е заведение не имело чести принимать у себя миссис Патрицию Тэйлор с
апреля 1954 года.
   - А другой каблограммы у вас для меня  нет?  -  спросил  я  у  служащего,
который прочел мне по телефону этот текст.
   - Нет, мистер Тэйлор, больше нет ничего. Даже  если  Пат  остановилась  в
другой гостинице, она должна была найти  мою  телеграмму  в  доме  матери  и
тотчас же мне ответить. Все это  было  непостижимо.  Я  ждал  до  среды,  до
вечера, меня опять терзала тревога; это была уже другая  тревога,  глухая  и
неотвязная, с привкусом обреченности и даже некоторого раздражения,  которое
обычно охватывает человека, когда он сталкивается с чем-то необъяснимым.
   В среду, в пять часов вечера, вся тревога перешла в  ярость.  Каблограммы
курсировали  между  Лондоном   и   Милуоки   вполне   нормально,   об   этом
свидетельствовал  ответ,  полученный  из  "Камберленда";  Пат   благополучно
пребывала в Лондоне, это бесспорно, авиакомпания не могла ошибиться. Чем  же
тогда объяснить это  молчание?  И  вдруг  меня  словно  током  ударило.  Пат
благополучно пребывала в Лондоне?.. Да,  конечно.  Но  это  было  в  прошлую
пятницу! И отсюда вовсе не следует, что она находится в  Лондоне  и  сейчас.
Пат могла по неизвестной мне причине покинуть Лондон.  Могла?..  Но  почему,
почему? Если она не подает никаких признаков жизни, значит, она оказалась  в
таких обстоятельствах, что не может этого сделать. Значит, ее где-то  держат
против ее воли... Я кинулся к телефону и позвонил в полицию.
   С Керком Брауном меня  соединили  моментально.  Керк  Браун  -  начальник
милуокской полиции; как управляющий банком, я часто имею с ним дело, и у нас
превосходные отношения. Он сказал, что сделает все от него зависящее,  чтобы
помочь мне, и через десять минут я уже сидел у него в кабинете.
   Керк внимательно выслушал мой рассказ, немного подумал и спросил:
   - Короче говоря, что я должен для вас сделать, Дэйв?
   - Отыскать мою жену.
   - Для этого сначала нужно, чтобы она пропала.
   - А разве она не пропала?
   - Строго говоря, у вас  нет  никаких  доказательств.  Мне  трудно  начать
расследование на том лишь основании, что вы не получаете  вестей  от  миссис
Тэйлор в течение.., в течение недели.., нет, даже меньше  чем  недели.  Ведь
так? Знаете, Дэйв, в жизни встречаются жены,  очень  хорошие  жены,  которые
гораздо дольше не подают о себе вестей.
   Если бы я был в нормальном состоянии, я должен был бы вспомнить, что  три
года назад от Керка Брауна ушла жена; но  в  эту  минуту  я  был  совершенно
неспособен думать ни о ком, кроме Пат.
   - При чем тут другие жены! - Я почти кричал. - Наплевать мне на  то,  как
поступают  в  подобных  обстоятельствах  другие  жены.  Пат  и  я  -  случай
совершенно особый. Больше трех дней не писать мне - со стороны Пат  это  так
же невозможно, как.., как...
   Должно быть, вид у меня был безумный, потому что Керк, который  в  начале
беседы насмешливо улыбался, вдруг перешел на отеческий тон и стал  увещевать
меня, словно капризного мальчишку:
   - Конечно. Дэйв, конечно. Но вы должны понять.  Полиции  требуются  более
конкретные доказательства.  Вот  вы  сами  говорите:  авиационное  агентство
подтверждает, что  миссис  Тэйлор  благополучно  приземлилась  в  лондонском
аэропорту... Нужен какой-нибудь след, нужна ниточка, зацепка...  К  примеру,
письмо, говорящее о том, что ее в  таком-то  месте  ждали,  а  она  туда  не
явилась...
   - Но перед вами телеграмма из гостиницы "Камберленд"!
   - Она там заказала себе номер перед выездом из Милуоки?
   Я вынужден был признать, что номера она не заказывала и что, более  того,
я даже не знаю, собиралась ли Пат вообще останавливаться в "Камберленде".
   - Вот видите, Дэйв... Если вы так настаиваете, я, конечно, могу попросить
ФБР связаться с нашим посольством в Лондоне... Но я сомневаюсь, что  они  на
это пойдут... Вы ведь знаете, у ФБР есть дела посерьезней.
   - Не с посольством надо связаться, а со Скотланд-Ярдом!
