е в два  раза
больше! Можете записать, они все здесь, - он постучал пальцем по  виску.
- Почему, спрашивается, половина не заявила в  милицию?  Потому  что  не
смогут ответить на вопрос, зачем им понадобилось  золото.  От  моих  дел
рабочей власти одна польза.
   Все опять засмеялись. Конов, сидевший как герой  за  столом  Климова,
даже схватился за голову, только Зайцев  брезгливо  поморщился,  тряхнул
своей коробочкой и отправил в рот очередной леденец.
   - Что вы гогочете? Вы  Ленина  читали?  Знаете,  в  чем  смысл  новой
экономической политики?
   - Стоп! - пробасил Шленов, грузно поднялся со  стула  и  в  два  шага
пересек кабинет. - Заткни глотку, паря, -  он  взял  парня  за  шиворот,
рывком поставил на ноги, оглядел, словно лошадь на базаре, и  неожиданно
влепил ему такую затрещину, что оратор волчком отлетел  в  дальний  угол
кабинета.
   Неожиданность этого поступка всех парализовала. Первым пришел в  себя
Конов, он выскочил из-за стола и тонкими  мальчишескими  руками  схватил
Шленова за богатырскую грудь. Припадая на больную ногу,  к  ним  подошел
Сомов, оттолкнул Витуна и процедил сквозь зубы:
   - Стыдитесь, ребята!
   - И  чего  раскудахтались?  -  удивленно  протянул  Шленов.  -  Из-за
контры...
   - Заткнись ты! - крикнул Лапшин, поднял парня, повел его к дверям,  и
тут все увидели начальника.
   Климов посторонился, пропустил Лапшина и арестованного, молча подошел
к столу.
   - Шленов, останься, - сказал он, не глядя  на  присутствующих,  потом
сел и начал набивать трубку.
   Беспрецедентный случай, свидетелем которого он  только  что  был,  не
вызвал в  Климове  гнева,  тем  более  что  ребята  так  строго  осудили
рукоприкладство. "Уж больно мы принципиальные. Они нас убивают, а  мы  и
пальцем тронуть не смей. Что бы сказали ребята, увидев Фалина?" - Климов
понимал, что так рассуждать не имеет права, и,  нахмурившись,  посмотрел
на Шленова.
   - Что же это ты, Пахомыч?
   Шленов молча ворочал тяжелыми скулами и сопел в  усы.  Его  маленькие
хитрые глазки исчезли под лохматыми бровями.
   - Еще раз допустишь - отдам под суд, - лениво,  как  по  обязанности,
проговорил Климов. - Ребятам пожалуйся на  меня,  мол,  здорово  ругался
Василий. Понял?
   - Лады, - шумно вздохнул Шленов, глазки его вынырнули  из  укрытия  и
лукаво засветились. - Очень даже пожалуюсь.
   Он встал и направился к двери.
   - Зайцева позови, пусть зайдет, - сказал, улыбаясь, Климов.
   - Беляка-то? - как бы про себя переспросил Шленов.  -  Кликнем  -  не
трудно.
   Зайцев вошел легкой пружинистой походкой  и,  поддернув  брюки,  сел,
заложил ногу на ногу.
   - Неприятный случай, Владимир Николаевич, и я бы просил вас никому  о
нем не рассказывать.
   - Вы всех об этом предупредите или только меня? - спросил  Зайцев,  и
Климов почувствовал его холодный насмешливый взгляд. - Понимаю,  там  вы
можете рассчитывать  на  партийную  солидарность.  Что  ж,  беспартийная
прослойка гарантирует свое молчание.
   - Тяжелый вы человек, Зайцев, - сказал Климов, раздражаясь.
   - Возможно, но я не разделяю  людей  на  тяжелых  и  легких.  На  мой
взгляд, у человека есть более существенные признаки.  В  частности,  его
служебное мастерство.
   - Что вы хотите этим  сказать?  -  Климов,  набычившись,  смотрел  на
заместителя.
