ку завернули в шубу, выволокли во  двор,  и  через  несколько  минут
знаменитый налетчик отправился в свое последнее путешествие.
   Серый в это время сидел безучастно за столом, вертел  в  руке  пустую
рюмку и поглядывал на Варьку.
   Так он пришел к власти. Теперь Варька спит с Серым, а Петькины кореши
у него на побегушках.
 
*** 
 
   Все это не коснулось бы Пашки Америки, но  в  последнее  время  Серый
стал приглашать его к своему  столу.  И  сейчас  предложение  явиться  в
трактир ничего хорошего не предвещало.
   Как только Пашка вошел, к нему подлетел половой Николай.
   - Заждались тебя, Америка. В кабинет, пожалуйста, - и бросился  между
столиками. - Сюда.
   Серый сидел на диванчике, ковырял вилкой квашеную  капусту  и  что-то
выговаривал Варваре. Увидев  Пашку,  он  довольно  улыбнулся  и,  видно,
заканчивая разговор, сказал:
   - Говорю, собирай шмотки, значит, амба.
   Варька зевнула, потянулась и подошла к Пашке.
   - Пашенька, родненький, - она обняла  его  за  плечи  и  заглянула  в
глаза. - Хоть ты заступись за меня.
   Пашка резко отстранился. Уж  он-то  точно  знал,  что  ласки  Варвары
добром кончиться не могут.
   Серый нахмурился.
   - Сказал, иди, не лапай парня. Он мне еще нужен.
   - Хочешь меня рядом с Вихрем положить? Не  выйдет,  -  сказал  Пашка,
глядя в потолок.
   - С каким Вихрем, Пашенька? - спросила удивленно Варвара. И было в ее
вопросе  столько  равнодушного  недоумения,  что  Пашка,  не  зная,  что
ответить, растерянно смотрел ей в глаза.
   Из-за портьеры выскользнул  отец  Василий  и  подтолкнул  Варьку  под
крутой локоть.
   - С богом, Варварушка. Иди  с  богом.  Не  гневи  мужика  понапрасну.
Колька! - крикнул он визгливо, а когда рыжие вихры полового  просунулись
в кабинет, елейным голосом сказал:
   - Избави тебя бог, Николушка, без вызова в кабинеты заходить. В  зале
будь. В зале. А я здесь сам уж по-стариковски обслужу дорогих гостей.
   Пашка стоял в стороне и недовольно поглядывал то  на  Серого,  то  на
причитающего хозяина. За тонкой  перегородкой  шумела  пьяная  компания.
Серый кивнул на нее и пробормотал:
   - Передай, отец, чтобы смотрели в оба. И не напивались бы до зеленого
змия.
   - Выполню, сынок, - хозяин сменил скатерть, расставил чистые  приборы
и ушел.
   Пашка сел, налил водки и выпил. Серый явно был не в себе и расхаживал
по тесному кабинету.
   - Что за разговор? - спросил Пашка, выпил рюмку и взял горсть маслин.
   - Ты свой в доску, Америка. Хочу с тобой покумекать, - Серый  наконец
сел и налил в бокал квасу - Помощь твоя нужна.
   - Чем это может желторотый шкет помочь  червонному  валету?  -  Пашка
потянулся к графину, но Серый его остановил:
   - Потом выпьем, Америка. Слушай, - он подвинулся ближе и зашептал:
   - Ты ведь в округе всех блатных знаешь?
   - А ты?
   - Я на курорте червонец тянул, моих корешей сейчас нет в городе.  Тут
вот какое дело, - Серый замолчал и положил на  стол  наган.  -  Разговор
серьезный. Понял?
   - Не будет разговора, - встал Пашка. - Мне твои дела ни к чему.
   Серый вскочил и крикнул:
   - Будет!
   За стеной замолчали, а через  секунду  портьеру  отодвинула  обвислая
физиономия Свистка.
   - Звал? - спросил Свисток и наполнил кабинет удушливым перегаром.
