зло швырнул окурок.
   - Нет, я с тобой, - испугалась Лелька.
   Поезд наконец тронулся.
   - Ты что? Куда я теперь? Мамаша меня в  дом  не  пустит.  Машка  тоже
шарахалась, будто я и не сестра ей. Кому я нужна, кроме тебя? Слушай,  я
в  одной  газете  прочитала,  что  в  Питере  операцию   придумали   для
наркоманов. На мозгах.
   Чтобы вылечить. Пока еще испытания проводят. Может, мы с тобой найдем
эту клинику, а, Санечка? Может, нас вылечат?
   - От чего? - с усмешкой спросил Санек, и голубые Лелъкины глазищи тут
же наполнились слезами. - Ладно, чего ты? Шучу  я.  Нет  у  нас  ничего.
Никаких вирусов. Забудь. Можем и искать. Только кто нас бесплатно  будет
лечить?
   - Им же нужны подопытные.
   - А не боишься за мозги-то? А то  прооперируют  -  и  станешь  полной
дурой...
   - Я, Санечка, теперь всего боюсь. Я  вообще  не  знаю,  как  мы  жить
будем... Я все  про  это  думаю,  думаю...  -  Бледное  Лелькино  личико
искривилось, слезы побежали по щекам.
   - А ты не думай. Меньше думаешь - крепче спишь. Все, сортир открыли.
   Пошли оттянемся.
   - Го-ород Никола-а-ев, фарфо-оровый за-авод, - через полчаса напевала
Лелька, сидя на жестком плацкартном ложе и  глядя  пустыми  глазищами  в
окно. Саня лежал напротив, тихо улыбался в сторону подружки.
   Санкт-Петербург встретил их неожиданной жарой.
   По перрону ходили женщины с навешенными на грудь плакатами:  "Сдается
комната"  или  "Сдается  квартира".  Пока  Санек  приглядывался,  к  ним
подскочила низенькая грудастая тетка:
   - Вам, миленькие, жилье нужно?
   - Да, - слабым голосом ответила Лелька. Ей нездоровилось.
   - У меня тут комната неподалеку. Три остановки  на  трамвае.  Считай,
квартира целая. Потому что коммунальная, а никто не живет из соседей.  А
возьму как за комнату. И вся квартира ваша. Я сама у дочери живу.
   - Сколько? - спросил Саня.
   - Да даром почти... - Тетка назвала цену. - Только деньги вперед.
   - Ничего себе даром, - присвистнул Санек.
   - А ты у других спроси. Дешевле,  чем  у  меня,  нет.  И  квартира-то
отдельная! С телефоном.
   Застревать на вокзале не хотелось. Милиции ходило туда-сюда немерено.
   - Рядом, говоришь? -  переспросил  Саня,  с  тревогой  поглядывая  по
сторонам. - Ну, вези, показывай.
   - Вам надолго жилье-то? - спросила тетка уже на трамвайной остановке.
   - На месяц пока. А там поглядим, - откликнулся Саня.
   Лелька молчала. Сегодня с утра она жаловалась Сане на боль в руке. На
месте  вчерашнего  укола  кожа  на   Лелькином   плече   была   красной,
напряженной.
   Мужчина, продвигавшийся по трамваю к выходу, едва  задел  девушку  за
руку, как она вскрикнула, дернулась в сторону.
   - Чего это она у тебя? - спросила тетка.
   - Порезалась, - буркнул Саня. - Где твоя третья остановка-то? Вон  уж
четвертая.
   - А нам на следующей как раз, - запела женщина. - Там и метро  рядом.
Не место - золото.
   Дверь  за  хозяйкой  захлопнулась.  Саня  еще  раз  обошел   огромную
квартиру.
   На кухне воняло  какой-то  вековой  запущенностью.  Ржавая  раковина.
Дощатый  щелястый  пол.  Коридор  с  обшарпанными  обоями  и  прямо-таки
корабельными канатами проводки. Тусклая голая  лампочка  и  прилепленный
под нею телефон. Ванной нет.
