еду, чем на
слова,  и  ему  почти  не  приходилось  притворяться.  Если  бы
кто-нибудь   их   и   подслушивал,  он  не  заметил  бы  ничего
подозрительного. Хильтруда отнесла посуду  на  кухню  и  вскоре
вновь  пришла  в  комнату  Ричарда, предварительно убедившись в
том, что все слуги заняты в доме по хозяйству. Из коридора, что
вел в кухню, деревянная лесенка,  ведущая  в  крипту,  была  не
видна, так что Ричард с Хильтрудой без особой опаски спустились
вниз  и выскользнули из дома через черный ход, недалеко от того
места, где ночью прятался Гиацинт. Затем под прикрытием конюшни
последовал короткий,  но  стремительный  бросок  через  двор  к
воротам  в  частоколе.  В  кустах мальчик обнаружил принесенные
Хильтрудой  седло,  уздечку  и  прочую  упряжь.  Пони  радостно
подбежал  к  своему  молодому  хозяину. У тыльной стены конюшни
Ричард поспешно оседлал свою лошадку, вывел ее в  поводу  через
выгон  и  далее  к  реке,  где можно было скрыться в прибрежной
полосе деревьев. Лишь после этого мальчик застегнул подпругу  и
сел в седло. Теперь, если все пойдет как задумано, его хватятся
лишь к вечеру.
     Хильтруда  поднялась  из  крипты наверх и с невинным видом
принялась за домашние дела. Она старалась держаться  все  время
на  виду  у  челяди  и  вела себя, как подобает хозяйке манора.
Дверь в комнату Ричарда она заперла, поскольку даже если  дверь
забыли  запереть  по  недосмотру  и пленник воспользовался этим
обстоятельством, то было совершенно ясно, что и у десятилетнего
мальчишки хватит ума запереть ее за собой, дабы никто ничего не
заметил. Когда пропажу обнаружат, у Хильтруды будет возможность
отпираться до  последнего,  мол,  не  помнит,  заперла  ли  она
комнату. В крайнем случае, признает, что, быть может, и забыла.
А  тем  временем,  если  все  пойдет  удачно, Ричард вернется в
аббатство и придумает какое-нибудь объяснение тому,  почему  он
без  спросу  уехал  из  монастыря, дабы его не считали злостным
прогульщиком, который сам накликал столько бед на свою  голову.
Но это уже забота Ричарда. Свое дело Хильтруда сделала.
     К  несчастью,  вышло  так, что около полудня грум, который
выводил на выгон пони Ричарда, обнаружил,  что  один  из  коней
прихрамывает,  и  повел  его прогулять на выгоне. Он не поверил
своим глазам -- пони исчез! Первая пришедшая ему в голову мысль
была о воровстве. Он уже собрался было кричать во весь голос  о
краже   на  выгоне,  но  потом  решил  вернуться  в  конюшню  и
проверить, на месте ли седло  и  упряжь  пропавшего  пони,  что
могло  бы придать делу несколько иной оборот. Да и зачем красть
наименее ценного из гулявших на выгоне коней? Зачем рисковать и
красть среди бела дня, когда воровать ночью куда безопаснее?
     Пораскинув мозгами, грум кинулся  в  дом,  крича  во  весь
голос,  мол, пропал пони жениха, причем с седлом и всей упряжью
и не худо бы хозяину проверить,  по-прежнему  ли  молодой  лорд
находится  под  замком  у  себя  в  комнате.  Не желая верить в
случившееся,  Фулке  Эстли  бросился  в  комнату  Ричарда.   Он
обнаружил,  что  дверь  заперта, как и положено, однако комната
была пуста. Фулке испустил гневный вопль, заставивший Хильтруду
поднять голову, склоненную над пяльцами  с  вышиванием,  однако
она   с  невозмутимым  видом  продолжала  свою  работу,  покуда
отцовский гнев не достиг комнаты, где она сидела.
     -- Кто это сделал?! Кто заходил туда? Какой дурак, болваны
вы этакие, оставил дверь незапертой? Или  кто-то  выпустил  его
умышленно?   Я  найду  этого  предателя,  кем  бы  он  ни  был!
Отвечайте! Кто относил обед этому сопляку?
     Слуги,  стараясь  держаться  подальше   от   разгневанного
хозяина,  в  один  голос утверждали, что знать ничего не знают.
Служанки мялись, поглядывая друг на друга, однако не торопились
выдавать свою хозяйку. Собравшись с духом, который в  последнее
время  значительно  укрепился,  Хильтруда  отложила  в  сторону
пяльцы и твердо сказала, как бы и не собираясь защищаться:
     -- Отец, вы же знаете, что за обедом ему  прислуживала  я.