   - У меня нет на это  никаких  прав..,  во  всяком  случае,  при  нынешнем
положении вещей. Но вот что я вам скажу, Дэйв. Никто не вправе запретить вам
самому предпринять какие-то розыски. Вы мне как-то говорили, что у вас  есть
в Лондоне друг, адвокат.  Никто  лучше,  чем  он,  не  поможет  вам  в  этом
разобраться...
   Прости меня, Том, но до этой минуты я ни разy о  тебе  не  подумал.  Керк
Браун подсказал мне самый разумный путь. Правда, я сделал последнюю  попытку
его переубедить:
   - Не думаете ли вы, что расследование, если оно будет  предпринято  вами,
лицом  официальным,  пойдет  куда  успешнее   и   быстрее,   чем   все   мои
самодеятельные демарши? Авторитет американской полиции...
   -  В  таких  делах  оказаться  на  месте  происшествия   важнее   всякого
авторитета.  Телеграфируйте  вашему   другу,   старина.   Разумеется,   если
понадобится моя поддержка...
   Я поблагодарил Керка Брауна - но  только  из  чистой  вежливости.  Я  был
страшно зол на него. Правда,  впоследствии  я  вынужден  был  признать,  что
неторопливая рассудительность Керка и совет, который он мне  дал,  оказались
гораздо  более  полезными,  чем  та  суетливая  деятельность,  которую   мог
развернуть на его месте другой полицейский. Но  так  или  иначе,  а  мне  не
оставалось ничего  другого,  как  последовать  его  советам.  Однако  я  был
совершенно выбит из колеи и никак не мог придумать текст телеграммы, которую
хотел тебе послать. Промучившись не меньше получаса, но так и  не  выжав  из
себя ни слова, я решил, что проще будет позвонить, но телефонистка  сказала,
что из-за разницы во  времени  вряд  ли  меня  соединят  с  Лондоном  раньше
завтрашнего утра, а в моем истерическом состоянии и пятиминутное бездействие
было невыносимо.
   И тогда я вспомнил про Сэма Гендерсона: ведь он просил меня  позвонить  и
сообщить о здоровье моей тещи. Я уже говорил тебе, что  у  Сэма  особый  дар
действовать на меня успокаивающе; он как никто умеет меня встряхнуть,  мягко
вывести из состояния подавленности, в котором  я  пребывал  довольно  часто,
особенно до моей женитьбы. Я заказал Чикаго и через минуту услышал в  трубке
голос Сэма Гендерсона.
   Я снова изложил по порядку всю историю, рассказал, конечно, и о посещении
Керка Брауна. Сэм задал мне несколько вопросов, потом сказал:
   - Ждать больше нельзя, Дэйв, вы должны туда ехать.
   - Куда? - тупо спросил я.
   - В Лондон. Если Пат в самом деле исчезла - а я считаю, что  у  вас  есть
все основания для  беспокойства,  -  только  вы  один  сможете  сделать  все
необходимое, чтобы ее разыскать. Ваш друг Брэдли будет вам,  конечно,  очень
полезен, но розыск может оказаться длительным и трудным, и лишь у вас хватит
на это терпения и упорства.
   Сэм был тысячу раз прав. Однако из  какого-то  постыдного  малодушия  (ты
ведь прекрасно знаешь, в глубине души я малодушен) я все еще колебался.
   - Но, Сэм.., не могу же я вот так взять и уехать. А банк?
   - Имеете же вы право  в  чрезвычайных  обстоятельствах  взять  отпуск  на
несколько дней. Если бы вы сломали ногу или заболели скарлатиной, банк сумел
бы найти выход из положения. А в вашем теперешнем  состоянии  какой  из  вас
работник... - И добавил с сердечностью:
   - Если центральное правление станет выражать недовольство, я вас прикрою.
Вы ведь знаете, Дэйв, что всегда можете рассчитывать на меня.
   Если бы Сэм оказался передо мной в эту  минуту  собственной  персоной,  я
бросился бы к нему на шею; я был так  растроган,  что  с  трудом  пролепетал
несколько слов благодарности.
   Сутки,  последовавшие  за  этим  разговором,  были  настолько   заполнены
хлопотами, что я почти забыл о  своем  горе.  Мне  пришлось  продиктовать  с
полсотни писем, потом я вводил Майка Флетчера, своего  заместителя,  в  курс
самых различных дел, потом несколько раз звонил в агентство, дабы лишний раз
удостовериться, что для меня оставлено место в самолете на завтрашний  рейс,
потом  телеграфировал  тебе,  что  в  пятницу  вечером  буду  в  Лондоне,  и
телеграфировал в "Камберленд", чтобы мне приготовили комнату, потом  собирал
вещи в дорогу...
