живу не в Лондоне, - машинально сказал я.
   - Ах, не в Лондоне! Так вот что, нет в этом доме никакой Стивене! Будь вы
сам президент Эйзенхауэр, я ответила бы то же самое!
   И она с грохотом захлопнула окно.
   Я едва не задохнулся и опять не раздумывая нажал на звонок первого этажа.
Результат сказался немедленно: привратница в ярости снова распахнула окно.
   - Если вы немедленно не уберетесь, я вызову полицию! Не знаю,  зачем  вам
так  приспичило  пролезть  в  этот  дом.  Ваши   басни   что-то   очень   уж
подозрительны. Нет здесь никакой Стивене!
   И она захлопнула окно с такой злостью, что чуть не посыпались стекла.
   Все было как в кошмарном сне. Да и вся эта история с самого  начала  была
похожа  на  кошмар.  Телеграмма,  поспешный  отъезд  Пат,  ее   необъяснимое
молчание... А теперь вдобавок исчезла  Роз!  Когда  мне  было  семь  лет,  в
Нью-Йорке в большом универсальном магазине я потерял  свою  мать;  сперва  я
храбро пытался отыскать ее, но  все  лица,  на  которые  я  поднимал  глаза,
оказывались чужими; чужие дамы торопливо и равнодушно проходили  мимо.  Я  с
огромным трудом сдерживал слезы, ведь меня всегда  учили,  что  мальчики  не
должны плакать. Я пошел к выходу и  очутился  на  залитой  солнцем  Тридцать
третьей улице, совершенно один в целом мире, в мире слепом и глухом. Никогда
с тех пор не испытывал я подобной тоски. И вот теперь  меня  охватило  точно
такое же чувство: я стоял на тротуаре Глостер-Роуд и ощущал  себя  таким  же
одиноким, жалким и беспомощным, как двадцать восемь лет  назад  на  тротуаре
Тридцать третьей улицы. В это мгновение  я  подумал  о  тебе.  Том,  ты  был
единственной ниточкой, которая в этом кошмаре еще связывала меня с  явью,  с
действительностью, но тебя не было рядом, ты бросил меня; я не знал, куда ты
пошел... Конечно, можно было вернуться в гостиницу и там  дожидаться  девяти
часов,  но  сидеть  в  гостинице  сложа  руки  показалось  мне   еще   более
невыносимым: целый час бездействия, целый час не  иметь  возможности  что-то
предпринять, а Пат исчезла, Пат угрожает  опасность...  Впервые  я  с  такой
точностью сформулировал эту гипотезу; до сих пор о реальной опасности  я  не
думал, но теперь, когда я был так измучен,  так  озлоблен  и  встревожен,  я
вдруг осознал: Пат в опасности. И эта мысль больше уже не покидала меня,  не
покидала ни на минуту - ив тот день, и все последующие дни;  она  неотступно
грызла меня, как лисенок, который терзал живот юного спартанца: Пат  больна,
Пат ранена, Пат сидит взаперти; с каждой секундой  положение  ее  становится
все более угрожающим, и я просто не имел права на передышку!
   Эти мысли ожгли меня, как удар бича. Для того чтобы найти Пат, я  сначала
должен был найти Роз. Сам толком не понимая, что делаю, я  перешел  улицу  и
направился  к  табачной  лавчонке,  расположенной  на  углу  Глостер-Роуд  и
поперечной улицы.
   Молодая особа со вздернутым  носиком  сидела  за  крохотным  прилавком  и
непринужденно болтала с седеющим джентльменом, который, как  все  элегантные
англичане определенного возраста, чем-то очень напомнил Энтони Идена.
   Я прервал их беседу и попросил пачку "Плейерз". Я не переношу английского
табака, но инстинктивно почувствовал, что вызову меньше недоверия,  если  не
буду афишировать свое американское происхождение.  Но  моя  предосторожность
оказалась напрасной, ибо  юная  табачница,  уловив,  очевидно,  мой  акцент,
любезно сообщила, что у нее имеется "Честерфилд". Я что-то пробормотал  и  в
конце концов взял "Честерфилд" вместо "Плейерз"; наступила  короткая  пауза,
табачница одарила меня дружеской улыбкой, но потом,  видя,  что  я  нем  как
рыба, возобновила свою  беседу  с  Энтони  Иденом,  который  стоял  картинно
облокотившись о прилавок.
   Тут я все же решился и объяснил причину моего замешательства.
   - Я ищу одну даму, она жила в том доме напротив, но мне сказали, что  она
здесь больше не живет, и теперь я не знаю, где мне ее искать.