Вы  же  видели, как я выносила посуду. Разумеется, я заперла за
собой дверь, насколько я помню... С тех пор никто в эту комнату
не заглядывал, сэр. Да и никого туда  не  посылали.  Во  всяком
случае, я не посылала.
     -- Вы уверены, мадам? -- прорычал Фулке. -- Или вы заявите
мне, что мальчишка никуда не сбежал и сидит сейчас там, где ему
положено?  Если  вы  заходили  туда  последней,  то именно вы и
виноваты в том, что он удрал. Должно быть, вы  забыли  запереть
дверь! Иначе как бы он вышел? Как можно быть такой глупой?
     --  Нет,  дверь  я запирала, -- возразила Хильтруда, но на
этот раз уже менее уверенно. -- Ну а если забыла, --  вымолвила
она  почти сдаваясь, -- хотя я точно помню, что запирала дверь,
то не все ли теперь равно? Он ничего не может  изменить,  да  и
никто другой тоже. Я не вижу причин так волноваться.
     --  Она,  видите  ли,  не  видит  причин  волноваться!  --
возмутился  Фулке.  --  Да  вы,  милочка,  не   видите   дальше
собственного  носа! Ведь мальчишка побежит прямехонько к своему
аббату. Интересную же историю он ему расскажет!
     --  Рано  или  поздно  Ричард  все  равно  вернулся  бы  в
аббатство,  --  смиренно  заметила  Хильтруда. -- Нельзя же его
вечно держать взаперти.
     -- Да, все так, он вернулся бы, но не сейчас, когда он еще
не поставил  свою  подпись  на  брачном  договоре.  И   мы   не
согласовали  еще  нашу  версию  случившегося,  не заставили его
придерживаться ее, не убедились  в  том,  что  он  окончательно
смирился.  Еще пару дней и все было бы в порядке, как положено.
Нет, я не дам ему уйти просто так! -- мстительно вымолвил Фулке
и решительно повернулся к перепуганным грумам. -- Живо седлайте
моего коня! Я еду в погоню! Наверняка  он  поехал  в  аббатство
через Итон. Я его за уши назад притащу!

     Стоял  ясный  день,  и  Ричард не решился открыто ехать по
дороге, даже по окраине деревни. Конечно, по дороге он  мог  бы
ехать  быстрее,  однако  слишком велик был риск повстречаться с
кем-нибудь  из  лейтонских  крестьян,  которые   вполне   могли
схватить   его   и   притащить  обратно  к  Фулке  Эстли,  дабы
выслужиться перед ним. Помимо  этого,  дорога  проходила  через
Итон.  Ричард  решил  держаться лесной полосы, что шла к западу
вверх по реке и тянулась около полумили, постепенно  истончаясь
и  преходя  в  ряды  одиночных  дубов, что стояли у самой воды.
Далее,  ближе  к  Северну,   лежали   изумрудно-зеленые   луга,
совершенно  голые,  без единого деревца. Здесь Ричарду пришлось
держаться подальше от реки и ехать вдоль края Лейтонских полей,
где  росли  редкие  кусты,  дававшие  беглецу   хоть   какое-то
прикрытие. Еще выше по реке, куда и нужно было ехать Ричарду, в
излучине  Северна раскинулись заливные луга с отдельно стоящими
деревьями  на  небольших  повышениях  почвы.  По  счастью,   на
северном  берегу  реки  находился  южный  край Эйтонского леса,
дававший Ричарду прикрытие на протяжении почти половины  дороги
до  Рокстера.  Это  означало,  что  путь  выйдет более длинным,
однако тут можно было не опасаться погони и не  рисковать  быть
узнанным  и  схваченным.  Как бы то ни было, в Рокстере Ричарду
появляться не следовало. Ему  оставался  единственный  путь  --
перейти Северн вброд неподалеку от деревни, но вне видимости из
манора,  после чего выехать на дорогу, идущую по южному берегу,
и по ней прямым ходом до города.