   - А и зачем вам ванная? - пела тетка, показывая жилье. -  Здесь  баня
рядом. А летом все равно горячую воду отключают.
   Конечно, зачем им ванная? А взяла, стерва, как за отдельную  квартиру
со всеми удобствами. Впрочем, кто его  знает,  сколько  здесь  отдельные
хаты стоят?
   Саня  дошел  до  последней,  метров  в   двенадцать,   комнатки.   На
раздолбанной тахте, служившей, судя по всему, брачным  ложем  не  одному
десятку странников, свернувшись калачиком, лежала Лелька.
   - Ну что, старуха, как ты?
   - Знобит меня, Санечка, - слабым голосом откликнулась подружка.
   - Это тебя  продуло  в  поезде.  Ништяк.  Пробьемся.  Давай-ка  башли
подсчитаем.
   Саня извлек наличность. После покупки билетов в  Питер  и  расчета  с
хозяйкой   комнаты   толстенькая   пачка,   заработанная   на    пороках
староподольского юношества, изрядно похудела.
   -  Соломки  тоже  с  гулькин  хрен   осталось,   -   изящным   слогом
констатировал Саня. - Вот что. Мне придется  в  Николаев  смотаться.  За
сырьем. Это мне на билеты и там на жизнь. - Он отложил несколько бумажек
в сторону.
   - Ты же, наверное, в розыске, Саня. Как ты поедешь?
   - Ништяк. У нас полстраны в розыске. Так. Еще две сотни. Это тебе  на
жизнь. Недельку перебьешся. Я вернусь, будем ширево пристраивать. Ты  бы
пока по рынкам здешним прогулялась, присмотрелась. Наверняка точки есть.
   - Ага, - слабым голосом отозвалась Лелька.
   - Ну чего ты раскисла, старуха? Знаешь что, давай в баньку сходим.  С
дороги - самое то. Говорю же, тебя просквозило в поезде.  Пропаришься  -
будешь как новая. Потом ширево сбодяжим. У  нас  с  тобой  теперь  кухня
отдельная...
   Лелька тихо заплакала.
   - Чего ты ревешь? - рассвирепел вдруг Саня. - Чего теперь реветь-то?
   Что есть, то и есть. Со СПИДом тоже живут, не сразу помирают.  Может,
от наркоты раньше загнемся. Хватит, не вой, убью!
   Лелька уткнулась в подушку, давясь рыданиями.
   - А ты чего хотела? Думала, так все, ля-ля? Я тебя, что ли,  на  иглу
посадил? Сама села, еще до меня. А теперь воешь. Заткнись, самому тошно!
   Саня схватил стоявший на столе керамический кувшинчик, швырнул его об
пол.
   - Ладно, Саня, пойдем в  баню,  -  всхлипнула  Лелька,  отрываясь  от
подушки.
   Саня остервенело топтал черепки.
 
Глава 24 
 
НЕ ЩАДЯ ЖИВОТА СВОЕГО 
 
   Приемная депутата законодательного собрания Санкт-Петербурга  Дмитрия
Валентиновича Огибина состояла из двух помещений:  собственно  приемной,
где в  обществе  компьютера,  факса  и  ксерокса  царствовала  секретарь
депутата Лидочка, и обширного депутатского кабинета. В настоящий  момент
депутат был занят, о чем секретарь оповещала всех страждущих попасть  на
прием. Скопилась очередь.
   - Позвольте, но у Дмитрия Валентиновича  сегодня  приемный  день.  Он
обязан работать с населением! - воскликнула нервная старушка.
   - Дмитрий Валентинович занят делами чрезвычайной важности,  -  подняв
на старушку тяжелый взгляд, медленно проговорила Лидочка. - Приехали  из
Государственной думы. Визит внезапный. Дмитрий Валентинович узнал о  нем
лишь сегодня утром. Вы понимаете?
