ует? А то, что мы совершенно зря  не  заинтересовались
личностью  мистера  Велецоса.  Скотланд-Ярд,   мне   кажется,   окончательно
пренебрег этой версией - и  только  на  том  основании,  что  моей  жены  не
оказалось (или ее не смогли обнаружить) в гостинице  "Кипр"  в  тот  момент,
когда Бейли допрашивал Велецоса.
   Тогда рассуждения Бейли показались мне убедительными; Велецос  рассказал,
что Пат увезена неким хромым мужчиной, и описал Хромого в точности так,  как
нам  изобразил  водитель  аэропортовского  автобуса.  Водитель   и   Велецос
сговориться между собой никак не могли, следовательно, Велецос  про  Хромого
не придумал, значит, он сказал правду.
   Все как будто логично. Логично, но при одном условии.  При  условии,  что
Хромой - это не сам Велецос.
   Если же Велецос и Хромой - одно и то же  лицо,  все  становится  на  свои
места. Велецос приезжает на аэродром,  говорит  с  Патрицией,  угрожает  ей,
запугивает и принуждает отправиться в "Кипр". Там он запирает ее на замок  и
ждет, когда я примчусь из-за океана (если понадобится, он готов дать  мне  в
Милуоки телеграмму). Я приезжаю в Лондон (в  этом  он  убеждается  благодаря
сообщению, которое Мэрфи передает по радио  и  телевидению,  а  также  через
газеты), он выжидает для верности еще несколько дней,  справедливо  полагая,
что не стоит устанавливать со мной контакт в первые  же  дни,  пока  еще  не
улеглось рвение Скотланд-Ярда...
   Наш с Бейли визит  в  "Кипр"  его  совершенно  не  волнует;  он  все  это
предвидел заранее, он знает, что легко  обведет  нас  вокруг  пальца  своими
россказнями про то, как в гостиницу явился Хромой и  увез  мою  жену.  Когда
Бейли говорит, что хочет осмотреть все комнаты,  это  его  поначалу  немного
пугает, но ему  удается  отвлечь  наше  внимание  несессером.  Поверхностный
осмотр  гостиницы,  проведенный  сержантом,  недостаточен  для  того,  чтобы
обнаружить тайник, в котором Велецос держит взаперти мою жену.
   После этого он ждет еще два дня, потом звонит мне и назначает свидание  в
Мейднхеде.
   Конечно, и в этой версии имеются некоторые неясности. Как решился Велецос
пойти на такую игру, после того как  Скотланд-Ярд  пригрозил  ему  вторичным
обыском? Каким образом ухитрилась Пат сунуть записку в  несессер?  Почему  в
этой записке говорится про Боба Резерфорда? Почему Велецос, заманив  меня  в
Мейднхед, усыпив хлороформом и обобрав до нитки, не бросил меня  в  воду,  а
оставил живым на берегу?
   Надеется вытянуть из меня еще кое-что сверх этих пяти тысяч фунтов?..
   Но самым тревожным и непонятным  оставалось  одно:  каким  образом  этому
жалкому типу удалось запугать Пат, затащить ее в свое логово и держать там в
качестве пленницы или заложницы?
   На это могло быть лишь два ответа: Велецос или послушный исполнитель всех
замыслов Рихтера, или он сам и есть этот Рихтер.
   В этом не было ничего невозможного. Чем  больше  я  думал  об  этом,  тем
больше верил, и мне уже стало казаться, что  Велецос  немного  приволакивает
одну ногу, я пытался вспомнить, слышал ли я характерный звук неровных  шагов
Хромого, когда мы поднимались вслед за Велецосом в комнату, где  якобы  жила
Пат, или когда мы спускались обратно вниз; я не мог бы, пожалуй, дать клятву
в том, что я это слышал, но и в том, что не слышал, я тоже бы не поклялся...