   - Вы не обратили внимания на то, как  изменился  за  последний  месяц
Шленов? - спросил Зайцев и достал коробочку с монпансье.
   - Вы можете не заниматься ерундой во время  серьезного  разговора?  -
выходя из себя, крикнул Климов.
   Зайцев положил в рот конфетку и спрятал коробку в карман.
   - Простите, - серьезно и тихо сказал он. - Но мне  леденцы,  как  вам
трубка, помогают думать. А Шленов очень изменился  за  последнее  время.
Мне кажется, что Шленов каждым своим поступком хочет  доказать,  что  он
самый   смелый   и   самый   честный.   А   сегодняшний   его   поступок
свидетельствовал,  что  Шленов  не  может  стерпеть,  когда  имя   вождя
произносит  какой-то  мошенник.  Вас  не  наводит   это   на   некоторые
размышления, товарищ Климов?
   Климов ничего не ответил, отпустил заместителя и  лег  спать.  Утром,
подписывая различные документы и решая текущие вопросы,  он  то  и  дело
вспоминал слова Зайцева, но  никак  не  мог  сосредоточиться  и  всерьез
задумался над этим,  только  когда  отправился  на  встречу  с  Паниным.
Погруженный в мрачные размышления, он поднялся на  второй  этаж  и  чуть
было не налетел на начальника, сидевшего на ступеньках с пачкой газет на
коленях.
   - Понимаешь, Василий, -  сказал  начальник,  поднимаясь  и  отряхивая
брюки, - нет времени читать. Накупил по дороге и  хотел  воспользоваться
свободной минуткой.
   "Сколько лет знаю, а не поверил бы, что он может  сидеть  на  грязной
лестнице, читать газеты и ждать такую фигуру, как я", - подумал  Климов,
открыл дверь и пропустил начальство в комнату.
   -  Посиди  молча,  я  погляжу,  что   пишут   нового.   А   старик-то
дальнозоркий, отметил Климов, глядя,  как  начальник  держит  газету  на
вытянутой руке. Он раскурил трубку и,  заложив  руки  за  спину,  широко
расставив ноги - встал в своей излюбленной позе у окна.
   Панин вошел быстро, исподлобья взглянул  на  начальника  и,  смущенно
улыбнувшись, провел рукой по жирно набриолиненной голове.
   - Добрый день, - сказал он и остановился в нерешительности. Видно, он
сразу сообразил, что незнакомец - высокое начальство.
   - Здравствуй, здравствуй, - начальник  поднялся  навстречу  и  сильно
тряхнул ему руку. - Садись и докладывай Василию Васильевичу. А я  посижу
в сторонке и послушаю.
   Николай сел, стараясь не поворачиваться к начальнику спиной,  но  тот
сердито сказал:
   - Лицом к начальству, Панин. Климов - твой начальник, ему докладывай,
на него и смотри.
   - Слушаюсь, - сказал Николай и посмотрел на Климова. Глаза  у  Панина
стали непривычно серьезные, веснушки побледнели, будто покрылись пылью.
   Климов выпустил огромное облако дыма.
   - Обстановка в трактире за  последнее  время  не  изменилась.  Считаю
своим долгом доложить, что Михаил Лавров москвич и до  пятнадцатилетнего
возраста проживал здесь. Я этого не знал, Василий Васильевич. В трактире
Лавров встретил своего знакомого, с которым был  дружен  в  восьмилетнем
возрасте.
   Климов стиснул ногами стул и посмотрел через  Панина  на  начальника.
Тот нахмурился и приложил палец к губам, призывая Климова к молчанию.
   - Наше с Лавровым мнение, что обнаружившееся обстоятельство не должно
влиять на ход операции, так как  его  друг  детства,  видимо,  ничего  о
Лаврове не знает. Иначе бы они не церемонились, - пояснил Николай.