   Серый махнул рукой - подручный скрылся, и  тут  же  появился  хозяин.
Отец Василий шмыгнул мимо Пашки, взял со стола наган и убрал под сюртук.
   - Сохрани господь и помилуй, - он быстро перекрестился. - По-хорошему
надо, сынок. Только по-хорошему. Ты говори, а я посижу с вами, рюмашечку
выпью, может, и помогу советом. Сядь, Пашенька, сядь, родной, и выслушай
божьего человека.
   Пашка посмотрел в оловянные глаза божьего человека и решил, что лучше
сесть.
   - Вот и слава богу, вот и поговорим, - причитал хозяин.
   - Да заткнись ты, - Пашка выругался, оттолкнул Серого  и  налил  себе
водки. - Что привязались? Один пушкой об стол грохочет, хотя  за  стеной
бандю-ги сидят. Другой... - он опять выругался и выпил.
   Серый говорил долго, хватал Пашку за плечи, грозил, потом хватался за
пустой карман. Наконец Пашка вышел на улицу и побрел совершенно трезвый,
хотя выпил графин водки. На свою  беду,  Пашка  многое  понял  из  этого
разговора.
   У Серого в уголовке свой человек имеется. Но последний месяц  -  одни
неудачи. Трижды налетел на засаду.  Вывод  один:  засунул  им  начальник
своего парня и посмеивается. Все сгореть могут - и Серый, и тот  человек
в уголовке. Не знает Серый  местное  ворье,  потому  и  раскрывает  свои
карты. Не знает, кто действительно ворует, а кто только фасон держит. Он
назвал  десяток  имен,  кого  можно  подозревать,  и  закончил:  "Узнай,
Америка! Озолочу. Пришьем мента, сделаем дело - и айда из Москвы. А  ты,
Пашка, можешь оставаться".
   Только Пашка не дурак. Если он и узнает, то его шлепнут  раньше,  чем
этого мента. И если не узнает - шлепнут. С одной стороны Серый, с другой
- уголовка. Сгорел мальчишечка.
 
Глава вторая 
В РАЙОННОМ УГОЛОВНОМ РОЗЫСКЕ 
 
   Климов отложил книгу и  опять  посмотрел  на  часы  и  телефон.  Часы
тикали, телефон молчал. Климов  встал,  одернул  пиджак  и  прошелся  по
кабинету. Вынул из кобуры наган, повертел и  бросил  на  стол.  При  его
нынешней работе наган был явно ни к чему. Уже месяц  он  расхаживает  по
кабинету и смотрит на часы и телефон.
 
*** 
 
   Часы тикают. Телефон молчит.
   - На этом закончим, товарищи, - сказал начальник, закрывая совещание.
Потом оглядел присутствующих, нашел Климова и сказал:
   - Останься, Василий Васильевич.
   Климов  чувствовал  на  себе  насмешливые  и  сочувствующие   взгляды
сотрудников. Он поплотнев устроился в кресле  и  вытащил  из  нагрудного
кармана трубку. Не курить три часа подряд он не мог.
   Начальник открыл окно,  заложил  руки  за  спину  и  стал  ходить  по
кабинету, изредка останавливаясь и покачиваясь на носках.
   - М-да, - наконец проговорил он. - Ну,  давай,  Василий,  подробно  и
коротко расскажи о делах в районе.
   - Вы же знаете, товарищ начальник, - Климов передвинул трубку в  угол
рта.
   - В твоих  рапортах  сам  черт  не  разберется.  Сказал,  выкладывай.
Подробно и коротко, - он повернулся спиной к  Климову  и  начал  изучать
оперативную карту города.
   Климов подошел и встал рядом.
   - Десятого мая налет на  инкассатора  в  Старомонетном,  -  он  ткнул
трубкой в карту. - Инкассатор убит, количество налетчиков и  их  приметы
неизвестны. Пятнадцатого  -  магазин  на  Ордынке.  Показания  очевидцев
путаные: то ли четверо,  то  ли  пятеро,  все  вооружены.  Примет  опять
никаких. Шестнадцатого - касса на Малой Якиманке.
