иятель?
     -- Варин. Твое имя я знаю,  брат.  Мне  сказал  попечитель
странноприимного дома. Звучит красиво и приятно.
     --  Я  вот думаю, -- сказал Кадфаэль, -- что, раз у твоего
хозяина проблемы с беглым  вилланом,  ему  бы  перво-наперво  к
шерифу  надо сходить. Городские ремесленники все одно ничего не
скажут, даже если знают что, потому как город  заинтересован  в
толковых  мастерах. Другое дело, солдаты короля -- это их долг.
Хочешь  не   хочешь,   помогай   человеку,   потерявшему   свою
собственность.
     --  Ты  же  видел, мы приехали слишком поздно, чтобы сразу
идти к шерифу. Да и хозяин отлично знает, что в  Шрусбери  свои
законы,  и  если  тот  парень и впрямь ушел так далеко, хозяину
могут попросту отказать в притязаниях. Но к  шерифу  завтра  он
все  равно  пойдет.  И  раз  уж он остановился в аббатстве, то,
полагая, что церковь, равно как и закон, обязана  блюсти  права
собственности, он намерен завтра изложить свое дело на капитуле
и  лишь  потом  отправиться  в город на поиски шерифа. Он готов
перевернуть тут все вверх дном, лишь бы схватить Бранда!
     Кадфаэль подумал, но вслух не сказал, что у него, пожалуй,
есть еще  время  послать  весточку  Хью  Берингару,  чтобы  тот
заставил как следует поискать себя.
     --  Но ради всего святого, скажи мне, -- спросил Кадфаэль,
-- с чего это твой хозяин так взъелся на своего виллана?
     -- Этот парень давно сидит у него в  печенках  и  за  себя
постоять  умеет  вот как, и за других. Одного этого достаточно,
чтобы Дрого  в  порошок  его  стер.  Точно  не  знаю,  что  там
случилось,  но  я  видел,  как  в  тот день управляющего Босье,
который нравом ничуть не лучше хозяина,  принесли  в  манор  на
носилках, и тот несколько дней лежал пластом. Видно, между ними
вышла ссора, и Бранд избил управляющего, а потом уже мы узнали,
что  парня  и  след  простыл.  Вот за ним и пошла охота по всем
дорогам Нортгемптона. Гоняемся за ним, да все пока  без  толку.
Если Дрого схватит Бранда, он с него шкуру спустит, но калечить
наверняка не станет, не захочет, поди, терять такого мастера. А
уж  злобу  свою  он  на  нем выместит сполна и заставит его всю
жизнь отрабатывать причиненный ущерб до последнего пенни, да  и
бежать ему больше не даст.
     --  Придется  твоему  хозяину  попотеть  с  поимкой-то, --
мрачно   произнес   Кадфаэль.   --   И   пусть   поищет    себе
помощников-доброхотов.  А теперь подержи примочку, вот так. Эту
мазь я даю тебе с  собой,  применяй  по  мере  надобности.  Она
притупляет боль и рассасывает синяки.
     Повертев  склянку  в  руках,  Варин  потрогал пальцем свою
разбитую скулу.
     -- А что в ней такого целебного?
     -- Тут маргаритка и зелье Святого Иоанна, в самый раз  для
заживления ран. Если получится, завтра покажись мне еще разок и
скажи,  как себя чувствуешь. Да лишний раз не попадайся хозяину
под  горячую  руку!  --  сказал   Кадфаэль   на   прощанье   и,
повернувшись  к  своей  жаровне,  набросал в нее свежего торфа,
чтобы та слегка пригасла, но до утра не остыла.

     С утра Дрого  Босье  и  впрямь  заявился  на  капитул,  --
могучий, громкоголосый, властный. Человек поумней сообразил бы,
что   на  этом  собрании  вся  власть,  власть  неограниченная,
находится в руках аббата, даром что голос его тих и размерен, а
выражение лица бесстрастно. Стоя у стены и внимательно, даже  с
некоторым   волнением,   наблюдая   за  происходящим,  Кадфаэль
подумал, что кто-кто, а аббат Радульфус умеет  держать  себя  и
видит собеседника насквозь.
     --  Милорд, -- наал свою речь Дрого, переминаясь с ноги на
ногу, словно бык, готовый броситься в атаку, -- я прибыл в ваши
места, разыскивая злодея, который избил моего  управляющего,  а
после   сбежал   из   моих  владений.  Мой  манор  находится  в
Нортгемптоне, в нескольких милях к  юго-востоку  от  города,  а
злодей  этот  --  мой  виллан.  Я  думаю,  он подался в сторону
границы с Уэльсом. Мы гонимся за ним от самого Нортгемптона. Из
Варвика я поехал по тракту на Шрусбери, а  мой  сын  направился
сюда  же, но через Стаффорд. Скоро он будет здесь. Все, о чем я
прошу, это сказать мне, не появлялся ли здесь в последнее время
какой-нибудь приезжий, тех же лет, что и разыскиваемый злодей.
