забилось в тревожном предчувствии. Я приготовился к драке.
  Люди встречавшие нас, носили усы "сгустки" и фетровые шляпы на манер
Бней-браковских ортодоксов.
  Руки они держали в карманах черных пиджаков. Когда мы приблизились к ним
вплотную, вперед к нам внезапно выступил усатый дядя с плотной шеей. Мы с
Анатолием сразу же признали нашего друга.
  - Здравствуйте жентельмены! - громко произнес он. Потом, обращаясь лично
ко мне, прибавил, - как жисть, Уилл?
  Я молчал.
  - Как жисть говорю, Уилл? Али ты не рад мне, Уильям?
  Он вытащил из кармана "пушку", почесал дулом взмокший лоб и продолжил:
  - Я сторонник того, что хороший удар кулака имеет больше ценности, чем
добрый исход дела. Но на сей раз я готов сделать исключение и предлагаю
тебе мировую.
  - То есть? - сказал я.
  - То есть, отдай нам это мурло, - он показал на ботаника, - отдай бумаги
старинушки и можешь катиться... - И снова он назвал район, который не
обозначен на географической карте. Я не знал, что делать, и с ненавистью
смотрел в его смеющиеся глаза.
  "Отдай, слышишь, Уилл!"
Анатолий в это время как-то странно изогнулся и бросил ручную гранату.
  Нас заволокло дымом.
  Грянул выстрел.
  Рядом упал ботаник. Черный дым кудрявился над его трупом.
  В остервенении я кинулся на племянника. Ничего не было видно в дыму, но я
нащупал его кадык. Он был острый и юркий. Он судорожно забился в моем
кулаке. Я рванул его на себя. Кадык притих, я рванул еще...
  Чей-то кастет хрястнул по моим искусственным зубам.
  Я очнулся. Дым уже развеялся.
  Я увидел Анатолия.
  Он наклонился надо мной:
  - Босс, - сказал он радостно, - а ботаник-то жив!
  Я выплюнул зуб мудрости с левой стороны, резец с правой и воткнул себе в
рот протез:
  - Где он?
  - Пошел менять брюки, болезный.
  - Жив, значит, курилка, а где Шмулик?
  - Вот он, морда, - Анатолий пнул связанного человека. Люди в порванных
черных костюмах лежали здесь же. Их обгорелые шляпы висели на деревьях.
  Я поднялся, посмотрел на кадык племянника. Кадык был слегка поцарапан.
  - Гуд ивнинг, жельтмены, - сказал я глухим пещерным голосом. Кадык
племянника дернулся. Он трусливо проглотил слюну:
  - Гут, конечно, гут, компанейро, - сказал он.
  - Собака! - я ударил его ботинком, - это тебе за Беллу, это за
футболистов Португалии, - я ударил еще, - а это за святого отца из
Лиссабонского собора.
  Племянник выплюнул зуб мудрости:
  - Знай, я, что там святой отец, - сказал он, - я бы не взорвал воздушный
лайнер.
  - А футболисты, что не люди?! - возмутился Анатолий. Он тоже ударил Шмуэля
по зубам. Шмуэль выплюнул клык.
  - Что будет со мной? - хрипло произнес он.
  - Да пошел ты...
  Теперь уже я назвал ему район, который не обозначен на географической
карте.
  Вернулся ученый. Он был в новых брюках. Ему тоже захотелось попинаться и
тоже, как выяснилось, за футболистов. Но мы не советовали: "Не стоит
марать туфли, профессор"
Мы бросили племянника в клетку номер восемьдесят три.
  В клетке жила пума.
  Нет, это не был какой-нибудь безработный. Это была настоящая африканская
пума.


                          Глава тридцать седьмая

                              Голубое счастье


  Федя и Бабуин жили вместе в тесной однокомнатной квартире и вели
продолжительную тяжбу в судах Израиля за то, чтобы их признали супружеской
парой.
  - Мы с Бобом боремся за права сексуальных меньшинств, - сказал мне Федор.
А Бабуин, сообразив, зачем я явился, посоветовал мне "бросить это дело".
  - Вы знаете, - сказал он, - у меня есть сведения, что Веньямин по новой
заработал и все, кто тем или иным образом связан с ним, будут поочередно
исчезать. Уилл был первой ласточкой, за ним последуют другие, поверьте мне.
  Я хотел поговорить с Федором про Уилла, но он торопился к адвокату.
  - Я завтра весь к вашим услугам, - сказал он, чмокнул в небритую щеку
бабуина, и мы раскланялись.


