бе не приходило в голову, что ты единственный, после
Ротшильда, еврей с титлом?
  - Ошибаешься, - сказал я, далеко не единственный.
  - Что вам нужно от него? - резко повторила Белла.
  - Зачем же так грубо, Белла Аркадьевна, я ведь уверен, вы очень даже
можете быть ласковой и чувственной женщиной.
  - Я ненавижу вас!
  - А я и не требую от вас любви. Я лишь хочу, чтобы мне вернули то, что
принадлежит мне по праву. Если в течение минуты вы не убедите вашего
хахаля... прошу прощения - их сиятельство, последовать нашим требованиям,
нам придется сделать вам больно.
  - Что ты собираешься делать? - насторожился я.
  - Ничего особенного, - язвительно отозвался Шмуэль, - разве ты не знаешь,
что обычно мужчины делают с такими очаровашками, как твоя подруга, пардон,
- будущая графиня Голубкина-Вайншток?
  - Побойся бога, скот!
  - Когда ты, наконец, поймешь, Уилл, что бог на стороне сильных и смелых..
Будь иначе, разве стал бы он посылать к нам твою мадам?
  - Ты не тронешь ее, подонок!
  - Еще как трону, братец. Если ты не примешь мое предложение, любезной
Белле Аркадьевне, - он похотливо оглядел ее фигуру, - придется
удовлетворить самые низменные наклонности моих извращенцев, а они смогут
доставить ей удовольствие, поверь мне.
  Белла заплакала в отчаянии.
  Я зарычал и бросился на племянника. Я убил бы его, попадись он в эту
минуту, но навстречу мне вдруг вынырнул Зеэв, остановив меня мощным ударом
в солнечное сплетение.
  Внутри у меня все оборвалось. Я рухнул на пол и скрючился от боли,
пытаясь восстановить дыхание.
  Зеэв поднял меня на ноги, и чтобы я более не дерзил боссу, схватил за
локоть левой руки с такой силой, что я едва не взвизгнул.
  Племянник, между тем, заложив руки за спину, расхаживал по комнате и с
профессорскими интонациями в голосе читал мне мораль:
  - Уилл, кому на роду написано иметь деньги, тот будет их иметь, а кому
нет, тут уж ничего не попишешь. А тебе не суждено, парень. Хоть ты и граф,
на лбу у тебя ничего не написано, смотри хоть в микроскоп. Но я пойду тебе
навстречу, я отвалю тебе порядочный кус. Будешь жить в достатке до конца
дней своих. Только не мешай мне играть крупно. Дядя сделал свое дело,
теперь моя очередь. Человечеству нужен я, а не ты. Ты все провалишь,
пропьешь и спустишь на Беллочку Аркадьевну. Давай цветок.
  - Нет, - сказал я, - я ничего не дам.
  - Очень хорошо, - сказал племянник, - ты не дашь, возьмем сами.
  Он кивнул своим барбосам. Один из них приложил пистолет к моему виску,
двое других, обступив смертельно побелевшую Беллу, стали теснить ее к
дивану. Она рванулась ко мне, но Зеэв не очень сильно ударил ее по виску.
Всплеснув руками, она затравленно вскрикнула, ожидая еще ударов, но Зеэв
сменил гнев на милость, игриво обхватил ее за талию, а когда она
оттолкнула его, резким движением порвал на ней кофту. Она закричала,
прикрывая обнажившуюся грудь руками. Бандитов это еще больше распалило.
Напарник Зеэва, заломил Белле руки за спину и прильнул к ее груди, ловя
губами розовый сосок. Извиваясь, от боли, Белла вонзила зубы в его
волосатое ухо. Истошно заорав, дикарь отшатнулся от нее, но затем, схватив
за волосы, с силой швырнул на диван. Подоспевший Зеэв сел ей на голову, а
укушенный напарник, мигом сорвал с Беллочки трусики, раздвинул ей ноги, и
ловко стал сбрасывать с себя брюки.
  - Вы не одумались, ваше сиятельство? - спросил меня Шмуэль, наблюдая за
мной, - или может вас возбуждают сцены любви втроем?
  - Останови их, - сказал я придушенным голосом, - я согласен.
  Племянник крикнул на Зеэва, нервно подминавшего под собой Беллу и тот
нехотя отпустил ее.
  Растрепанная, с разорванной кофтой она поднялась с дивана и, закрывая
грудь дрожащими ладонями, забилась в испуге за мою спину.
  - Как только ты выпустишь ее, я отдам тебе горшок, - обратился я к
Шмулику.
  - О кей! - сказал Шмулик, - я знаю, что ты держишь слово и не хочу
причинять тебе зла.
  По его знаку Белла накинула на себя мою рубашку и мигом выскользнула из
квартиры. Племянник не дал ей даже поцеловать меня.
  - Не вздумайте звонить в полицию, - Белла Аркадьевна, - сказал он, - или
мы вышлем вам почтой самый драгоценный орган графа.