   - И тут вы зацепились.
   - Зацепились. Всплыл уголовник - рецидивист  Рыбин,  известный  среди
налетчиков под кличкой Серый. Выявили его штаб-квартиру -  трактир  "Три
ступеньки".
   - Хватит, - начальник махнул рукой и отошел от карты.  -  Скажи,  где
расставляли засады?
   - Вы же знаете, - с тоской протянул Климов.
   - Сядь,  Василий.  Я  бы  тебе  всыпал,  -  начальник  потер  коротко
остриженную шишковатую голову. - Обязательно всыпал бы, если бы  сам  не
дал промашку. Смотри, что получается, - он подвинул лист бумаги  и  стал
писать. - Шесть налетов за месяц. Вы выходите на Серого после  третьего,
и он это, конечно, чувствует.
   - Но доказательств-то никаких!
   - Рассуждай здраво. Как должен действовать налетчик, если  чувствует,
что ему наступают на хвост?
   - Уйти на дно и отсидеться.
   - Или перейти в другой конец города. Серый  же,  наоборот,  совершает
еще три налета, и все в одном районе. Почему? Почему,  спрашивается,  он
прицепился именно к тебе? Утечка у тебя.
   - Что? - Климов поднялся.
   - Утечка у тебя в отделе. Вот что. Понял?
   - Как это - утечка? - Климов забегал по кабинету.  -  Предатель,  что
ли?
   - Если хочешь, так. Ты сядь, не мельтеши перед глазами. И я  тебе  не
барышня, мне твои переживания ни к чему. Сядь, говорю!
   Климов смотрел начальнику в  глаза  и  видел  своих  ребят.  Усталые,
издерганные, с осунувшимися  лицами,  они  больше  месяца  не  уходят  с
работы. Когда сегодня вызвали на совещание,  каждый  заходил  к  нему  в
кабинет, неумело подбадривал, что-то говорил, советовал.
   - Что ты как лунатик? - раздался издалека  голос  начальника.  -  Чаю
хочешь?
   - Не может этого быть. Не может. Ясно?
   - На, выпей, - начальник пододвинул стакан. - И  слушай  меня,  а  не
смотри стеклянными глазами. - Он тряхнул Климова за плечо.  -  Я  ничего
плохого про твоих хлопцев сказать  не  хочу.  Утечка  -  не  обязательно
предательство. Молодо-зелено, у кого-то может быть девчонка или приятель
откровенные разговоры, то да се.
   - Уверен, что никто из ребят...
   - А я уверен, что так оно и есть, - перебил начальник,  -  и  другого
быть не может. Ясно? Знает Серый, что ты на него вышел? Наверняка знает.
Однако не уходит из твоего района. Значит, имеет точную информацию.
   - Так что же, мне теперь каждого подозревать?
   -  Подозревать  не  надо.  Рыбина  надо  взять  с  поличным,  и   все
образуется. И учти, что он, видимо, только исполнитель.  Я  эту  сволочь
давно знаю: жесток, дерзок, но прямолинеен. До  такого  фортеля  ему  не
додуматься. Ищи фигуру крупнее, копай глубже, а Серого не бери, пока  он
не выведет тебя на главаря. Воюй  их  же  оружием:  они  тебе  подсунули
своего человека, ты им - двух своих. Только вот людьми я тебе помочь  не
могу. Нету людей, - начальник развел руками.
   С этим Климов и ушел. На совещании в отделе, пряча от ребят глаза, он
объявил:
   - Чертовщина получается.  Дали  мне  срочное  задание.  Придется  вам
Серого добивать без меня. Зайцева прошу остаться.
   Зайцев был его заместителем. Год  назад  Климову  сообщили,  что  ему
назначают  заместителя,  и  дали   прочитать   характеристику   Зайцева.