     Места эти Ричард знал  хорошо  и  поехал  лесом  напрямик,
причем так торопился, что даже слетел со своего пони, когда тот
провалился  ногой  в барсучью нору. Слава Богу, мальчик упал на
груду опавших листьев и ушибся не очень сильно, а  испугавшийся
сперва  пони  быстро успокоился и сам подошел к своему хозяину,
готовый продолжать путь. После падения Ричард пришел к  выводу,
что  поспешишь  --  людей насмешишь, и весьма предусмотрительно
сбавил шаг, покуда не выехал на более открытое место. Ричард не
особенно размышлял по поводу  своего  самовольного  отъезда  из
монастыря,  он собирался просто поскорее вернуться и после всех
тревог обрести желанный покой, какие бы выволочки  и  наказания
его  там  ни  ожидали.  И  какими  бы разными ни были взрослые,
Ричард изучил их достаточно, чтобы понимать, что  пропавшего  и
затем   найденного  ребенка  сперва  крепко  обнимут,  а  затем
наверняка тут же огреют оплеухой.  Если,  конечно,  оплеуха  не
опередит крепкие объятия! Однако Ричарда все это не беспокоило.
Теперь,  когда  его  насильно  лишили класса для занятий, брата
Павла и  школьных  товарищей,  и  даже  строгого  взгляда  отца
аббата,  мальчик  желал  одного  -- поскорее вернуться обратно,
обрести   безопасный   кров   и   умиротворяющий   монастырский
распорядок  дня,  который  как бы укрывал Ричарда уютным теплым
плащом. Если бы мальчик пораскинул мозгами, он  мог  бы  просто
поехать  на  мельницу,  что  стояла  на реке подле Эйтона, либо
отправиться в сторожку лесничего. Однако  это  даже  не  пришло
Ричарду  в  голову. Он стремился в аббатство, как птица летит к
родному гнезду. А помимо монастыря у него не было другого дома,
даром что он был лордом Итона.
     На  южном  краю  Рокстера,  сразу  по  выходу   из   леса,
начиналась хорошая дорога, шедшая до самого брода. Эти две мили
Ричард  преодолел  довольно быстро, однако не настолько быстро,
чтобы  не  привлечь  к  себе  внимание  кое-кого  из  встречных
крестьян, которые занимались своими повседневными делами. Он не
встретил  никого  из знакомых и коротко отвечал на приветствия,
не задерживаясь. Вот уже показалась прибрежная полоса  деревьев
у  брода, над водой склонились несколько ив, над ними виднелась
крыша церкви. Сама же деревня и  манор  находились  в  стороне.
Ричард   осторожно   подъехал   к   деревьям,  спешился  там  и
внимательно осмотрел  сам  брод  подле  небольшого  островка  и
дорогу,  ведущую от деревни к броду. Еще не видя людей, мальчик
услышал голоса, замер и прислушался, надеясь в душе,  что  люди
пройдут от брода к деревне и путь за реку будет открыт. То были
две  девушки,  они  плескались  у воды, болтая и весело смеясь.
Ричард услышал и голос мужчины, который тоже смеялся и  задорно
окликал   девушек.   Мальчик  подкрался  ближе  и  ясно  увидел
говоривших.  Он  затаил  дыхание  и   остановился,   борясь   с
отчаянием.
     Девушки  выполоскали  белье  и  развесили  его сушиться на
низкие кусты, а  так  как  день  стоял  погожий  и  в  компании
молодого  человека  им  было  хорошо  и  весело,  они  вовсе не
торопились уходить. Этих девушек Ричард видел  впервые,  а  вот
мужчину  он  знал  очень  хорошо,  хоть  и не помнил его имени.
Рыжеволосый мужчина, рослый и  бойкий,  был  не  кто  иной  как
Рокстерский  приказчик.  Именно  он  со  своим  дружком,  желая
выслужиться перед своим лордом и доказать ему свою преданность,
схватил Ричарда на краю Эйтонского леса, когда тот  возвращался
в  аббатство.  Именно  эти  здоровенные  руки,  которые  сейчас
тискают одну из веселых прачек,  бесцеремонно  выволокли  тогда
Ричарда из седла, перебросили его, лягающегося и отбивающегося,
через  могучее  плечо,  показавшееся мальчику воистину дубовым,
ибо все его отчаянные попытки вырваться оказались  тщетными,  в
то   время  как  другой  злодей  заткнул  Ричарду  рот  его  же
собственным капюшоном и связал ему поводом руки. Тою же ночью в
полной темноте, когда все порядочные люди  давным-давно  спали,
эти  двое  преданных слуг перевезли Ричарда в дальний хозяйский
манор, подальше от посторонних глаз. Ричард не забыл пережитого
им насилия. И теперь этот проклятый детина вновь стоит  у  него
на  пути, и Ричард никак не может выйти из укрытия к броду, ибо
этот негодяй наверняка его узнает и схватит.