  3

  Белла ушла.
  Я подошел к огромной зачехленной кадке, стоявшей за занавеской.
  - Вот, - сказал я, - это Веньямин, - можешь забирать.
  Забыв об опасности, Шмулик подошел ко мне вплотную и в ту же секунду я
пустил в ход свой любимый левый боковой.
  Это был знаменитый свинг Джо Фрезера, который я разучивал, просматривая
его бои с Касиусом Клеем. Я метил ему в челюсть и вложил в удар всю силу.
  Охнув, Шмулик опустился на пол. Он явно поплыл. Это был глубокий нокдаун,
после которого опытный боксер, обычно, не торопится подниматься с пола.
Но он быстро вскочил на ноги и его зашатало. Я мог бы "двойкой" надолго
уложить его, но телохранители живо перекрыли мне дорогу.
  Далее события разворачивались в такой последовательности. Очухавшись,
нетвердой походкой, племянник отошел в угол и оттуда стал дирижировать
моим избиением.
  Дегенерат под названием Зеэв ударом двухпудового кулака вышиб меня из
туфель. Судя по всему, он тоже работал под Фрезера, с той лишь разницей,
что предпочитал крюк снизу.
  Я был потрясен, но не настолько, чтобы совсем потерять инициативу. Сделав
шаг в сторону, я послал ему навстречу, серию прямых ударов. Почти все они
рикошетом отскакивали от его железного подбородка. Отразив мой натиск,
Зеэв по-бычьи наклонил голову и маленькими шажками пошел в атаку. Я сделал
слабую попытку прикрыть челюсть, но тяжелым крюком снизу он пробил мою
защиту, по новой бросив меня на пол.
  Распластанный, я лежал посреди комнаты.
  Зеэв хотел припечатать меня каблуком, но племянник остановил его,
приказав что-то укушенному напарнику. Через минуту я почувствовал, как
укушенный льет мне в глотку водку.
  Это было последнее, что я запомнил"

   
                          Глава двадцать седьмая

                             Прощание с другом

  Уилла похоронили на городском кладбище.
  В траурной речи господин Фридман-Зайченко (присутствовало два-три десятка
бывших собутыльников Уилла), заявил, что поставит на могилу "Безвременно
ушедшего друга" бюст из черного гранита за свой счет.
  - Мы евреи, умеем хоронить друзей! - сказал он, расчувствовавшись и
пухлыми пальцами теребя, свои запорожские усы.
  Недели через две, в один из серых дождливых вечеров, я пришел в заведение
господина Фридмана, чтобы залить тоску пивом.
  Расследование не продвигалось. Убийца, если таковой действительно
существовал в природе, был недостижим для меня, по крайней мере, на
сегодня.
  От усталости и безнадежности я снова малодушно стал убеждать себя в том,
что, вероятно, Бернштейн прав и я только напрасно теряю время.
  После двух бутылок голландского "Ансельм", мне приспичило в туалет.
Облегчившись, и сосредоточенно застегивая молнию на ширинке, я вдруг
обнаружил рядом с унитазом листы выдранные из Уилловой рукописи. "Фридман!
- обожгла меня давно уже назревшая мысль, - только он мог выкрасть
недостающие в дневнике страницы. Вот же, гадина, и нашел ведь запискам
достойное применение"
Я подобрал разбросанные листы и стремглав помчался домой. Дома я
разгладил их утюгом и углубился в чтение каракулей Иванова.



