а?
   - Осталась одна эта комната, в другие не войти, - сказал  он.  -  Двери
опечатаны.
   - Почему?
   - На дом наложен арест.
   Я оцепенел.
   - Все опечатали, но мне разрешили остаться. Не знаю, надолго ли?..
   Он затянулся и покачал головой.
   - Время от времени приходит какой-то тип  из  Управления  -  проверяет.
Они, похоже, никак не примут решения.
   - Кто?
   - Управление.
   Я плохо понимал, что он имеет в виду, но  вспомнил  трухлявую  дощечку:
"Управление Государственными Владениями".
   - Вы давно здесь живете?
   - О да... Я приехал, когда умер месье Говард де Люц... Дед Фредди...  Я
ухаживал за парком и служил шофером у мадам... У бабушки Фредди.
   - А его родители?
   - Они, видимо, умерли очень молодыми. Его воспитывали дед и бабушка.
   Значит, меня воспитывали дед и бабушка. После смерти деда мы жили здесь
с бабушкой, урожденной Мэйбл Доунэхью, и этим человеком.
   - Как вас зовут?
   - Робер.
   - А как вас называл Фредди?
   - Его бабушка звала меня Бобом. Она же была американка. И Фредди тоже -
Бобом.
   Это имя, Боб, ничего во мне не пробудило. Но ведь и он не узнавал меня.
   - Потом бабушка умерла. С деньгами и тогда уже было  трудновато...  Дед
Фредди   растратил   состояние   своей   жены...   Огромное   американское
состояние...
   Он немедленно затянулся, и к потолку поползли  струйки  голубого  дыма.
Эта комната с большими витражами и рисунками Фредди - моими? - на стене  и
на потолке была, наверное, его убежищем.
   - Потом Фредди исчез... Не сказав ни слова... Не знаю, что случилось...
На все их имущество наложен арест...
   Опять эти слова "наложен арест", как дверь, которую  грубо  захлопывают
перед вашим носом в ту минуту, когда вы намеревались переступить порог.
   - И с тех пор я жду... Хотел бы я знать, что  они  собираются  со  мной
делать... Они все-таки не могут просто выкинуть меня на улицу...
   - Где вы живете?
   - В бывших конюшнях. Дед Фредди переделал их.
   Он смотрел на меня, зажав в зубах трубку.
   - А вы? Расскажите, как вы познакомились с Фредди в Америке.
   - Ну... это длинная история...
   - Давайте немного пройдемся? Я покажу вам парк...
   - С удовольствием.
   Он открыл застекленную дверь, и мы спустились по  каменным  ступенькам.
Перед нами была лужайка вроде той, по которой  я  с  трудом  пробирался  к
дому, но тут трава была  гораздо  ниже.  К  моему  величайшему  удивлению,
задняя  сторона  здания  совсем  не  соответствовала  фасаду  -  она  была
построена  из  серого  камня.  И   крыша   была   другая:   ее   усложняли
многочисленные скаты и щипцы, так что дом, который с первого взгляда можно
было принять за дворец времен Людовика  XIII,  напоминал  с  этой  стороны
скорее курортную виллу, построенную в конце XIX века, такие виллы и сейчас
попадаются иногда в Биаррице.
   - Я стараюсь ухаживать за этой частью парка, - сказал он. -  Но  одному
трудно.
   Мы прошли вдоль лужайки по аллее,  посыпанной  гравием.  Слева  от  нас
тянулись аккуратно подстриженные кусты в человеческий рост. Он  указал  на
них.
   - Лабиринт. Его посадил дед Фредди. Я слежу за ним, как могу. Надо  же,
чтобы хоть что-то оставалось как прежде.
   Мы  углубились  в  "лабиринт"  с  бокового  входа,   и   нам   пришлось
наклониться,  чтобы  пройти   под   зеленым   сводом.   Тут   пересекались
