лось  в
Лондоне, так что и этот путь отпадал. Помню, ты высказал предположение,  что
Пат, возможно, надеялась добыть какой-либо документ, какие-нибудь  сведения,
которые послужили бы оружием против Хромого, но у  нее  не  хватало  на  это
времени... Так или иначе, но Хромой, наверно,  счел  для  себя  небезопасным
дальнейшее пребывание Пат в Лондоне и неожиданно  приехал  в  "Кипр",  чтобы
увезти  ее  в  более  надежное  место...  Воспользовавшись  нерасторопностью
Хромого, Пат ухитрилась набросать эти несколько строк...
   Несессер свой она, конечно, не забыла, а оставила в  комнате  нарочно,  в
надежде, что Велецос его обнаружит и поспешит поскорее продать. В ее расчет,
очевидно, не входило, чтобы хозяин "Кипра" сам прочел  послание,  иначе  она
могла бы просто сунуть его Велецосу. Скорее всего, она не  доверяла  жадному
греку и, возможно, даже подозревала, что он сообщник Хромого...
   Содержание самой записки было как будто предельно ясным, но в то же время
и невероятно туманным. Шантаж? Но кто  и  зачем  шантажирует  Пат?  И  какое
отношение имеет ко всему этому Роберт Резерфорд?
   Раз уж я не говорил тебе о своей беседе с Кэтрин Вильсон, я не стал  тебя
посвящать и в свою гипотезу, касающуюся личности  шантажиста.  А  на  второй
вопрос ответил ты сам: ты хорошо знал, кто такой Роберт Резерфорд, поскольку
учился вместе с ним в Итоне.
   Слушая тебя, я вдруг понял еще одно: Роберт Резерфорд был  не  кто  иной,
как тот самый Боб, о котором мне уши прожужжала  Кэтрин;  в  самом  деле,  у
твоего товарища по Итону отец был членом палаты общин  и  жил  он  тогда  на
Керзон-стрит. Постепенно все становилось  на  свои  места.  Боб  должен  был
знать, где находится Рихтер,  он  имел  против  Рихтера  сильное  оружие.  В
течение четырех дней, что Пат  проживала  в  "Кипре",  она  тщетно  пыталась
связаться с Бобом; теперь это была ее единственная надежда. И  опять-таки  я
не мог поделиться с тобой своими выводами - из-за идиотского самолюбия я  не
решился рассказать тебе историю, которую поведала мне Кэтрин Вильсон,  и  не
только потому, что она выставляла в невыгодном свете  Пат,  но  потому,  что
тогда мне пришлось бы признаться, что я скрыл ее от тебя!..
   Дорого же мне обошлась моя нелепая скрытность! И  не  только  мне...  Ах,
Том, я вел себя как последний дурак!
   Ты ушел выяснять, где обретается ныне Боб Резерфорд,  а  я  тем  временем
попытался дозвониться до Кэтрин Вильсон (к концу нашей встречи два дня назад
она все же смилостивилась и дала мне свой телефон), но никто не брал трубку;
в течение дня я звонил ей еще несколько раз, но с тем же результатом.
   Тебе повезло больше, чем мне: когда мы встретились за обедом,  у  тебя  в
кармане лежал адрес твоего бывшего однокашника. Он жил теперь не в  Лондоне,
а в Кенте, где-то возле Чатема. Мы решили на следующее утро поехать к нему.
   Милый мой Том, что это была за поездка! С тех пор прошло три дня,  а  мне
кажется, что минули годы. Мы решили ехать в Чатем на машине, но, проснувшись
утром, я понял, что это невозможно: ясная погода, которая держалась все  эти
дни, вдруг сменилась ужасным туманом. Из своего окна я не мог различить даже
Марбл-Арч! Я  позвонил  тебе,  и  мы  договорились  встретиться  на  вокзале
Ватерлоо в десять часов, рассчитав, что примерно в  это  время  должен  быть
поезд на Чатем. Действительно, в расписании  такой  поезд  значился,  но  по
случаю тумана он отправился с часовым опозданием. Мы надеялись,  что,  когда
мы выедем из Лондона, туман хоть немного рассеется. Но куда  там!  В  Чатеме
эта висевшая в воздухе каша была еще гуще, чем  в  Кенсингтоне:  сказывалась
близость устья Темзы. Самая подходящая погодка, чтобы  искать  в  незнакомой
местности незнакомый дом.., и незнакомого друга!..
