ря всем этим открытиям,  пока  еще
довольно туманным, я начинал понимать и другое: та, которую я всегда  считал
такой сильной, на самом деле была растеряна и слаба.., она была беззащитной,
ее могли больно обидеть, и вот она в самом деле попала  в  руки  бесчестных,
бессовестных, готовых на всякую подлость людей. И что же, неужели я брошу ее
в такую минуту? Нет и нет, тысячу раз нет! Именно сейчас, больше  чем  когда
бы то ни было, я должен, обязан ее защитить, я должен ринуться ей на помощь.
И я понял внезапно, что моя любовь к Пат не только не  пострадала  от  всего
того, что я про нее узнал, но, напротив, стала еще сильнее; моя любовь вышла
из  испытания  окрепшей  и  возмужавшей;  не  благоговейное  восхищение,  не
эгоистическую  страсть  -  теперь  я  испытывал  к  жене   великую,   полную
сострадания нежность. О, если бы только удалось мне ее спасти! Я  не  сказал
бы ей ни слова упрека, я вообще не стал бы ей говорить, что мне известно  ее
прошлое; я сделал бы все, что в моих силах, чтобы  лучше  понять  ее,  чтобы
стереть все следы этого мрачного прошлого, если они остались в ее душе...
   И тогда я решил не говорить тебе, Том, да и вообще никому не говорить про
то, что узнал от миссис Крейн. Если Пат сама мне  обо  всем  не  рассказала,
значит, ей были мучительны эти  воспоминания  и  она  не  хотела  их  больше
касаться... Правда, расследование, которым занялся Мэрфи, может  кое-что  из
этих фактов  обнаружить,  но  будет  лучше,  если  я  по-прежнему  стану  их
скрывать. Пат было бы  неприятно,  если  бы  она  узнала,  что  я  о  чем-то
проведал, да еще поделился с тобой...
   Однако не стоило бросаться в другую  крайность.  В  том,  что  наговорила
миссис Крейн, имелись некоторые сведения, которые могли оказаться  полезными
в наших розысках. Не следовало ли сообщить их сэру Джону Мэрфи?
   Так сидел я наедине со своими мыслями в  холле  "Камберленда",  потягивая
очередную рюмку виски и не обращая внимания на снующих вокруг людей. В  углу
стоял  включенный  телевизор,  но  никто  на  него  не  смотрел;  передавали
спортивные новости, и я время от времени рассеянно поглядывал на экран,  где
мелькали  кадры  игравшегося  накануне  матча.  Меня  самого   удивляло   то
спокойствие, та, я бы сказал, эйфория,  в  которой  я  пребывал  и  которой,
признаюсь, во многом был обязан выпитому спиртному. Подумать  только,  всего
лишь сутки назад я находился на  грани  самоубийства,  мне  было  невыносимо
присутствие всех этих окружающих меня мужчин и женщин! А  сегодня,  когда  я
узнал удручающие факты про женщину, которую любил больше всего на  свете,  -
сегодня я безмятежно сижу в своем кресле и спокойно раздумываю, сообщать  ли
чиновнику Скотланд-Ярда новые данные, касающиеся моей жены!
   И тут я испытал настоящий шок. Я вдруг увидел ее. Увидел Пат, свою  жену.
Казалось, она была рядом,  со  своей  улыбкой,  с  развевающимися  на  ветру
волосами, с гордо поднятой головой... Она была прямо передо мной  на  экране
телевизора, и диктор говорил:
   - На портрете, что вы сейчас видите, изображена Патриция Тэйлор,  которая
пропала в пятницу шестнадцатого сентября, сразу после того, как приземлилась
в  лондонском  аэропорту.  Постоянное  местожительство   -   Милуоки,   штат
Висконсин, Соединенные Штаты. Всех, кто видел миссис Тэйлор в этот день  или
позже, просим обратиться в Скотланд-Ярд, в отдел пропавших без вести.
   Я едва  не  закричал.  Но  ведь  появление  Пат  на  экране  было  вполне
естественно. Разве Мэрфи не предупредил меня, что  собирается  прибегнуть  к
помощи телевидения? И разве не ту самую фотографию, которую я передал  вчера
Мэрфи, видел  я  сейчас  на  экране?  Да,  все  так  и  было,  но  произошло
волшебство, и с экрана смотрела на меня другая, новая Пат. Не  моя  жена,  а
женщина, пропавшая без вести. Патриция становилась достоянием публики.
