель лосьона Алтунин.
     - Да, - еле шевельнула она губами.
     - А кто помогал матери Зимина сочинять жалобы?
     - Я и Сева.
     - Зачем?
     - Я была у Сажи Алимовны, когда она по  телефону  читала  вам  листок
гистологических исследований Зимина...
     - И?
     - Рассказала об этом Севе. Он решил, что надо внушить матери  Зимина,
что виноваты в смерти Юры вы, намекнуть,  что  хорошо  бы  подать  на  вас
жалобы, - она приложила ладони к горящим щекам.
     - Туровский и Гущин знали об этом?
     - Сперва нет. А потом Сева им рассказал.  Они  всполошились,  страшно
его ругали, мол, зачем он подымает шум вокруг этого, привлекает  внимание.
Но они знали содержание  вашего  разговора  с  Сажи  Алимовной,  и  теперь
деваться было некуда: они и велели украсть из архива все, что  нужно,  они
знали, что я и Сева понимаем, что должно исчезнуть, -  подняв  заплаканные
глаза, тихо закончила лаборантка.
     - Да, забыл: вы ведь с Алтуниным были и в загородном  ресторане,  где
веселились вместе с Туровским, тренером  Гущиным,  каким-то  таможенником,
Погосовым. С последним пришла одна дама. Она моя сестра. Она мне  передала
привет от Алтунина и довольно точно нарисовала портрет его подруги -  ваш,
Аня, - Костюкович откинулся на спинку стула,  словно  устав  после  тяжкой
работы и сказал Каширговой: "У меня все, Сажи."
     - Это все правда? - спросила Каширгова у лаборантки.
     - Да, - едва слышно произнесла та.
     - Тебе заплатили? Сколько? - Каширгова  уставилась  в  ее  склоненный
лоб.
     - Нет, - замотала та головой.  -  Я  не  брала  никаких  денег...  Он
попросил... Мы любим друг друга... Скоро поженимся... Он обещал.
     - Обещал!.. Эх ты, дура!.. Сейчас же пиши подробную объяснительную на
мое имя. И к ней  приложи  заявление,  что  увольняешься  по  собственному
желанию. Большего я для тебя сделать не могу. Иди.
     Лаборантка ни слова не сказав, пошла к двери, Каширгова взглянула  на
часы.
     - Боже, опаздываю! У меня четыре вскрытия... Марк, зачем им это нужно
было?
     - Боялись, что докопаюсь до подлинной причины  смерти  Зимина,  когда
увидели, что очень интересуюсь этим случаем, хотя я  был  далек  тогда  от
того, что знаю сейчас.
     - Ладно, к подробностям вернемся, побегу...
     Вышли вместе. Она направилась  в  прозекторскую,  он  -  к  двери  на
улицу...


     Они стояли за  зданием  патологоанатомического  отделения  у  большой
трансформаторной будки.
     - Чего глаза красные? Ревела? - спросил Володя Покатило.
     - У меня неприятности, - ответила Аня.
     - У всех свои неприятности... Быстро же  ты  Юрку  забыла.  Не  успел
помереть, а ты уже этому докторишке Алтунину на коленки села.
     - Он женится на мне.
     - Ага. Потрахает, потом передаст другому жениху.
     - Не твое дело. Ты зачем пришел?
     - Мне бабки нужны. Брат на дембель идет, офицер, служит под  Курском,
решил оставаться там, строиться хочет. У  меня  есть  кое-какие  шмотки  и
аппаратура. Прошлый год, когда мы с Юркой из Югославии привезли, ты хорошо
толкнула. Может и сейчас кому из докторов предложишь? Все фирмовое.
     - Не смогу я. Увольняюсь отсюда.
     - Чего так?
     - Нужно. Сам продай. Снеси в комиссионку.
     - Там проценты большие берут, не выгодно.
     -  Уходи!  -  встрепенулась  она,  заметив  вышедшего   из   подъезда
Костюковича. - Не хочу с ним встречаться, - и, не прощаясь, быстро пошла в
сторону подстанции "скорой".
     - Чумная, - пожал плечами Володя.
     Он  шел  по  узкой,  протоптанной  по  газону  дорожке,   по   другой
асфальтированной шел Костюкович. У входа в тоннель они сошлись.