   Майк Флетчер любезно предложил проводить меня до Чикаго, чему я был очень
рад, ибо, если я отправился бы туда самолетом или поездом, мне  пришлось  бы
выезжать из Милуоки значительно раньше, а ехать на машине одному и три  часа
сидеть за рулем мне совершенно не улыбалось.
   Благодаря внимательности и доброму нраву Майка, который  вообще  отличный
парень и относится ко мне с особенной любовью и восхищением, чего  я  совсем
не заслуживаю, поездка в Чикаго прошла для меня легко, и  я  не  мучил  себя
поминутно воспоминаниями о такой же точно поездке,  которую  неделей  раньше
совершил вместе с Пат. В Чикаго я пообедал вместе с Сэмом и Майком,  которые
наперебой старались меня развеселить, и, надо сказать, им это удалось.
   Кроме Того, Сэм дал мне ряд превосходных  советов,  как  мне  вести  свой
розыск в Лондоне, если все окажется очень сложным.
   - Но мы тут с вами сочиняем целый полицейский роман, - добавил  он,  -  а
Пат, наверно, ужасно бы удивилась, если б узнала, какой из-за  нее  поднялся
переполох. Ну да ладно, Дэйв, маленькое путешествие вам при всех условиях не
повредит! Это будет для вас двадцатый или тридцатый медовый месяц, и,  держу
пари, недели через две мы приедем в аэропорт встречать Дэйва и  Пат,  а  они
будут глядеть в глаза друг другу, как два голубка,  что,  замечу  мимоходом,
становится в нашем возрасте уже чуточку смешным! Как вы думаете, Майк?
   Майк ничего не ответил. Шуточки Сэма были ему неприятны. К тому же,  хотя
он, разумеется, мне никогда об этом не говорил, у меня всегда было ощущение,
что он недолюбливает Пат.
   Они проводили меня на аэродром, и мы расстались в том самом месте, где  я
покинул Пат.
   Я улетал ровно через неделю после нее, час в час, минута в минуту. Улетал
тем же самолетом и в тот же самый путь.

Глава 3

   После напряжения предшествующих дней я вдруг ощутил  огромную  усталость;
если бы мне тогда сказали, что сразу по выходе из самолета я  увижу  Пат,  у
меня даже не хватило бы сил по-настоящему обрадоваться. Я старался на чем-то
сосредоточиться, пытался представить себе, как неделей раньше в этом  салоне
сидела Пат, разглядывал пассажиров. Самолет был полон, но ни  одно  лицо  не
показалось мне  интересным,  умным,  человечным,  если  не  считать  молодой
женщины, которая отдаленно, очень отдаленно напоминала мою  жену.  Она  тоже
летела одна, и лицо у нее было испуганное и  тревожное  -  бедный  маленький
подкидыш... Неужто и у  Пат  было  на  лице  такое  же  выражение  отчаяния,
преждевременной  усталости  от  жизни?  Нет,  представить  себе   это   было
невозможно. Пат, такая гордая, так прекрасно собой владеющая, и  вдруг...  А
впрочем... В моем тогдашнем смятении чувств я  уже  не  очень  понимал,  что
рядом сидит не Пат, а незнакомая пассажирка.  Моя  жена  представала  передо
мной в обличье этой незнакомки. Может быть, кто-нибудь из соседей  заговорил
с  ней...  Меня  ведь  тоже  одолевало  искушение  заговорить   с   одинокой
путешественницей, но, к счастью, наши места были  довольно  далеко  друг  от
друга... Может быть, с Пат кто-то заговорил,  и,  кто  знает,  не  здесь  ли
таилась причина ее исчезновения? Но нет, моя Пат  не  стала  бы  вступать  в
разговор с  незнакомцем,  не  дала  бы  вовлечь  себя  в  авантюру.  Уж  это
наверняка!  Одно  то,  что  я  позволил  себе  дойти  до  таких   чудовищных
предположений, показывало, в каком смятении я пребывал. Сэм, конечно,  прав.
Я приеду - и увижу Пат  у  постели  матери;  ее  молчание  получит  какое-то
объяснение, и теперешний кошмар останется лишь  воспоминанием.  Я  попытался
представить себе, как все произойдет - радость встречи, объятия... - и вдруг
с испугом обнаружил, что  лицо  Пат  расплывается,  становится  непривычным,
чужим... Я закрывал глаза и старался вызвать в памяти ее облик, но ее  черты
размывались, и передо мной возникали глаза, нос, рот хорошенькой незнакомки,
одиноко сидевшей за три кресла от меня... Я боролся,  старался  восстановить
свою близость с нею, с моей женой, но она уходила все дальше и дальше. Мысли
мои начали мешаться, сознание затуманилось, я уснул.