Характеристика была написана большим начальником ВЧК, в ней  говорилось,
что будущий заместитель абсолютно надежен, умен, опытен и инициативен.
   "Раз он такое золото, могли бы оставить себе", - подумал  Климов,  но
окончательных выводов до личного знакомства с Зайцевым делать  не  стал.
Зайцев оказался человеком неприятным: жилистый, подтянутый, с точными  и
скупыми движениями и скрипучим недовольным голосом. Выбритый до синевы и
причесанный волосок к волоску, безукоризненно вежливый,  он  замораживал
окружающих и  держал  всех  на  почтительном  расстоянии.  Даже  матерые
уголовники разговаривали с ним без мата и на  "вы".  С  Климовым  Зайцев
никогда не спорил, просто излагал свою точку  зрения  и  молча  выполнял
полученные указания. Потом, когда выяснялось, что прав был  заместитель,
а не начальник, Зайцев ничего не говорил; если  же  Климов  сам  начинал
разговор, заместитель смотрел на него, как на  ребенка,  который  упрямо
познает мир на ощупь и, не веря  взрослым,  должен  сам  убедиться,  что
кипяток - горячий, а соль - соленая.
   Но в одном заместитель устраивал Климова: он не любил  участвовать  в
облавах, засадах и предпочитал круглые  сутки  заниматься  задержанными.
Допрашивал он мастерски, терпением, логикой и  подчеркнутой  вежливостью
всегда добивался блестящих результатов.
   Сейчас Зайцев вертел в руках коробочку монпансье, с  которой  никогда
не расставался, а Климов, роясь в бумагах, не знал, с чего начать,  ведь
от заместителя нельзя отделаться заявлением  о  "чертовщине  и.  срочном
задании".
   - Решили начать с другого  конца?  -  спросил  неожиданно  Зайцев.  -
Поняли все-таки, что в отделе утечка?
   - Прошу вас временно  возглавить  работу  отдела,  -  не  отвечая  на
вопрос, сказал Климов.
   - А Серого пока оставить в покое? - Зайцев открыл  коробочку  и  стал
выуживать очередной леденец. - Не хотите отвечать - не надо. Мне  и  так
все ясно.
   - Вот и отлично.  Значит,  договорились,  -  Климов  встал,  проводил
взглядом молча вышедшего Зайцева и взялся за телефон.
   Он позвонил в Киев, где в уголовном розыске работал его лучший  друг,
и объяснил, что в Москву на месяц необходима пара хороших ребят.
   Друг  довольно  хохотнул,  обозвал  Климова  шутником  и  спросил   о
здоровье.
   Климов пригрозил небесными карами,  кулачной  расправой  и  два  раза
повторил: "Как друга прошу".
   Друг тяжело вздохнул и сказал:
   - Значит, тебе совсем плохо, Васек. Встречай на  вокзале  в  четверг.
Встань в сторонке, они тебя сами найдут. Золотых ребят, - он замолчал, а
потом добавил:
   - сыновей посылаю.
   Отправляясь на вокзал, Климов  решил  часть  пути  проделать  пешком.
Климов шел по самому  краю  тротуара,  стараясь  держаться  подальше  от
стоявших в дверях своих заведений хозяйчиков, которые  два  года  назад,
словно клопы, вылезли из своих щелей, сначала робко,  а  потом  деловито
забегали и засуетились, размножаясь и жирея прямо на глазах.
   Климов  шел,  заложив  руки  за  спину,  намеренно  подчеркивал  свою
неуклюжесть, сутулился и  загребал  ногами  больше  обычного.  Посасывая
трубку, он следил краем глаза за нэпманами и делал вид, что не  замечает
самодовольных, правда  тщательно  прикрытых  угодливой  улыбочкой,  лиц.