   Да и в самом  деле,  разве  так  трудно  себе  представить,  что  Рихтер,
вынужденный бежать из Англии, решает во что бы то ни стало  сюда  вернуться,
достает фальшивые документы, приезжает  в  Лондон,  открывает  под  вывеской
гостиницы воровской притон и терпеливо ждет своего часа...  Он  узнает,  что
Пат вышла замуж за богатого  человека  и  уехала  в  Соединенные  Штаты;  он
располагает некоторыми компрометирующими сведениями о ее прошлом, к тому  же
он делает ставку на ее чрезвычайную ранимость, на ее любовь ко  мне,  на  ее
привязанность к матери... Он наводит справки относительно миссис Стивене  и,
выбрав момент, когда та уезжает из Лондона, дает телеграмму...
   Моя бедная Пат, угодившая, как птичка, в силки!..
   Теперь я убежден, что Пат до сих пор сидит  у  Велецоса  в  "Кипре",  ему
нужно, чтобы она все время была у него под рукой, он держит ее как приманку,
чтобы схватить и меня; он не хочет рисковать, он опасается передавать ее еще
в чьи-то руки.
   Я должен туда пойти и освободить ее.
   Момент самый подходящий: Велецос (или, вернее, Рихтер) наверняка считает,
что я до сих пор лежу без сознания на берегу Темзы; ему и в голову не  может
прийти, что я уже в Лондоне. Он уверен, что в ночь с субботы на  воскресенье
полиция к нему не пожалует. Может, он даже не вернулся еще из Мейднхеда...
   Мне нужно действовать быстро, нужно воспользоваться своим  преимуществом:
я уже знаю всю правду, а он об этом и не подозревает. Стоит ли  ждать,  пока
рассветет? Тем более что это  будет  воскресенье  и  я  никакими  силами  не
доберусь ни до Мэрфи, ни до Бейли.
   Я сейчас отправляюсь туда, я еще могу ее спасти.

Глава 24

   На этом рассказ Дэвида Тэйлора  обрывался,  но  Томас  Брэдли  знал,  что
произошло дальше, и,  вспоминая  об  этом,  он  чувствовал,  что  глаза  его
затуманиваются слезами. Человек циничный,  честолюбивый  и  лишенный  всяких
иллюзий,  он  перебирал  в  памяти  события  минувшей  ночи,  и  сердце  его
разрывалось от муки...
   Было без  пяти  минут  четыре,  когда  он  подъехал  в  своем  "райли"  к
роскошному дому на Виктория-стрит, возле самого Сент-Джеймс-парка. Без  двух
минут четыре он вошел в холл и удивился, что в квартире горит свет.
   Из  кабинета  вышел  его  камердинер  Бенсон,   длинный,   худой   детина
неприятного вида; он был чем-то взволнован.
   - Что случилось? - спросил Томас.
   - Прошу извинить, сэр. Ваш друг мистер Тэйлор только что ушел.
   - В такой час?
   - Да, сэр. Он прибежал как  безумный..,  это  было  минут  двадцать  тому
назад. Наверно, он сперва звонил по телефону, но я спал и ничего не  слышал.
Он так трезвонил в дверь, что я наконец проснулся; я подумал,  что  это  вы,
сэр, что вы забыли ключи.  Я  встал  и  отворил.  Мистер  Тэйлор  был  очень
расстроен, что вас не застал. Он сказал  мне,  что  должен  срочно  ехать  в
гостиницу "Кипр".
   - В "Кипр"?
   - Да, сэр. Название я запомнил точно. Он сказал, что вы в курсе  дела.  И
попросил дать ему какое-нибудь оружие. Это меня немного удивило, но  он  так
настаивал, что я в конце концов дал ему револьвер, который  лежал  у  вас  в
ящике письменного стола. Не знаю, правильно ли я поступил, сэр...
   - Вы поступили правильно.
   - И еще он дал мне тетрадь и попросил, чтобы вы прочитали  ее  сразу  же,
как вернетесь. Я положил ее вам на стол.
