Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
орите, что он убийца.
Более того, сам убит!
-- И ему уже ничем не повредить, -- глубокомысленно
заметил Хью. -- По крайней мере, на этом свете. Мне нужно знать
все. Где вы с ним сошлись?
-- В Нортгемтонском монастыре. Я уже рассказывал Эйлмунду
и Аннет, но дело обстояло не совсем так. Кутред тогда не носил
одежду пилигрима, у него был темный камзол и плащ с капюшоном.
Он носил меч, однако старался не держать его на виду.
Разговорились мы, я думаю, совершенно случайно, а может, мне
это лишь показалось. Я удивился тогда, как это он догадался,
что я скрываюсь от кого-то. Да и сам он не делал секрета, что
тоже скрывается. Вот он и предложил действовать вместе, мол,
так безопаснее. Тем более, что обоим нам надо было на
северо-запад. А насчет пилигрима, это Кутред придумал. Сами
видели, и лицо, и осанка у него подходящие. Одежду для него я
украл в монастыре, за перламутровой раковинкой тоже дело не
стало, а вот медаль Святого Джеймса у Кутреда была своя. Кто
знает, может, он имел на нее все права? К тому времени, когда
мы добрались до Билдваса, Кутред уже вошел в роль, да и волосы
с бородой у него отросли. Так что перед леди Дионисией он
предстал во всей красе. И она не знала за ним ничего худшего,
чем то, что он согласился сослужить ей службу. Он сказал ей,
что он священник, и она поверила. Я-то знал, что Кутред никакой
не священник, он и сам говорил это, когда мы были вдвоем, и
смеялся над старой леди. А уж зубы заговаривать он был мастер.
Леди Дионисия поселила его в скиту рядом с монастырским лесом,
чтобы Кутред пакостил там назло аббату. Все эти пакости я взял
на себя, Кутред и не знал ничего, но я говорил старой леди, что
это все он. Он не выдавал меня, а я его.
-- Он предал тебя едва узнал, что тебя ищут, -- сказал
Хью. -- Нечего его выгораживать.
-- Что ж, я жив, а он нет... -- возразил Гиацинт. -- Зачем
я буду наговаривать на него. О Ричарде, вы, наверное, знаете. Я
разговаривал с ним всего один раз и, видимо, пришелся ему по
душе, так что он, не зная за мной ничего дурного, не захотел,
чтобы меня сцапали и вернули старым хозяевам. И мне пришлось
подумать о себе. Я далеко не сразу узнал, что мальчика схватили
на обратном пути, и мне пришлось прятаться и ждать, покуда
выдастся случай поискать его. Кабы не доброта Эйлмунда,
которому я столько напакостил, ваши люди, шериф, давным-давно
взяли бы меня. Только вы же знаете, я Босье и пальцем не
тронул. А после возвращения из Лейтона я из сторожки ни ногой,
это вам Эйлмунд с Аннет подтвердят. И о том, что случилось с
Кутредом, я знаю не больше вашего.
-- Меньше, меньше нашего ты знаешь, -- согласился Хью, с
улыбкой поглядев на Кадфаэля. -- Считай, парень, что ты в
сорочке родился. Завтра ты можешь уже не бояться моих людей.
Ступай спокойно в город и ищи себе работу. Но под каким именем
ты намерен жить дальше? Выбирай, чтобы мы знали, с кем имеем
дело.
-- Как скажет Аннет, -- вымолвил Гиацинт. -- Отныне именно
ей до конца жизни придется звать меня по имени.
-- Это мы еще посмотрим, -- проворчал Эйлмунд из своего
угла по другую сторону очага. -- Надо бы тебе поумерить свою
дерзость, иначе не будет на то моей доброй воли.
Однако сказано это было вполне добродушно, как если бы
Эйлмунд с Гиацинтом уже пришли к взаимопониманию, а ворчание
лесничего было не более, чем отголоском прежних споров.
-- Я предпочитаю имя Гиацинт, -- сказала Аннет. До сих пор
она сидела поодаль, как и положено послушной дочери, подносила
чашки и кувшины и никоим образом не вмешивалась в мужские дела.
Кадфаэль подумал, что делает это она не из скромности и
робости, но потому что уже получила желаемое и была уверена в
том, что ни шериф, ни отец, никто, какою бы властью он ни
обладал, не отнимет этого от нее. -- Ты останешься Гиацинтом,
-- твердо сказала она. -- А Бранд пусть уходит.