     - Здравствуйте, доктор, - поприветствовал Володя.
     - Здравствуйте. Что вы у нас делаете?
     - Надо было встретиться  с  одним  шофером  со  "скорой".  Он  обещал
канистру бензина.
     -  Как  у  вас  дела?  Готовитесь  к  чемпионату  Европы?  -  спросил
Костюкович. Через тоннель они прошли в  вестибюль,  оттуда  через  главный
вход - на улицу.
     - Кто готовится туда, а  кто  -  в  Будапешт,  -  усмехнулся  чему-то
Володя.
     - А что в Будапеште?
     - Дунайский кубок.
     - Тоже хорошо.
     - Кому как...
     Они попрощались...


     Сперва  Деркач  никак  не  могла   начать   говорить   -   произнесет
фразу-другую, остановится, скажет Левину:
     - Нет, не так, не то...
     А потом пошло, как по накатанному, без заминок, вроде даже торопилась
она. По долгому опыту Левин знал такое состояние допрашиваемых:  сперва  -
упор, не сдвинешь с места, тяжкое молчание, как  сопротивление.  Но  когда
дожмешь, раскачаешь - логикой ли своей,  или  жестким  тоном,  или  мягким
доверительным словом, или тоже молчанием - терпеливым, выжидательным,  как
бы безразличным,  -  или  умышленно  вывалишь  все  факты  и  улики,  чтоб
допрашиваемый ужаснулся - когда  вот  так  дожмешь  и,  почувствовав,  что
вот-вот - бросаешь на чашу весов последнюю гирьку в виде: "Ну  что,  может
отложим на завтра? Или покончим  со  всем  этим  сегодня?",  -  видишь  по
глазам,  как  хватается  человек  за  возможность  избавиться  наконец  от
унизительного состояния и,  заметив,  что  следователь  как  бы  случайным
движением придвигает к себе еще  чистый  протокол  допроса  и  берется  за
ручку, - человек начинает говорить,  говорить,  говорить.  Спешит,  словно
боясь, что не успеет выговориться...
     Нечто подобное случилось и с Алевтиной Петровной  Деркач.  Как  умная
женщина, она поняла: этот пожилой, не очень опрятно одетый  человек  знает
все  или  почти  все,   морочить   ему,   опытному   следователю,   голову
бессмысленно, а, главное, опасно - встанет и уйдет  разозленный,  что  его
принимают за дурака... Он уловил главное - какой смысл похищать, чтоб  тут
же уничтожить? - и уже тянул за это звено.
     - Завод, который затеял строить Чекирда, становился для нас костью  в
горле.
     - Для кого "для нас"?
     - Для меня и руководителей четырех из шести райторгов  города.  Ну  и
для сошки помельче - для продавцов. Вы представляете, что такое  продавать
пиво на улицах из этих железных бочек на колесах? Тут не  только  недолив,
но и левое пиво. Вы видели в сезон, а длится он полгода, с мая по октябрь,
какие очереди жаждущих выпить кружку; разочарование  очереди,  когда  пиво
кончается? И вдруг возникает завод, делающий баночное пиво. В  достаточном
количестве и цена пониже. Чекирда просто уничтожал нас своим заводом.
     - Серьезный конкурент, - заметил Левин.
     Но войдя в исповедальный раж, она не услышала иронии, сказала:
     - Еще бы!.. И мы решили: заводу  не  быть!  Сошлись  во  мнении,  что
единственный путь  -  уничтожать  оборудование,  которое  он  получает  на
валюту. Он не выдержит этого, разорится, валюты у него не хватит. Не  буду
вам говорить, сколько мы теряли, если бы Чекирда одолел нас. Скажу только,
что если б вы расторгли с Чекирдой договор и забыли об этом  деле,  мы  бы
могли предложить вашему бюро, скажем, миллион, - она сделала паузу, как бы
передыхая, но  Левин  понял  эту  уловку:  дает  возможность  обдумать  ее
предложение.
     Он,   мысленно   усмехнувшись,   прикинул:   "Купил    бы    Виталику
видеомагнитофон. Японский "Панасоник". Осенью с Раей поехали бы в круиз по
Средиземному морю. В коммерческом купили бы  ей  хорошие  осенние  сапоги.