   Когда первое потрясение прошло, я отметил, что  этот  глас  Скотланд-Ярда
бесследно растворился в смутном гостиничном гуле. Кроме меня, никто из  этой
сотни стоявших, болтавших, ходивших взад и вперед по  холлу  людей  не  внял
призыву,  который  являл  собой  мою   собственную   многократно   усиленную
динамиками тоску... Неужто так было везде? Неужели все  усилия  Мэрфи  ни  к
чему не приведут?
   Я опять подумал о тех сведениях, которые только  что  получил  от  миссис
Крейн. Правда, сведения касались давних времен; Кэтрин Крейн давно  потеряла
следы этих людей. И все-таки можно было попробовать их разыскать и, если они
причастны к исчезновению моей жены, заставить заговорить...
   Из довольно сбивчивого рассказа бывшей мисс  Вильсон  я  все  же  кое-что
извлек, и в первую очередь - адрес подпольного бара "Фазан".  К  этому  бару
как будто сходились многие важные  нити,  с  ним  была  связана  пресловутая
история с автомобилем "бентли"... Во мне все больше  крепло  убеждение,  что
Пат стала жертвой Гарольда Рихтера, а  единственной  для  меня  возможностью
найти этого человека было справиться о нем в "Фазане"...
   Решение созрело мгновенно. Я  ничего  не  скажу  Мэрфи  об  этом  смутном
эпизоде биографии Пат, не скажу, во всяком случае, до тех пор, пока меня  не
принудят к этому чрезвычайные обстоятельства.  Завтра  я  сам  отправлюсь  в
"Фазан" и расспрошу там людей. Если им что-нибудь известно, я  найду  способ
заставить их заговорить, какой бы опасностью это мне ни грозило. А если  они
ничего не знают, то и риска никакого не будет.
   Поэтому я мечтал теперь об одном  -  о  смертельной  опасности.  Ибо  это
непреложно свидетельствовало бы о том, что я на верном пути.

Глава 10

   Во вторник под вечер я поехал в "Фазан".
   Помнишь, Том, мы в тот день пообедали с тобою  вдвоем.  С  присущим  тебе
остроумием ты рассказывал за обедом, как провел уик-энд, и я,  слушая  тебя,
мысленно переносился в этот особый, замкнутый  мир  снобов,  который  всегда
внушал мне и ужас и в то же время смутное желание проникнуть туда...  Я  так
заслушался твоих рассказов, что на какие-то  полчаса  даже  забыл  обо  всех
своих горестях. Это ли не лучшая служба, какую ты мог мне тогда сослужить...
   Как я и решил накануне, я ни слова тебе не сказал ни про свою  встречу  с
Кэтрин Крейн, ни про все то, что мне удалось от нее узнать.
   Мы расстались с тобой в пять часов; пивные и бары открывают  в  шесть,  у
меня был впереди еще целый час. Я сел в метро и отправился в Ричмонд.
   Расстояние неблизкое, но я не скучал.  Мной  овладело  какое-то  странное
возбуждение; как ни тонка была ниточка, связывающая Пат с  этим  баром,  мне
казалось, что я приближаюсь к моей жене...
   Станция метро "Ричмонд" расположена на полпути между ричмонд ским  парком
и садами Кью. Довольно странный уголок: застроенный в начале  девятнадцатого
века, а потом заброшенный и запущенный,  он  сохранял  еще  некоторые  следы
былой элегантности, но был при этом поразительно мрачен; казалось, ты  не  в
Лондоне, а в одном из тех провинциальных городишек, которые столь  методично
обследовал в свое время мистер Пиквик.
   В надвигающихся сумерках я различал серые пятна  деревьев  Кью.  Зачем  я
сюда приехал? Где, в каком кривом переулке затаился этот  проклятый  бар?  А
если Кэтрин солгала, если "Фазана" давно уже не существует?  А  быть  может,
его и вообще никогда не было?
   Я  обратился  к  продавщице  газет,  сидевшей  в  киоске.   Она   сердито
проворчала, что сроду не слышала такого названия.
   Я вышел из метро и побрел наугад. Не пройдя и ста метров,  я  понял,  что
заблудился. На мое счастье, навстречу попался прохожий; он  любезно  сообщил
мне, что если я пойду прямо,  то  выйду  на  Кью-Роуд,  то  есть  в  сторону
Лондона; а если пойти в обратном направлении,  то  минут  через  пять  можно
выйти к Темзе, пройти через Ричмондский мост, а  там  уже  рукой  подать  до
Твикнгема. Заведение под названием "Фазан"? Нет, он  никогда  про  такое  не
слышал, а  вообще-то,  если  идти  в  сторону  Темзы,  тут  на  каждом  шагу
попадаются бары.