   - Да... - проблеяла старушка.
   В ее понимании дела чрезвычайной  важности  означали  государственный
переворот, которых  ровесница  века  пережила  немало.  Старушка  крепко
задумалась: уйти ли немедленно и тем самым спасти  остатки  затянувшейся
жизни от неожиданностей или остаться и приобщиться к таинствам  перехода
власти. Победило природное женское любопытство.
   Между  тем  дело  обстояло  гораздо  менее  трагично:  депутат  давал
интервью журналисту одной из весьма уважаемых в городе газет.
   -  Дмитрий  Валентинович,  как  вы  оцениваете  растущее  в  обществе
недовольство курсом реформ? Ностальгию по прошлому? По  гарантированному
праву на работу, социальную защиту?
   - Дело не в самом курсе, а  в  способах  его  проведения.  Постоянные
изменения в составе правительства, отсутствие последовательности  в  его
действиях - вот что является гибельным.  Попытаться  в  настоящее  время
вернуться к административно-командной системе управления - все равно что
на большой скорости затормозить на льду. Тормозить на льду  нельзя,  это
знает любой автомобилист: развернет, перевернет, выбросит  на  встречную
полосу, унесет в кювет. Назад пути нет. Наша  беда  в  том,  что  вместо
формирования правительства единомышленников  раз  за  разом  формируется
правительство  коалиционное.  Никто  не  хочет  взять  на  себя   личную
ответственность. А сложности работы в таких  условиях  мы  ощущаем  даже
здесь, в городском парламенте. Что уж говорить о масштабах всей  страны?
Что  же  касается  гарантий  нормальной   цивилизованной   жизни   наших
сограждан, тут мое мнение однозначно: такие гарантии должны быть.
   - Однако до сих пор власть  предержащим  не  очень-то  удается  вести
автомобиль на большой  скорости  по  льду  и  одновременно  обеспечивать
хорошее самочувствие пассажиров, - съехидничал журналист.
   - Позвольте с вами не согласиться. Не везде дела обстоят одинаково. У
нас, в Санкт-Петербурге, положение не  так  уж  плачевно.  Я,  как  член
комитета по  социальной  защите  населения,  могу  говорить  об  этом  с
удовлетворением.  В  городе  вовремя  выплачиваются   детские   пособия,
исполняются законы, предусмотренные российским законодательством. А ведь
далеко не во всех  регионах  исполняется,  скажем,  закон  о  ветеранах.
Конечно, надо делать больше. И если избиратели еще раз окажут мне  честь
и изберут  депутатом  законодательного  собрания  следующего  созыва,  я
приложу  максимум  усилий,  чтобы  сделать  жизнь  горожан   еще   более
достойной.
   -  Кстати,  в  вашей  приемной  слышны  голоса.  Это   голоса   ваших
избирателей?
   - Да. Через несколько минут я начну прием  граждан,  который  провожу
каждые две недели. Депутат обязан слушать и слышать голос избравших  его
людей.
   Регулярно встречаясь с жителями округа, зная их проблемы, я  стараюсь
в меру своих скромных сил добиваться от исполнительной  власти  создания
людям нормальной, достойной жизни.
   - Дмитрий Валентинович, по профессии вы - врач. Не скучаете по белому
халату?
   - Скучать не приходится. Время расписано по минутам. Уезжаю  из  дома
рано утром и возвращаюсь поздним вечером. И собственно, разве, занимаясь
вопросами  социальной  защиты  населения,  я  не  являюсь  своего   рода
целителем, пусть на другом уровне?
   -  Возможно.  А  как   ваша   семья   относится   к   столь   большой
загруженности?
   - С пониманием.
   Виктор Галкин - а это именно он  брал  интервью  у  Огибина  -  нажал
кнопку диктофона.
   - Все. Ну ты, старик, даешь.  Наговорил  мне  целую  кассету.  И  как
гладко чесать научился! В студенческие годы, помню,  из  тебя  слова  не
вытянуть было.
