улся к Бланту.
   - Могла бы предупредить меня, - сказал он ей.
   - Я не знала...
   Словно ребенок, пойманный на лжи, она  опустила  голову.  Оглушительная
музыка смолкла, уступив место  саксофонной  мелодии,  такой  прозрачной  и
чистой, что казалось, она тает в воздухе.
   - Вас много? - спросил Блант.
   - Нет, нет... несколько друзей...
   Приоткрылась дверь, и в щель  просунулась  голова  коротко  остриженной
блондинки со светлой розовой помадой  на  губах.  Потом  другая  голова  -
брюнета с матовой кожей. Свет голой лампочки превращал их  лица  в  маски.
Брюнет улыбался.
   - Я должна вернуться к ним... Приходи часа через два-три.
   - Хорошо, - сказал Блант.
   Она исчезла в комнате вслед за  своими  друзьями  и  закрыла  за  собой
дверь. Послышались взрывы смеха, возня. Потом снова грянула музыка.
   - Пошли! - сказал Блант.
   Мы вновь очутились на лестнице.  Блант  зажег  свет  и  примостился  на
ступеньке. Жестом он пригласил меня сесть рядом.
   - Моя жена намного моложе меня... Тридцать лет  разницы...  Никогда  не
следует жениться на женщине намного моложе себя... Никогда. -  Он  положил
мне руку на плечо. - Все равно ничего не выйдет. Не было еще случая, чтобы
вышло... Запомните это, старина...
   Свет погас. У Бланта не было ни малейшего желания вновь его  зажечь.  У
меня, впрочем, тоже.
   - Видела бы меня сейчас Гэй...
   Он рассмеялся при этой мысли. Странный смех во мраке.
   - Она бы меня не узнала... За эти  годы  я  прибавил  по  крайней  мере
килограммов тридцать...
   Он снова рассмеялся, но не так, как прежде, более нервно, принужденно.
   - Она была бы  очень  разочарована...  Вы  только  представьте  себе...
Пианист в баре отеля...
   - Почему разочарована?
   - А через месяц я буду безработным...
   Он сжал мне руку выше локтя.
   - Гэй верила, что  я  стану  вторым  Коулом  Портером...  [американский
композитор (1892-1964), автор ряда популярных мюзиклов]
   Вдруг раздался женский крик. В квартире Бланта.
   - Что происходит? - спросил я.
   - Ничего. Развлекаются.
   Мужской голос проорал:  "Открой  мне!  Открой,  Дани!"  Смех.  Хлопнула
дверь.
   - Дани - это моя жена, - шепнул Блант.
   Он встал и зажег свет.
   - Пойдем прогуляемся.
   Мы  прошли  по  эспланаде  Музея  современного  искусства  и  сели   на
ступеньки. Я видел, как внизу, по Нью-Йоркской авеню, проносятся машины, -
и это был единственный здесь  признак  жизни.  Вокруг  нас  ни  души,  все
замерло. Даже Эйфелева башня на  другом  берегу  Сены  -  Эйфелева  башня,
обычно такая незыблемая, - походила на груду железного лома.
   - Здесь хорошо дышится, - сказал Блант.
   И правда, теплый ветер овевал эспланаду, и  статуи,  казавшиеся  сейчас
темными пятнами, и большие колонны музея.
   - Я хотел показать вам фотографии, - сказал я Бланту.
   Вынув из кармана конверт, я открыл его и достал два снимка: Гэй Орловой
со старым Джорджадзе и человеком, в котором, мне казалось, я узнавал себя,
и Гэй Орловой - девочки. Я протянул ему первый.
   - Ничего не видно, - пробормотал Блант.
   Он несколько раз чиркнул зажигалкой, но ветер задувал  пламя.  В  конце
концов он прикрыл его ладонью и поднес зажигалку к фотографии.
   - Вот, посмотрите на этого человека, - сказал я. -  Слева...  У  самого
края...
   - Ну?
   - Вы знаете его?
   - Нет.
   Он склонился над фотографией, приставив ладонь козырьком ко лбу,  чтобы
не погасло пламя.
   - Вам не кажется, что он похож на меня?
   - Не знаю.
   Он еще несколько секунд рассматривал фотографию, а потом вернул мне.
   - Гэй здесь такая, какой я ее знал, - сказал он печально.
   - Вот ее снимок в детстве.
   Я протянул ему другую фотографию, и он, так же  заслоняя  рукой  огонек
зажигалки, принялся изучать ее в Позе часовщика, поглощенного  сверхточной
работой.
   - Красивая была девочка, - сказал он. - У вас нет других ее фотографий?
   - К сожалению, нет... А у вас?
   - У меня был наш свадебный снимок, но я потерял его еще в Америке... Не
знаю даже, сохранил ли я заметку о самоубийстве...
   Его  американский  акцент,  еле  заметный  поначалу,   становился   все
ощутимее. От усталости?
   - И часто вам приходится ждать, пока вас пустят домой?
   - Все чаще и чаще. А как хорошо все начиналось... Моя жена  была  такой
милой...
   Он с трудом закурил сигарету - из-за ветра.
   - Вот бы Гэй удивилась, если бы увидела меня в таком положении...
   Он придвинулся ко мне, опершись рукой о мое плечо.
   - Не кажется ли вам, старина, что Гэй была права, вовремя исчезнув?
   Я смотрел на него. Он весь состоял  из  круглых  линий.  Лицо,  голубые
глаза и даже дугообразные усики.  И  рот,  и  пухлые  руки.  Он  напоминал
воздушный шар на ниточке, который дети иногда отпускают, чтобы проверить -
как высоко он поднимется в небо. И имя его, Уолдо Блант, казалось надутым,
как такой вот шар.
   - Очень сожалею, старина... Немного я смог вам рассказать о Гэй.
   Я чувствовал, что он отяжелел от усталости и отчаяния, но не  сводил  с
него пристального взгляда, боясь, что при малейшем порыве ветра он улетит,
оставив меня наедине с моими вопросами.