                          Глава тридцать восьмая

                                Возвращение

  Из дневника Уилла Иванова:

  "Мы подкатили к аэроагентству и купили билеты.
  Через тридцать минут самолет приземлился в аэропорту имени Бен-Гурьона.
  Мы спустились по трапу на землю. Самолет окружил эскадрон конной полиции.
  Нас не собирались арестовывать, нас встретили криками "Ура!"
К нам подошел комиссар полиции - низенького росточка, обрюзгший мужичонка
в мятой форме. Он был лыс. Лысина блестела на солнце как зеркало. Можно
было пускать ею солнечных зайчиков.
  - Сэры, - сказал комиссар, - вас просит к себе президент страны.
  - Ого, сам президент?!
  Комиссара потер лысину волосатыми пальцами и сказал, не скрывая иронии:
  - Ничего удивительного, господин президент часто встречается с именитыми
гражданами.
  Нас усадили в роскошный кадилак, и почетный эскорт мотоциклов сопровождал
нас до самой правительственной резиденции.
  . Президент встретил меня ласково, вскочил с кресла, протянул руку:
  - О, дружище, Уильям! - сказал он. - А жисть-то, жисть-то, сука, как
заворачивает, а?
  Я остолбенело глядел на президента. Это был Шмулик. От испуга я не мог
вымолвить слова. Передо мной стоял племянник. Да, это опять был он. И зубы
у него целы, и кадык без единой царапины. Полдня назад его жрала пума, и
вот он снова передо мной. Проклятие, и присесть-то некуда...
  Я поискал глазами стул - ноги у меня предательски сгибались в коленках.
Бессмертно это дерьмо что ли? Не держат ноги-то, куда бы сесть...
  В страшном волнении я не заметил, что рядом стоит кресло.
  Как здесь появился этот проклятый?
  - Да ты не удивляйся, Уилл, то был мой двойник, - пояснил племянник,
угадав причину моего смятения, - а здорово похож, правда? Зря ты его к
пуме-то на корм...
  Племянник заботливо пододвинул кресло:
  - Садись, Уилл, на тебе лица нет.
  Я сел.
  Я увидел, как колышутся шторы в кабинете.
  За шторами нервно дышали телохранители.
  - Ложь документ на стол! - приказал племянник.
  Я бросил бумаги старика на стол.
  - Вот так-то, Уилл, - он похлопал меня по плечу, - У нас так, братишка, у
кого деньги, тот и заказывает музыку.
  Помолчав немного, он насмешливо спросил:
  - Зачем тебе деньги, Уильям? Чего это ты вдруг задумал идти в миллионеры?
Их и так развелось вокруг. Не лезь, брат, не лезь, куда тебя не
приглашают. Деньги любят тех, кто знает им цену, а ты романтик, как все
аристократы и деньгам счета не знаешь.
  - Они мне не для счета нужны, - сказал я, пытаясь выиграть время.
  - Ну да, конечно, - усмехнулся он, - я и запамятовал, ты ведь у нас
идейный, с дяденьки моего пример берешь, тоже, покойный, не знал кому бы
еще, да поскорее сбыть бабки.
  - А вам-то на что бабки? - спросил я, - с собой в могилу?
  - Ну не скажи, - заулыбался племянник, - они мне и здесь понадобятся. У
меня, знаешь, каждая копейка на учете будет. Все в дело пущу. В отличие
от тебя, брат, я задействую главный принцип коммунистов - "Кто не
работает, тот не ест!" Так что будь спок, братишка, всех трудоустрою,
никого не обижу.
  - Утопия, - сказал я, - ничего не выйдет.
  Племянник не обиделся:
  - Утопия - это удел экзальтированных болванов вроде тебя и моего дорогого
дядьки. А нам, знаешь, на подобную ерунду времени жалко.
  И он ушел, насвистывая вальс Штрауса.
  Из-за штор выглянули телохранители. Они взяли меня за галстук, который я
купил в Эйлате и повели.
  В приемной я увидел Анатолия. Изуродованный, он лежал на полу. Я нагнулся
к нему и повернул на спину. Он был в сознании:
  - Шеф, - сказал он, тяжело ворочая окровавленными губами, - спасибо за
десятку на Аленби.
  Горло у меня перехватило комом, я хотел перевязать ему раны, но мне не
дали.
  - Где ботаник? - спросил я конвоиров.
  - Увели менять брюки. На него не напасешься брюк, на этого ученого.
  - Зачем ему брюки?
  Меня толкнули в спину:
  - Шагай, дура!"