   Я поблагодарил его и, повернув назад, направился к  мосту.  Через  десять
минут я дошел до реки. В воде отражались последние лучи осеннего  солнца.  Я
не увидел ничего, что было бы можно принять за ресторан или бар. Спросил еще
одного прохожего и получил все тот же ответ:  ни  про  какой  "Фазан"  он  и
слыхом не слыхивал.
   Но он показал мне  на  какое-то  заведение,  расположенное  невдалеке  от
моста, нечто вроде постоялого двора, которое я сперва не заметил, и я  решил
зайти туда и выпить пива. Где, как не в  баре,  проще  всего  разузнать  про
другой бар? Мой расчет оправдался.  Женщина,  которая  нацедила  мне  кружку
пива, ничего про "Фазан" не знала, но один из  клиентов,  дремавший  в  углу
таксист, встрепенулся и уверенно сообщил, что  если  пойти  отсюда  направо,
потом еще раз свернуть направо, а потом разочек налево, то я прямо упрусь  в
свое счастье.
   Напутствуемый этими  наставлениями,  я  вышел  наружу  и  незамедлительно
заблудился в глухом лабиринте улочек; совсем стемнело, и я уже  отчаялся  не
только найти заветный бар, но вообще когда-нибудь вернуться  в  Лондон,  как
вдруг едва не расшиб себе лоб о какую-то железную штуковину;  при  ближайшем
рассмотрении она оказалась кованой  вывеской,  на  которой  было  изображено
некое подобие птицы.
   Это было именно то, что я искал. Небольшой  кокетливый  домик,  в  нижних
окнах разноцветные витражи...  Я  поднялся  по  двум  ступенькам  крыльца  и
толкнул дверь.
   Кэтрин   была   права,   обстановка   скорее   напоминала   "обыкновенную
забегаловку", чем  излюбленное  пристанище  герцога  Эдинбургского.  Простая
некрашенная стойка, грубо сколоченные деревенские столы без скатертей, голые
стены.
   Но, приглянувшись внимательнее, я понял, что простота эта была не так  уж
проста. Мягкий спокойный  свет,  на  деревянных  столах  старинные  бутылки,
служащие подсвечниками, в нескольких - зажженные  свечи.  Расположенная  над
баром галерея, куда вела маленькая винтовая лестница, еще  больше  усиливала
впечатление старины. Позади стойки из  небольшого  радиоприемника,  а  может
быть, из проигрывателя  доносились  приглушенные  звуки  старых  шотландских
мелодий.
   В зале никого не было, и я сначала подумал, что и за стойкой никого  нет,
но  потом  разглядел  силуэт  молодой  женщины;  в  ожидании  клиентов   она
перелистывала иллюстрированный  журнал.  Я  взобрался  на  бочку,  служившую
табуретом, и спросил порцию виски. Барменша подняла ко мне  хорошенькое,  но
довольно сердитое личико, осведомилась, какой марки виски  я  желаю,  налила
мне порцию и опять уткнулась в журнал.
   Пора было приступать к делу. Я кашлянул, чтобы привлечь  ее  внимание,  и
спросил без обиняков:
   - Давно существует это заведение? Она подозрительно на меня посмотрела.
   - Оно самое старое в Ричмонде... Как же так получается, что вы явились  в
бар, о котором никогда не слышали?
   Начало было неудачным. Я действительно дал маху: улица пустынная, лежит в
стороне от больших дорог; прийти сюда мог либо  завсегдатай,  либо  человек,
привлеченный репутацией этого заведения... Надо было поскорее менять тему.
   - Не согласитесь ли вы что-нибудь со мной выпить? -  спросил  я  со  всей
галантностью, на которую был способен.
   Девушка пристально посмотрела на меня, потом быстро оглянулась  на  дверь
за своей спиной - очевидно, там была кухня.
   - Вообще-то хозяин этого не любит. Но сейчас его  нет,  и  если  вам  так
хочется...
   Неожиданный успех. Она налила себе  немного  джина  и  подняла  бокал  до
уровня глаз.
   - За ваше здоровье.
   - За  здоровье  королевы,  -  осмотрительно  предложил  я.  Она  еще  раз
внимательно на меня посмотрела.
   - Вы случаем не американец?
   Как всегда меня выдал мой проклятый акцент. Отпираться было бессмысленно.
   - От вас ничего не скроешь, милое дитя. Но надеюсь, вы не откажете мне  в
праве поднять тост за вашу очаровательную королеву?