   - Почему Лавров не является  сюда?  Почему  он  скрыл  от  меня,  что
москвич? - сердито спросил Климов.
   - Он не может прийти, Василий Васильевич, так как  все  время  сейчас
проводит с Серым. В отношении  второго  я  его  сам  спрашивал.  Молчит.
Думаю, что боялся быть отстраненным от операции.
   - Казаки-разбойники, - пробормотал Климов и  замолчал,  увидев  кулак
начальника.
   - Но сейчас ведь успех зависит только от него,  -  сказал  запальчиво
Панин, выгораживая товарища. - Мишка сейчас рядом с Серым - вот  так,  -
он показал стиснутые ладони. - Это целиком заслуга  Лаврова.  Вчера  вот
только... - Панин смешался, потом рубанул воздух рукой и продолжал:
   - Сорвался он вчера. Немного. Сами понимаете, Василий Васильевич. Это
его выдержку иметь надо, чтобы в такой ситуации не сгореть дотла. Сейчас
все в порядке, - быстро заговорил Панин. - Честное комсомольское, все  в
порядке! Он ухитрился не только оправдаться, но и  кое-что  выиграть  от
своего срыва. Серый, конечно, не до конца верит Мишке, но  Серый  никому
не верит. И вообще, - тон Николая изменился и стал поучающим, будто  он,
взрослый  человек,  втолковывал  прописные  истины   двум   непонятливым
подросткам, - находиться там и быть вне подозрений абсолютно невозможно.
Даже меня, казалось бы верного человека, проверяют. Утром хозяин  зазвал
в свою клетушку и давай про дом расспрашивать. Я сначала и не  понял,  к
чему это он? Дом, амбары, коровы, лошади,  то  да  се.  Потом  вижу,  он
из-под бровей зыркает. Тут я понял: идет проверочка. А когда старый хрыч
имя с отчеством моего мнимого  папаши  невзначай  перепутал,  все  стало
яснее ясного. Тут я ему и загнул - Панин довольно ухмыльнулся. - Подошел
к нему ближе и спрашиваю: "Что же это  получается?  Батя  о  вас  такого
высокого мнения, а вы даже его имени толком  не  знаете?  Нехорошо  это,
свояки все-таки". Он засуетился, стал про старость всякие слова говорить
и отпустил меня. Я вышел, а у дверей Валет стоит, и рука в кармане.  Тут
я вконец рассвирепел, подлетаю к нему и спрашиваю: "Деньги принес? Давай
сюда!" - и хлоп его по карману. Там наган, конечно.
   -  Какие  деньги?  -  спросил  начальник.  Панин  молчал  и   смотрел
поочередно то на начальника, то на Климова.
   - Николай жуликам деньги в долг дает, под проценты, - сказал Климов и
улыбнулся. - Я вам потом объясню, Николай Федорович.
   - Рассказывай, извини, что перебил.
   - Я это к чему говорю? К тому, что все под подозрением, и  Лавров  не
исключение. Он ближе, ему и труднее.
   - Очень толково ты все объяснил, - начальник поднялся,  взял  стул  и
пересел ближе. - Ты случайно Павла Антонова не знаешь?
   - Пашка Америка, - пояснил Климов.
   - Известная личность. Карманник.
   - Жаль, что карманник, - начальник хрустнул пальцами и вздохнул. -  Я
в германскую с его отцом в окопах бок о бок сидел. Хороший мужик был.
   - А Пашка тоже  парень  неплохой,  -  быстро  сказал  Панин,  -  меня
ненавидит - аж зубы скрипят. Это за мои ростовщические привычки. Да и  к
налетчикам он не благоволит.
   - Василий, ты напомни мне об Антонове, когда развяжемся с бандой.  Не
забудешь? - начальник повернулся к Панину:
   - Как я тебя понял, Коля, дела у вас хороши,  да  не  очень.  Хозяина
нащупать вы не можете. Серого надо брать с поличным, а  он  на  дело  не
пойдет, пока вас не обнаружит. Источник информации продолжает оставаться
неизвестным. Так?