   Как и следовало ожидать, найти в Чатеме такси оказалось по  такой  погоде
делом невозможным, но дом Резерфорда находился в двух-трех милях от станции,
и мы отважно отправились туда пешком.
   Прогулка взбодрила меня. Было  не  холодно,  туман  местами  редел,  и  в
просветах я видел то зеленые лужайки и  зябко  сбившихся  в  кучу  овец,  то
маленькие коттеджи под черепицей не правдоподобно красного цвета.  Когда  мы
пришли в Уинтерборо, где жил Резерфорд, погода почти  совсем  прояснилась  и
робкие солнечные лучи стали пробиваться сквозь толстый слой окутывавшей  нас
ваты.
   Крестьянин показал нужный нам дом. Это была  маленькая  белая  вилла.  Ее
скромный вид удивил меня: неужели член парламента не мог предоставить своему
сыну жилище побогаче?  Ты  мне  рассказал,  что  Резерфорды  -  люди  весьма
состоятельные (что совпадало и со словами Кэтрин  Вильсон);  Боб,  по  твоим
сведениям, так и не женился и жил в доме, принадлежавшем его родителям.  Что
же, это и есть родительский дом?.. А может быть, он по-прежнему был с ними в
ссоре и этот коттедж он у кого-то снимал? Но тогда зачем забираться в  такую
глушь? И на какие средства мог  он  здесь  жить?..  Мы  позвонили  у  дверей
маленькой белой виллы. Нам долго не открывали. Наконец на пороге  показалось
толстая женщина; у нее был жизнерадостный вид  старой  экономки,  которая  с
молодых лет служит в добропорядочном буржуазном доме.
   - Чем могу вам служить? - любезно осведомилась она.  -  Должно  быть,  вы
заблудились? Не удивительно в такую погоду! Если вам в  Чатем,  идите  в  ту
сторону...
   - Мы хотели бы видеть мистера Роберта Резерфорда, -  сказал  ты.  Женщина
нахмурилась.
   - Мистера Роберта Резерфорда? Кто вам дал этот адрес?
   - Гм.., его отец... Вернее, я позвонил его отцу, и мне дали этот адрес.
   - Вот как! - сказала женщина. - Не надо было им этого делать. Кто вы?
   - Один из его старых приятелей.
   Она помолчала, раздумывая, потом сказала:
   - Его видеть нельзя.
   - Почему? Его нет дома?
   - Разве вас не предупредили? Он болен.
   - Болен? - воскликнул я. - Как  это  понимать?..  Болен  серьезно..,  или
просто...
   - Его видеть нельзя, больше ничего не могу вам сказать.
   - Неужели это никак невозможно? -  настаивал  ты.  -  Моему  другу  нужно
спросить у него об одном очень важном деле; речь идет о жизни  и  смерти.  Я
сам адвокат, и, можете мне поверить, дело действительно очень важное.  Я  ни
за что не стал бы беспокоить мистера Резерфорда по пустякам,  особенно  если
он себя так плохо чувствует, но случай действительно из ряда вон  выходящий,
и...
   Толстая женщина немного смягчилась (думаю, на  нее  произвел  впечатление
мой подавленный вид), но теперь ее лицо выражало страдание.