        8


   Авеню Маршала Лиоте огибает скаковой круг ипподрома в  Отее.  С  правой
стороны - беговая дорожка, с левой - дома, построенные по одному проекту и
разделенные скверами. Я прошел мимо этих роскошных  казарм  и  остановился
перед той, где покончила с собой Гэй Орлова. Авеню Маршала Лиоте,  25.  На
каком этаже? Консьержка с тех пор наверняка сменилась.  Остался  ли  здесь
хоть один жилец,  который  сталкивался  с  Гэй  Орловой  на  лестнице  или
поднимался с ней в лифте? Или кто-то, кто меня узнает,  потому  что  часто
встречался здесь со мной?
   Должно быть, когда-то, давным-давно, по вечерам я  с  бьющимся  сердцем
поднимался по лестнице дома 25.  Она  ждала  меня.  Ее  окна  выходили  на
скаковой круг. Странно, наверное, было наблюдать скачки отсюда, сверху,  -
крошечные лошадки и жокеи двигались, словно  фигурки  в  тире,  по  кругу,
собьешь все мишени - выигрыш твой.
   На каком языке говорили мы между собой? На английском?  Не  в  этой  ли
квартире была сделана  та  фотография  со  стариком  Джорджадзе?  Как  эта
квартира была  обставлена?  Что,  собственно,  могли  сказать  друг  другу
вышеупомянутый  Говард  де  Люц  -  я?  -  "из  аристократической  семьи",
"доверенное лицо Джона Гилберта", и бывшая танцовщица,  родом  из  Москвы,
которая познакомилась на Палм-Айленд с Лаки Лучано?
   Странные люди. Из тех,  кто  оставляет  за  собой  лишь  легкую  дымку,
которая тут же развеется. Мы с Хютте часто  говорили  об  этих  неуловимых
существах. Они внезапно возникают из небытия и вновь погружаются  в  него,
просверкав своими  блестками.  Королевы  красоты.  Сутенеры.  Мотыльки.  В
большинстве из них даже при жизни  не  больше  плотности,  чем  в  летучем
облачке пара. Хютте любил приводить в пример некоего "пляжного  человека",
как он его называл. Этот человек провел сорок лет своей  жизни  на  пляжах
или в бассейнах,  болтая  с  курортниками  и  богатыми  бездельниками.  На
тысячах летних фотографий он, в купальном костюме, стоит с краешка или  на
заднем плане какой-нибудь веселой компании, но вряд ли кто-нибудь  мог  бы
сказать, как его зовут и откуда он взялся. Точно так же никто не  заметил,
как в один прекрасный  день  он  исчез  с  фотографий.  Я  не  осмеливался
признаться Хютте, но мне казалось, что "пляжный человек" - это я. Впрочем,
он бы не удивился. Хютте всегда повторял, что, в сущности, все мы "пляжные
люди" и что "песок, - я привожу его выражение дословно, -  лишь  несколько
мгновений хранит отпечатки наших шагов".
   Фасад одного из домов  выходил  на  какой-то  заброшенный  сквер.  Купы
деревьев, кустарник, лужайка, где давно не подстригали траву.  Возле  кучи
песка спокойно играл ребенок, совсем один в  этот  солнечный  предвечерний
час. Я сел у лужайки, обратил глаза к дому и подумал, не выходили ли  окна
Гэй Орловой на эту сторону.