Климову казалось, что всем своим видом они говорят: это вам,  гражданин,
не семнадцатый год. Разве вы можете без нас существовать? Жрать захотели
- и лапки кверху. Мир перекраивать вы горазды, ломать и  отнимать  -  вы
мастаки, но одними идеями не прокормишься, избирательские права оставили
себе, а обедать к нам ходите? Еще посмотрим: кто - кого.
   Климов знал, "кто - кого", но сейчас старался быстрее миновать район,
где на него смотрят с любопытством или с плохо скрываемой злобой.
   Случайно взглянув на другую  сторону  улицы,  Климов  увидел,  что  в
центре небольшой группы любопытных торчит лохматая голова Интеллигента -
известного в округе забулдыги и  мошенника.  Щедро  пересыпая  матерщину
иностранными  словами,  Интеллигент  возмущался  наглостью   нетрудового
элемента, вопрошал, за что погибли товарищи и зачем он,  рабочий  класс,
делал революцию? Климов подошел ближе и понял, что проходимец  призывает
граждан разгромить  к  "чертовой  матери"  пивную  Когана,  откуда  его,
трудового человека, только что нахально выставили. Климов протиснулся  в
первый ряд, оратор поперхнулся и сделал шаг в молчаливо  стоящую  толпу,
но Климов взял его за рукав и спросил:
   - В рабочий класс перековываешься, бандит? Выпить не на что?  Хочешь,
я тебя за подстрекательство к грабежу в острог упрячу?
   Толпа притихла. Интеллигент молчал, а Климов оглянулся  и  заметил  в
задних рядах двух молодых ребят.
   - Рабфаковцы? - спросил он и, получив утвердительный ответ, попросил:
   - Выручайте, ребята. Мне сейчас некогда, отведите "рабочий  класс"  в
милицию и скажите дежурному,  что  Климов  велел  задержать  до  вечера.
Сделаете?
   -  Конечно,  товарищ  Климов,  -  сказал  высокий  худой  блондин   в
застиранной гимнастерке и взял жулика под руку. - Хлопцы, пошли быстрее,
а то опоздаем.
   Климов  посмотрел  вслед  рабфаковцам  и   что-то   объясняющему   им
Интеллигенту, перевел взгляд на разочарованных зрителей и пошел  дальше.
Он не успел дойти до набережной, как снова попал в историю.  На  углу  у
аптеки торговала пирожками старушка Фроловна. Хрустящие, тающие  во  рту
пирожки  с  ливером  жевала  вся  Пятницкая.  Беда  была  в   том,   что
трудолюбивая старушка упрямо не  приобретала  патент,  и  Климов  дважды
отбирал у нее корзину, штрафовал  и  терпеливо  объяснял,  как  легко  и
дешево она может легализовать свое  "предприятие".  Поджав  сухие  губы,
старушка  выслушивала  Климова,  потом,  положив  на  стол   коричневые,
изуродованные  многолетней  работой  руки  и,  скорбно  качая   головой,
рассказывала, сколько она кладет яиц, масла и  других  снадобий  в  свои
пирожки и что навару она имеет одну копейку со штуки. А за  эту  копейку
она не присядет целый день, а булочник Шмагин - жулик, он  бесится,  что
все покупают пирожки у нее, Фроловны. А покупают потому, что... И  вновь
начиналось перечисление, сколько фунтов масла и дюжин яиц она  кладет  в
тесто. Когда после второго штрафа  Фроловна  со  своей  корзинкой  вновь
появилась у аптеки, Климов сдался и сказал  ребятам,  чтобы  старуху  не
трогали, а сам стал ходить по другой стороне, делая вид, что  он  ничего
не знает и не видят.
   Сейчас Климов зазевался и налетел на Фроловну. Оказавшись нос к  носу
с   "подпольной   буржуйкой",   он   чертыхнулся   и    остановился    в
нерешительности.
   - Сгорела бабка, - сказал какой-то босяк, взял  из  корзины  пирог  и
откусил сразу половину.