   - Даже если бы я вас впустила, - словно нехотя проговорила она, - это  ни
к чему бы не привело. Лучше б они там, на Керзон-стрит, предупредили вас.  Я
им всегда говорю: "Не давайте вы никому этого адреса или уж на  худой  конец
предупреждайте людей". Мистер Резерфорд не может ответить на  ваши  вопросы,
да он их и не поймет. Вот уже полгода, как он потерял рассудок.

Глава 15

   Мы  были  ошеломлены.  Потом  сделали  слабую  попытку  протестовать.   Я
отказывался верить своим ушам; у меня отнимали  последнюю  надежду,  которая
затеплилась было, когда я прочитал послание Пат. Нет, не могло  быть,  чтобы
Пат обманулась в своих ожиданиях, чтобы Боб Резерфорд не сумел нам помочь!..
Что-то здесь было не так... Неужто и этот шаг обернется  пустыми  хлопотами,
как все наши прежние  попытки...  Может  быть,  Роберт  Резерфорд  вовсе  не
безумец, может быть, в этом таится нечто совсем другое, может быть, это  еще
один хитроумный заговор, какая-то новая, непонятная нам интрига...
   Но экономка была непреклонна:
   - Я не могу вас впустить. Мне запретили.
   - Мы вернемся сюда со следователем из Скотланд-Ярда! - вдруг  выпалил  я,
теряя над собой всякий контроль.
   Вспоминаю, ты посмотрел на меня с осуждением; конечно, это  была  ужасная
бестактность с моей стороны.
   - Что? - изумилась славная  женщина.  -  Из  Скотланд-Ярда?!  Скажите  на
милость! Вы что же, хотите сказать,  что  мистера  Резерфорда  держат  здесь
насильно?
   - Ничего такого мы не говорим, - сказал  ты  примирительно.  -  Мой  друг
неверно выразился, он хотел сказать...
   В это мгновение раздался  какой-то  странный  вопль,  больше  похожий  на
завывание зверя, чем на крик человека.
   - Слышите? - воскликнула женщина.
   Вопль повторился, перешел в  протяжный  вой  и  завершился  целой  серией
нечленораздельных душераздирающих криков. Это было ужасно.
   - Неужто это он? - спросил ты испуганно.
   - Да, у него всегда в это время начинается приступ. То  есть  приступы  у
него не каждый день, но если они бывают, то как раз в эти часы.
   Мы оба слегка попятились. Женщина грустно улыбнулась.
   - Теперь уж вы больше не настаиваете, чтобы вас впустили? Но не  бойтесь,
при нем всегда санитар.
   - Мы крайне сожалеем, - пробормотал я, - мы не предполагали...
   - Не извиняйтесь, - сказала женщина, - этого  не  поймешь,  пока  сам  не
увидишь...
   К ней вернулась прежняя доброжелательность, но в глазах стояли слезы.
   - Бедный Боб! - вздохнула она. - Я его  помню  еще  ребенком.  Такой  был
красивый мальчик! Такая умница! Но он стал слишком рано прожигать жизнь,  не
желал никого слушать, делал все, что в  голову  взбредет...  Отец,  конечно,
поступил с ним чересчур сурово - сами посудите, выставил сына за дверь.
   - Вы не знаете, они помирились, до того как?..
   - Нет, не успели. Мистер Резерфорд смягчился  уже  после  того,  как  Боб
заболел. Его перевезли сюда. Вот уж почти год,  как  он  здесь.  Вначале  он
просто молол всякий  вздор,  но  бывали  минуты  просветления.  А  последние
месяцы...
   Крики  возобновились.  Это  был  рев  дикого  зверя,  перемежающийся   со
всхлипываниями и рыданиями.
   - Есть ли какая-нибудь надежда? - спросил ты.
   - Не знаю. Врач настроен не очень-то оптимистически. Он хочет попробовать
новое лечение.., электрошок, кажется, так это называют.
   - А нельзя ли нам все "же на него взглянуть? Я изумился, услышав от  тебя
этот вопрос. Экономка заколебалась, потом вдруг решилась.