   - Уверен, что хозяин в трактире ни разу не появлялся, иначе  если  не
я, то Лавров бы его засек наверняка.
   Климов смотрел на Панина, слушал  его  рассуждения  и  не  переставал
удивляться. Куда девался рыжий мальчишка? О ходе  разработки  докладывал
молодой,  но  рассудительный  и  даже   осторожный   сотрудник.   Слушал
внимательно, не рубил сплеча, говорил медленно, взвешивал каждое  слово.
И начальник на Николая смотрит серьезно, рассуждает, советуется  с  ним.
Сидят, как равные, выставили упрямые лбы, прямо совет старейшин.
   - Почему ты думаешь, что хозяин Серого должен явиться со  стороны?  -
второй раз спросил начальник. - Может, он все  время  рядом,  в  той  же
банде, но не показывает своего старшинства, держится в тени?
   - Рядом? - Панин наморщил лоб, и так невелик был у него запас морщин,
что он сразу опять стал мальчишкой. - Рядом, рядом, - твердил он. -  Это
мы не сообразили, надо подумать.
   - Подумай, Коля,  а  пока  что  честно,  как  отцу,  скажи:  сколько,
по-твоему, шансов на успех? Учти, что  мы  с  ними  меняться  людьми  не
можем. За одного Фалина десять бандитских групп необходимо взять.
   Было видно, что ему трудно далось это признание.
   - Сейчас не могу ответить на этот  вопрос.  В  ближайшие  сутки  риск
минимален, а завтра я приду и скажу, что и как. Есть у  нас  с  Михаилом
один план, но сегодня говорить о нем рано.
   - Видал, Василий, как рассуждает? Может, отозвать обоих ребят?  Серый
поймет, что мы сняли людей, и рванется на дело. Мы его и возьмем.
   - Где вы его возьмете? Москва большая. А главарь? Нет! - Панин упрямо
наклонил  голову  и  смотрел  на  начальника  так,   будто   хотел   его
загипнотизировать. - Михаил предвидел такой оборот и велел передать: "Не
для того погиб человек, чтобы мы отступили".
   - Ну, если Михаил так сказал, - начальник встал и  развел  руками,  -
тогда подождем до завтра, - он подошел к Панину и  вытянулся  по  стойке
"смирно". - Спасибо, что привез Александра. Большое спасибо, Коля.
   Минуты две все молчали, потом Панин пробормотал:
   - До завтра, - и пошел к дверям. На пороге  он  остановился,  секунду
помедлил и осипшим голосом сказал:
   -  Еще   Михаил   велел   передать,   что   готов   нести   уголовную
ответственность, но Свисток умрет до задержания шайки.
   Климов хотел его  вернуть,  но  Панин  был  уже  на  площадке,  гулко
хлопнула дверь парадного, и стало ясно, что догнать его не удастся.
 
Глава седьмая 
ТЕЗКИ 
 
   Когда ему было девять лет, и  прислуга  называла  его  "барчуком",  а
матушка  "лапонькой",  случилось  так,  что  он   спас   жизнь   беглому
каторжнику. Он не  знал,  кто  этот  грязный,  дурно  пахнущий  человек,
неожиданно появившийся у задних дверей  барского  дома.  Он  только  что
прочитал "Отверженные" и, увидев бродягу, не испугался,  а,  услышав  на
улице свистки полицейских, взял незнакомца за руку, отвел его в детскую,
потом спрятал на чердаке и кормил неделю. Он ни о  чем  не  расспрашивал
этого человека и молча сделал, что считал  нужным:  притащил  на  чердак
кипяток, мыло и  ножницы,  отцовский  костюм  и  бумажник,  а  обнаружив
однажды отсутствие своего  гостя,  так  же  молча  уничтожил  следы  его
пребывания и через  несколько  дней  забыл.  Этой  забывчивости  помогли
события, свергнувшие царя и отобравшие у родителей  "лапоньки"  особняк,
положение и средства к существованию.