   Климов посмотрел на съежившуюся старушку, вспомнил огромный  живот  и
лоснящуюся физиономию булочника Шмагина, его  жирные,  в  кольцах  руки,
которыми он развел  в  недоумении,  явившись  как-то  "искать  правду  и
просить защиты у  справедливых  товарищей".  Климов  вспомнил  все  это,
вздохнул, взял из корзины пирог, откусил и, подмигнув босяку, сказал:
   - Хороши пироги, а как  приобрела  Фроловна  патент,  так  стали  еще
вкуснее. - Он бросил в кружку пятак. -  Не  забудь  заплатить,  орел,  -
добавил Климов, отходя от причитающей старушки.
 
*** 
 
   Климов был уверен, что булочник,  конечно,  узнает  о  случившемся  и
напишет на него жалобу.
   На вокзале, когда состав в последний  раз  вздрогнул  и  остановился,
Климов отошел в  сторонку  от  хлынувшего  потока  пассажиров  и  встал,
подбоченившись, широко расставив короткие ноги.  "Уж  что  я  в  прошлом
кавалерист - это они точно знают", - думал он,  вглядываясь  в  вереницу
быстро мелькающих лиц.
   - Здравствуйте, Василий Васильевич! -  услышал  он  над  самым  ухом,
повернулся и чуть было не выругался.
   Они были совсем пацаны, эти агенты. Ну, если сказать  восемнадцать  -
значит, наверняка прибавить.
   - Николай Панин, - сказал один и тряхнул рыжими кудрями.
   - Михаил Лавров, - высокий худой юноша смущенно улыбнулся,  и  Климов
почувствовал в своей руке тонкую ладонь.
   - Ну и добре, -  почему-то  на  украинский  манер  сказал  Климов.  -
Поехали, хлопцы.
   Ребята подхватили мешки и зашагали рядом. Климов шел молча  и  только
иногда поглядывал на своих спутников. В трамвае Панин и  Лавров  уселись
напротив, и Климов имел возможность разглядеть их как следует.
   Панин  был  среднего  роста,  широкоплеч  и  рыж.   Сквозь   веснушки
проглядывала нежная розовая кожа, круглые  глаза  были  беспокойны,  как
ртуть, а нос воинственно торчал вверх. Он  безуспешно  старался  закрыть
рот, который все время расползался в мальчишеской довольной  улыбке.  Он
был прост и улыбался так откровенно и радостно, что невольно  появлялась
мысль, не прячется ли  за  этой  белозубой  улыбкой  тот  самый  русский
мужичок, который готов по простоте душевной играть в подкидного дурака с
чертом и требовать в невесты цареву дочку.
   Михаил Лавров был высок, худ и черноволос. В  лице  его  было  что-то
иноземное. Возможно, кто-нибудь из его предков  шагал  среди  гренадеров
Наполеона. А может, еще раньше, с гиканьем и свистом, размахивая  кривой
саблей, катился с лавиной татарской конницы. Или с серьгой  в  ухе  днем
шел  по  деревням  в  обнимку  с  медведем,  а  ночью  воровал  лошадей,
прихватывая впридачу покой русоголовых девчат. Потому  и  соединились  в
лице Лаврова серые загадочные  глаза,  нос  с  горбинкой  и  широковатые
скулы.
   Они сошли на Зубовской, свернули в переулок  и  поднялись  на  второй
этаж маленького кирпичного дома.
   - Ваше временное жилье, - сказал Климов, останавливаясь перед  дверью
с большим висячим замком. - Открывайте.  -  Он  достал  из  кармана  два
ключа.
   Панин открыл замок, широко  распахнул  дверь  и  по-хозяйски  оглядел
почти пустую комнату.
   - Моя, - сказал он и бросил мешок на кровать у окна. Хлопнул себя  по
бедрам и прошелся чечеточкой по щербатому паркету. - Мишка, мы  с  тобой
домовладельцы.
   Лавров улыбнулся и, как бы извиняясь за товарища, сказал:
   - Спасибо, Василий Васильевич. Мы  здесь  недолго  задержимс