        9


   Ночь, лампа с абажуром из  опалового  стекла  в  Агентстве  отбрасывает
яркое пятно света на обитый кожей стол Хютте. За столом сижу я.  Я  листаю
ежегодники Боттена, старые и недавние,  и  делаю  заметки  по  мере  своих
открытий.

   ГОВАРД ДЕ ЛЮЦ (Жан Симети)  и его супруга, урожденная Мэйбл  Доунэхью,
Вальбрез, Орн, тел. 21, и ул. Рейнуар, 23, тел. ОТЕЙ 15-28.
   - КВФ - МЛ #

   Светский Боттен, в котором это указано, был издан лет  тридцать  назад.
Не о моем ли отце идет речь?
   То же - в Боттене следующих лет. Смотрю в список символов и сокращений.
    значит военный крест.
   КВФ  -  Клуб  Всех  Флагов  расцвечивания,  МЛ  -  Motor   Yacht   Club
[мотояхтклуб (англ.)] Лазурного Берега, а # - владелец парусника.
   Но десять лет спустя "ул. Рейнуар, 23, тел.  ОТЕЙ  15-28"  исчезает  из
справочника.
   Исчезают также МЛ и #.
   Через год остается  только:  мадам  Говард  де  Люц,  урожденная  Мэйбл
Доунэхью, Вальбрез, Орн, тел. 21.
   Потом вообще ничего.
   Просматриваю парижские ежегодники за последнее десятилетие. В каждом из
них Говард де Люц записан так:

   Говард де Люц, К., сквер Анри-Пате, 3, XVI округ, тел. МОЛ 50-52.

   Брат? Родственник?
   И никакого упоминания в светских справочниках тех лет.