                          Глава тридцать девятая

                        Графиня Голубкина-Вайншток


  Мадам Вайншток назначила мне аудиенцию на среду.
  Я лично обратился к ее секретарше, но она наотрез отказала мне:
  - Госпожа, не примет вас, если у вас нет к ней конкретного дела или
предложения, - сказала она.
  - Передайте ей, что я по делу графа Иванова.
  Мой совет возымел действие, через полчаса мне уже позвонили и назначали
встречу в удобное для меня время.
  Она сидела в просторном и хорошо обставленном кабинете: умная, красивая и
одетая по образцу последних моделей Пьера Кардена.
  Это была высокая, стройная женщина с открытым лбом и миловидным лицом
восточного типа. У нее были мягкие карие глаза и жгуче-черные волосы.
  - Чем обязана? - ласково встретила она меня, поправляя шаловливый локон
упрямо сбившийся на лбу.
  Она была много старше Уилла. Ей было за сорок, не меньше. Возраст
довольно критический для женщины, тем более восточного типа, но по ней
этого не скажешь: фигурка французских журналов, а холенная кожа рук и
отменный маникюр говорили о том, что она давно уже не знает, что такое
мыть посуду.
  - Я хотел поговорить с вами насчет Уилла.
  - Садитесь, пожалуйста.
  Я устроился в глубокое уютное кресло.
  - Я вижу, и мертвый он не дает кое-кому покоя, - иронически заметила она.
  - У меня есть подозрения, мадам, что кому-то было очень нужно видеть его
мертвым.
  - Только не мне, - сказала она, - я любила этого человека. Он был близок
мне по духу, хотя и увлекался Кампанеллой.
  Имя философа напомнило мне альковные переживания Уилла, с беспощадной
откровенностью описанные им в дневнике.
  - Простите, мадам, вы не знаете, кто похитил бумаги старика Кальштейна у
господина Фридмана?
  Господина Кальштейна я имела честь знать, о Фридмане слышу впервые.
  - Может быть он знаком вам как Зайченко?
  - Ах, это владелец пивных баров? - вдруг смутилась она.
  - Совершенно верно.
  - Мне говорил о нем Уилл, но лично, я его не знала.
  - Странно, а он почему-то отзывается о вас, как о давней знакомой.
  Едва заметная тень досады промелькнула на ее холенном лице:
  - Не имею чести, - твердо произнесла она.
  - Почему вы бросили Уилла, когда он остался один без гроша?
  - Не понимаю, о чем вы? Я поддерживала его материально до конца его дней.
Между прочим, деньги на ваш счет перевела я, по его личной просьбе
Я был немало удивлен этим признанием, но сумел не подать виду:
  - Странное дело получается: два богатейших человека - вы и господин
Фридман, покровительствовали Уиллу, а между тем, проживал он в ужасающей
бедности?
  - Во всем виновата его склонность к водке.
  - А мне все-таки кажется, что сгубила его неразделенная любовь к вам.
  - Не говорите о том, чего не знаете.
  - Я знаю, мадам, вот прочтите, пожалуйста.
  Я подал ей записку ее несчастного любовника.


                              Глава сороковая

                              В ритме вальса

  Из дневника Уилла Иванова:

  "Меня посадили в машину.
  За рулем сидел Бабуин.
  - Ты что, же парень, работаешь на два фронта? - спросил я. Он не удостоил
меня ответом.
  - А у меня работать выгоднее, - вмешался племянник, - я не скопидом, как
иные и плачу двести шекелей в час.
  Почти всю дорогу он слушал волшебные мелодии Штрауса.
  - Все-таки красивый был человек, - сказал он, имея в виду австрийского
композитора, - и веселый, видать, очень...
  Бабуин ударил по тормозам.
  Машина со скрипом остановилась.
  Была ночь.
  Мы стояли на мосту.
  Внизу бурлила река, а в небе щерился молодой месяц. Он напоминал эмблему
на мусульманских надгробиях.
  Кругом царило гнетущее безмолвие, только внизу под мостом деловито
кипятилась вода на порогах, да из кабины доносились волшебные звуки музыки.
  Из темноты вдруг возник племянник:
  - Ну будь, Уилл! - ласково сказал он мне и затянулся дымом сигареты.
  Меня подняли и бросили за перила моста.
  Я сильно ударился о воду и на секунду потерял сознание. Вода была
обжигающе холодная и я тут же пришел в себя. Я стал погружаться в пучину,
но захлебнуться не успел: ноги коснулись дна и я что было сил, оттолкнулся
от грунта.
  Под водой меня снесло немного и, всплыв, я оказался под мостом.
Онемевшими пальцами я уцепился за выступ железной сваи.
  - Он уже готов. - Услышал я наверху голос Бабуина. И тут же в тишину
вплелось стрекотание сверчка. Раньше на мосту я его не слышал.
  - Он живуч, - раздался бас племянника.
  - Босс, так надо было его пристрелить.
  - Нет, Боб, я люблю все пышное и символическое, - сказал племянник,
насвистывая в такт вальса. - Если он выживете, то никогда уже не
поднимется. - Шмулик рассмеялся, - сломал я его все-таки.
  Голоса затихли.
  Стукнула дверца машины.
  Зарокотал мотор и в его урчании захлебнулись звуки веселого вальса.
  И опять только вода деловито кипятилась на порогах, да слышны были
пронзительные цикады неугомонного сверчка"