   - Бытие определяет сознание,  -  хохотнул  его  собеседник,  очкастый
мужчина с высокими залысинами на молодом лице. - Знаешь, старый, я  тебя
ужасно рад видеть. Совершенно ни с кем не общаюсь из прежней жизни.
   - Это понятно, - протянул Галкин. - А что, хочется?
   - Иногда хочется. Но чаще - нет. Чуть  с  кем  встретишься,  начинают
деньги выпрашивать.
   - А у тебя их как бы нет.
   -  Как  бы  есть.  Но  деревня  большая,  нищих  много.  На  всех  не
напасешься.
   Я даже на встречи с одноклассниками перестал ходить. Придешь в  школу
-  и  начинается:  ремонт  нужен,  компьютеры   нужны,   лагерь   летний
организуй...
   - Ты ведь служишь народу, не щадя живота своего...
   - Ладно тебе. Официальная часть  закончена.  Кстати,  когда  интервью
появится в печати?
   - В понедельник. Это у нас рубрика сейчас пошла в преддверии выборов:
   "За кого мы голосуем?" Вот я и хожу по вам, сердешным, слушаю, как вы
за народ убиваетесь.
   - Не нравимся? - рассмеялся депутат.
   - А вы сами-то себе нравитесь?
   - Тут закономерность  такая:  каждый  нравится  себе  и  не  нравится
остальным.
   - Вот видишь.
   - Слушай, Витек, давай рванем в пивбар, как в старые добрые времена?
   - Если как в старые добрые -  так  это  надо  идти  на  Владимирский.
Только тебя от  разбавленного  пива  затошнит.  И  от  тараканов.  Да  и
контингент там такой... Как  раз  для  социальной  защиты.  В  смысле  -
бомжатник. Неужели рискнешь?
   - Ну зачем  нам  крайности?  -  поморщился  депутат.  -  Есть  вполне
приличные места. Я приглашаю.
   - Подкупаешь прессу?
   - Ну а разве она не продажна?
   Виктор хмыкнул:
   - Молодец.  Удар  держишь.  Что  ж,  я  свое  отработал.  А  ты,  как
зафиксировала  лента  моего  диктофона,  возвращаешься   домой   поздним
вечером.
   - Но я ведь не сказал, откуда возвращаюсь, верно?
   - Верно. - Галкин снова хмыкнул. - Что ж, поехали. Любопытен ты мне.
   - Давай пока по пятнадцать капель?
   - Давай, - согласился Галкин.
   - Секунду. Дам указания. Лидочка, - проговорил Дмитрий Валентинович в
селектор, -  я  через  пятнадцать  минут  выезжаю.  Всех,  кто  записан,
перенеси на следующий прием. Распорядись насчет машины. Сегодня  уже  не
вернусь.
   - Хорошо, Дмитрий Валентинович, - проворковала в  ответ  секретарь  и
тут же оповестила приемную:
   - Граждане, сегодня Дмитрий Валентинович прием вести не  будет.  Все,
кто записан, автоматически переносятся на пятницу.
   - Так у тебя сегодня приемный день? Как же ты уедешь? Красиво ли это?
- с усмешкой осведомился Галкин.
   - А-а-а, ничего страшного. Наверняка старухи  какие-нибудь  полоумные
сидят. Обожают со всякой ерундой по кабинетам таскаться. Один день -  по
врачам, второй - по депутатам. Скрашивают себе старость.
   Словно в подтверждение слов Огибина, из приемной заголосила старушка.
   Тонкий пронзительный голосок пробивался даже сквозь  плотно  закрытую
дверь кабинета:
   - Как же это, как? Я записана! У меня срочный вопрос!
   - Какой у вас вопрос,  гражданка?  -  сурово  осведомилась  секретарь
депутата.