        10


   - Месье Говард ждет вас.
   Наверное, это хозяйка ресторана на улице Бассано, брюнетка со  светлыми
глазами. Она жестом пригласила меня следовать за  ней,  мы  спустились  по
лестнице и прошли в глубину зала. Там, за столиком, одиноко сидел мужчина.
Он поднялся.
   - Клод Говард, - сказал он.
   И указал мне на стул напротив себя. Мы сели.
   - Я опоздал. Простите.
   - Не имеет значения.
   Он с любопытством рассматривал меня. Может, узнал?
   - Ваш звонок очень меня заинтриговал, - сказал он.
   Я заставил себя улыбнуться.
   - И особенно - ваш интерес  к  семейству  Говард  де  Люц...  последним
представителем коего являюсь я, месье...
   Он произнес эту фразу иронически, словно подсмеиваясь над собой.
   - Впрочем, моя фамилия теперь просто Говард. Так проще.
   Он протянул мне карточку.
   - Вы вовсе не обязаны заказывать то же, что и  я.  Я  ведь  ресторанный
репортер... Вынужден пробовать  фирменные  блюда.  Телячий  зоб  и  рыбная
солянка по-фламандски...
   Он вздохнул. Вид у него действительно был удрученный.
   - Больше не могу... Что бы со мной в жизни  ни  случилось,  я  вынужден
есть...
   Ему принесли запеченный паштет. Я заказал салат и фрукты.
   - Вам хорошо...  Мне-то  никуда  не  деться...  Чтобы  вечером  я  смог
написать заметку... Я вернулся сейчас с конкурса "Золотые потроха"...  Был
членом жюри... Пришлось проглотить сто семьдесят порций требухи за полтора
дня!
   Трудно было определить его возраст.  Очень  темные  волосы,  зачесанные
назад, карие глаза, черты лица чуточку  негроидные,  несмотря  на  крайнюю
бледность.  Мы  были  одни  в  нижнем  зале  ресторана,  расположенном   в
подвальном помещении. Хрустальные  светильники,  стены  с  бледно-голубыми
деревянными панелями, обитая атласом мебель - в общем, дешевка  под  XVIII
век.
   - Я думал о том, что вы мне  сказали  по  телефону...  Говард  де  Люц,
которым вы интересуетесь, не кто иной, как мой родственник Фредди...
   - Вы так полагаете?
   - Уверен. Но я его почти не знал...
   - Фредди Говард де Люц?
   - Да. В детстве мы иногда играли вместе.
   - У вас нет его фотографий?
   - Ни одной.
   Он проглотил кусок паштета, с трудом преодолевая дурноту.
   - Он мне даже не двоюродный брат...  Так,  седьмая  вода  на  киселе...
Говард де Люцев очень мало... По-моему, мы с отцом были единственные... да
еще Фредди и его дед... Это французский род с острова Маврикий...
   Он устало отодвинул от себя тарелку.
   - Дед Фредди женился на богатой американке...
   - Мэйбл Доунэхью?
   - Вот-вот... У них было роскошное поместье в Орне...
   - В Вальбрезе?
   - Да вы просто Боттен, мой дорогой. -  Он  бросил  на  меня  удивленный
взгляд. - Потом, по-моему, они все потеряли... Фредди уехал  в  Америку...
Подробности  мне,  к  сожалению,  неизвестны.  Да  и  это   все   -   так,
понаслышке... Я даже не знаю, жив ли еще Фредди...
   - А как это узнать?
   - Будь с нами мой отец... От него я  узнавал  все  семейные  новости...
Увы...
   Я достал из кармана снимок Гэй Орловой со стариком Джорджадзе и  указал
ему на темноволосого человека, похожего на меня.
   - Вы его знаете?
   - Нет.
   - Вам не кажется, что мы похожи?
   Он склонился над фотографией.
   - Может быть, - сказал он как-то неуверенно.
   - А эту блондинку?
   - Нет.
   - Она, однако, была приятельницей вашего кузена Фредди.
   Он вдруг как будто вспомнил что-то:
   - Постойте-ка... да-да... Фредди уехал в Америку... Он  вроде  бы  стал
там доверенным лицом актера Джона Гилберта...
   Доверенным лицом Джона Гилберта. Второй раз мне уже сообщали  об  этом,
да что толку?
   - Я это знаю, потому что он прислал мне тогда открытку из Америки...
   - Вы сохранили ее?
   - Нет, но я помню текст наизусть: "Все  хорошо.  Америка  -  прекрасная
страна. Нашел работу: я доверенное  лицо  Джона  Гилберта.  Привет  твоему
отцу. Фредди". Меня это поразило...
   - Вы не виделись с ним после его возвращения?
   - Нет. Я и понятия не имел, что он вернулся.
   - Если бы он сидел сейчас напротив вас, вы бы его узнали?
   - Может быть, и нет.
   Я не осмелился намекнуть ему, что Фредди Говард де Люц - это я.  Прямых
доказательств у меня еще не было. Но я не терял надежды...
   - Когда я знал Фредди, ему было десять лет... Отец взял меня с собой  в
Вальбрез, чтобы мы поиграли вместе...
   Официант  подошел  к  нашему  столику  и  ждал,  пока  Клод  Говард  на
чем-нибудь остановит свой выбор, но тот даже не заметил его присутствия, и
официант стоял навытяжку, словно часовой.
   - Чтоб уж быть до конца честным, месье, мне кажется, что Фредди умер...
   - Не надо так говорить...
   - Я тронут, что вы интересуетесь судьбой нашего несчастного  семейства.
Нам не повезло... По всей видимости, я единственный, кто остался в  живых,
- и поглядите, чем вынужден заниматься, чтобы заработать на жизнь...
   Он ударил кулаком по столу, в это  время  принесли  рыбную  солянку,  и
хозяйка ресторана подошла к нам с заискивающей улыбкой.
   - Месье Говард... "Золотые потроха" прошли удачно в этом году?
   Но он не услышал ее слов и наклонился ко мне.
   - В сущности, - сказал  он,  -  нам  не  следовало  уезжать  с  острова
Маврикий...