   - Хорошо, Бенсон. И давно он ушел?
   - Минут пять назад самое большое.
   Томас Брэдли несколько секунд постоял в нерешительности, потом,  несмотря
на усталость, выбежал на улицу. Может быть, в этот  час  Дэвиду  не  удастся
поймать такси и Томас его опередит...
   Но мотор, как назло, не хотел заводиться,  карбюратор  ли  засорился  или
что-то с зажиганием... Наконец, прокашляв не меньше  десяти  минут,  "райли"
тронулся с места.
   В четыре утра на улицах пустынно, в светофорах мигает желтый свет, но  от
Вестминстера до Степни расстояние немалое; к тому же Том плохо знал  дорогу.
Туман, хотя и не такой плотный, как в предыдущие дни, все же очень затруднял
движение. Несколько раз Томасу пришлось резко тормозить, и он останавливался
в каких-нибудь двух дюймах от заднего бампера другой машины.  Добравшись  до
Фенчерч-стрит, он сбился с пути, свернул налево  и  оказался  возле  станции
метро "Ливерпуль". Там он опять  ошибся  и  поехал  в  сторону  Бетнел-Грин.
Чистокровный лондонец,  он  заблудился  в  Ист-Энде,  как  в  чужом  городе.
Остановился у фонаря, взглянул  на  план,  который,  к  счастью,  нашелся  в
машине. Часы показывали двадцать пять минут пятого; он опаздывал.
   Если бы он сразу поехал домой, вместо того чтобы торчать два часа у  себя
в клубе... Конечно, если бы он сразу поехал домой, Дэвид застал бы его и Том
сумел бы его отговорить от поездки в "Кипр"...
   Безумная  тревога  охватила  Тома.  Оказаться  бы  сейчас  где-нибудь  за
тридевять земель, не иметь ничего общего со всей этой проклятой  историей...
Но нет, он чувствовал, что должен ехать туда...
   Выбравшись  наконец  из  лабиринта  кривых   улочек,   он   оказался   на
Степни-Грин.  Но  там  он  задел  стоявшее  на   стоянке   такси;   пришлось
остановиться. Царапина была  пустяковая,  но  шофер,  которого  этот  толчок
разбудил, поднял крик, грозился вызвать полицию,  и,  чтобы  его  успокоить,
Тому пришлось тут же, на месте, возмещать причиненный ущерб,  причем  сумма,
которую тот запросил, раз в пять превышала вероятную стоимость ремонта!..
   Было  уже  без  двадцати  минут  пять,  когда  Томас  Брэдли  свернул  на
Джамайка-стрит, на другом конце которой находилась гостиница "Кипр".
   Дом выглядел темным, враждебным, вымершим. В окнах ни огонька, внутри  ни
малейшего звука.
   Брэдли поднялся на крыльцо, толкнул дверь. Она не поддавалась.
   Несколько раз он позвонил. Никто не ответил.
   Тогда он вытащил из кармана свои  ключи  и  стал  их  пробовать  один  за
другим. Третий ключ подошел. Дверь открылась. Он ощупью двинулся  по  узкому
коридору; выключателя найти не удалось. Пошарил в карманах, нашел зажигалку,
но зажечь не смог: очевидно, кончился бензин. Нащупал ручку какой-то  двери,
попробовал открыть - не поддается.
   Он прислушался и уловил какие-то приглушенные звуки. Казалось, на  втором
этаже кто-то повторяет его собственные движения,  тоже  пытается  открыть  в
темноте дверь.
   Том прислонился к стене, сердце бешено колотилось. К чему все эти усилия?
От судьбы не уйдешь. Может быть, Дэйв еще не приехал.  Может  быть,  он  уже
уехал из "Кипра". Может быть, Бенсон что-то напутал, речь шла  совсем  не  о
"Кипре". Может быть...