     -- Насколько  я  понимаю,  этот  человек  ваш  виллан,  --
вымолвил  аббат  после  довольно  продолжительного раздумья, во
время которого внимательно изучал взглядом  своего  высокомерно
держащегося посетителя.
     -- Да, милорд.
     --   Вам,   должно  быть,  известно,  --  продолжал  аббат
Радульфус, -- что, раз вам не удалось изловить  его  в  течение
четырех  дней,  вам следует обратиться в суд, дабы вернуть свою
собственность законным порядком.
     -- Милорд, -- нетерпеливо перебил аббата Дрого, -- так я и
поступлю, мне бы только поймать его. Этот  человек  принадлежит
мне,  и  я  намерен  вернуть его. Он виноват передо мной, но он
весьма искусный мастер, и я не желаю терпеть убытки  из-за  его
бегства.  Все  права на моей стороне, поскольку в данном случае
действует закон, имеющий силу  в  землях,  где  было  совершено
преступление.
     Такой  закон,  все  еще  остававшийся  как пережиток в его
родном  графстве,  и  впрямь  стоял  за  него.  Дрого  было  бы
достаточно лишь бровью повести.
     --   Что  ж,  расскажите,  как  выглядит  ваш  беглец,  --
рассудительно предложил аббат. --  Полагаю,  брат  Дэнис  прямо
сейчас ответит вам, не видал ли он такого среди наших гостей.
     --  Зовут  его  Бранд,  лет  двадцати,  темные  волосы,  с
рыжиной, высокий, сильный, без бороды...
     -- Нет, -- подумав,  ответил  попечитель  странноприимного
дома   брат  Дэнис.  --  Сколько  помню,  за  последние  недель
пять-шесть не было у нас  такого  молодого  человека.  Конечно,
если  он  прибился  к  купцам,  что  проезжают  тут с товаром и
двумя-тремя слугами, может, он и побывал  у  нас.  Но  чтобы  в
одиночку, нет, не было такого.
     --  Таким  образом,  --  властно заключил аббат, намеренно
опережая любого, кто мог бы вмешаться в разговор, хотя на такое
мог осмелиться разве что приор Роберт, -- со  своими  вопросами
вам  лучше  обратиться в замок к шерифу, потому как его солдаты
куда более,  нежели  мы,  редко  выходящие  за  стены  обители,
осведомлены  о  прибывающих  в  город людях. Это их прямой долг
разыскивать преступников вроде вашего, и они хорошо знают  свое
дело.  Да и городские ремесленники не допустят посягательств на
свои права и глядят в оба. Советую вам поспрашивать и у них.
     -- Обязательно, милорд. Но я прошу вас иметь  в  виду  мою
просьбу,  и  если  кто-либо  вспомнит что-нибудь, относящееся к
моему делу, дайте мне знать.
     -- Наша обитель сделает все  долженствующее  ей,  согласно
доброй  воле и совести, -- сухо вымолвил аббат, с непроницаемым
видом глядя, как Дрого Босье, едва кивнув головой на  прощание,
развернулся на каблуках и быстрым шагом покинул зал капитула.
     Аббат   даже   не   счел   необходимым  делать  какие-либо
разъяснения относительно удалившегося  посетителя,  словно  все
разъяснения  и  назидания уже изложены самим тоном и характером
его слов,  обращенных  к  высокомерному  Дрого.  Вскоре  монахи
разошлись  с капитула, а Дрого со своим грумом тем временем уже
оседлали коней и выехали  из  обители,  направляясь,  очевидно,
через мост, в город на поиски Хью Берингара.

     Брат   Кадфаэль   собирался  ненадолго  заглянуть  в  свой
сарайчик в травном саду, убедиться, что все там в порядке, дать
работу брату Винфриду, которая не требовала бы  его,  Кадфаэля,
личного   присутствия,   и  сразу  же  отправиться  в  сторожку
лесничего, однако дело обернулось иначе. Дело в том, что  утром
в лазарете умирал один из удалившихся от дел монахов-старцев, и
после  того,  как  умирающий  еле  слышно прошептал слова своей
последней исповеди и получил последнее причастие, брату Эдмунду
требовалось общество его ближайшего друга. Много раз им  вместе
приходилось  совершать  эту  печальную  службу,  связанную с их
работой, что была рукоположена Эдмунду с малолетства, сорок лет
назад, и которую избрал Кадфаэль, прожив полжизни в  миру.  Они
пришли  к  ней  с  разных сторон: один от посвящения, другой от
обращения, но оба так хорошо понимали  друг  друга,  что  могли
обходиться без слов.