   - Идите за мной, - сказала она. - Но не больше минуты. И обещайте мне  не
входить.
   Она повела нас вокруг дома.  Туман  совсем  растаял,  на  клумбах  играло
бледное солнце. С тыльной стороны дома была широкая  застекленная  дверь,  к
которой вели три ступеньки. Мы увидели комнату  с  голыми  стенами;  посреди
комнаты стояла кровать. Санитар в белой блузе удерживал  за  локти  высокого
мужчину, одетого в домашний халат. Мужчина безостановочно кричал. Мы  видели
сначала только спину, но потом он повернулся к нам лицом.
   Лицо хранило остатки былой красоты, но  было  искажено  гримасой,  взгляд
блуждал, щеки ввалились. На него было больно смотреть. Особенно страшен  был
этот бессмысленный взгляд, этот открытый рот, из которого текла слюна...
   - Это он, - пробормотал ты.
   И тут  случилось  непредвиденное.  Словно  загипнотизированный  кошмарным
обликом Резерфорда, я не заметил неровности почвы,  споткнулся  о  камень  и
наверняка растянулся бы во весь рост, если бы ты вовремя меня не  поддержал.
Почему Боб, который, казалось, пребывал в совершенно ином  мире,  за  тысячи
миль от нас, почему именно в эту секунду взглянул он в окно? Мой ли вид  его
взбудоражил? Трудно сказать. Но он весь задрожал и уставился на  меня  диким
взглядом. Мне стало не по себе, и  я  инстинктивно  сделал  несколько  шагов
назад, сильно припадая на одну ногу, которую только что подвернул. Вдруг Боб
резким движением вырвался из рук санитара, кинулся к двери и, распахнув  ее,
бросился на меня. Экономка и санитар схватили его за  руки,  и  я  с  трудом
освободился из его цепких объятий. Тут он снова принялся вопить,  но  теперь
это не были  нечленораздельные  крики,  -  теперь  он  без  конца  повторял:
"Рихтер! Рихтер! Рихтер!.."

Глава 16

   До самого Чатема мы не произнесли ни слова: сцена  подействовала  на  нас
угнетающе.  Я  даже  и  не  подозревал,  что,  будучи  сам  раздавлен  своим
собственным горем, способен принять так близко к сердцу  беду,  обрушившуюся
на незнакомого мне человека;  безумие  Боба  Резерфорда  поразило  меня  так
сильно, что я впервые со  дня  своего  приезда  в  Лондон  почти  забыл  про
Патрицию.
   В Чатем мы добрались в половине второго и стали  искать,  где  пообедать.
Вскоре мы нашли вполне приличный, даже комфортабельный ресторан под вывеской
"Британский  лев".  И  лишь  после  того,  как  официант  принял  заказ,  ты
заговорил:
   - А если все это был только ловкий розыгрыш?
   Такое  мне  в  голову  не  приходило.  Я  просто   оцепенел   от   твоего
предположения, но почти сразу же понял, что  в  этом,  пожалуй,  нет  ничего
невозможного. Мы долго обсуждали этот вопрос, поглощая в большом  количестве
пиво и рагу из молодого барашка. У меня опять появилось искушение рассказать
тебе про Кэтрин Вильсон, и я опять как дурак  поборол  его...  В  результате
нашей беседы кое-что вроде бы для нас прояснилось. Одно  из  двух:  или  Пат
ошибалась, считая, что Боб Резерфорд располагает какими-то возможностями  ее
спасти, или же, наоборот, она прекрасно понимала, что пишет, и Боб  в  самом
деле многое знал, но то, что мы увидели в  Чатеме,  было  подстроено  кем-то
нарочно,  чтобы  помешать  нам  поговорить  с  Бобом;  его  могли   накачать
наркотиками, могли избить до  потери  сознания...  Это  было  как  будто  бы
маловероятным, но нам в нашем тогдашнем состоянии все казалось  возможным...