   Он понял, что к особняку возврата нет,  сначала  только  морщился  на
стенания и жалобы стариков,  а  потом  ушел  от  родителей.  Переход  от
полного благополучия к лишениям и ожесточенной схватке за  существование
дался ему сравнительно легко. На улице он  оказался  сильнее,  умнее,  а
главное, озлобленнее своих сверстников. Взрослые, которых он встречал на
своем пути, обогащали его жизненный опыт. Он  понимал,  что  если  хочет
осуществить свою мечту, то должен учиться.  Нашлись  люди,  которые  ему
помогли.
   К восемнадцати годам определился его характер - расчетливый,  смелый,
решительный и жесткий. Он выбрал спой путь раз и навсегда.
   Как-то  брел  он  по  Сухаревке,  обдумывая   предстоящее   дело,   и
натолкнулся на какого-то мужчину,  сделал  шаг  в  сторону,  но  мужчина
загородил ему дорогу и свистящим шепотом сказал:
   - Харю-то подыми. Брови у тебя знаменитые,  на  всю  жизнь  запомнил.
Узнаешь?
   Лица он не узнал, а глухой и шипящий голос вспомнил.
   - Жан Вальжан, - сказал он, быстро прикидывая, что можно  извлечь  из
неожиданной встречи.
   - Какой еще Жан? Зови, как все. Коброй. Мужиком стал,  барчук,  минут
десять приглядывался, прежде чем признал. Да, как зовут-то тебя, барчук?
   - Михаил.
   - Хорошее имя, - просипел Кобра. - Пойдем, Михаил, обмоем встречу.
   На неизвестной  Михаилу  малине  Кобра  внимательно  его  выслушал  и
просипел:
   - Брось ваньку валять, айда со мной.  В  Москве  тебя  уголовка  вмиг
заметет. Не хочешь? Ну, дело твое. Хочешь  пристать  к  верным  ребятам?
Попробую. Когда-то я был хозяином на московских малинах.
   Они прошатались  несколько  дней  по  притонам,  встретили  на  улице
Серого, и Михаил вошел в его банду. Он понимал  трудности,  которые  его
ждут, понимал, но, как выяснилось, недооценивал. Проходило время,  а  он
не сумел стать для бандитов своим человеком.
   Он  понял,  что  налетчиков,  какими  он  видел  их  со  стороны,  не
существует, что в их мире смелость и ум - качества  непривычные  и  даже
чуждые, а такие понятия, как профессиональная  честность  при  дележе  и
благодарность за помощь, полностью  отсутствуют.  В  этом  мире  ценятся
жестокость и вероломство.
   Прекрасно, и то, и другое будет выдано сполна. Приняв это решение, он
успокоился, но тут появилось неожиданное препятствие в лице  его  тезки,
друга детства, вынырнувшего неизвестно откуда.
   Они были знакомы еще  до  революции.  Их  семьи  занимали  одинаковое
положение. Отцы посещали один и тот же клуб, а матери - одних и  тех  же
портних. Дружба Михаилов поощрялась  родителями,  и  после  занятий  они
почти ежедневно появлялись в гостях друг у друга,  оба  в  гимназических
мундирчиках, оба подтянутые и серьезные, как и подобало подросткам этого
круга.
   В долгие зимние вечера они чинно сидели в гостиной и, слушая  "Лунную
сонату"  в  исполнении  музицирующей  матушки,  мечтали  о   "Наутилусе"
капитана Немо, кабачках Монмартра и переделке мира. Мир  переделали  без
них. С тех пор они не виделись.
   Цыган приоткрыл тяжелые от бессонницы веки и  оглядел  комнату.  Серж
лежал лицом вниз, плотно обхватив подушку, спал или делал вид, что спит.