   Она пожала  плечами,  словно  хотела  сказать:  "По  мне,  так  не  стоит
разводить  все  эти  церемонии".  Это  была  пухлая  блондинка  с  мордочкой
пекинеса, которая с появлением на экранах Одри  Хепберн  сделалась  эталоном
женской красоты. Уверенный взгляд, выразительный  рот...  Если  эта  девушка
сидит в "Фазане", значит, есть в этом для нее какой-то  интерес,  иначе  при
такой внешности странно было бы гнить в этой дыре. А если есть  у  нее  свой
интерес, значит, она должна знать целую кучу интересных вещей.
   - Вы давно здесь работаете?
   - Уж больно много вы хотите знать! - отвечала она, но в ее голосе уже  не
было прежней враждебности. С умными людьми лучше всего играть в открытую.
   - Да, - заявил я, - я хочу  знать  довольно  много.  И  если  бы  вы  мне
помогли... Я опять допустил оплошность. Лицо девушки закрылось, как  дневной
цветок с наступлением темноты.
   - Полиция? - спросила она, злобно скривив рот. Но по моему  лицу  тут  же
поняла, что ошиблась.
   - Тогда к чему столько вопросов? - продолжала она,  держась  все  так  же
настороженно. - Кому-кому, а мне, запомните  раз  и  навсегда,  на  все  это
ровным счетом наплевать. Я знать ничего не знаю, и  терять  мне  нечего.  Но
хозяин терпеть не может всяких там расспросов. Предупреждаю, он выставит вас
в два счета.
   Ничего себе, хорошенькое начало! Самым благоразумным в этой ситуации было
бы, конечно, расплатиться и уйти. Но я поклялся самому себе не  возвращаться
в Лондон с пустыми руками. Слова  барменши  меня  только  раззадорили.  Если
хозяин не любит расспросов, значит, ему есть что скрывать, а если  ему  есть
что скрывать....
   - Тогда воспользуемся тем, что хозяина сейчас нет, - сказал я нагло. -  И
прежде всего ответьте еще на один вопрос: как  вас  зовут?  Как-то  приятней
беседовать, когда знаешь друг друга по имени...
   Эти слова я сопроводил самой обольстительной улыбкой, и, мне кажется, это
подействовало.
   - Меня зовут Молли, - мягко сказала она. - А вас? Я почему-то соврал.
   - Пол, - объявил я. - Налейте себе еще стаканчик, Молли!
   Обычно британские барменши не спрашивают у мужчины, как его имя, и  редко
называют свое; я поступил по чисто  американской  привычке,  но  она?..  Эта
девушка явно была очень  умна  и  привыкла  иметь  дело  с  самой  различной
публикой... Теперь, когда я  немного  ее  приручил,  следовало  быстро  идти
дальше.
   - Вы не ответили на мой вопрос. Вы здесь давно?
   - Несколько лет.
   Она не хотела давать мне никаких козырей.
   - Работы много?
   - День на день не приходится.  Бар  работает  главным  образом  вечерами.
Кухня в будни обычно закрыта.
   - Кухня? Значит, у вас и поесть можно?
   - Да. Когда-то здешняя кухня очень славилась. В восемнадцатом веке  здесь
собирались охотники, потому и название такое - "Фазан". В то время на  месте
Кью и Ричмонда были сплошные леса, и до Лондона  далеко  было.  По  традиции
сюда еще  долго  любители  приезжали,  чтобы  дичи  поесть.  А  потом  пошли
ограничения, карточки, о дичи пришлось забыть, а кому охота тащиться в такую
даль ради баранины по-ирландски...
   Кэтрин, однако, рассказывала про обеды с шампанским. Правда, это  было  в
сорок пятом году, еще до облавы. Работала ли уже тогда Молли в  "Фазане"?  Я
побоялся задавать этот вопрос в лоб и предпочел подойти к нему  издалека.  Я
решился на маленькую ложь.
   - Я здесь уже однажды был, но что-то не помню, чтобы  тогда  здесь  можно
было поесть. Правда, время было такое, сорок пятый год...
   Молли немедленно разоблачила мою ложь, но я все  же  получил  нужный  мне
ответ.
   - Я здесь тогда еще не работала, но готова об  заклад  побиться,  что  вы
здесь никогда прежде не бывали, - сказала она насмешливо.
   - Почему вы так решили?
   - Если вы хоть чуточку разбираетесь  в  выражении  человеческих  лиц,  вы
сразу, только взглянув на клиента, поймете, знает он заведение или пришел  в
первый раз. Я видела, как вы вошли.  Ясно  как  божий  день,  что  вы  здесь
впервые.