   И тут он услышал шаги. Кто-то поднимался по  лестнице.  Но  это  были  не
просто шаги. Их звук отдавался  очень  неровно,  с  разными  промежутками  -
тоооп-топ, тоооп-топ, тоооп-топ...
   Это были шаги Хромого.
   Что было делать? Пойти по лестнице следом? Или ждать?
   Потом зазвучали другие шаги, они были едва различимы,  но  у  Томаса  был
великолепный слух. Кто-то крался по лестнице вслед за  Хромым.  Может  быть,
Дэйв?
   Шаги затерялись где-то там, наверху;  хлопнула  дверь,  послышался  стон,
глухая возня. Скрипнула створка окна.
   Цепенея от ужаса, не в силах сдвинуться с места, Томас ждал.
   Когда он услышал крик, он понял, что теперь уже слишком поздно.  Это  был
крик страха, крик отчаяния, крик, в котором не  было  ничего  человеческого.
Крик перешел в ужасный вой. Последовавший за ним  звук  был  еще  ужаснее  -
дряблый и тупой звук ударившегося о землю тела.

Глава 25

   Томас кинулся на улицу. Ночь была темная, но этого он не мог не  увидеть.
С трудом переставляя дрожащие ноги, Том сошел по ступеням с крыльца.
   Он опустился на колени  рядом  с  темной  бесформенной  массой,  лежавшей
посреди мостовой, протянул вперед руки и в  безумной  надежде,  что  это  не
Дэвид, ощупал недвижное тело. Но в глубине души он  знал  совершенно  точно,
что это мог быть только Дэвид.
   Он вспомнил, что приехал сюда  на  машине  и  что  у  машины  есть  фары.
Пошатываясь и дрожа, он с  трудом  открыл  дверцу,  нащупал  позади  баранки
выключатель, зажег фары. В их ослепительном свете скрючившееся на земле тело
казалось нелепой грудой тряпья. Да, это был  Дэйв  Тэйлор.  Светлые  волосы,
простодушные губы, вечно удивленный взгляд. Томас опоздал.
   Открывались окна, на  порог  соседнего  дома  вышла  женщина  в  домашнем
халате. Но гостиница "Кипр" была все так же темна и  безмолвна;  она  словно
снимала с себя ответственность за происшедшее.
   Неужто в самом деле Дэйв упал из одного из этих немых черных окон?
   Вокруг собиралась толпа, слышались возгласы, кричала какая-то девочка,  а
Томас все стоял на коленях, не в состоянии пошевелиться.
   Полуодетый старик в комнатных туфлях и с добрым бульдожьим лицом сказал:
   - Надо вызвать полицию.
   Полиция... Томас  вскочил,  пробился  через  толпу.  Люди  о  чем-то  его
спрашивали, хотели узнать, что случилось. Он ничего не слышал. Тот же старик
сказал ему:
   - Пожалуйста, у меня есть телефон. Я живу тут рядом, на первом этаже.
   Старик говорил с ист-эндским акцентом, который невозможно  воспроизвести.
Вряд ли он часто бывал западнее Тауэра; должно  быть,  старьевщик,  а  может
быть, ростовщик. Томас  пошел  за  ним  следом,  вошел  в  дом,  оказался  в
мастерской, заставленной старой  мебелью.  У  телефона  он  опять  застыл  в
нерешительности. Но нет, надо идти до конца.
   Прошла целая вечность, пока приехали полиция и "скорая помощь". Потом еще
одна вечность, пока труп бедного Дэвида погрузили  в  машину.  И  еще  одна,
третья вечность, пока длился допрос. После чего он снова сел за руль  своего
"райли" и поехал домой.
   Был седьмой час утра, сгустился туман. Томас был совершенно измучен, даже
боль притупилась.  Ему  хотелось  лишь  одного  -  скорее  лечь  в  постель.
Терзаться и мучиться он еще успеет.
   С превеликим трудом, ползя как улитка, он  добрался  до  дому.  Когда  он
второй раз за ночь остановил машину перед роскошным домом на Виктория-стрит,
ему показалось, что он дважды проделал путь от Бирмингема до Лондона.