                          Глава двадцать восьмая

                                   Кража

  Из дневника Уилла Иванова:

  1

  "Я пришел в себя утром.
  Беспрерывно звенел телефон.
  У меня не было сил добраться до аппарата.
  Тошнило.
  Голова гудела, как после тяжелого похмелья.
  Каждый, кто водит дружбу с мисс бутылкой знаком с этим "приятным"
ощущением.
  О синдроме похмелья можно говорить долго, но лучше чем раввин холонской
синагоги Ильягу Бадалбаев об этом никто не сказал. Однажды на встрече с
репатриантами из Средней Азии, он сделал для прессы следующее заявление:
"Похмелье, господа, - это нормальное состояние грешников в аду!"
Уважаемый рав мог не утруждать себя столь мудреными умозаключениями - у
нас в стране каждый третий русский может написать диссертацию на тему
"Похмелье, как последствие неумеренного потребления алкоголя и
свидетельство развала общественных отношений"
Между прочим, отец мой тоже приложил к этому руку, написав, между
запоями, "Трактат о пользе рассола"
Милуясь как-то с Беллой на подоконнике (единственное не опробованное нами
место), я выдал ей работу предка за свою, за что удостоился высшей похвалы
и соизволение - весь ближайший месяц разнообразить наш любовный досуг
цитатами из папиного манускрипта.

  2
 
В этом пре противнейшем состоянии я пребывал, очнувшись утром.
  Рядом лежала бутылка из под водки. Бандиты вливали ее мне в рот
насильно, пока я не забылся.
  Я тяжело поднялся с пола и увидел, что Веньямин исчез.
  Он стоял за шторой, затянутый в специально пошитый для него чехол. До
последней минуты я надеялся, что племянник не поверит, что Веньямин это
тот самый хрупкий росточек в скромном глиняном горшочке. Меня поразила его
невнимательность: битый час он вел со мной переговоры и ни разу глянул на
пакет с навозом.
  Телефон колотило от звонков.
  Я пошел к нему с намерением заткнуть ему пасть, но тут вдруг вспомнил про
бумаги старика и ужаснулся - "Неужто прихватил их с собою племяш?"
Я рванул к комоду, резко потянул на себя последнюю полку. "Слава Богу!
бумаги на месте"
Шмулик делал ошибку за ошибкой. У меня отлегло от сердца.
  Телефон настойчиво продолжал взывать к моей совести.

  3

  Это была Белла.
  Рыдая в трубку, она засыпала меня упреками:
  - Какой ты жестокий, Уиллка, как тебе не стыдно. Ты совсем не жалеешь
меня. Я все глаза выплакала. А вдруг бы они убили тебя?
  - Ну что ты, в самом деле, мамочка, со мной все в порядке, успокойся.
  - Почему ты ни разу не позвонил мне? Почему не отвечал на звонки, кто эти
бандиты? - всхлипывая, допрашивала она.
  - Это родственник дяди Семы,- отвечал я, - ну чего ты плачешь, рыбонька?
У меня с ними свои счеты, ты не волнуйся, пожалуйста, я скоро вернусь.
  - Ты опять оставляешь меня?
  - Совсем не надолго, родная, ты даже не успеешь соскучиться.
  Я бросил трубку на рычаг и пальцами стал массировать себе виски.
  Будь рядом Белла, она бы мигом сняла головную боль.
  И все-таки везучий я человек - у меня есть Белла.
  Племянник не разглядел у меня во лбу богатства. Какой же он слепец, ведь
я богаче любого самого могущественнейшего паши.
  Еще задолго до Веньямина я считал самой заветной своей мечтой - Свободу.
Теперь я готов был поступиться ею ради одной минуты любви божественной и
неповторимой Беллы Вайншток.
  Уже после первой нашей встречи меня словно озарило: я понял, что истинное
счастье и смысл жизни заключаются в любви. Я имею в виду не какое-либо
абстрактное чувство, а любовь именно к ней. За один благосклонный взгляд
возлюбленной я с упоением променял бы всю свою безрадостную жизнь.
  Прежде у меня не было стимулов добиваться высот. Я мог бы преуспеть еще на
заре своей многострадальной юности, но явно ни к этому стремилась моя
измученная одиночеством душа.
  Почти все мои одноклассники вышли в люди. Иные предпочли бизнес или
сидели на уютных государственных постах. Попроси я, они бы вмиг нашли мне
теплое место, но я человек гордый, делать карьеру всегда считал скучным
занятием.
  Чем бы человек не тешился, финал всегда один: отец мой лез к вершинам
власти, ботаник посвятил себя науке, но ни тот и ни другой так
по-настоящему и не познали вкус истинного счастья.
  Я никогда не делал деньги и никогда не искал себя в творчестве.
  Любовь - единственное, что жаждала моя истерзанная душа. Любовь -
единственное чему ( в этом я теперь был убежден), стоило посвятить жизнь.
  Я всегда верил, что она придет.
  Никогда в жизни у меня не было друзей и подруг. Я жестоко страдал от
одиночества, но никогда не отчаивался. Я ждал своего часа. Какое-то
подспудное чувство говорило мне, что я не должен отчаиваться.
  И судьба не обманула меня.
  Я дождался любви - большой и красивой как жизнь.
  Я боготворил ее.
  Я пребывал в поэтическом настроении двадцать четыре часа в сутки и почти
не вспоминал ее мужа. Для меня он не существовал
Все годы моего одиночества были вознаграждены непередаваемой,
неиссякаемой радостью трепетно и беззаветно любить женщину.
  Она понимала меня с полуслова. Она угадывала каждое мое желание, искренне
любила и беспокоилась обо мне.
  Не знаю почему, но мне всегда было важно, чтобы близкая и родственная
душа думала обо мне. Более всего в жизни я нуждался именно в этом, может
быть потому, что никогда не знал материнской ласки.
  Белла самая большая удача в моей судьбе. Я готов был повторять эти слова
снова и снова. Наконец-то, фортуна улыбнулась мне. В появлении Веньямина в
моей жизни я видел особое знамение. Судьба не случайно свела меня с ним,
он гармонично дополнял нашу семейную идиллию.
  В душе я уже видел Беллу женой и в шутку называл ее графиня
Голубкина-Вайншток.
  Я не уверен, что без Веньямина нам было бы хорошо.
  Сегодня, когда его похитили, я понял, что без него не смогу удержать
любимого человека.
  Нет, я не думаю, что она тянулась ко мне из-за денег, но разве не рвались
самые крепкие узы из-за банальной прозы жизни? А мне так не хотелось,
чтобы Белла познала нужду и безденежье.
  Именно поэтому мне нужен был Веньямин.
  О нем в последнее время я думал не меньше, чем о Белле.