                            Глава сорок первая

                                Молодожены


  На следующий день мне позвонил Федор.
  - Можете меня поздравить, - сказал он счастливым голосом, - суд признал
нас с Бобом супругами.
  - Я очень рад за вас Федор Николаевич.
  - Спасибо. О чем вы хотели говорить со мной? Если об Уилле, то к рассказу
Боба мне нечего добавить.
  - Извините, Федор, когда в последний раз вы видели Уилла?
  - Спустя неделю, после нашей поездки в Эйлат.
  - При каких обстоятельствах?
  - Мы встретились на Дизингофе. Я рассказал ему, что принят в общество
гомосексуалистов, что ищу Боба, а заодно работу, потому что я уже на
мели. Он спросил ходил ли я на биржу труда. Я сказал, что ходил, но там
подбивают меня идти на стройку, а мне не хочется - надоело месить цемент.
Я все же учитель русской словесности.
  - Он предлагал вам что-нибудь?
  - Да, конечно, он звал меня начать все сначала.
  - Что он сказал конкретно?
  - Он сказал, что знает, где живет племянник и что вместе мы одолеем его.
  - И вы отказались?
  - Разумеется. С какой стати мне было лезть в это сомнительное дело. Я так
и сказал ему - "Забудьте про племянника, граф, у него деньги, с ним не
сладить"
  - Вы действительно в это верили?
  - Нет, я просто хотел отвязаться от Уилла. У меня и своих проблем было не
мало. Разве я не имею права на личную жизнь?
  - Конечно имеете.
  - Я хотел разыскать Боба. Как раз тогда мне удалось напасть на его след.
  - Где же вы его нашли?
  Федор замялся:
  - В заведении мадам Вайншток. Он подрабатывал там в отделении для голубых.
  - Он и сейчас там работает?
  - Ну что вы, мы с этим завязали. У нас теперь настоящая семья и мы
занимаемся бизнесом. В маклеры подались: торговать недвижимостью выгодно,
вон, сколько народу из России понаехало.
  - А что стало с Уиллом?
  - А ничего, он ушел.

   
                            Глава сорок вторая

                                  Измена

  Из дневника Уилла Иванова:

  1

  "На следующий день я пришел к Белле и все ей рассказал. Она всплакнула
немножко, потом накормила меня бульоном из ресторана, который открыл
"Третьим будешь" и, сунув мне в руку сотенную, как-то странно замялась:
  - Извини, - сказала она, - у нас с мужем много работы. Я сейчас ему
помогаю. Ресторан новый, надо привечать клиентуру.
  - Ты не хочешь меня видеть? - спросил я, чувствуя подступающий ком в
горле.
  - У меня просто не будет времени встречаться с тобой, мне надо помогать
мужу.
  Она густо покраснела и сунула мне в карман еще одну сотенную.
  Выйдя из ресторана, я раздал деньги нищим на Аленби.
  Теперь я один, денег у меня не осталось.
  Белла отказалась мне помогать под предлогом, что ей с "Третьим будешь"
надо расширять бизнес. Впрочем, раз в неделю, она приглашает меня на
тарелку с супом. Я подозреваю, что суп остается после клиентов и Беллочке
жалко его выплескивать. Наше романтическое прошлое стерлось из ее памяти и
мои обширные познания в философии второй половины девятнадцатого века
более не волнуют ее.
  Я подозреваю, что она завела новый роман с Нисимом, моим соседом по
лестничной клетке. Мастурбант излечился уже от половой немочи и теперь
работает у супругов мажордомом в банкетном зале. С недавних пор он обрел
элегантный вид и напусти на себя важность. Встретив меня как-то в
подъезде, он признался, что после ежедневных банкетов в ресторане, ему
приходится штудировать с хозяйкой труды Льва Давидовича Троцкого.
  "Третьим будешь" стал уже первым в Холоне. Встречаясь со мной, он
вежливо кивает мне, а однажды, сняв шляпу, предложил:
  - Я не помню зла, товарищ, если вы не против, я готов устроить вас у себя
швейцаром в гардеробе. Тем более, Белла Аркадьевна настаивает на этом.
  Я учтиво поблагодарил его:
  - Поклон Беллочке Аркадьевне.