     Таким образом мальчику не оставалось другого  выхода,  как
спрятаться  под  деревьями  и  дожидаться,  покуда  все трое не
натешатся  и  не  уйдут  от  реки  в  деревню.   Ричард   начал
подумывать,  не  поехать  ли  ему  мимо  Рокстера  по северному
берегу, однако деревня стояла слишком близко к реке и все  было
открыто. Как бы то ни было, он понапрасну терял время, которое,
он  ощущал  это  кожей,  было  на  вес золота. В отчаянии грызя
ногти, Ричард провел так целый час. Даже когда  прачки  собрали
белье  и  отправились  в  деревню,  они не спешили, по-прежнему
смеясь и болтая с молодым парнем, шедшим  рядом  с  ними.  Лишь
когда  голоса  смолкли  и  у  брода  никого не осталось, Ричард
опасливо выехал из укрытия и  направил  своего  пони  в  мелкую
воду.
     Ровное  песчаное  дно  постепенно  поднималось, переходя в
островок, затем снова становилось глубже, -- здесь была цепочка
мелких  перекатов,  где  вода  была  покрыта  мелкой  рябью   и
водоворотами.  На  середине  реки  Ричард  натянул  повод  и на
мгновение обернулся, ибо посреди  голого  пространства  широких
заливных  лугов  он чувствовал себя у всех на виду и совершенно
беззащитным. Его было видно здесь  на  целую  милю,  --  темная
фигурка  всадника  на  фоне  переливающихся бледным перламутром
зелени и воды.
     На дороге,  по  которой  приехал  он  сам,  Ричард  увидел
мчащегося галопом всадника, -- тот был пока еще далеко, но, без
сомнения,  гнался  именно  за  мальчиком.  Всадник  на  крупном
светлой  масти  жеребце.  Это  Фулке  Эстли  гнался  за   своим
сбежавшим зятем!
     Ричард  пришпорил  свою  лошадку,  и  та поскакала вперед,
разбрасывая в  стороны  фонтаны  брызг.  Быстрой  рысью  Ричард
помчался  по  влажному  заливному  лугу, направляясь на запад к
тракту, по которому до приюта Святого Жиля было  около  четырех
миль,  а  там  уже недалеко и до монастырских ворот. Целую милю
Ричард ехал по открытому месту,  прежде  чем  стали  попадаться
мелкие  рощицы, прикрывающие беглеца. Но у мальчика уже не было
надежды оторваться от  погони,  ибо  его  могли  увидеть  --  и
наверняка  увидели! Да и куда было тягаться его маленькому пони
с великолепным жеребцом  Фулке  Эстли.  Однако  на  этого  пони
Ричард  возлагал  все  свои надежды. Как бы то ни было, мальчик
все еще опережал погоню, хотя и потерял  большую  часть  своего
преимущества,  ожидая у брода. Пришпоривая пони и стиснув зубы,
Ричард мчался в Шрусбери, словно за ним гналась  стая  голодных
волков.
     Местность  стала  выше,  тракт вился среди пологих холмов,
поросших редкими  деревьями  и  кустарником,  которые  скрывали
преследователя и преследуемого друг от друга. Однако расстояние
между ними неуклонно сокращалось. Когда тракт вышел на открытое
место, Ричард обернулся и вновь увидел своего врага, уже ближе,
чем  раньше. Ричард тут же поплатился за свою невнимательность.
Он вновь упал с пони, но на этот  раз  удержал  его  за  повод,
причем  сам  избежал  ушибов  и не потерял времени на то, чтобы
ловить свою лошадку. Перепачканный с головы до ног  и  злой  на
себя,  Ричард  вновь  вскочил  в  седло  и продолжил свою дикую
скачку, ощущая взгляд  Фулке  Эстли,  который,  словно  кинжал,
вонзался  ему  в  спину.  Хорошо  еще, что его пони был крепкой
валлийской породы и несколько дней отдыхал, так что ему не было
особенно тяжело под таким легким седоком. И все-таки пони  стал
сдавать. Ричард чувствовал это, но ничем не мог ему помочь. Тем
временем показались крайние изгороди Святого Жиля, дорога стала
шире  и  тверже,  и  теперь мальчик слышал далекий стук копыт у
себя  за  спиной.  Здесь  Ричард  мог  бы  завернуть  в  приют,
поскольку  за  прокаженными присматривали монахи из аббатства и
брат Освин никому бы его не выдал без позволения аббата. Однако
у Ричарда уже не было времени думать об этом  и  сворачивать  в
сторону.
     Пригнувшись  в  седле,  мальчик  промчался  через Форгейт,
каждое мгновение ожидая, что вот-вот его накроет огромная  тень
Фулке  Эстли  и  его рука схватит пони за повод. Вот уже Ричард
свернул за угол монастырской стены и промчался прямо к  воротам
мимо  опешивших  работников,  что шли домой после своих дневных
трудов, мимо ребятишек, игравших с собаками на обочине.