   - Ничего нет удивительного, - отвечала она. - Дом три месяца как  продан,
всем жильцам пришлось выехать. Новые владельцы заняли весь дом... Наверно, с
вами говорила привратница? Вот уж ведьма так ведьма! Ее все здесь терпеть не
могут; уму непостижимо, как  эти  люди,  с  виду  вполне  порядочные,  могут
держать такую мерзкую прислугу!
   Хотя это объяснение вряд ли могло помочь моим розыскам, но все же  в  нем
было что-то обнадеживающее. Если Роз переехала на другую  квартиру,  то  моя
телеграмма до Пат не дошла и она, разумеется, не могла мне на нее  ответить.
Может, в этом и следовало искать разгадку: телеграмма, которую дала  мне  по
приезде Пат, потерялась, мою телеграмму она не получила, и  вот  из-за  этих
пустяков я порчу себе кровь... Но почему Роз не сообщила Пат  своего  нового
адреса? А если сообщила, то почему Пат мне об этом ни слова не сказала? Нет,
все равно здесь что-то было не так.
   - А вы не посоветуете, - продолжал я свои расспросы,  -  как  мне  узнать
новый адрес жильцов этого дома?
   - Боюсь, что это будет не просто, - сказала она, радостно улыбаясь. -  Из
этой мегеры миссис Белл вы ничего не вытянете. Да она, наверно, и не  знает,
куда  прежние  жильцы  переехали.  А  новые   владельцы,   говорят,   где-то
путешествуют. Я здесь тоже совсем недавно торгую и вряд ли могу вам  помочь.
Почтальон придет только завтра утром; если хотите, я у него  спрошу,  но  он
тоже странный какой-то... К тому же я не уверена, что он  что-нибудь  знает.
Вообще-то он парень неплохой, только пьяница, - добавила она доверительно  и
расхохоталась, словно сказала что-то необычайно остроумное; ей, конечно, и в
голову не приходило, какой мучительной пыткой была для меня ее  болтовня.  -
Может, вам в лавку зайти? - продолжала она. - Это отсюда  недалеко,  и  они,
очевидно, еще не закрыли. Там вам, наверно...
   Тут в  разговор  вступил  Энтони  Иден.  Тоном  непринужденным  и  весьма
высокомерным он произнес:
   - Прощу меня извинить, но ваши предположения  абсолютно  лишены  здравого
смысла. Откуда этим торговцам знать  подобные  веши?  Не  будет  ли  с  моей
стороны нескромностью, сэр, - обратился он ко мне, - узнать  у  вас  фамилию
дамы, которую вы разыскиваете?
   - Отнюдь, - отвечал я. - Это миссис Роз Стивене. Я ее зять.
   - Миссис Стивене! Конечно, конечно. Вдова, не  так  ли?  Изящная,  весьма
элегантная дама... Я, кажется, познакомился с нею у  моих  друзей.  Я  давно
живу в этом квартале и...
   Я судорожно ухватился за эту соломинку:
   - И вы знаете, куда она переехала?
   - Куда переехала? Ах, нет, этого я не знаю... Я снова оказался в  тупике.
Девушка смотрела на меня с сочувствием, но при этом вид у нее  был  довольно
глупый;
   Энтони  Иден  вновь  застыл  в  высокомерном  молчании.  Видимо,  мне  не
оставалось ничего другого, как ретироваться.
   И все же хозяйка курносого носика внезапно нашла решение,  о  котором  до
сих пор почему-то никто не подумал.
   - А может, по  телефону  узнать?  Если,  конечно,  эта  дама  значится  в
телефонной книге...
   Да, эта дама там значилась, только под старым адресом... Однако  любезная
табачница позвонила в справочное бюро,  и  через  пять  минут  я  располагал
следующей информацией, краткой и точной:
   "Миссис Роз Стивене проживает в Хэмпстеде, Виллоу-Роуд, 18".

Глава 4

   Путь в Хэмпстед показался мне несколько долгим. Смеркалось,  а  Лондон  в
отличие от других больших городов с наступлением темноты становится зловещим
и мрачным. Я бывал прежде в Хэмпстеде, но совершенно забыл, как туда  ехать,
и мне казалось, что такси везет меня самым кружным путем. Мы обогнули  парк,
проехали мимо Паддингтонского вокзала; я узнал большие дома  и  магазины  на
Эджвер-Роуд, узнал деревья и стены Сент-Джонс-Вуд; потом  машина  нырнула  в
лабиринт кривых провинциальных улочек,  словно  я  оказался  в  каком-нибудь
заштатном городишке Новой Англии.