     Смерть  старика была легкой и безболезненной. Эта гаснущая
лампада не чадила, но теплилась, так тихо и покойно, что братья
даже не заметили, как потухла  последняя  искорка.  Лишь  когда
печать  старости  изгладилась  на челе старика, они поняли, что
тот отошел в мир иной.
     -- Так уходят праведники! -- вымолвил Эдмунд. -- Блаженная
смерть! Хорошо бы Господь обошелся  столь  же  милостиво  и  со
мной, когда придет мой черед.
     Они  вместе  обрядили  покойника и вместе вышли на большой
двор,  и  сделали  необходимые  распоряжения,   дабы   усопщего
перенесли  в  часовню.  На  дворе  они  увидели,  как  один  из
подопечных  мальчиков  брата  Павла  споткнулся  в  спешке   на
ступеньках  и  кубарем  полетел  на булыжники, ободрав коленку.
Пришлось его поднимать, промывать ссадину и  делать  перевязку.
Потом   Кадфаэль  отпустил  мальчика  к  товарищам,  вручив  на
прощанье яблоко за  то,  что  тот  не  плакал  истойко  перенес
болезненную  перевязку. И лишь после этого Кадфаэль освободился
и пошел в конюшню седлать предоставленную  в  его  распоряжение
лошадь, а дело было уже к вечерне.
     Он  как  раз  вел  свою лошадь через двор к привратницкой,
когда в арку въехал Дрого Босье, платье  его  было  в  дорожной
пыли и грязи, лицо мрачнее тучи. В нескольких ярдах позади него
поспешал  грум  Варин,  готовый  повиноваться  малейшему  жесту
хозяина,  но  старающийся  все  же  держаться  подальше  и   не
попадаться  лишний  раз ему на глаза. Было совершенно ясно, что
охота закончилась ничем и охотники с пустыми  руками  вернулись
домой  из-за  темноты.  Нынче  вечером Варин держался как можно
дальше от могучей руки хозяина.
     Вполне довольный собой Кадфаэль выехал за ворота  и  рысью
пустился в Эйтон к своему пациенту.

     Глава Пятая

     Весь  день  Ричард  вместе  с  другими мальчиками провел в
большом монастырском саду у реки, где монахи  собирали  поздние
груши.  Детям  разрешили  помогать,  ну  и  поесть в меру, хотя
грушам полагалось еще  как  следует  вылежаться.  Впрочем,  эти
поздние  груши уже так долго висели на ветках, что стали вполне
съедобными. День стоял погожий, солнечный, река звонко  журчала
на  перекате,  и  Ричард вовсе не торопился обратно, в обитель,
где его ожидали вечерня, ужин и постель. Он задержался в  конце
процессии монахов, потянувшихся длинной цепочкой вдоль реки, по
зеленому  склону  в  сторону Форгейта. В тихом вечернем воздухе
над рекой толклись комары, и, охотясь за ними,  из  воды  то  и
дело   выпрыгивали  рыбы.  Водная  гладь  под  мостом  казалась
совершенно неподвижной, хотя Ричард отлично знал, что река  там
глубокая  и  течение  сильное.  Вниз  по  течению  пошла лодка,
стоявшая до этого на якоре.
     Девятилетний Эдвин, закадычный  друг  Ричарда,  задержался
вместе с ним, однако он все время оглядывался, с тревогой глядя
на  удаляющихся  монахов.  Мальчик  был  весьма  горд и доволен
собой, -- ведь его наградили яблоком за  мужество,  проявленное
при перевязке разбитого колена, и вовсе не хотел омрачать своей
добродетели  каким-либо проступком, в том числе и опозданием на
вечерню. Но и бросить друга он никак не мог. Эдвин стоял  подле
Ричарда,   потирая   перевязанное   колено,   которое  все  еще
побаливало.
     -- Пошли, Ричард! Гляди-ка, они уже у самого тракта.
     -- Да ладно, догоним, -- небрежно бросил Ричард, болтая  в
воде босыми ногами. -- Но ты, если хочешь, ступай.
     --  Без  тебя  не  пойду.  Но,  знаешь,  я не смогу бежать
быстро. Колено плохо гнется. Пойдем, а то опоздаем.