Аннет сделала разумный выбор, ибо какой было смысл
возвращаться или даже оглядываться на прошлое. В
Нортгемптоншире Бранд был безземельным вилланом, а Гиацинт
будет свободным ремесленником в Шрусбери.
-- Ровно через год и один день с того дня, как я найду
себе работу, я приду к тебе, Эйлмунд, и испрошу твоего
согласия, -- сказал Гиацинт. -- И ни днем раньше!
-- И если я увижу, что ты заслуживаешь, ты получишь его,
-- согласился лесничий.
В сгущающихся сумерках Хью с Кадфаэлем ехали домой, как
бывало уже не раз с тех пор, как они впервые сошлись в
состязании, разум против разума, и в конце концов к обоюдному
удовольствию крепко подружились. Стояла тихая, теплая ночь,
утром, должно быть, опять будет туман. Вокруг, словно море,
раскинулись мутно синеющие поля. В лесу же пахло влажной
осенней землей, созревшими грибами-дождевиками и гниющей палой
листвой.
-- Что-то я совсем загулял, -- вымолвил Кадфаэль. На душе
у него об эту пору года было покойно и грустно. -- Грех это, я
знаю. Я избрал жизнь монаха, но теперь не вполне уверен, что
смог бы выносить ее без твоей помощи, без таких вот по сути
дела краденых выездов за монастырские стены. Да-да, краденых.
Конечно, меня и так часто посылают куда-нибудь по долгу службы,
но я еще и краду, урывая больше, чем мне причитается. И что еще
хуже, Хью, я нисколько не раскаиваюсь! Как думаешь, найдется ли
местечко в блаженных пределах для человека, который взялся за
плуг, однако то и дело покидает борозду, дабы вернуться к своим
овечкам?
-- Думаю, овечки в этом не сомневаются, -- сказал Хью,
улыбнувшись. -- Ведь этот человек слышит их молитвы. Даже
черных и серых овечек, вроде тех, за которых в свое время ты
боролся с Богом и со мной.
-- Совсем черных овечек очень мало, -- возразил Кадфаэль.
-- Больше все в пятнышках, так сказать, в яблоках, вроде твоего
длинноногого жеребца. Да и кто из нас без пятнышка? Быть может,
именно это и заставляет нас быть терпимыми к другим тварям
Господним. И все-таки я согрешил, и согрешил вдвойне, ибо в
своем грехе получаю удовольствие. Придется наложить на себя
епитимью и всю зиму не выходить за стены обители. Разве что
когда за мной пошлют. А потом сразу назад!
-- Ну конечно, до первого бродяги на твоем пути! И когда
же ты намерен начать?
-- Как только нынешнее дело придет к своему благополучному
концу.
-- Ты говоришь прямо как оракул! -- засмеялся Хью. -- И
когда же это произойдет?
-- Завтра, -- сказал Кадфаэль. -- Бог даст, завтра.
Глава четырнадцатая
Когда до повечерия оставалось еще около часу, Кадфаэль вел
свою лошадь в конюшню через большой монастырский двор. Он
увидел, как из покоев аббата вышла леди Дионисия со скромно
покрытой головой и направилась в сторону странноприимного дома.
Ее спина была как всегда выпрямлена, поступь тверда и надменна,
однако менее решительна, чем прежде. Голова старой леди была
чуть склонена, женщина смотрела себе под ноги, а не с вызовом,
прямо перед собой. Разумеется, все ее признания останутся
тайной исповеди, но Кадфаэль не сомневался в том, что леди
Дионисия рассказала все без утайки, ибо она была не из тех, кто
делает что-либо наполовину. Она больше не будет пытаться
вырвать Ричарда из-под опеки аббата Радульфуса. Старая леди
была потрясена слишком сильно для того, чтобы рисковать вновь,
покуда время не сотрет память о ее встрече со внезапной смертью
без покаяния.
Было похоже на то, что леди Дионисия решила заночевать в
обители, дабы утром успокоить свою душу и помириться с внуком,
который в этот час уже крепко спал, благополучно избежав
брачных уз и вернувшись туда, где хотел жить. Его товарищи
тоже, наверное, крепко спали, искупив свои грехи и вновь обретя
пропавшего было друга. Все, слава Богу, наладилось. Что же
касается покойника, лежавшего в часовне, имя которого едва ли
было его настоящим именем, то мальчиков он нисколько не
тревожил.