многочисленные аллеи, и были свои перекрестки, круглые площадки,  повороты
под прямым углом, по синусоиде, и тупики, и  зеленая  деревянная  скамейка
под грабами... Наверное, ребенком я играл здесь в прятки с  дедом  или  со
своими приятелями, и, без сомнения,  в  этом  волшебном  "лабиринте",  где
пахло бирючиной и сосной, я провел лучшие минуты  своей  жизни.  Когда  мы
вышли, я не удержался:
   - Странно... Этот лабиринт мне что-то напоминает...
   Но он, казалось, не  слышал  меня...  На  краю  лужайки  стоял  старый,
заржавевший турник с двумя качелями.
   - Вы позволите...
   Он сел на качели и снова раскурил трубку. Я устроился рядом, на  других
качелях. Заходящее солнце обволакивало кусты и  лужайку  нежным  оранжевым
светом. И серый камень замка был весь в оранжевых бликах.
   Тут я и показал ему фотографию,  где  были  сняты  Гэй  Орлова,  старый
Джорджадзе и я.
   - Вы знаете этих людей?
   Он долго смотрел на снимок, не вынимая изо рта трубки.
   - Ее-то я хорошо знал... - Он ткнул указательным  пальцем  в  лицо  Гэй
Орловой. - Русскую...
   Он произнес это как-то мечтательно и весело.
   - Еще бы мне ее не знать, эту русскую...
   Он усмехнулся:
   - В последние годы Фредди часто бывал здесь  вместе  с  ней...  Девочка
была что надо... Блондинка... Но уж пила, я вам скажу... Вы знали ее?
   - Да, - сказал я. - Я видел ее с Фредди в Америке.
   - Выходит, он познакомился с русской в Америке?
   - Да.
   - Вот она, наверное, могла бы вам сказать, где сейчас Фредди... Надо бы
у нее спросить...
   - А этот темноволосый, рядом с русской?
   Он еще ниже  склонился  над  фотографией,  чтобы  рассмотреть  получше.
Сердце мое забилось сильнее.
   - Ну да... Его я тоже знаю... Постойте... Конечно... Это друг Фредди...
Он приезжал сюда с Фредди, русской и еще одной  девушкой...  По-моему,  он
латиноамериканец или что-то в этом роде...
   - Вам не кажется, что он похож на меня?
   - Да... Может быть... - сказал он неуверенно.
   Ну вот, теперь стало ясно, что меня звали не Фредди Говард  де  Люц.  Я
глядел на высокую траву - лучи заходящего солнца озаряли уже  только  край
лужайки. Я никогда не гулял по  ней  под  руку  с  американской  бабушкой.
Никогда не играл ребенком в "лабиринте". И этот ржавый турник  с  качелями
был поставлен не для меня. Жаль.
   - Вы говорите - латиноамериканец?
   - Да, но по-французски он говорил, как мы с вами...
   - Он часто бывал здесь?
   - Много раз.
   - Откуда вы знаете, что он из Латинской Америки?
   - Я как-то ездил за ним на машине в  Париж,  чтобы  привезти  сюда.  Он
назначил мне свидание у себя на службе...  В  каком-то  латиноамериканском
посольстве...
   - В каком?
   - Ну, вы слишком многого от меня хотите...
   Мне надо было свыкнуться с этой  переменой.  Я  уже  не  был  отпрыском
семейства, чья фамилия значилась в  старых  светских  Боттенах  и  даже  в
ежегоднике,  а  каким-то  латиноамериканцем,  найти  следы  которого  было
бесконечно сложнее...
   - По-моему, он друг детства Фредди.
   - Он приезжал с дамой?
   - Да. Два-три раза. Она  была  француженка.  Приезжали  все  вчетвером,
вместе с русской и Фредди... После смерти бабушки...
   Он встал.
   - Может, вернемся? Холодает...
   Уже стемнело, и мы устроились в "летней столовой".
   - Это была любимая комната Фредди... Они допоздна засиживались здесь  с
русской, латиноамериканцем и его девушкой...