Лишь один человек мог мне кое-что разъяснить - Кэтрин Вильсон. Под  каким-то
предлогом я оставил тебя на минуту, зашел в телефонную  кабинку  и  позвонил
Кэтрин. К моему великому удивлению, она тут же взяла трубку.
   - Миссис Крейн? Говорит Дэвид Тэйлор.
   - Здравствуйте, - отозвалась она полушепотом. - Извините, но сейчас я  не
могу говорить.
   - Это совершенно необходимо, - настаивал я. - Со времени нашей  беседы  я
узнал много нового, и кое-что касается непосредственно вас.
   - Меня? Думаю, вы ошибаетесь.
   - Нисколько не ошибаюсь. Речь идет о Бобе Резерфорде.
   - Ох, - голос у нее дрогнул. - Значит, вы его нашли? Она явно нервничала.
   - Нашел? А что, разве он исчезал?
   - Более или менее. По телефону это трудно объяснить.
   - Именно поэтому я и хочу с вами встретиться.
   - Сейчас это невозможно.
   - Почему?
   - За мною следят.
   - Следят?
   - Да, я потом вам объясню. Все довольно серьезно. Вас это тоже  касается.
Послушайте, Дэвид... Вы разрешите мне звать вас по имени? Я  сама  хочу  вам
помочь. Мне кажется, я кое о чем догадалась.., относительно Пат...
   - Относительно Пат? Вы что-то узнали?
   - В общем, я выяснила некоторые подробности... Но  я  должна  быть  очень
осторожной. В тот раз, когда мы с вами встретились, за нами следили.
   - Следили? Где же? В "Риджентсе"? В "Ройял-кафе"? В "Камберленде"?
   - Всюду, Дэвид, всюду. Ах, ради всего святого, прекратим этот разговор.
   - Но сперва договоримся  о  встрече.  Кэтрин,  я  непременно  должен  вас
видеть! Не бойтесь, я защищу вас, но только помогите мне!
   После короткой паузы она сказала:
   - Хорошо, сегодня вечером.., но только попозже. Мой муж уйдет, и я  смогу
ненадолго улизнуть. Давайте в половине десятого.
   - Прекрасно, в половине десятого. Где?
   - Только  не  в  баре.  Во  всяком  случае,  встретимся  не  в  баре.  На
какой-нибудь  не  слишком  людной  станции  метро.  Согласны?   Скажем,   на
Ноттинг-Хилл-Гейт.
   - Ноттинг-Хилл-Гейт, договорились.  Буду  там  в  половине  десятого.  До
свидания, Кэтрин.
   Она уже повесила трубку. Я подошел к нашему столику,  мы  расплатились  и
вернулись в Лондон.

Глава 17

   Днем Ноттинг-Хилл-Гейт - оживленный перекресток, а к вечеру в этом уголке
Вест-Энда становится темно и пусто, как на окраине. Назначая  мне  свидание,
Кэтрин Вильсон, должно быть, это учитывала.  Она  правильно  рассудила,  что
народу там будет ровно столько, чтобы пройти в толпе незамеченной и вместе с
тем свести до минимума опасность нежелательной встречи.
   Одно было плохо - она не сказала  мне,  где  мы  встретимся,  наверху,  в
вестибюле, или внизу, на перроне. К тому же  станция  "Ноттинг-Хилл-Гейт"  -
пересадочный узел, но каждая из сходящихся тут линий  имеет  самостоятельный
выход, в отличие, скажем, от площади Пикадилли или от Тотнем-Корт-Роуд,  где
одна общая станция обслуживает обе  линии.  Если  вы  делаете  пересадку  на
Ноттинг-Хилл-Гейт,  вам  надо  подняться  наверх,  перейти  улицу  и   снова
спуститься в метро.