Ночью, когда Серый посоветовал ему не расставаться с ребятами,  Серж  не
возражал, пришел сюда и как лег, так и лежит. Его ровное  дыхание  Цыган
слушал всю ночь. Оба они не раздевались, и Цыган был почти  уверен,  что
под подушкой рука Сержа сжимает рукоятку нагана.
   Цыган вскочил, достал из кармана ключ, отпер замок и, громко  хлопнув
дверью, вышел в коридор. Сделав несколько шагов, он на цыпочках вернулся
и заглянул в замочную скважину: видны были только ноги, но, судя  по  их
положению, Михаил не шевелился.
   В соседней комнате был один Валет, который, сидя за столом, играл сам
с собой в очко.
   - Постигаешь науку? - спросил как можно миролюбивее Цыган.
   Валет бросил пухлую колоду и, показав полный  набор  стальных  зубов,
сказал:
   - Встали, ваше благородие? Серый с ребятами куда-то  подался,  а  мне
велел француза караулить.
   - Без тебя уберегу, - Цыган взял карты и, ловко перетасовав, дал одну
Валету:
   - Червонец. Валет посмотрел карту и сказал:
   - Два.
   - Идет, - Цыган взял карту себе и дал опять Валету, потом еще одну.
   - Паскудина! - Валет бросил карты. - Перебор! Шестнадцать с меня.
   - Тебя девки любят. Валет, - Цыган дружески потрепал его по плечу.  -
Иди-ка ты лучше в кино, на Плющихе в "Ореоле" идет "Индийская гробница".
Классная вещь, я вчера видел.
   - Серый не велел, - нерешительно протянул Валет.
   - Да он, наверное, только к  вечеру  заявится.  Две  серии,  классный
боевик, - убеждал Цыган.
   - А чего ты меня гонишь? - подозрительно спросил Валет.
   - Сиди,  -  равнодушно  сказал  Цыган  и  пожал  плечами,  -  мне  не
мешаешь...
   Вернувшись в свою комнату, он снял со стены гитару и, взяв  несколько
аккордов, поморщился. Опять  эти  мужики  рвали  струны  и  ревели  свои
тюремные песни. Михаил сопел  в  подушку  и  не  двигался.  Тогда  Цыган
настроил гитару и запел:
   Скатерть белая залита вином... Все гусары спят  непробудным  сном,  -
подхватил Серж и сел на постели. Он потянулся и сладко зевнул. - До чего
же здорово, что мы опять встретились!
   - Да? - натянуто улыбнулся Цыган. - Пойдем выпьем, Мишель?
   - Я не употребляю, тезка, - ответил Серж,  встал,  одернул  сюртук  и
причесался. - Но за компанию могу посидеть.
   Они вышли из комнаты и столкнулись с Валетом.
   - Не ведено, - Валет загородил выход.
   - Ладно, отдохни, - властно сказал Цыган и  ударил  его  по  руке.  -
Можешь идти с нами.
   Трактир был еще закрыт, но они прошли  через  черный  ход  и  сели  в
пустом полутемном зале, где  за  одним  из  столов,  положив  голову  на
гитару, спал бывший офицер лейб-гвардии гусарского полка.
   - Бедная Россия, - пробормотал, глядя на него, Цыган и  повернулся  к
Валету. - Организуй что-нибудь.
   - Будет сделано, ваше благородие, - буркнул Валет и пошел на кухню.
   Цыган достал из кармана колоду карт.
   -  Сыграем  да  продолжим  рассказ  о   житье-бытье.   Что   ты   тут
поделываешь?
   Серж внимательно посмотрел на Цыгана и взял предложенную карту.
   - Суета сует и прочая суета. Боже  мой,  Михаил,  боже  мой,  что  бы
сказали наши мамы и папы, если бы они увидели своих ненаглядных в  такое
время и в таком месте! Дай еще одну.
   Цыган молча дал ему карту.
   - Опять же, помнишь, они играли в  вист,  а  мы  режемся