   Старушка помолчала и скорбно выговорила:
   - Ремонт в квартире ЖЭК не делает, хотя нас с крыши  заливает  уж  не
первый год. Сын сидит без работы, а невестка меня не уважает...
 
*** 
 
   В пивном ресторанчике "Чешская пивница" было уютно и пустынно.
   Ресторанные цены на пиво отсеивали  значительную  часть  посетителей:
те, кто любит хватить пивка после работы, скорее обойдутся парой бутылок
"Балтики" к домашнему ужину. Те же, кто ужинает в  ресторанах,  вряд  ли
предпочитают любимый напиток Йозефа Швейка Другим видам алкоголя.
   Заняв место  за  деревянным  столом  с  художественными  подтеками  и
подпалинами и сделав заказ, мужчины закурили. Как это часто бывает между
людьми,  давно  разошедшимися  по  жизни  и   встретившимися   случайно,
прерванный разговор возобновлялся с трудом. Собеседники отметили  особый
шарм ресторанчика, обсудили меню и  замолчали.  Каждый  думал  о  своем,
прихлебывая из высоких бокалов замечательное пльзеньское пиво.
   Виктор Галкин невольно вспоминал те времена, когда нынешний  господин
депутат был милым застенчивым юношей с легкими кудрявыми  волосами  (как
быстро  они  отлетели).  Вспомнил  знакомство  с  Димочкой  Огибиным  на
археологических раскопках в Крыму. Так уж получалось, что экспедиционные
знакомства во многом определили последующую жизнь журналиста.  А  и  что
удивительного? Люди-то там собирались замечательные. В  основном.  А  не
замечательные  просеивались  сквозь  решето  трудностей   экспедиционных
будней. Вот и законная супруга Алена - с тех же  самых  раскопок.  И  ее
первый муж, не к ночи будет  помянут,  московский  доктор  Станицкий,  -
оттуда же. Надо сказать, с врачами экспедиции хронически не везло.
   Поначалу  никаких  врачей  вообще  не   было.   Предполагалось,   что
экспедиционный люд здоров и в услугах медиков  не  нуждается.  Но  после
того как у одного из археологов случился приступ острого аппендицита,  а
остальные, желая облегчить страдания товарища,  то  вливали  ему  в  рот
рюмку водки, то впихивали кусок слипшихся  до  железобетонной  твердости
макарон, чем едва не привели бедолагу прямиком к  летальному  исходу,  -
после этого необходимость  присутствия  квалифицированного  медика  была
осознана. Димочка Огибин и был первым экспедиционным врачом, а в обычной
жизни - студентом-пятикурсником медицинского института. И  проявил  себя
вполне приличным человеком. Днем вкалывал на раскопе,  вечером  врачевал
раны, по ночам сидел вместе со всеми на берегу моря и пел экспедиционные
песни.  Но  уже  на  следующий  год  Димочка  был  соблазнен  кем-то  из
демократов и  с  головой  ушел  в  пламя  революционных  демократических
преобразований.
   Его место заняла некая питерская докторица -  тоже  вполне  приличная
девица, которая, впрочем, тут же  забеременела.  Этих  девиц  хлебом  не
корми - дай забеременеть. Короче, отсеялась и девица.
   Последним экспедиционным эскулапом был ненавистный Галкину Станицкий.
   Затем экспедиция истаяла  ввиду  полного  прекращения  финансирования
Эрмитажа по  данной  статье  расходов,  а  также  сложных  международных
отношений с незалежной Украиной.
   На столе появилось блюдо с розовыми креветками и обожаемыми  все  тем
же бравым солдатом Швейком кнедликами.
   - Ну что, Виктор, как  живешь?  -  поинтересовался  депутат,  прервав
Витюшины воспоминания.
   - Тебе коротко или подробно? - усмехнулся Галкин, отрывая от розового
тельца целлулоидный панцирь.
   - Средне.
   - Нормально живу.
   - Женат?
   - Да.
   - Кто избранница?