   Я очень устал, и в душе моей была полная безнадежность. Прежде чем  взять
такси, я попытался позвонить по номеру, который мне дали в справочном  бюро,
но никто не ответил. Конечно, это еще ни о чем не говорило: если Роз больна,
она не может подойти к телефону, а если  здорова,  наверно,  ее  просто  нет
дома. Но я уже не верил, что все вдруг войдет в нормальную  колею,  что  все
препятствия могут быть разом устранены... Я даже не был уверен,  что  вообще
обнаружу миссис Стивене в Хэмпстеде!
   Стало совсем темно, ночь была туманной и  враждебной.  Такси  петляло  по
едва освещенным улицам; голова у меня  раскалывалась,  из-за  левостороннего
движения все плыло перед глазами; попадая в Британию, я  первые  двое  суток
чувствую себя отвратительно. Мне нужно было бы выспаться, но я знал, что  не
смогу заснуть до тех пор, пока что-то не выясню, пока не увижусь с  тещей  и
не поговорю с ней, пока не найду хоть какую-то, пусть самую  хрупкую,  точку
опоры в этой бездне неуверенности и страха.
   - Это здесь, сэр.
   Виллоу-Роуд  -  небольшая  опрятная  улица,   расположенная   на   склоне
Хэмпстедского холма. Дом, возле которого мы остановились, был двухэтажный, я
не столько видел, сколько угадывал в темноте его очертания; ни в одном  окне
не было света.
   - Вы уверены, что это дом восемнадцать? - спросил я у шофера.
   - Совершенно уверен, сэр, предыдущий дом - номер семнадцать.
   Все это было странно. В такой час Роз должна уже быть дома. Может, она  в
гостях? Или ей стало хуже и она в больнице? Однако я тут же отметил в  душе,
что уже не верю ни в какой сердечный приступ... Но не  могла  же  моя  теща,
даже если ее положили в больницу, оставить свой дом  без  присмотра,  должен
быть какой-то сторож, кто-нибудь из прислуги.
   - Подождите меня, пожалуйста, - сказал я шоферу.
   Я нащупал какую-то ручку рядом с калиткой: наверно, это звонок. Я потянул
ручку, зазвенел колокольчик, высокие ноты прозвучали для меня  сардоническим
смехом. Разумеется, никто не ответил. Я бы даже удивился, если бы кто-нибудь
вышел ко мне.
   Я  попросил  таксиста  развернуться  и  осветить  фарами  вход.  Красивая
двустворчатая калитка, красивые пилястры. На одной из пилястр вырезан номер.
Восемнадцать. К другой прикреплен почтовый ящик.  Свет  фар  не  попадал  на
него, и, чтобы прочесть фамилию, мне пришлось воспользоваться  зажигалкой  -
ее подарила мне в мой день рождения  Пат.  Я  прочел:  "Роз  Стивенс-Бошан".
Сомнений быть не могло. Моя теща француженка, после фамилии  покойного  мужа
она всегда ставит свою девичью фамилию.
   Я уже хотел было погасить зажигалку,  но  мне  показалось,  что  там  еще
что-то написано; я поднес язычок пламени поближе и разобрал корявую надпись,
сделанную мелом прямо на ящике: "В отъезде до 25 сентября".
   Должно быть, это написал почтальон для своего сменщика.
   Если бы Роз была в больнице, никто не стал бы писать, что она в  отъезде,
да еще указывать точную дату ее возвращения. Надпись на почтовом ящике могла
появиться лишь в одном-единственном случае  -  если  теща  уехала  отдыхать.
Значит,  телеграмма,  которую  Пат  получила  неделю  назад,  была  ложью  и
понадобилась для того, чтобы заманить Пат  в  ловушку...  Правда,  сердечный
приступ мог случиться с Роз после ее отъезда, и  в  этом  случае  телеграмму
послали оттуда, где Роз заболела... Но почему тогда Пат ничего мне  об  этом
не сообщила? Нет, такого быть не могло. И тем не менее надо было срочно  все
это выяснить. Я огляделся; в соседнем коттедже горел свет. Может быть, там я
что-нибудь узнаю? Я попросил  шофера  подождать  еще  немного;  в  ответ  он
пробурчал, что ему решительно все равно, на какой улице спать.
   Я позвонил в соседнюю калитку, и мне  тотчас  отворил  какой-то  человек,
видимо садовник; он выслушал мои объяснения,  покачал  головой  и  пригласил
зайти в дом. Я немного  подождал  в  тускло  освещенном,  но  уютном  холле,
обставленном  с  той  простодушной  безвкусицей,  которая  так   свойственна
провинциальной британской буржуазии.  Ко  мне  вышла  хозяйка,  добродушная,
седовласая, с круглым румяным лицом, поразительно похожая  на  свою  мебель.