        11


   Старый желто-серый вокзальчик, бетонная ажурная ограда, за ней  перрон,
на котором я оказался, выйдя  из  вагона  пригородного  поезда.  Пустынная
вокзальная площадь, только  мальчик  катается  на  роликах  невдалеке  под
деревьями.
   Давным-давно я тоже играл здесь, думал я. Это тихое место действительно
что-то напоминало мне. Мой дед, Говард де Люц, приходил встречать  меня  к
парижскому поезду - а может быть, наоборот? Летними вечерами я ждал его на
перроне вместе с бабушкой, урожденной Мэйбл Доунэхью.
   Дальше, за вокзалом, дорога, широкая, как шоссе, но машин на ней  почти
нет. Я иду вдоль парка с такой же бетонной оградой, что  и  на  вокзальной
площади.
   По  ту  сторону  дороги  несколько  магазинчиков  под   общей   крышей.
Кинотеатр. За ним скрытая листвой гостиница,  она  стоит  на  углу  улицы,
полого идущей вверх. Я сворачиваю на нее не раздумывая - план Вальбреза  я
уже изучил. В конце этой улицы,  обсаженной  деревьями,  высокая  каменная
стена, чем-то похожая на крепостную.  На  решетке  ворот  висит  трухлявая
дощечка, половину букв надо угадывать, но наконец  мне  удается  прочесть:
"УПРАВЛЕНИЕ  ГОСУДАРСТВЕННЫМИ  ВЛАДЕНИЯМИ".  За  воротами   -   запущенная
лужайка. В глубине длинное здание из кирпича  и  камня  в  стиле  Людовика
XIII. Выступающая центральная его часть на  этаж  выше  боковых  флигелей,
увенчанных башенками с куполами. Ставни на всех окнах закрыты.
   Глубокая печаль охватила меня: возможно,  я  стоял  перед  замком,  где
прошло мое детство. Я толкнул калитку, она легко подалась. Сколько  лет  я
не открывал ее? Справа я заметил кирпичное строение, скорее всего когда-то
это была конюшня.
   Трава доходила мне почти до колен,  и  я  старался  как  можно  быстрее
пройти по лужайке к дому. Его безмолвие настораживало. Я  боялся,  что  за
фасадом нет уже ничего, кроме высокой травы и обломков рухнувших стен.
   Меня окликнули. Я обернулся.  У  конюшни  какой-то  человек  махал  мне
рукой. Я остановился и наблюдал, не  двигаясь,  как  он  идет  ко  мне  по
лужайке,  больше  похожей  на  джунгли.  Довольно  высокий,   широкоплечий
человек, в зеленом вельветовом костюме.
   - Что вам угодно?
   Он остановился в нескольких шагах от меня. Усатый, темноволосый.
   - Я бы хотел навести справки о месье Говард де Люце.
   Я подошел ближе. Может, он меня узнает? Все время я упрямо надеялся  на
это, и каждый раз, увы, меня ждало разочарование.
   - О каком именно Говард де Люце?
   - О Фредди.
   Я  бросил  "Фредди"  дрогнувшим   голосом,   словно   произносил   свое
собственное имя после долгих лет забвения.
   Он вытаращил глаза:
   - Фредди...
   В эту минуту мне на самом деле показалось, что это мое имя.