   - Молли, вы просто замечательная  девушка!  -  воскликнул  я  и  от  души
рассмеялся. - Ваша взяла. Я действительно здесь впервые.  Но  я  ищу  одного
человека, который когда-то очень часто сюда наведывался... Как раз  в  сорок
пятом году...
   - Кто же это? Может, я смогу вам помочь?
   Я пошел ва-банк.
   - Некто Рихтер.
   Молли  поставила  свой  стакан  на  прилавок  и  посмотрела  на  меня   с
неприязнью.
   - И вы тоже? - спросила она. Я так и подпрыгнул на бочке.
   - Вы хотите сказать, что еще кто-то... Она насмешливо фыркнула.
   - Еще кто-то! Примерно по одному  человеку  в  неделю...  Ладно,  мне  не
хотелось бы вести себя с вами как последняя сволочь.  Парень  вы  как  будто
неплохой и угостили меня... Так что мой вам совет: проваливайте отсюда, пока
хозяин не вернулся. Держать язык за зубами вы, как  понимаю,  не  умеете,  и
выйдет большой скандал.
   - Но почему?
   - Потому что хозяин приходит в бешенство, когда ему про Рихтера  говорят.
Я толком не знаю, что там между ними произошло,  меня  здесь  тогда  еще  не
было, а если у меня и есть на этот счет кое-какие соображения, то вас они не
касаются. Я вам так скажу: если этот ваш Рихтер жив и если  вы  когда-нибудь
увидите его, скажите, чтобы  он  лучше  сюда  не  совался,  потому  что  его
вышвырнут вон, как крысу.
   - А вы не посоветуете, где можно найти Рихтера? - настаивал я.
   - Понятия не имею. Во всяком случае, не здесь. Она опять фыркнула.
   - Вы прямо как та женщина, которая  на  днях...  Она  вдруг  замолкла,  и
выражение лица у нее совершенно переменилось. Стакан, из которого  она  пила
джин,  исчез  с  прилавка  словно  по  волшебству;  вид  у  нее  был   опять
неприступный и хмурый.
   - Двенадцать шиллингов, - проговорила она бесстрастно.
   Я обернулся. В зал вошел толстый  мужчина  и  с  ним  огромный  доберман.
Застыв посреди зала, человек и собака вперили в меня угрожающий взгляд.
   Я чуть было не совершил глупость. Меня так и подмывало подойти к  хозяину
и развязно заговорить о его "друге Рихтере"... Словом, затеять скандал.  Как
знать? Меня наверняка вышвырнули бы на улицу, но я бы  успел,  пожалуй,  еще
кое-что разведать...
   Однако судьба рассудила  по-иному.  Дверь  отворилась,  в  бар  ворвалась
ватага молодых людей. Заговорить с хозяином уже не было возможности. Я опять
повернулся к стойке бара и потребовал виски.
   Это была пустая трата времени. Я просидел в "Фазане" еще  с  полчаса,  но
ничего нового не узнал. Зал постепенно заполнялся. Публика  была  смешанная,
наполовину  местная,  наполовину  пришлая;  это  были   еще   не   настоящие
завсегдатаи (для них, наверно, час был слишком ранний), а  та  промежуточная
клиентура, рассчитывать на которую и с  которой  считаться  вынужден  всякий
бар. Хозяин с собакой скрылись в дверях, расположенных позади стойки.  Молли
принялась обслуживать новых клиентов, и я  уже  не  мог  с  ней  заговорить.
Впрочем,  было  совершенно  ясно,  что  она  не  желает   больше   со   мной
разговаривать и не добавит к сказанному ни единого слова.  Стиснув  зубы,  я
твердил про себя, что буду сидеть здесь хоть до утра, но непременно обнаружу
хоть самую крохотную зацепку; но скоро я почувствовал, что оставаться дольше
в этой обстановке и среди этих людей свыше моих сил. Около  восьми  часов  я
ушел  из  "Фазана",  пообещав  себе  вернуться  сюда  или  по  крайней  мере
потолковать на сей счет с сэром Мэрфи. Я не выполнил ни того, ни другого.

Глава 11

   Если эпизод с "Фазаном" и остался без  продолжения,  то  вышло  так  лишь
потому, что события последующих дней резко увели меня  в  совершенно  другую
сторону. Наутро меня разбудил телефон, звонил Джон Мэрфи.
   - Мистер Тэйлор, - сказал он своим невозмутимым, тихим голосом. - У  меня
для вас новости. Мы передали приметы и фотографию вашей жены по  телевидению
и через газеты...
   - Да, я знаю.
   - Так вот, это дало  свои  результаты.  Откликнулись  многие.  Нам  и  по
телефону звонили, и в отдел