     -- Я не опоздаю. Еще до удара колокола я буду на месте.  А
ведь  я  забыл, что ты не можешь бежать. Иди, я догоню тебя еще
до привратницкой. Хочу взглянуть, что  там  за  лодка  идет  от
моста.
     Эдвин   помедлил   еще  немного,  прикидывая  в  уме,  что
перевешивает, --  добродетель  или  дружеская  верность,  --  и
решился  наконец  поступить  согласно  своему  желанию.  Черные
одеяния монахов, замыкавших  процессию,  уже  исчезли  из  виду
подле  тракта.  Никто  из  братьев  не  оглянулся и не окликнул
отставших мальчиков, и  те  оказались  предоставленными  своему
собственному  чувству  долга.  Эдвин  повернулся и со всех ног,
насколько  позволяло  больное  колено,  припустил  вдогонку  за
монахами.  Уже  на  тракте  он  оглянулся  и посмотрел вниз, но
Ричард был все еще у реки. Стоя по колено в воде, он  бросал  в
сторону   противоположного   берега   плоские  голыши,  которые
оставляли на гладкой поверхности  воды  серебристую  пунктирную
дорожку.  Однако  Эдвин уже избрал путь добродетели и побежал в
обитель.
     Вообще-то говоря, Ричард вовсе не собирался отлынивать  от
своих обязанностей, но игра в "блинчики" настолько увлекла его,
что  он  никак  не  мог  оторваться. Он старался сделать бросок
подальше, отыскивая гальку  поровнее  и  поплоще.  Он  надеялся
сделать  такой  бросок,  чтобы  камень  проскакал  по  воде  до
противоположного  берега.  А   тут   еще   какой-то   городской
мальчишка, что купался на другом берегу, бросил вызов Ричарду и
тоже  принялся  пускать  "блинчики"  в  его сторону. Ричард так
увлекся этим состязанием, что и думать забыл  о  вечерне.  Лишь
дальний  звон  колокола  напомнил  мальчику о его долге. Бросив
последний камень, Ричард  оставил  поле  брани  за  соперником,
поспешно  вышел  из  воды  на  берег и, подхватив свои башмаки,
словно молодой олень, помчался в Форгейт, и дальше  в  обитель.
Однако  спохватился  он поздновато, ибо, когда, запыхавшись, он
подбежал к привратницкой и бегом  проскочил  во  двор,  пытаясь
остаться  незамеченным, до его слуха донеслись из церкви первые
слова псалма.
     Само собой разумеется, опоздание на вечерню было не  таким
уж  и  страшным  проступком,  но  в сложившихся обстоятельствах
мальчик никак  не  желал  отягощать  совесть,  усугубляя  своим
поведением  бремя  всех  тех хлопот, что выпали на долю обители
из-за его семейных неурядиц.  На  его  счастье  дети  мирян  из
города имели обыкновение посещать церковь во время вечерни, так
что  среди  стольких детей отсутствие одного из мальчиков можно
было вполне и не заметить, и если Ричарду удастся  смешаться  с
толпой, выходящей после службы, можно будет сделать вид, что он
был  в  церкви  вместе  со всеми. Ничего лучшего, пожалуй, и не
придумаешь. Поэтому  Ричард  мышью  проскользнул  в  обитель  и
затаился  в одной из ниш в южной стене, откуда был хорошо виден
южный вход в церковь,  через  который  после  окончания  службы
должны  были  выйти  братья, гости обители и горожане с детьми.
Когда монахи минуют место, где он спрятался, ему  наверняка  не
составит труда затеряться среди детей.
     Наконец   вечерня   закончилась.   Мимо  Ричарда  степенно
проследовали на ужин аббат Радульфус,  приор  Роберт  и  братья
монахи.  Следом  же, уже без всякого порядка, шла ватага детей.
Ричард был уже готов  отделиться  от  скрывавшей  его  стены  и
юркнуть  к  детям,  как  вдруг  из-за угла до его слуха донесся
знакомый строгий голос.
     -- А ну-ка тихо! Что это за гвалт такой после божественной
службы! Разве так вас учили выходить  из  святого  храма?  Живо
построились по два! И чтобы все вели себя почтительно!
     Ричард  похолодел  и вновь вжался спиной в стену, отступив
поглубже в нишу. Похоже, брат Жером не прошел вместе  со  всеми
братьями,  а  задержался,  дабы  приструнить  детей. Ричарду не
оставалось ничего другого, как затаившись  смотреть,  как  мимо
пара  за  парой проходят дети, и надеяться, что рано или поздно
ему удастся ускользнуть  отсюда  незамеченным,  поскольку  брат
Жером  был  единственным из монахов, перед которым Ричард вовсе
не желал стоять виновато на коленях и выслушивать  наставления.