Она не проявила ко мне ни малейшего недоверия и приняла меня так,  будто  мы
тысячу лет знакомы, даже заставила  меня  проглотить  бокал  отвратительного
хереса.
   Ее звали миссис Портер. Не задав еще ни  одного  вопроса,  я  вскоре  уже
знал, что она вдова, как и моя теща, что у нее трое взрослых сыновей  и  все
они были на войне, один служил в авиации, другой на флоте, третий в  войсках
противовоздушной обороны, и все трое, слава Богу, остались  живы,  все  трое
женились и уехали из материнского дома, но она их и  не  удерживала,  потому
что каждый должен следовать по жизни собственным путем; она вполне ладит  со
всеми тремя невестками и до безумия обожает  двух  своих  внуков  и  пятерых
внучек, одна из которых гостит сейчас у нее, и она была бы счастлива мне  ее
показать, но девочка, к сожалению, уже спит.
   Я сидел как на раскаленных  угольях  и  не  мог  вставить  в  этот  поток
интереснейшей информации ни единого слова.  Но  вот  наконец  миссис  Портер
перешла к волновавшей меня теме. Да, разумеется, она хорошо знает мою  тещу.
Правда, миссис Стивене всего три месяца как поселилась  на  Виллоу-Роуд,  но
обе дамы сразу же подружились, ведь обе они вдовы и их дома стоят бок о бок.
К  тому  же  миссис  Стивене  женщина  очаровательная  и  в  высшей  степени
изысканная; таких приятных особ наверняка и при королевском дворе  не  часто
встретишь. И она очень обязательная: когда в августе миссис  Портер  уезжала
отдыхать, миссис Стивене сама первая предложила взять к себе ее кота; заодно
я выяснил, что все три невестки миссис Портер не  выносят  животных,  и  это
было ее главной к ним претензией; впрочем, бедненький  Пусси  совершенно  бы
растерялся, если бы ему пришлось покинуть родную улицу. Нет, миссис  Стивене
за все время, что она живет на Виллоу-Роуд, ни разу не болела,  правда,  она
жаловалась соседке, что иногда в зимние месяцы ее мучает ревматизм, но  ведь
всем известно, что с ревматизмом люди  до  ста  лет  живут,  и  она,  миссис
Портер, всегда говорит, что такая вот добрая старая болячка куда лучше  всех
этих новомодных хворей, которые моментально уносят вас в могилу...
   Да, миссис Стивене уже недели две как уехала, а до этих  пор  она  никуда
надолго не отлучалась, потому  что  надо  было  привести  в  порядок  дом  и
участок; переезд на новое место дело ох не простое,  и  всего  каких-то  два
месяца прошло, с июня по август, - этот срок совершенно недостаточен,  чтобы
обставить дом основательно и уютно. Но миссис Стивене удивительно  быстро  и
хорошо с этим справилась, дом у нее - ну прямо игрушка!
   Естественно, что после таких  хлопот  ей  необходимо  было  отдохнуть,  и
миссис Портер сама ей посоветовала уехать куда-нибудь на  пару  недель.  Ах,
куда же она уехала? Постойте, постойте... Нет, помню  только,  что  это  или
Борнмут,  или  Брайтон,  если,  конечно,  не  Бристоль;  во  всяком  случае,
начинается на букву "Б", это уж точно. Впрочем,  вполне  возможно,  что  это
просто Дувр.
   Да-да, конечно, это ужасно обидно, что я  проделал  такой  дальний  путь,
прилетел из-за океана, и вот оказалось,  что  тещи  нет  в  Лондоне;  миссис
Стивене придет в отчаяние, когда узнает, что все  так  неудачно  получилось.
Она много рассказывала миссис Портер о своей дочери и обо мне;  о  зяте  она
всегда говорила с большим уважением и любовью. Нет, миссис Портер  никак  не
может вспомнить, Борнмут ли это, Брайтон или Дувр... Но если даже и знать, в
какой  город  уехала  миссис  Стивене,  разве  отыщешь  человека   в   таком
многолюдном  месте,  если  тебе  не   известно,   в   какой   гостинице   он
остановился... Почтальон? Нет, почтальон адреса  не  знает,  миссис  Стивене
просила, чтобы всю корреспонденцию сохраняли на почте до ее  возвращения;  и
она, конечно, правильно поступила: почта в  наше  время  из  рук  вон  плохо
работает и простое изменение адреса влечет за собой потерю  доброй  половины
писем. Но как же это она не предупредила ни дочь, ни зятя,  что  уезжает  из
Лондона? Это очень странно. Может быть, письмо, в котором  она  сообщила  об
этом, тоже пропало? Такое случается на каждом шагу! Да вот,  пожалуйста,  не
далее, как позавчера...