   - Лена Калинина. Может, по экспедиции помнишь?
   - Лена Калинина... Невысокая такая, изящная блондиночка?
   - Какая она блондиночка? Я блондиночек ненавижу.
   - Брюнеточка, что ли?
   - Русая. Как заяц-русак, - рявкнул Галкин.
   - Чего ты кричишь-то? Пусть будет русая. Она же, кажется, москвичка?
   - Была москвичка, стала ленинградка. Или петербурженка. Как угодно.
   - И дети есть?
   - Есть. Сын. Пять лет.
   - Пять? Я и не знал, что ты так давно женат. А говорили,  что  Виктор
Галкин  -  последняя  неприступная  крепость,  о   которую   разбиваются
безутешные женские сердца.
   - Велеречив ты что-то стал не в меру. Женат  я  недавно.  Но  это  не
важно.
   О себе лучше расскажи. Как дошел до жизни такой?
   - Какой?
   - Был приличным человеком. Врачом. Что тебя на  эту  кучу  компостную
потянуло?
   - Это ты про наше законодательное собрание?
   - Про него. Чего ты туда поперся?
   - Выбрали меня, Витек.
   - Ах, вот оно что... Туда, оказывается, выбирают.
   - Выбирают, родимый, выбирают. И в следующий раз опять выберут.
   - Уверен?
   - Разумеется. Тут все дело в капитальных вложениях. Опубликуют  пяток
газет, в том числе и твоя, интервью со мной, любимым. Из  которых  будет
явствовать, какой я замечательный. А мой конкурент на выборах, Петров, -
полное  дерьмо,  Родину  хочет  жидомасонам  продать.  Потом   организую
наборчики продуктовые районным старушкам. Цена им копеечная, но дорог не
подарок, дорого внимание. По ящику выступлю, расскажу о  своей  боли  за
простой народ. Вот и все дела.
   - И избиратели твои все съедят, всему поверят?
   - Поверят. Если  все  газеты  одну  и  ту  же,  пусть  .полную,  чушь
опубликуют, то будьте благонадежны - поверят.  У  меня  ювелир  знакомый
есть, жене моей всякие там колечки-молечки делает.  Он  со  мной  как-то
делился секретами мастерства: если в серебряном изделии  изъяны  есть  -
серебро чернят, чтобы скрыть дефекты.  Есть  и  лозунг  соответствующий:
"Чернь все съест". Так что, Витенька, наша чернь все слопает, чем ее  ни
корми, какую белиберду ей на уши ни навешивай.
   - А если я твой светлый образ развенчаю?
   - Не получится. Газетке твоей за  мой  светлый  образ  круглую  сумму
отвалили. Так что отдерет  тебя  твой  главный  и  за  ворота  выставит.
Впрочем, что я тебе рассказываю? Ты все эти предвыборные  технологии  не
хуже меня знаешь.
   - Понятно. Значит, снова во власть полезешь?
   - Тебе бы предложили - ты бы тоже полез.
   - Это вряд ли. У меня профессия интересная.
   - А у меня была неинтересная. Нервные мамаши, визгливые дети, злобные
начальницы. И везде бабы. Устал я от них.
   - Теперь вращаешься в изысканном мужском обществе?
   - Да.
   - А кто же тебя-то самого финансирует, если не секрет?
   - Секрет.
   - Петербургская тайна предвыборных технологий? - усмехнулся Виктор.
   - Слушай, что ты все меня подначиваешь? - Глаза Димочки  блеснули  за
стеклами очков злым огоньком. - Тебе непонятно, зачем в  депутаты  идут?
За властью. За деньгами. Что, впрочем, одно и то же. И ты это  прекрасно
знаешь.
   Кем я был? Маленьким докторишкой. На которого каждая полоумная мамаша
могла жалобу настрочить. А теперь у меня этих мамаш полная приемная. Все
в глаза заглядывают, на столе отдаться готовы. Помогите