   Первый раз я проснулся, когда мы приземлились в Айдлуайлде.  Я  не  очень
понимал, что происходит, где я, почему я  тут  оказался;  хотел  встать,  но
стюардесса попросила меня оставаться на месте до полной остановки  самолета.
Несмотря на оглушительный шум моторов и ослепительный  свет  прожекторов,  я
тут же снова заснул и уже не просыпался  до  самого  Шэннона.  Ярко  светило
солнце, отражаясь в стеклах аэровокзала  тысячами  огней;  ирландские  холмы
были зелеными до не правдоподобия. Сон подействовал на меня  благотворно;  я
еще был озабочен, но уже не был растерян. Как только я открыл глаза, во  мне
мгновенно взял верх другой, настоящий Дэйв, каким ты  меня  когда-то  любил,
Том, каким меня знали нынешние друзья, - человек действия, четких и  быстрых
решений. Я машинально  поискал  глазами  одинокую  путешественницу,  но  она
исчезла: должно быть, вышла в Нью-Йорке. Спросил у  своего  соседа,  который
час - было три часа дня; мои часы показывали десять. Хороший кусок бифштекса
окончательно восстановил мои силы, и я думаю, Том,  что,  когда  я  сошел  с
самолета  в  лондонском  аэропорту,  никто  не  назвал  бы  меня  безутешным
любовником, потерявшим свою возлюбленную; ты мне так и сказал, и я  надеюсь,
ты говорил искренне...
   Я был рад тебя увидеть; могу даже сказать,  что  предвкушение  встречи  с
тобой поддерживало  меня  на  протяжении  всего  перелета.  Я  бы,  конечно,
предпочел, чтобы эта встреча произошла при более веселых обстоятельствах; но
так уже создан человек - во всяком случае, так  уж  создан  я:  среди  самых
тяжких тревог в его душе остается место для маленькой радости,  и,  когда  я
увидел тебя в холле аэровокзала, по ту сторону перегородки, меня захлестнула
волна настоящего счастья, словно я обрел частичку Пат. Но тебе не удалось  -
прости, что я так говорю, - ты  не  смог  поддержать  во  мне  это  ощущение
счастья. Может быть, я несправедлив, может, это произошло по моей  вине?  Не
знаю. Мы с тобой дружески обнялись, но через десять минут, когда мы ехали  к
центру Лондона, я почувствовал себя еще более одиноко, чем до нашей встречи,
мне показалось, что придется мне вести эту страшную битву одному, не  ожидая
ни от кого помощи, и что старина Том Брэдли улетучился.., так же, как Пат...
   Ты помнишь,  наверно,  нашу  беседу.  Я  рассказал  тебе  обо  всем,  что
случилось; тебя  это  крайне  удивило,  особенно  удивило  то,  что  Пат  не
связалась с тобой, не сообщила тебе о своем приезде, чем подтверждались  мои
самые худшие опасения. Ты посоветовал мне немедленно отправиться к теще;  ты
был занят и не мог меня сопровождать, но мы  условились,  что  встретимся  в
девять часов и вместе поужинаем.
   Ты высадил меня у "Камберленда"; я сообщил  дежурному  в  холле  о  своем
прибытии, оставил чемоданы и, не поднимаясь в номер, даже не вымыв рук и  не
переодевшись, вскочил в первое попавшееся такси.
   Последние годы Роз жила в небольшой квартире в Саут-Кенсингтоне, у самого
парка. Прежде, еще в то время,  когда  я  только  познакомился  с  Пат,  Роз
занимала целый дом в Челси, очень  пышный  и  красивый,  но  содержать  этот
викторианский особняк с многочисленной прислугой стало  слишком  накладно  и
хлопотно, и она сняла на Глостер-Роуд прелестную  четырехкомнатную  квартиру
на третьем этаже; всего же в доме было четыре или даже пять  этажей  -  вещь
довольно редкая в этом квартале. Я был там всего один раз, два  года  назад,
во время моего последнего приезда в Лондон; место показалось мне очень тихим
и спокойным, а дом  -  достаточно  элегантным  для  моей  тещи,  которая  не
отличалась особым снобизмом, но при этом ни за что на свете  не  согласилась
бы "опуститься классом ниже".