     Когда Ричард проскочил в ворота, Фулке Эстли  находился  в
каких-нибудь пяти ярдах позади него.

     Со своего места на хорах Кадфаэль заметил, что на этот раз
к вечерне  явились  несколько  постояльцев  из странноприимного
дома. В церковь пришел Рейф из Ковентри,  как  всегда  тихий  и
неразговорчивый.  Явился  даже Эймер Босье, целый день искавший
своего беглого виллана. С мрачным видом он молился,  видимо,  о
том,  чтобы  небо  ниспослало ему удачу в его поисках. Глядя на
Эймера, Кадфаэль понимал, сколь тяжелы его  раздумья,  ибо  тот
хмурился  на протяжении всей службы, как человек, пытающийся на
что-то решиться. Возможно, его тяготила необходимость сохранить
добрые отношения с влиятельными родственниками его матери,  что
заставляло  его  поспешить  домой,  сопровождая  тело покойного
Дрого, дабы соблюсти соответствующие приличия. А  возможно,  он
размышлял  о  своем пронырливом младшем брате, вполне способном
обойти его во время его отсутствия,  претендуя  к  тому  же  на
определенную часть в отцовском наследстве.
     О чем бы Эймер Босье ни размышлял, он тоже стал свидетелем
случившегося,  наравне  с монахами и прочими гостями монастыря,
когда те после окончания службы вышли  из  церкви  через  южную
дверь  и  последовали вдоль западной стены монастыря на большой
двор, разбредаясь по  своим  делам  перед  ужином.  Едва  аббат
Радульфус вместе с приором Робертом и прочими братьями вступили
на  большой  двор, вечернюю тишину разорвал бешеный стук копыт,
раздававшийся за воротами на утрамбованной земле тракта и резко
перешедший в звонкий цокот на булыжном дворе,  когда  в  ворота
без остановки проскочил черный валлийский пони, а за ним рослый
серый   жеребец.  Всадник  на  сером  коне  оказался  бородатым
мужчиной, -- рослый и плотный, его лицо раскраснелось не то  от
гнева,  не то от спешки, а быть может, и от того, и от другого.
Мужчина резко наклонился и схватил за повод храпящего пони,  на
котором  прискакал  мальчик.  Пони-то  он  схватил, но никак не
мальчика! Тот испуганно завопил, выпустил повод и  скорее  упал
на  землю,  нежели  спешился,  по  другую  сторону  от  рослого
всадника, и словно птичка, летящая к своему гнезду, бросился  к
ногам  аббата,  упал  лицом  вниз и отчаянно обхватил аббата за
лодыжки, плача, рыдая и цепляясь за его черные  одежды,  словно
боялся,  что  его  оторвут  силой,  и словно никто, кроме этого
облаченного в черное человека, к которому  он  прижался  как  к
незыблемой скале, не мог защитить его.
     На  большом монастырском дворе вновь установилась глубокая
тишина, которая была столь внезапно нарушена.  Аббат  Радульфус
поднял  свой строгий взгляд от маленькой фигурки, прижавшейся к
его ногам, и перевел его  на  взрослого  мужчину,  что  оставил
взмыленных  лошадей  стоять  посреди  двора  и осторожно сделал
несколько  шагов  навстречу  аббату,  несколько   робея   перед
представителем духовной власти.
     --  Милорд,  --  обратился  к нему аббат, -- это нечто, не
предусмотренное нашим уставом. Мы не привыкли к столь внезапным
визитам.
     -- Сожалею, что доставил вам беспокойство,  милорд  аббат.
Простите меня, если я поступил против правил, но в этом виноват
не  я,  а Ричард, -- вымолвил Эстли с плохо скрываемым вызовом.
-- Это все его  глупость.  Я  никак  не  хотел  беспокоить  вас
попусту,  рассчитывая  догнать его раньше и препроводить домой.
Сейчас я его возьму и позабочусь о том, чтобы  он  не  тревожил
вас и в дальнейшем.
     Казалось, Фулке Эстли был совершенно уверен в себе, однако
он не  решался  сделать  еще  пару  шагов и схватить Ричарда за
воротник.  Его  останавливал  пристальный,  немигающий   взгляд
аббата.  Шедшие  позади  приора  Роберта  братья  смешали  свои
стройные ряды и вышли  на  двор,  широким  полукругом  обступив
место действия. Они в недоумении глядели на скорчившегося у ног
аббата    мальчика,    который