   Очертания дивана расплылись, на потолок  ромбами  и  решеткой  ложились
тени. А я тщетно пытался уловить эхо наших давних вечеринок...
   -  Они  поставили   тут   бильярд...   Играла   в   основном   подружка
латиноамериканца...  И  всегда  выигрывала...  Можете  мне   поверить,   я
несколько раз был ее партнером... Вот, смотрите, бильярд еще здесь...
   Он потянул меня в темный коридор, зажег карманный фонарик, и мы вышли в
просторный, выложенный плитами холл, откуда вела наверх парадная лестница.
   - Парадный вход.
   Под лестницей я действительно увидел бильярд. Он осветил его фонариком.
Белый шар лежал в самом  центре,  как  будто  партию  прервали  и  вот-вот
продолжат. И Гэй Орлова, а может быть, я, или Фредди, или  эта  загадочная
француженка, сопровождавшая меня, или Боб - кто-нибудь уже наклоняется для
удара.
   - Видите, бильярд все еще здесь...
   Он провел лучом фонарика по парадной лестнице.
   - Подниматься наверх нет смысла... Все опечатали...
   Я подумал, что спальня Фредди находилась,  наверное,  наверху.  Сначала
это была детская, потом комната молодого человека, с книжными  полками,  с
фотографиями, приколотыми к обоям, и на одной из них - кто знает?
   Мы были сняты все вчетвером или вдвоем - Фредди и  я,  в  обнимку.  Боб
оперся о бильярд, чтобы разжечь трубку. Я не мог оторвать взгляда от  этой
парадной лестницы, подниматься по которой  не  имело  смысла,  потому  что
наверху "все опечатали".
   Мы вышли через боковую дверцу, и он запер ее на два оборота. Уже совсем
стемнело.
   - Мне надо успеть к парижскому поезду... - сказал я.
   - Идите за мной.
   Он взял меня за руку и повел вдоль каменной ограды. Мы подошли к бывшим
конюшням. Он открыл застекленную дверь и зажег керосиновую лампу.
   - Электричество уже давно отключили... А про воду забыли...
   Мы очутились в комнате, в центре которой стоял стол  темного  дерева  и
плетеные стулья. На стенах висели фаянсовые тарелки и  медные  блюда.  Над
окном - кабанья голова.
   - Я сейчас сделаю вам подарок.
   Он направился к сундуку в углу комнаты и открыл его.  Вытащил  коробку.
На крышке было написано:  "Печенье  Лефевр  Ютиль  -  Нант".  Он  поставил
коробку на стол.
   - Вы были другом Фредди, да? - спросил он дрогнувшим  голосом,  подойдя
ко мне.
   - Да.
   - Так вот, я вам это дарю... - Он показал на коробку. -  Это  память  о
Фредди... мелочи, которые мне удалось спасти, когда они  пришли  описывать
имущество...
   Он был очень взволнован. Мне даже  показалось,  что  у  него  в  глазах
блеснули слезы...
   -  Я  очень  любил  Фредди...  Я  знал  его  совсем  юным...   Он   был
мечтателем... Всегда повторял мне, что хочет купить  парусник...  Говорил:
"Боб, ты будешь старшим помощником..." Бог весть, где  он  сейчас...  если
еще жив...
   - Мы найдем его, - сказал я.
   - Его слишком избаловала бабушка, понимаете...
   Он взял коробку и протянул мне. Я вспомнил Степу де  Джагорьева  и  его
красную коробку. Никуда не денешься, все кончается  старыми  коробками  от
шоколадных конфет или печенья. Или сигар.
   - Спасибо.
   - Я провожу вас на поезд.
   Мы пошли по просеке. Сноп света от его  фонарика  освещал  нам  дорогу.
Правильно ли он идет? Мне казалось, мы углубляемся в чащу леса.
   - Я пытаюсь вспомнить,  как  звали  друга  Фредди.  Того,  которого  вы
показали на фотографии... Латиноамериканца...
   Мы пересекли поляну, трава на  ней  фосфоресцировала  в  лунном  свете.
Дальше начиналась рощица приморских сосен. Он погасил фонарик, потому  что
видно было почти как днем.
   - Здесь Фредди катался на лошади с другим своим приятелем...  Жокеем...
Он никогда не рассказывал вам об этом жокее?
   - Никогда.
   - Я забыл его имя... Хотя он стал уже  тогда  знаменитостью...  Он  был
жокеем у деда Фредди, когда старик держал скаковых лошадей...
   - Латиноамериканец тоже знал жокея?
   - Конечно. Они вместе приезжали. Жокей играл с ними на бильярде... Если
я не ошибаюсь, именно он и познакомил Фредди с русской...
   Я боялся, что не запомню всех подробностей. Надо было тут  же  записать
это в блокнот.
   Дорога полого поднималась вверх, но я шел  с  трудом,  утопая  в  сухих
листьях.
   - Так вы не вспомнили имя латиноамериканца?
   - Подождите... подождите... сейчас вспомню...
   Я прижал к себе коробку из-под печенья, мне не терпелось узнать, что  в
ней. Может, я найду тут какие-то ответы на свои вопросы. Свое имя. Или имя
жокея, например.
   Мы дошли уже до насыпи, оставалось только спуститься  на  привокзальную
площадь. Она была по-прежнему пустынной, только  здание  вокзала  сверкало
неоновым светом. По площади медленно проехал  велосипедист  и  остановился
перед зданием вокзала.
   - Подождите... его звали... Педро...
   Мы стояли на краю насыпи. Он снова вынул трубку и принялся  чистить  ее
каким-то странным маленьким инструментом. Я повторял  про  себя  это  имя,
данное мне при рождении, имя,  которым  меня  называли  долгие  годы  моей
жизни, имя, при звуке которого у кого-то  в  памяти  возникало  мое  лицо.
Педро.