Вот  уже  и  дети  прошли,  и кое-кто из задержавшихся в церкви
гостей, а брат Жером все еще чего-то ожидал. Из своего  укрытия
Ричард видел его тощую тень.
     Неожиданно  выяснилось,  что  брат  Жером ожидал одного из
гостей, ибо тень монаха оказалась накрыта более крупной  тенью.
Вскоре  Ричард  увидел  и  самого  гостя,  --  могучий, крепкий
мужчина с лицом, словно вырубленным из камня, в богатом  платье
знатного человека, никак не ниже барона.
     -- Я ожидал вас, сэр, чтобы сказать вам несколько слов, --
вымолвил  брат  Жером  с  важным  видом,  но  почтительно. -- Я
размышлял над тем, что  вы  говорили  у  нас  на  капитуле.  Не
соизволите ли вы присесть и выслушать меня наедине?
     Сердце   Ричарда  едва  не  выскочило  у  него  из  груди,
поскольку в одной из ниш  на  каменной  скамье  сидел  он  сам.
Мальчик  пришел  в  ужас от сознания, что они вот-вот наткнутся
прямо на него. Однако у брата Жерома были, похоже, свои причины
не показываться на глаза кому-либо из задержавшихся  в  церкви.
Он  предпочел  уединенную,  дальнюю  нишу,  куда и отвел своего
собеседника. Ричарду теперь было самое  время  выскользнуть  из
своего  укрытия,  --  путь был свободен, однако мальчик не стал
торопиться. Его удержало простое человеческое  любопытство,  --
он замер, затаив дыхание и навострив уши.
     --  Я  вот  насчет  того  злодея,  который оскорбил вашего
управляющего, а потом сбежал, -- начал брат Жером. -- Как  бишь
его звали?
     -- Его имя Бранд. Тебе что-нибудь известно о нем?
     --  Вообще-то  о  человеке  с  таким  именем мне ничего не
известно, но я так полагаю, что долг всякого честного  человека
помочь  вам  в  поимке  беглого виллана, -- вымолвил брат Жером
самым добродетельным тоном. -- И тем  более  это  долг  церкви,
которая  постоянно  печется  о  справедливости  и  законности и
проклинает преступников и нарушителей закона. Вы  сказали,  тот
парень  молод,  лет  двадцати?  Без  бороды,  темные  волосы  с
рыжиной, не так ли?
     -- Именно  так.  Выкладывай,  что  ты  о  нем  знаешь!  --
потребовал Дрого.
     --  Быть  может,  это  и  не тот человек, но есть тут один
парень, который вполне подходит под  ваше  описание.  Насколько
мне  известно,  он  один  такой из всех, кто недавно появился в
наших  краях.  Надо  бы  проверить.  Он  явился  сюда  с  неким
пилигримом.  Этот святой человек поселился в скиту, что всего в
нескольких милях отсюда,  в  Итоне.  Этот  парень  прислуживает
отшельнику.  Если  он  и впрямь ваш беглец, то, должно быть, он
обманул доверие пилигрима, который из милосердия дал ему работу
и кров над головой. Если это так, то будет  только  справедливо
открыть  глаза  святому  отшельнику  на  то,  какого  слугу  он
приютил. А если нет, то ничего страшного.  Однако  этот  парень
мне  и впрямь кажется подозрительным. Он лишь однажды побывал в
обители, принес послание от отшельника, причем вел  себя  столь
дерзко,  как,  я  полагаю,  вести  себя  не  пристало человеку,
находящемуся на службе у святого отшельника.
     Ричард боялся пошевелиться.  Напрягшись,  он  вслушивался,
стараясь не пропустить ни единого слова.
     --  Как  добраться  до этого скита? -- резко оборвал Дрого
монаха. В его голосе слышался охотничий азарт. --  И  еще,  как
тот парень назвался?
     --  Он  назвался  Гиацинтом.  А отшельника зовут Кутред. В
Рокстере и в Итоне любой укажет вам дорогу к его жилищу.
     Тут брат Жером не преминул выступить в  роли  доброхота  и
подробно   объяснил   Дрого   Босье   дорогу  к  скиту.  А  тот
воодушевился настолько, что едва ли обратил внимание на  слабые
шорохи  в  соседней  нише, даже если и услышал их. Однако босые
ноги Ричарда двигались почти бесшумно, он тихо  выскользнул  из
ниши, свернул за угол и помчался прямо к конюшне, все еще держа
в  руках свои башмаки. Его задубелые пятки звонко простучали по
булыжнику мощеного двор