   В квартире опять горел свет, но теперь он не обратил на это внимания;  он
просто гасил на ходу все лампы. Заглянул в кабинет, увидел на столе тетрадь,
про которую ему говорил Бенсон, вздрогнул и  притворил  дверь.  У  него  еще
будет достаточно времени ознакомиться с документом. Все равно ничего уже  не
изменишь...
   Спальня Томаса располагалась в глубине квартиры.  В  спальне  тоже  горел
свет - это его удивило. Наверно, Бенсон решил  не  гасить,  после  того  как
приготовил постель... Томас толкнул дверь и застыл на пороге.
   Перед камином сидела женщина.  Отсветы  пламени  играли  на  ее  чудесных
волосах с медным отливом, на холеных руках, на  красивых,  обтянутых  шелком
ногах. Услышав, как он вошел, она подняла голову и улыбнулась.

Глава 26

   - Здравствуй, Томас, - сказала Патриция Тэйлор. - Где  ты  был?  Я  давно
тебя жду.
   Брэдли стоял на пороге,  не  в  силах  двинуться  с  места,  не  в  силах
выговорить слово.
   - Что ты молчишь? - спросила она нетерпеливо. Наконец ему удалось разжать
губы.
   - Как ты здесь оказалась? - с трудом проговорил он.
   - Приехала на такси.
   Она встала и подошла к нему, протягивая навстречу  руки.  Она  держалась,
как всегда, прямо, но по ее обведенным тенью глазам, по дрожащим губам  было
видно, что она очень утомлена и немного испугана.
   Томас внезапно почувствовал новый прилив сил.
   - Уходи! - бросил он коротко.
   - Простите? - переспросила она с издевкой.
   - Уходи!
   - Прелестный разговор, - сказала она, снова усаживаясь возле камина. -  И
куда ты прикажешь мне убираться?
   - Куда хочешь, меня это не касается.
   - Я могла бы поймать тебя на слове. Но мне тебя жалко, ты, видно,  устал.
Может быть, отложим разговор до завтра?
   - Никакого разговора не будет. Просто я прошу тебя уйти.
   На этот раз она ничего не ответила и устремила на него испуганный взгляд,
словно только сейчас поняла, что  он  говорит  серьезно.  Томас  даже  почти
пожалел ее.
   - Я не... Я  ни  в  чем  тебя  не  упрекаю,  Пат,  -  сказал  он.  -  Но,
понимаешь... Лучше будет, если ты уедешь...
   - Но почему? Почему?
   - Я был там, - с трудом выдавил он из себя.
   - Где?
   - В "Кипре". Я видел...
   - Что ты видел?
   - Дэвида. Он умер.
   - Дэвид умер?
   Сцена изумления была  сыграна  безукоризненно:  прекрасные  чистые  глаза
широко раскрыты, губы дрожат, руки замерли в скорбном порыве.
   "Переигрывает, - подумал Томас. - Чуть побольше естественности,  и  я  бы
поверил". И, даже думая так, он готов был поверить... Но нет, он не хочет  и
не может отступать.
   - Хватит ломать комедию. Это ты столкнула его.
   - Я? Но когда? Где?
   Это было уже слишком. Томас не выдержал.
   - Шлюха! -  крикнул  он.  -  Грязная  девка!  Ты  что  же,  дураком  меня
считаешь?
   - Но, Том, я ничего.., ничего...
   - Ах, конечно, ты ничего не знаешь, ничего не ведаешь, ты  ничего  худого
не сделала, ты просто бедная жертва!  В  течение  двух  недель  тебя  держал
взаперти какой-то хромой негодяй, он тебе угрожал,  он  шантажировал  твоего
бедного мужа! Потом он его убил, а тебе в суматохе  удалось  ускользнуть,  и
теперь ты не знаешь, что тебе делать! Дура несчастная, иди расскажи все  это
в полиции, может, они тебе и поверят. Но со мной-то зачем эти игры?  Ты  что
же, забыла, что я знаю каждый твой шаг, что я тоже замешан в  этой  истории,
что...