        12


   Ничего особенного не было в этой коробке из-под  печенья.  Облупившийся
оловянный солдатик с барабаном. Клевер с четырьмя листиками, наклеенный на
белый конверт. Фотографии.
   Я изображен на двух. Сомнений нет - это тот же  человек,  который  снят
вместе с Гэй Орловой и старым Джорджадзе. Высокий брюнет, разница только в
том, что тогда у меня не было усов. На одной из фотографий  я  в  обществе
молодого человека,  моего  ровесника,  такого  же  высокого,  но  с  более
светлыми волосами. Фредди? Да,  потому  что  на  обороте  кто-то  надписал
карандашом: "Педро - Фредди - Лаболь". Мы  на  берегу  моря,  в  купальных
халатах. Снимок явно очень старый.
   На втором нас четверо: Фредди, я, Гэй Орлова, которую я легко узнал,  и
та другая молодая женщина - мы сидим в "летней столовой", прямо  на  полу,
откинувшись  на  край  дивана,  обитого  красным  бархатом.  Справа  виден
бильярд.
   На третьей фотографии - молодая женщина, которая снята с нами в "летней
столовой". Она у бильярдного стола, в руках  держит  кий.  Светлые  волосы
падают на плечи. Не ее ли я привозил к Фредди? На другом снимке она стоит,
облокотившись на перила какой-то веранды.
   Открытка с видом Нью-Йорка: "Говард де Люцу  для  месье  Робера  Брюна.
Вальбрез. Орн". Читаю:

   "Дорогой Боб. Привет из Америки. До скорого. Фредди".

   Странный документ, с грифом:

   ГЕНЕРАЛЬНОЕ КОНСУЛЬСТВО РЕСПУБЛИКИ АРГЕНТИНА
   N 106
   Генеральное консульство Республики Аргентина во Франции, представляющее
интересы Греции в оккупированной зоне, удостоверяет, что во время  мировой
войны 1914-1918 гг. архивы мэрии г.Салоники были уничтожены пожаром.

   Париж, 15 июля 1941 г.
   Генеральный консул
   Республики Аргентина,
   представляющий интересы Греции.