   Такси уже  ехало  вниз  по  Парк-Лейн,  и  я  вдруг  ощутил  лихорадочное
возбуждение. Я приближался к цели своего путешествия; сейчас я смогу наконец
что-то узнать - даже неважно, что именно, но  что-то  выяснится  непременно;
Роз Стивене или ее  сиделка,  если  сама  она  слишком  больна,  чтобы  меня
принять, скажут мне, когда они видели Пат в последний раз; теща придаст моим
поискам нужное направление; или, еще проще, Пат сама мне  расскажет,  что  с
нею  случилось,  и  объяснит  мне  причину  своего  молчания.   Не   доезжая
Гайд-Парк-Корнер, такси свернуло на Найтсбридж. Было половина  восьмого,  на
улицах царило оживление, лондонские домохозяйки, так же скверно одетые,  как
и в мой прошлый приезд, устремлялись за покупками в бакалейные  лавки,  едва
не попадая под колеса автомобилей. Вереницы двухэтажных автобусов напоминали
гигантских ископаемых ящеров. Небо было ясным, заходящее солнце золотило  на
Найтсбридж красные кирпичные фасады, играло в прятки на  парковых  решетках,
ласкало плечи прекрасных  амазонок,  гарцевавших  по  Роттен-Роу;  Лондон  с
удовольствием плескался в солнечных лучах, прежде чем погрузиться в ночь.  Я
увидел вдали купол Альберт-холла, и у меня задрожали руки: через пять  минут
я буду на месте.
   - Три шиллинга, сэр.
   Это был тот самый дом, сомневаться не приходилось.  Я  сунул  шоферу  две
полу кроны и нажал на звонок.
   Никакого ответа.
   Я осмотрелся по сторонам. Нет, я не ошибся, это был действительно дом  49
по Глостер-Роуд, и я снова нажал на звонок  третьего  этажа.  Правда,  возле
звонка не было дощечки с фамилией, но Роз жила на третьем этаже,  в  этом  я
был уверен, и на этаже была лишь одна квартира. Я позвонил еще раз.
   Никакого ответа.
   Роз куда-то ушла? Это исключалось: человек, у которого неделю  назад  был
сердечный приступ, сидит дома. Не в состоянии мне открыть? Но ведь там  есть
сиделка. Умерла?..
   Я затрезвонил что есть мочи, но по-прежнему никто не отзывался;  тогда  я
стал поочередно звонить во все звонки, расположенные у входа.
   На сей раз я добился результата. Окно первого  этажа  возле  самой  двери
приоткрылось,  и  в  нем  показалась  продолговатая  лошадиная   физиономия,
увенчанная седыми космами.
   - В чем дело? - зарычала эта милая женщина.
   - Прошу прощения, мадам, - пробормотал я, - не могли бы вы мне сказать...
   - Вы что, хотите поднять на ноги весь квартал? - завопила она,  не  давая
мне закончить фразу.  -  Попробуйте  только  еще  раз  позвонить,  я  вызову
полицию. Мне доверено следить здесь за тишиной и  порядком.  Это  почтенный,
уважаемый дом...
   Она говорила на таком ужасающем "кокни", что я с великим  трудом  понимал
ее.
   - Прошу извинить меня, - снова начал я, стараясь сохранить  хладнокровие.
- Я ищу миссис Стивене, но она как будто не отвечает...
   - Миссис Стивене? - переспросила мегера.
   - Да, миссис Стивене, которая живет на третьем этаже. Я ее зять  и  хотел
бы...
   Она злобно уставилась на меня.
   - Что вы мне плетете? Нет здесь  никакой  миссис  Стивене.  Хотела  бы  я
знать, зачем вам понадобилось сочинять свои небылицы!..
   Я даже растерялся. Я был измотан треволнениями  последней  недели,  всеми
своими страхами, усталостью после тяжелой дороги. Все  вдруг  поплыло  перед
моими глазами, и, чтобы не упасть, я ухватился за ручку двери.
   - Не прикасайтесь к ручке, - завизжала старуха, - я  только  сегодня  тут
все начистила! Великим усилием воли я взял себя в руки.
   - Я ничего не сочиняю, мадам, - сказал я со всей твердостью, на какую был
способен в эту минуту. - Могу присягнуть перед судом, что миссис Роз Стивене
- моя теща и, когда я в последний раз ее навещал, она жила на третьем  этаже
этого дома.
   Женщина разглядывала меня в упор.
   - И когда же это было?
   - Что.., когда?
   - Когда же вы последний раз навещали ее?
   - Немногим более двух лет назад.
   - Не слишком-то внимательный зятек, - криво ухмыльнулась она. - Два года!
   - Я