  4

  Голова моя по-прежнему раскалывалась.
  Я принял рассолу для восстановления памяти, но это не помогло. Пришлось
пренебречь антиалкогольным воззванием раввина Бадалбаева и тяпнуть для
баланса рюмашечку крепленого винца.
  Как только я принял за воротник, у меня вмиг полегчало с головой, но на
душе по-прежнему было гадостно. "Что же делать? Что мне нужно делать,
любезные леди энд джентльмены?"
Во-первых, я уже привык к Вене, сроднился с ним и полюбил. Все мои лучшие
побуждения и помыслы были связаны с ним. Ни один объект на свете (кроме
Беллы) за всю мою многострадальную жизнь не вызывал во мне эмоций столь
бурных и мыслей столь глубоких. Веньямин переродил меня, сделал чище,
умнее и благороднее. Разве не на это рассчитывал старик? Таким же образом
он полагал воспитать человечество. Для этого нужно было лишь избавить его
от изнуряющей борьбы за существование. Именно это он имел в виду на
смертном одре - "Помни о людях, Уилл!"
Но моя миссия была под угрозой. Меня лишили Веньямина, друга моего
ласкового и безотказного и сделал это человек коварный и беспринципный, в
руках которого Веня мог служить только источником зла. Я ни на минуты не
сомневался, что, заполучив гениальное изобретение старика, эта сволочь
станет насаждать в Израиле советскую власть.
  Как ни всесилен был теперь племянник с Веньямином на руках, я все же
решил открыто вступить с ним в бой.
  Денег у меня было достаточно, чтобы в первое время успешно вести с ним
борьбу.
  Сам я неплохо сложен, силенкой бог не обидел и если к этому добавить
хлесткий свинг Фрезера, неоднократно выручавший меня в экстремальных
ситуациях, можно было не сомневаться, что я далеко не подарок, даже для
такого крутого парня как Шмулик.
  В бытность свою кассиром массажного кабинета, мне не раз приходилось
вышибать зубы клиентам, намеренно обижавших девушек.
  Однажды я нокаутировал Эли Ландау, чемпиона Негева в полутяжелом весе.
  Эли привык к тому, что все ему подчинялись, и в последний свой визит стал
нагло настаивать на половом контакте, с одной из девушек, без кондома.
Получив от него оплеуху, девушка (ее звали Галя), зареванная прибежала ко
мне, слезно умоляя спасти ее от этого спидоносца.
  За нашим боем тогда наблюдал весь дом терпимости. Противник кондомов все
старался достать меня джебами. Поднырнув под один из них, я вошел в
ближний бой, ошеломил его серией ударов снизу, заключив ее коротким
боковым слева. Чемпион грохнулся на пол, а Галка, под дружные аплодисменты
подружек, торжественно натянула ему на голову кондом, от которого он
недавно столь упорно отказывался.