Лучше всего австрийские, фирмы "Габор",  а  мне  -  добротные  ботинки  на
толстой каучуковой подошве.  Может,  что-то  еще  осталось  бы  на  ремонт
квартиры...  Хорошо  бы",  -  вздохнул  он  и  мельком  глянул   на   свои
истоптанные, потерявшие уже форму туфли местной обувной  фабрики,  которые
купил по блату...
     - Почему вы так срочно отправили Дугаева на Волынь? - спросил  Левин,
покончив со своими мечтами.
     - Во-первых, он нашел хороший способ избавиться от ящиков с  краской.
А главное - мне позвонили с Волыни, что  надо  немедленно  забрать  хмель.
Он-то - "левый". Так что совпало, - ответила она, поняв, что  предложенный
миллион вроде отвергнут.
     - А где в дальнейшем вы собирались хранить  и  уничтожать  грузы  для
Чекирды?
     - Что-нибудь придумали бы. Это самое несложное.
     - Каким образом вы  узнавали  так  оперативно  о  поступлении  грузов
Чекирды на склад базы "Промимпортторга".
     - Из таможни.
     - От кого именно?
     - От Ягныша Федора Романовича.
     - Платили ему за эти услуги?
     - Разумеется. Последнее время он был удобен тем,  что  на  месяц  его
откомандировали непосредственно на базу.
     - Вы хоть приблизительно представляете себе,  на  какую  сумму  понес
убытки Чекирда?
     - Это его забота - посчитать. Но, полагаю, на большую. И  это  важно,
поскольку застопорит пуск завода минимум года на два. Купить все заново, в
особенности электронику для линии по разливу - тут  напрячься  не  просто,
валюта ведь, - она произнесла это цинично-спокойно.
     - Ваша прямота восхитительна, - сказал Левин  и  спросил:  -  А  если
Чекирда все же даст делу официальный ход?
     - Следователь прокуратуры от меня ничего не услышит. Протокола-то  мы
с вами не ведем, подписывать мне ничего не придется. А слова  -  вы  лучше
меня понимаете, что им, не подтвержденным моей подписью, грош цена.  Я  от
всего откажусь.
     - Резонно, - заметил  Левин,  а  сам  подумал:  "Самообладание  твое,
милочка, вещь, конечно, хорошая.  Но  ты  несколько  преувеличиваешь  свои
способности. У приличного следователя ты хоть десять  раз  отказывайся  от
всего, а на одиннадцатый попросишь бумагу, чтобы  самой  все  подробненько
изложить. Может быть, подробней, чем мне  сейчас".  И  сказал:  -  Что  ж,
Алевтина  Петровна,  мы  неплохо  побеседовали.   Если   мне   понадобится
что-нибудь уточнить, надеюсь, вы согласитесь?
     - Возможно, - ответила она.
     Он взялся было за дверную ручку, чтоб  выйти,  когда  она  остановила
его:
     - Мне нужен ваш совет... Знаете, на всякий случай, -  лицо  ее  вдруг
стало растерянным, голос - просительным. - Если все же... случится, что вы
мне посоветуете?
     "Вот и дала слабину, - понял Левин. - А все хорохорилась". И ответил:
     - Ежели вам действительно  необходим  совет,  то  имеется  лишь  один
вариант: явка с повинной,  Алевтина  Петровна.  Все  всегда  нужно  делать
вовремя...



                                    28

     - Вот такие пироги, Иван  Иванович,  -  пересказав  все  Михальченко,
Левин ждал, что тот скажет.
     - Слоеные пироги, Ефим Захарович. В минувшие  времена  считалось  бы,
что мы с вами размотали крупное хозяйственное дело. А по  нынешним  -  оно
заурядное.
     - И заурядное, и старомодное, и не наше, слава Богу.
     - Это верно, что старомодное.  Сейчас  пошло  новое  поколение  таких
фантазеров и виртуозов, что наша Алевтина Петровна выглядит рядом  с  ними
мелким карманным щипаем. Сколько она вам предлагала? Миллион? Маловато! Те
ребятки постыдились бы даже произносить такую цифру, чтоб не ронять своего
достоинства, - сказал Михальченко.
     - Так что, готовить отчет Чекирде? Представляешь себе его физиономию!
     - Условия договора мы выполнили