   Пока  он  говорил,  лицо  Патриции  стало  совершенно  другим  -  мускулы
напряглись, рот перекосился, глаза  превратились  в  узкие  щелочки;  теперь
перед  ним  была  не  несчастная,  загнанная  женщина,   которая   потрясена
свалившимся на нее горем, а разъяренная тигрица.
   И когда она заговорила и Томас услышал резкий, металлический голос, он  с
ужасом понял, что он всегда заблуждался; он думал, что она его любит, но она
никого не любила, кроме себя;  он  думал,  она  поступает  так  потому,  что
несчастлива в браке, но ею двигали только алчность и злоба. Он обманулся так
же жестоко и глупо, как Дэвид, и, когда минутою раньше, в приступе гнева, он
бросил в лицо ей оскорбительные слова,  он  даже  не  подозревал,  насколько
слова эти были точны. Патриция всегда была грязной девкой и шлюхой.
   - Да, ты замешан в этой истории, -  прошипела  она.  -  И  мало  сказать,
замешан. Ты увяз в  ней  по  горло,  ты  мой  соучастник,  больше  того,  ты
подстрекатель.
   Томас глядел на нее, задыхаясь.
   - Да, подстрекатель! - продолжала она. -  Когда  ты  в  марте  приехал  в
Милуоки, я была нежно привязана к мужу; ты отобрал  меня  у  него,  ты  меня
соблазнил, ты меня развратил.
   - Это ложь! - крикнул он. - Я любил Дэйва, я не хотел его обманывать!
   - Это ты теперь так говоришь, а тогда мечтал  об  одном:  отнять  меня  у
него. И тебе это удалось, я не смогла устоять. Все остальное было следствием
этой ужасной ошибки, и повинен в ней только ты.
   Томас уже не понимал, лгала ли она или сама верила, что  говорит  правду.
Ему вспомнились  весенние  дни,  берега  Мичигана,  он  вновь  переживал  те
сладостные минуты...
   Они пошли прогуляться вдоль озера, Пат побежала вперед.
   Вдруг она оступилась, вскрикнула и упала. Он испуганно кинулся к ней,  он
подумал, что она повредила ногу, и наклонился, чтобы помочь встать, а она  с
тихим смехом притянула его к себе.
   Нет, он не собирался ее обнимать, он бы никогда не  решился,  он  слишком
ценил свою дружбу с Дэвидом, слишком уважал Пат; нет, она  первая  привлекла
его к себе, заставила лечь с нею рядом.
   Теперь  он  может  поклясться,  она  нарочно  упала,  упала,  чтобы   его
соблазнить. Все было придумано, все было  рассчитано  ею  заранее;  она  уже
тогда вынашивала этот свой план...
   И даже секунду спустя, когда он обнимал  ее,  он  не  утратил  над  собою
контроля, он не хотел заходить в этой любовной игре далеко, но она вцепилась
в него, она все сильнее его обнимала, она искала ртом его губы, а  потом  ее
руки увлекли его за собой.
   И он уже больше не сопротивлялся; и с тех пор он был связан с нею душой и
телом; он беспрекословно и слепо повиновался  любому  ее  желанию.  Все  это
было. Но лишь до того мгновения,  когда  тело  Дэйва  ударилось  о  мостовую
Джамайка-стрит. Теперь с этим кончено, кончено раз и навсегда. Теперь она не
вызывала в нем никаких чувств - лишь безграничное отвращение.
   - И разве не ты послал мне эту телеграмму о мнимой болезни матери,  чтобы
заманить меня в Лондон? - продолжала она.
   - Потому что ты попросила меня об этом.
   - Попробуй-ка  доказать!  И  разве  не  ты  встрети