  5

  На свою левую я всегда надеялся и предпочитал работать без оружия.
Несколько приемов бокса вполне удовлетворяли меня. Я не робкого десятка и
всегда был способен постоять за свои убеждения, и теперь я жаждал боя. Но
в одиночку, несмотря на отработанный свинг, с племянником мне было не
сладить. Оставался единственный вариант - нанять специалистов уличного боя.
  Среди репатриантов мастеров мордобоя в стране предостаточно. Большую
часть года они ищут работу и охотно и откликаются на деловые предложения.
  Я умылся, оделся весьма элегантно и, позавтракав на скорую руку, пошел на
улицу Бренера, где располагалась биржа труда для лиц с высшим
образованием. Такового у меня, разумеется, не было в наличии, но мои
систематические с Беллой занятия философией давали мне основание считать
свои познания в гуманитарных дисциплинах не ниже уровня доктора
Бар-иланского университета.
  - Уважаемый адон, мне нужны люди для горячего дела, - сказал я чиновнику.
  - Кто именно? - осведомился чиновник и наклонил голову, что-то записывая.
Я увидел зализанные волосы пакида и пробор аккуратный до умопомрачения.
Зализанность столоначальника, его пробор и равнодушный вид, являли собой
символ и воплощение отечественной бюрократии.
  - Мне нужны специалисты уличного боя, - сказал я.
  Чиновник долго молчал, со значительным видом роясь в бумагах, и
демонстративно игнорируя меня. Потом как бы невзначай бросил:
  - Вы что-то изволили спросить?
  - Господин, мне нужны специалисты уличного боя.
  - Это не здесь, любезный, у нас иной профиль. Нам требуются уборщики,
дворники и строители.
  - С высшим образованием? - съязвил я.
  Пакид оскорбился:
  - Ваша ирония неуместна, - официально проскрипел он, - государство не
виновато, что каждый второй русский - инженер или врач. Зачем маленькой
стране такое количество врачей? На сегодня мы нуждаемся лишь в грубой
рабочей силе.
  - Так как же мое дело, адон, - прервал я его, - где я найду бойцов?
  - На Дизенгофе, - нехотя отвечал он, - там всякий сброд водится, можно
хоть черта нанять.
  - Гран мерси, сэр.


  6

  На главной площади Тель-Авива, носящей имя первого мэра города Меира
Дизенгофа, неподалеку от небольшого скверика с фонтаном, расположились
качки, или, как их еще называли - шкафы - бойцы широкого профиля,
подрабатывающие в русских мафиозных структурах.
  Мое появление ни у кого не вызвало интереса. Кто из них проводил бой с
тенью, кто баловал гирями, а иные отжимались от земли, не обращая внимания
на испуганно шарахающихся прохожих.
  Специалисты тосковали. Судя по их постным физиономиям, работы у них не
предвиделось.
  - То есть, работа-то есть, - сказал мне один из них, огромный рыжий дядя,
который в сторонке от всех отрабатывал технику сложного приема - удар
левой ногой в печень. - Работа-то есть, но все не про нас. Предлагают
метлу и прочий мусорный инвентарь, а я между прочим, кандидат наук и
мастер спорта по самбо.
  - Да, - согласился я, - конечно, это грустно, когда и подраться-то не с
кем.
  - В том и дело, - живо отозвался рыжий, - за хорошую плату, почему бы не
подраться. А махать метелкой специалисту по квантовой физике... извините,
лично мне такая перспектива не улыбается..
  Рыжий с любопытством оглядел мой элегантный костюм, оценил прекрасные
туфли итальянского производства и вдруг спросил:
  - Послушайте, господин, это не вы раздавали милостыню на Аленби?
  - А что, что-нибудь не так?
  - Нет, все в порядке. Просто я не успел в последний раз поблагодарить
вас. Десятка, которую вы мне дали, пришлась кстати. Я тогда очень
нуждался. Вы, наверное, помните меня, я стоял на углу шука "Кармель" и
играл на мандолине?
  - Нет, простите, не помню, но рад, что был полезен.
  - Я так понимаю, адон, что вам нужны люди для горячего дела?
  - Вы правильно понимаете, мне действительно нужны люди.
  - Я готов вам услужить, господин, но... - на секунду он замялся.
  - Не волнуйтесь, - успокоил я, - поста