   Неразборчивая подпись, под которой напечатано на машинке:

   Р.Л. де Оливейра Сезар, Генеральный консул.

   Я? Нет, его зовут не Педро.
   Маленькая газетная вырезка:

   О СЕКВЕСТРИРОВАННОМ ИМУЩЕСТВЕ СЕМЬИ ГОВАРД ДЕ ЛЮЦ

   Согласно распоряжению Управления Государственными
   Владениями в Вальбрезе (Орн), в замке Сен-Лазар,
   7 и 11 апреля состоится распродажа движимого имущества:
   Предметы искусства и обстановки
   - старинной и современной -
   Картины - Фарфор - Керамика - Ковры - Постельные принадлежности -
   Столовое белье - Рояль фабрики "Эрар" - Холодильник и т.д.
   Вещи будут выставлены для осмотра в субботу, 6 апреля,
   с 14 до 18 часов, а также утром, в дни продажи, с 10 до 12 часов.

   Я открываю конверт с наклеенным четырехлистником. В нем лежат маленькие
снимки, как для документов: на одном - Фредди, на другом - я, на третьем -
Гэй Орлова и на последнем - молодая женщина со светлыми волосами.
   Там же я обнаруживаю незаполненный паспорт Доминиканской Республики.
   Случайно  перевернув  фотографию  светловолосой  девушки,  я  читаю  на
обороте номер телефона, написанный синими чернилами, почерк неразборчивый,
тот же, что и на открытке из Америки:
   ПЕДРО: АНЖУ 15-28.



        13


   В скольких записных книжках сохранился еще  этот  номер  телефона,  мой
номер? А может, это просто телефон чьей-то конторы, где  меня  можно  было
застать в определенный день после обеда?
   Я набираю АНЖУ 15-28. Долгие гудки, но никто не подходит.  Остались  ли
еще в пустой квартире, в комнате, где никто уже давно не живет, а  сегодня
вечером тщетно звонит телефон, следы моего присутствия?
   Мне даже не надо звонить в справочную. Достаточно, оттолкнувшись ногой,
повернуться  в  кожаном  кресле  Хютте.  Передо  мной  ряды   Боттенов   и
справочников. Один из них поменьше, в шевровом переплете, с бледно-зеленым
шрифтом.  Он-то  мне  и  нужен.  Все  номера  телефонов,  которые   только
существовали в Париже за последние тридцать лет, напечатаны там  вместе  с
адресами абонентов.
   Я листаю его с бьющимся сердцем. Наконец вижу:

   АНЖУ 15-28 - VIII округ, ул. Камбасерес, 10-бис.

   Но другой боттеновский справочник, где телефоны  расписаны  по  улицам,
такого номера не дает:

   КАМБАСЕРЕС (улица)
   VIII округ
   10-бис ОБЩЕСТВО ЮВЕЛИРОВ .... МИР 18-16
   ...... АТЕЛЬЕ МОД ........... АНЖ 32-49
   ...... ПИЛЬГРАМ (Элен) ...... ЭЛИ 05-31
   ...... РЕББЕНДЕР (предпр.) .. МИР 12-08
   ...... ПАНСИОН .............. АНЖ 50-52
   ...... С.Е.Ф.И.К. ........... МИР 74-31
   ............................. МИР 74-32
   ............................. МИР 74-33



        14


   Некто по имени Педро. АНЖУ 15-28.  Улица  Камбасерес,  10-бис.  Восьмой
округ.
   Работал он как  будто  в  одной  из  дипломатических  миссий  Латинской
Америки. На часах, оставленных Хютте на столе, уже два.  Внизу,  по  авеню
Ньель, проносятся редкие машины, и  иногда  я  слышу  скрежет  тормозов  у
светофора.
   Я листаю старые Боттены со списками посольств, миссий и работавших  там
дипломатов.