   В этих условиях я затруднялся решить, на какой из  двух  станций  у  меня
больше  шансов  поймать  Кэтрин.  К  счастью,  я  приехал   немного   раньше
назначенного часа, и у меня  оставалось  время  на  размышление.  Исходя  из
некоторых намеков, оброненных Кэтрин, а также учитывая ее номер телефона,  я
сделал вывод, что она живет где-то в районе Мейда-Вейл  или  Сент-Джонс-Вуд.
Значит, скорее всего, она сделает пересадку на Бейкер-Стрит  и  прибудет  на
Ноттинг-Хилл-Гейт по кольцевой линии, а не по центральной. Поэтому  я  занял
свой пост в вестибюле кольцевой линии, по направлению к вокзалу Виктории.
   Освещение было слабое, народу мало; удачнее место трудно было  придумать.
На станции, расположенной по другую сторону улицы, помещался маленький  бар,
висели рекламы, все это немного оживляло общий вид вестибюля; здесь  же  все
было уныло и пусто, как на какой-нибудь  пригородной  платформе.  Я  сел  на
скамью и закурил сигарету.
   Потом закурил вторую. Прошло пятнадцать минут, я закурил третью. Я  почти
уже не волновался; у меня было чувство, что я приближаюсь  к  отгадке.  Даже
недомолвки Кэтрин по телефону были полны значения; она узнала что-то новое и
важное, касающееся Пат, а может быть, она уже раньше знала нечто такое, чего
не пожелала мне рассказать в нашу первую встречу. Но на  этот  раз  она  так
просто от меня не отделается, я заставлю ее  говорить.  Даже  если  придется
ради этого применить самую грубую силу. Я был  готов  на  все.  Скотланд-Ярд
явно не придавал розыску моей  жены  никакого  значения  и  пустил  дело  на
самотек; не стоило также слишком рассчитывать  на  то,  что  удастся  что-то
вытянуть из Боба Резерфорда: версия о его симуляции была явно  притянута  за
волосы. Значит, вывести меня на  Рихтера,  а  следовательно,  на  Пат  могла
только Кэтрин.
   Часы показывали без десяти минут десять. Неужто она могла так  запоздать?
Я купил билет и спустился  на  перрон.  Там  было  пусто.  Какой-то  пьяница
пристроился с бутылкой на лавке; начальник станции дремал на своем  стуле  с
газетой в руках. На противоположной платформе были погашены почти все  огни,
пассажир в плаще и очках расхаживал взад и вперед в ожидании поезда. Подошел
поезд, затормозил, постоял, с адским шумом отправился дальше.  На  платформе
теперь не было ни души. Я снова поднялся в вестибюль. Было  без  трех  минут
десять.
   Это становилось странным. Я решил выкурить  еще  одну  сигарету  и  уйти.
Выкурил сигарету, потом еще  две.  В  десять  минут  одиннадцатого,  потеряв
всякое терпение, я вышел на улицу. Бросил последний взгляд  на  схему  линий
метро, висевшую у входа, и вдруг меня осенило. Почему я  решил,  что  Кэтрин
непременно приедет по кольцевой линии, сделав  предварительно  пересадку  на
Бейкер-стрит? Ведь с  таким  же  успехом  она  могла  сделать  пересадку  на
Оксфорд-серкус и приехать сюда по  центральной  линии!  Ну  и  дурака  же  я
свалял! Торчу черт знает сколько времени  в  этом  забытом  богом  и  людьми
вестибюле, а она,  наверно,  ждет  на  той  стороне  улицы,  в  каких-нибудь
пятидесяти метрах отсюда, и проклинает меня за опоздание! Кто  знает,  может
быть, она, отчаявшись дождаться, уже вернулась домой... Чуть не  угодив  под
такси, я перебежал на ту сторону и влетел в вестибюль другой станции.  Здесь
было гораздо оживленнее, чем там, где я ждал до сих пор.
   Но я тут же понял, что в  этом  оживлении  было  что-то  необычное.  Люди
встревоженно сновали взад и вперед, со всех сторон