   Спрашивал ли кто-нибудь миссис Стивене  за  эту  неделю?  Нет,  никто  не
спрашивал. Миссис Портер не выходила из дому, а из окна ей видно почти  все,
что происходит на улице... Молодая блондинка? Нет, совершенно исключено.
   Я прекратил расспросы. Начни я  объяснять  миссис  Портер  причину  моего
путешествия, она бы только перепугалась и страшно всполошилась, а в ее душу,
чего доброго, закрались бы всякие подозрения на мой счет, и все  завершилось
бы новым нескончаемым потоком слов... Но две  вещи  я  установил  совершенно
точно: Роз не было в Лондоне, когда неизвестное  лицо  послало  на  имя  Пат
телеграмму о том, что ее мать тяжело больна; и Пат ни разу не была у матери.
   Когда, проделав обратный путь, показавшийся мне  еще  более  долгим,  чем
путь в Хэмпстед, я снова оказался в "Камберленде", на  свидание  с  тобой  я
давно опоздал. Портье передал мне твою  записку,  где  ты  сообщал,  что  не
можешь больше ждать; ты предлагал мне прийти к тебе в контору  на  следующее
утро, к десяти часам.
   Я был так измучен, что даже не огорчился. Съел бифштекс в баре,  поднялся
в свой номер и сразу лег. Но, несмотря на усталость, не мог заснуть. Я лежал
в темноте с открытыми глазами, снова и снова перебирая в уме нелепые условия
неразрешимой задачи.

Глава 5

   Почему я написал, Том, в начале этого  дневника,  что  ты  показался  мне
другим, не похожим на самого себя? Я был к тебе несправедлив. Не знаю, что я
делал бы без тебя в это субботнее утро. Когда в одиннадцатом часу я пришел к
тебе в контору, мной безраздельно владело отчаяние;  еще  немного,  и  я  бы
вообще отказался от всяких розысков, так и не успев их толком начать. Но  ты
нашел именно те единственные слова, которые были мне так нужны,  -  ты  стал
говорить о Пат. И я снова воспрянул духом. Мы перебрали с тобой все гипотезы
и все варианты и пришли к выводу, что только полиция может мне помочь и  что
необходимо  поскорее  туда  обратиться.  Благодаря  тебе  я   избежал   всех
формальностей, проволочек и многочасовых ожиданий: через  полчаса  я  был  в
кабинете сэра Джона Мэрфи, возглавляющего службу розыска пропавших без вести
лиц. Разве мог я надеяться без твоей помощи попасть так легко в Скотланд-Ярд
- утром в субботу, и сразу  к  начальнику,  без  предварительной  записи  на
прием, миновав все инстанции?..
   Я  не  люблю  полицейских,  но  должен  признать,  что  Мэрфи  мне  сразу
понравился. В  нем  есть  спокойствие,  воспитанность,  мягкость  (прекрасно
сочетающаяся с решительностью) - словом, те  качества,  которые  чрезвычайно
редко встретишь в американской полиции, даже у самых высших чинов.  Ни  разу
во время нашей беседы в то утро я не почувствовал в нем желания преуменьшить
серьезность дела, с которым я к нему пришел; он ни на секунду не усомнился в
правдивости моих слов и, даже высказывая предположения, для меня неприятные,
- думаю, высказать их он был обязан, - делал это с большим тактом  и  словно
бы нехотя.
   - Можете ли вы утверждать, - спросил он, - что между вами и миссис Тэйлор
не было никаких.., э-э, никаких недоразумений? Абсолютно  ли  вы  уверены  в
том, что она ничего не скрыла от вас?.. Я хочу  сказать,  не  скрыла  ничего
такого, что могло бы пролить свет на ее исчезновение?
   Мне стоило большого труда не вспылить, как это было со  мной  в  Милуоки,
когда Керк Браун позволил себе предположить  нечто  подобное.  Правда,  сэру
Мэрфи это было более простительно, чем Керку Брауну, поскольку Мэрфи не знал
Пат, а если говорить честно,  простительно  им  обоим...  Но  как  мне  было
убедить их, что они заблуждаются? Моя реакция на их вопросы не имела  ничего
общего с возмущением, обуревающим ревниво