Кадфаэль довел лошадь до конюшенного двора, освещенного
парой факелов у ворот, расседлал ее и как следует обтер. В
конюшне все было тихо, -- разве что негромко вздыхал
поднявшийся к ночи ветер, да раздавался редкий стук копыт
какой-нибудь лошади, переступавшей с ноги на ногу в стойле.
Кадфаэль завел свою лошадь, повесил на стену упряжь и
повернулся к выходу.
И тут он заметил человека, молча стоявшего в воротах.
-- Добрый вечер, брат! -- приветствовал его рейф из
ковентри.
-- Это вы? -- спросил Кадфаэль. -- Не меня ли ищите?
Простите, что заставил себя ждать, вам ведь завтра в дорогу.
-- Я увидел тебя на большом дворе. Давеча ты сделал мне
одно предложение... -- тихо вымолвил Рейф. -- Если еще не
поздно, я бы принял его. Не так-то просто оказалось обработать
рану одной рукой.
-- Идемте, -- позвал Кадфаэль. -- В моем сарайчике нам
никто не помешает.
Сумерки еще не сгустились до полной темноты. Поздние розы
маячили в саду на своих переросших колючих стеблях. Их
наполовину облетевшие лепестки ветер гнал по темной земле. За
высокой изгородью травного сада было все еще тепло.
-- Подождите, сейчас я зажгу лампу, -- сказал Кадфаэль.
Несколько минут он потратил на то, чтобы высечь искру,
раздуть пламя и зажечь от него свою лампу. Рейф ждал молча и не
двигался с места, покуда пламя не разгорелось. Затем он вошел в
сарайчик и с любопытством принялся разглядывать ряды кувшинов и
бутылей, чашки и ступки, а также висевшие над головой пучки
сушеных зелий, которые шуршали на тянувшем от входа сквозняке.
Рейф молча снял плащ и выпростал руку из рукава.
Кадфаэль поднес лампу поближе и установил ее так, чтобы
она освещала неумелую, запятнанную кровью повязку, что была
наложена на рану. Рейф настороженно, но терпеливо сидел на
лавке у стены, пристально глядя в лицо склонившегося над ним
пожилого человека.
-- Брат, -- вымолвил он, -- я думаю, мне следует назвать
тебе свое имя.
-- Зачем? -- возразил Кадфаэль. -- Имени Рейф мне вполне
достаточно.
-- Тебе, может быть, и достаточно, но не мне. Там, где я
получаю бескорыстную помощь, я плачу правдой. Меня зовут Рейф
де Женвиль...
-- Потерпите, -- остановил его Кадфаэль. -- Повязка
ссохлась, сейчас будет больно.
Он принялся сдирать повязку, кровь запеклась и задубела,
однако если де Женвилю и было больно, он и бровью не повел.
Рана оказалась не очень глубокой, но длинной, -- от плеча почти
до самого локтя, причем края раны разошлись и одной рукой их
никак нельзя было соединить.
-- Держите здесь! Ничего страшного, правда останется
некрасивый шрам. При новой перевязке вам вновь потребуется
посторонняя помощь.
-- Когда я отъеду отсюда подальше, у меня найдутся
помощники. И никто не узнает, откуда рана. Только ты знаешь,
брат. Ты же сказал: "Он пролил кровь". Наверное, тебе известно
почти все, однако я могу кое-что добавить. Меня зовут Рейф де
Женвиль. Я вассал и, Бог свидетель, друг Бриану Фиц-Каунту, а
также преданный слуга своей госпожи, императрицы. За всю свою
жизнь я никого не убивал, но тот человек никогда больше не
прольет чужую кровь. Ни людей короля, ни на службе у Джеффри
анжуйского, куда, как я полагаю, он и собирался отправиться в
свое время.
Кадфаэль принялся накладывать новую повязку на длинную
рану Рейфа.
-- Положите правую руку сюда и не двигайтесь. Повязка
будет плотной. Кровь сочиться не должна, разве что чуть-чуть.
Края раны прижаты. Но по возможности берегите руку в дороге.