   - Фредди? Но его здесь уже нет...
   Нет, он меня не узнал. Никто меня не узнавал.
   - Так что, собственно говоря, вас интересует?
   - Я хотел выяснить, что стало с Фредди Говард де Люцем...
   Он недоверчиво посмотрел на меня и сунул  руку  в  карман  штанов.  Вот
выхватит сейчас оружие и пригрозит мне. Но нет. Он вытащил носовой  платок
и вытер лоб.
   - Вы кто?
   - Я дружил с Фредди в Америке, очень давно, и хочу узнать,  что  с  ним
стало.
   Лицо его прояснилось.
   - В Америке? Вы дружили с Фредди в Америке?
   Слово "Америка", казалось, произвело на него  магическое  действие.  Он
готов был чуть ли не расцеловать меня - в благодарность за дружбу с Фредди
"в Америке".
   - В Америке? Значит, вы знали его, когда он был доверенным лицом...
   - Джона Гилберта.
   Вся его подозрительность тут же исчезла. Он даже взял меня за руку.
   - Пройдем здесь.
   Он потянул меня влево, к каменной  ограде,  где  трава  была  пониже  и
угадывались следы старой тропинки.
   - У меня уже очень  давно  не  было  вестей  от  Фредди,  -  сказал  он
серьезно.
   Его зеленый вельветовый костюм был местами сильно  вытерт,  на  плечах,
локтях и коленях нашиты кожаные заплатки.
   - Вы американец?
   - Да.
   - Фредди прислал мне несколько открыток из Америки.
   - Вы сохранили их?
   - Конечно.
   Мы зашагали к замку.
   - Вы не бывали здесь прежде? - спросил он.
   - Нет, никогда.
   - А откуда же у вас адрес?
   - Мне дал его кузен Фредди, Клод Говард де Люц...
   - Я его не знаю.
   Мы подошли к одной из башенок с куполом. Обогнули ее.  Он  показал  мне
дверцу:
   - Только через эту дверь еще и можно войти.
   Он повернул ключ. Мы  вошли.  Миновали  пустую  темную  комнату,  потом
коридор.  И  оказались  в  комнате  с  разноцветными  витражами,   которые
придавали ей вид не то часовни, не то зимнего сада.
   - Здесь была летняя столовая, - сказал он.
   Никакой  мебели,  кроме  старого  дивана,  обитого   потертым   красным
бархатом, - на него мы и сели. Он достал из кармана трубку и  не  торопясь
раскурил ее. Сквозь витражи в комнату струился голубоватый свет.
   Я поднял голову и увидел, что потолок тоже голубой, с бледными  пятнами
- облаками. Он проследил за моим взглядом.
   - Это Фредди разрисовал потолок и стены.
   На единственной стене комнаты, выкрашенной  в  зеленый  цвет,  -  почти
стершаяся пальма. Я старался представить себе  эту  комнату  в  те  давние
времена, когда мы здесь обедали.  Потолок,  на  котором  я  написал  небо.
Зеленую стену  -  эта  пальма,  наверное,  должна  была  вносить  какую-то
тропическую ноту. Витражи отбрасывают на наши лица синеватый свет.  Только
что же это были за лиц