   Доминиканская Республика
   Авеню Мессины, 21 (VIII). КАРНО 10-18.
   Н... Чрезвычайный посол и полномочный министр.
   Доктор Густаво Х.Энрикес. Первый секретарь.
   Доктор Сальвадор Э.Парадас. Второй секретарь
   (с супругой), Эльзасская ул., 41 (X).
   Доктор Бьенвенидо Карраско. Атташе.
   Улица Декамп, 45 (XVI), ТРО 42-91.

   Венесуэла
   Улица Коперника, 11 (XVI). ПАССИ 72-29.
   Канцелярия: ул. Ла Помп, 115 (XVI). ПАССИ 10-89.
   Доктор Карло Аристимуно Колл. Чрезвычайный посол
   и полномочный министр.
   Хайме Пикон Фебрес. Советник.
   Антонио Маритуб. Первый секретарь.
   Антонио Бриуно. Атташе.
   Полковник Х.Лопес-Мендес. Военный атташе.
   Педро Салагоа. Торговый атташе.

   Гватемала
   Площадь Жоффра, 12 (VII). СЕГЮР 09-59.
   Адам Мориск Риос. Временный поверенный.
   Исмаэль Гонсалес Аревало. Секретарь.
   Фредерико Мурго. Атташе.

   Эквадор
   Авеню Ваграм, 91 (XVII). ЭТУАЛЬ 17-89.
   Гонсало Сальдумбиде. Чрезвычайный посол
   и полномочный министр (с супругой).
   Альберто Пуиг Аросемена. Первый секретарь (с супругой).
   Альфредо Ганготена. Третий секретарь (с супругой).
   Карлос Гусман. Атташе (с супругой). Авеню Иены, 21 (XVI).

   Сальвадор
   Рикес Вега. Чрезвычайный посол.
   Майор Х.Г.Вичо. Военный атташе (с дочерью).
   Ф.Капурро. Первый секретарь.
   Луис...

   Буквы пляшут. Кто я?



        15


   Вы сворачиваете налево, и вас поражает пустота и безмолвие  этой  части
улицы Камбасерес. Ни одной машины. Я прохожу мимо особняка и зажмуриваюсь,
ослепленный радужным сверканием люстры с хрустальными подвесками,  висящей
в вестибюле. Ее пронизывают солнечные лучи.
   10-бис - узкий пятиэтажный дом. На втором этаже высокие окна. Напротив,
на другой стороне улицы, стоит на посту полицейский.
   Одна из створок входной двери открыта, на лестнице горит свет.  Длинный
коридор с серыми стенами. В  глубине  -  дверь  с  забранными  в  переплет
квадратиками стекол, которую я открываю  с  трудом  из-за  тугой  пружины.
Ковра на лестнице нет.
   Я останавливаюсь перед дверью на втором этаже.  Я  решил  спрашивать  у
всех жильцов по очереди, не был ли прежде номер их телефона АНЖУ 15-28,  и
в горле у меня стоит комок - я отдаю себе отчет,  что  этот  вопрос  может
показаться несколько странным. На двери медная  табличка.  Я  читаю:  ЭЛЕН
ПИЛЬГРАМ.
   Звонок задребезжал тоненько, с перебоями. Я долго не отнимал от  кнопки
указательного  пальца.  Дверь  приоткрыли.  Показалась  голова  женщины  с
коротко стриженными пепельно-серыми волосами.
   - Мадам... Я хотел бы узнать...
   Она не спускала с меня взгляда очень светлых глаз. Трудно было сказать,
сколько ей лет. Тридцать, пятьдесят?
   - Ваш прежний номер телефона не АНЖУ 15-28?
   Она нахмурилась:
   - Да. А что?
   Она распахнула дверь. На ней был мужской халат черного шелка.
   - Почему вы об этом спрашиваете?
   - Я... я жил здесь.
   Она вышла на площадку  и  внимательно  посмотрела  на  меня.  Глаза  ее
внезапно округлились.
   - Вы... вы... месье Макэвой?
   - Да, - сказал я на всякий случай.
   - Входите.
   Она, по-моему, действительно была взволнована. Мы стояли лицом  друг  к
другу посреди передней с