-- Хорошо, -- согласился Рейф, глядя на плотную повязку
вокруг своего плеча, ровную и чистую. -- У тебя легкая рука,
брат. При других обстоятельствах я взял бы тебя как свой
военный трофей.
-- Боюсь, после падения Оксфорда там понадобятся все
лекари страны, -- заметил Кадфаэль с грустью.
-- Нет, этого не случится. Во всяком случае до тех пор,
пока держится армия Бриана. Да и так они вряд ли возьмут
Оксфорд. Первым делом я еду в Валлингфорд к Бриану, дабы отдать
то, что ему причитается.
Кадфаэль укрепил повязку чуть выше локтя и помог Рейфу
вновь просунуть руку в рукав рубашки. Когда с этим было
покончено, Кадфаэль сел рядом с Рейфом на лавку, глядя ему
прямо в глаза. Наступившее молчание было подобно стоявшей
вокруг ночи, теплой, тихой и немного печальной.
-- Это был славный поединок, -- вымолвил наконец Рейф,
глядя в глаза Кадфаэля и как бы сквозь него, словно вновь видел
перед собой каменную часовню в лесу. -- Видя, что он без меча,
я отложил свой меч в сторону. У него был только кинжал.
-- И он уже пускал его в ход, -- заметил Кадфаэль. --
Против человека, который встречал его в прежнем обличье в Тейме
и вполне мог разоблачить его. Как это и сделал сын убитого,
увидев мертвого Кутреда. Сын так и не узнал, что смотрит на
убийцу своего отца.
-- Вот оно как!
-- А нашли ли вы то, что искали?
-- Я пришел за ним, -- мрачно вымолвил Рейф. -- Но я понял
вопрос. Я нашел то, что искал. Это было на алтаре, в ларце.
Нет, не только золото. Драгоценные камни занимают куда меньше
места, их легче нести. Ее собственные драгоценности, которые
она так ценит. Ценит даже больше, чем человека, которому их
следовало передать.
-- Поговаривали, мол, там было какое-то письмо.
-- Да, письмо. Оно у меня. Помнишь требник?
-- Помню. Дивная работа. Такая книга впору принцу.
-- Императрице! У этого требника переплет с секретом, там
можно спрятать письмо. Когда императрица и Бриан находились
далеко друг от друга, этот требник путешествовал между ними,
словно доверенный посланник. Одному Богу известно, что она
могла написать своему возлюбленному, находясь всего в
нескольких милях от него, окруженная войсками короля в час
когда счастье отвернулось от нее. Кому достанет мудрости
удержать свой язык и перо в минуту горького отчаяния? Да я и
знать не хочу. Бриан получит письмо и прочтет его, ибо оно
адресовано только ему. Один уже прочел и пытался использовать
письмо в своих целях, -- заметил Рейф. -- Но он уже не в счет.
Голос Рейфа дрогнул от сдерживаемых чувств, однако Рейф не
потерял своего железного самообладания, хотя Кадфаэль ощущал,
что его собеседник, словно летящая стрела, содрогается всем
телом из-за переполнявших его чувств преданной любви и жестокой
ненависти. Рейф никогда не развернет письмо со сломанной
печатью, свидетельствовавшей о подлой измене, -- письмо,
которое содержало священное признание женщины мужчине. Кутред
посмел вероломно ступить на эту святую землю, и он был теперь
мертв. Кадфаэль вовсе не считал, что кара за предательство
оказалась слишком жестокой.
-- Скажи, брат, это грех? -- спросил Рейф де Женвиль,
переборов в себе порыв чувств и вновь успокоившись.
-- Что тут сказать? -- вымолвил кадфаэль. -- Обращайтесь к
исповеднику, когда доберетесь до Валлингфорда. Скажу лишь одно,
было время, когда я поступил бы точно так же.
Просьба о том, что миссия Рейфа де Женвиля должна остаться
тайной, так и не прозвучала, ибо это подразумавалось само
собой.
-- Теперь мне куда лучше, чем утром, -- признался Рейф,
вставая. -- О твоем совете я не забуду. Уеду пораньше и поеду
быстро, ибо свидетели мне ни к чему. Комнату свою я привел в
порядок, чтобы она была готова принять другого гостя.
Попрощаемся здесь. Храни тебя Бог, брат!
-- И вас, -- ответил Кадфаэль.