  2


  Время неумолимо бежит.
  Денег у меня не осталось.
  Надо срочно искать работу.
  Я хотел податься в публичный дом, но на моем месте сидит генерал. Хозяин
вряд ли простит мне уход по собственному...
  Придется идти на биржу труда..
  Был там.
  Предложили должность дворника.
  Я и раньше не особо привечал эту престижную среди эмигрантов профессию,
и потому решил податься в охрану. Работа - не бей лежачего, да и платят
неплохо, а я уже третьи сутки не принимал горячей пищи. Если затея
сорвется, уеду в Иудейскую пустыню наниматься в шакалы. Их почти истребили
на юге страны и многие репатрианты навострили уши в Беэр Шеву, занимать
свободные вакансии.
  Неужели Беллочка схлестнулась с мастурбантом? Господи, как мне тоскливо.
  Родная, милая моя ласточка, если бы ты знала, как я скучаю по тебе...
Никогда ты не любила меня, но благодарен богу, что ты была в моей судьбе.
Единственное, что я хочу, это умереть с твоим именем на устах"


                            Глава сорок третья

                                  Убийца

  Прочитав последние строки, Белла заплакала.
  Я никогда не хотела ему зла, - сказала она, - я любила только Уилла...
Это он убил его! Он заставил меня предать его, и он же убил его в
больнице.
  - Кого вы имеете в виду, Белла Аркадьевна?
  - Своего мужа - Ефима Лифшица.
  - Это "Третьим будешь"? - невольно вырвалось у меня.
  - Да, это он. Не такой уж он третий, как вам кажется. Он никогда не пил
по-настоящему, а просто притворялся, чтобы люди не принимали его всерьез.
Всю жизнь он унижал и издевался надо мной. Вынуждал спать со своими
начальниками в Узбекистане, а здесь толкнул на связь с Уиллом.
  - Потому что тот поддерживал вас?
  - Совсем нет, мы не нуждались в его грошах. Еще в Ташкенте муж понуждал
меня спать с Зайченко.
  - То есть с Фридманом?
  - Он тогда заведовал складом и мог снабжать знакомых дефицитом.
  - Зачем вам нужен был дефицит?
  - Муж работал завмагом и таким образом добывал себе товар. А потом
Зайченко рассказал мне про своего дядю и его опыты. Я приняла это за
шутку, но муж понял, что тут пахнет миллионами. Мы следили за ними до
самого их отъезда в Израиль. Я не собиралась сюда приезжать, меня заставил
муж.
  - И скоро вы нашли племянника?
  - Нет, Фридман куда-то исчез, а на старика мы вышли через Уилла.
  - Выходит, все это время вы знали...
  - Да, я знала, но не думайте плохое. Может быть, не сразу, но я
действительно полюбила Уилла. Я не верила во все это, пока не
познакомилась со стариком. Умирая, он просил меня не оставлять Уилла. Вот
тогда-то во мне что-то надломилось. Я не хотела предавать Уилла. Вы не
верите мне? Ведь это не трудно проверить. Я могла преспокойно забрать у
него бумаги старика, но не сделала этого, за что муж зверски избил меня.
Кстати, бумаги ботаника У Зайченко никто не крал. Он сам предложил мужу
выкупить их. Ему эти чертежи были уже ни к чему: Веньямин плодоносил
только у Иванова или у меня. Таково уж было его свойство - служить людям,
которых любил старик. Ведь и меня он любил очень.
  - Да, но вы могли открыться Уиллу?
  - Могла бы, но не решилась. Муж пригрозил, что расскажет ему о моей связи
с Зайченко.
  - Вы и здесь с ним... были любовниками?
  - Это было один раз, когда Фима выкупил у него бумаги старика. В ту ночь
я была у Фридмана...
  Я продолжала обманывать