Рейф вышел из сарайчика в сгущающуюся тьму, шагая твердо и
почти бесшумно по гравийной дорожке и тем более дальше, по
траве. Последние отзвуки его шагов утонули в звуках колокола,
звавшего братьев к повечерию.
Перед заутреней Кадфаэль заглянул на конюшню. Утро стояло
холодное и ясное, в самый раз для поездки верхом. Гнедого
жеребца с белой звездочкой на лбу уже не было в стойле. В
конюшне было пусто и тихо, если не считать веселой болтовни и
смеха, доносившихся из дальнего стойла, где Ричард, вставший
пораньше, дабы проведать своего бедного пони, сослужившего ему
верную службу, веселился вместе с Эдвином, благополучно
перенесшим свое наказание и снова обретшего потерянного было
друга. Они весело чирикали, словно птенчики, покуда не
услышали, как вошел Кадфаэль. Тут они разом притихли, дабы
убедиться в том, что это не брат Жером и не приор Роберт.
Увидев Кадфаэля, мальчики отблагодарили его своими счастливыми
улыбками и вновь вернулись в стойло к пони, где и продолжили
свою болтовню.
Кадфаэлю оставалось только подивиться тому, что леди
Дионисия уже успела навестить своего внука и помириться с ним,
насколько это было возможно в данных обстоятельствах. Наверное,
она не стала особенно унижаться, а вымолвила что-нибудь вроде:
"Ричард, я обсудила с аббатом твое будущее и согласилась
оставить тебя в обители на его попечение. Кутред меня жестоко
обманул, он не был священником. Однако что было, то было. Лучше
не вспоминать об этом". И наверняка наставительно добавила:
"Раз уж я оставила вас здесь, сэр, постарайтесь, чтобы о вас
говорили только хорошее. Слушайтесь наставников и хорошо
учитесь..." На прощание она, наверное, поцеловала внука чуть
теплее, чем прежде, или, возможно, с большей опаской, зная, что
если придется, он сумеет постоять за себя. Однако Ричард,
свободный от тревоги за свое будущее и будущее своих товарищей,
едва ли держал обиду на кого-либо в этом мире.
В этот час Рейф де Женвиль, вассал и друг Бриана
Фиц-Каунта, а также преданный слуга императрицы Матильды, был,
наверно, уже далеко от Шрусбери, следуя своей длинной дорогой
на юг. Тихий и незаметный, он вряд ли обратил на себя чье-либо
внимание, даже если и делал остановки, и едва ли его кто-нибудь
запомнил.
-- Он уехал, -- сказал Кадфаэль. -- Я не хотел возлагать
на тебя бремя выбора, хотя и предполагал, как ты поступишь.
Однако я все сделал сам. Он уехал, и я его не задержал.
Хью с Кадфаэлем сидели на скамье у северной стены травного
сада, где еще задержалось полдневное тепло и была защита от
легкого ветра. Так сиживали они не раз, когда события подходили
к концу, -- усталые, но умиротворенные. Пройдет неделя-другая,
наступят холода, и тут уже не посидишь в свое удовольствие. Эта
затянувшаяся мягкая осень не могла длиться бесконечно, воздух
становился прохладным, обещая близкие морозы и обильные
декабрьские снегопады.
-- Я не забыл, -- заметил Хью, -- что сегодня как раз то
самое "завтра", когда ты обещал мне благополучную развязку.
Значит, говоришь, он уехал! И ты его не задержал! Причем этот
некто не Босье. О его отъезде у тебя болела голова больше
других. Рассказывай же, я тебя слушаю.
Хью умел слушать, не вмешиваясь и не задавая лишних
вопросов. Он мог сидеть, в задумчивом молчании глядя на
увядающий сад и не бросая на собеседника вопрощающих взоров,
однако не пропускал ни единого слова и не требовал лишних
объяснений.
-- Мне и впрямь следует кое в чем признаться, если ты не
против быть моим исповедником, -- вымолвил Кадфаэль.
-- И разумеется, сохранить тайну твоей исповеди! Я
согласен. Правда, никогда еще я не отпускал тебе грехов. Кто же
этот человек, который уехал?
-- Его имя Рейф де Женвиль. Правда, здесь он назвался
Рейфом из Ковентри, сокольничим графа Варвика.
-- Это тот т