оружия,
чтобы развязывать войны или устраивать государственные перевороты.
   Это было прибыльное дело, но трудность состояла в том,  чтобы  выгру-
зить товар и доставить его покупателям. Кто-то, опять в баре, потому что
большая часть нашего времени проходила в отелях и барах, рассказал  Лоэ,
что имеет пятнадцать тысяч винтовок на борту корабля, не знаю уж в каком
порту, и обещал ему огромные комиссионные, если Лоэ удастся их продать.
   Проблема заключалась в том, чтобы перевезти их из одного порта в дру-
гой, несмотря на запреты.
   И вот мы начали продавать винтовки. Я говорю  "мы",  потому  что  мне
часто приходилось играть свою роль.
   - Почему ты смеешься?
   - Все было почти как в оперетте. Если глядеть издалека,  это  кажется
забавным. Забавным и жалким. Эти винтовки, которых я никогда не  видела,
которые, может быть, вообще никогда не существовали, мы продали, не знаю
уж сколько раз, самым различным группировкам.  Мы  говорили,  что  живем
этими винтовками, причем иногда - роскошно. Корабль, на котором они  на-
ходились, или считалось, что находятся, ходил  под  греческим  флагом  и
долгое время сновал вдоль всего побережья, от Панамы до Огненной  Земли,
никогда не освобождаясь от своего груза.
   Мы получали наши комиссионные, а в последний  момент  возникало  пре-
пятствие - циклон, революция или полицейское расследование с  установле-
нием надзора.
   - Лоэ это делал нарочно?
   - Может быть. Министры и генералы принимали нас с большой  помпой,  а
потом вдруг приходилось быстро менять климат. В  конце  концов  пришлось
покинуть и континент, где мы докатились бы до тюрьмы или же нас расстре-
ляли бы за помощь мятежникам.
   Мы отплыли в Гавану, и Лоэ с его  представительной  внешностью  сумел
произвести впечатление на французского посланника,  и  тот  на  какое-то
время взял его под свое покровительство. Для всех окружающих я была  ма-
дам Лоэ. На этот раз речь шла о создании уже не газеты, а журнала, кото-
рый занимался бы французской пропагандой на все страны Латинской  Амери-
ки.
   - Вы, должно быть, снова отправились в путь?
   - В Каир, даже не забрав свои чемоданы, потому что мы остались должны
в отеле, не помню уж за сколько недель.
   - Ты не была несчастлива?
   - Я же сама этого хотела.
   - Ты все еще любила его?
   Жанна посмотрела на нее, но прямо не ответила:
   - Я так хорошо его знала! Я знала все  его  маленькие  слабости,  все
подлости, и Бог знает, сколько у него их было!
   - Ты говорила ему о них?
   - Да.
   - Вы ссорились?
   - Почти каждую ночь. Потом он меня колотил.
   - И ты позволяла ему это?
   - Мне случалось выкладывать ему всю горькую правду, чтобы он меня по-
колотил.
   - Не могу этого понять.
   - Не имеет значения. Я убежала, не так ли? Не  забывай  -  только  по
своей воле. И когда начинаешь кубарем катиться вниз, иногда бывает,  что
получаешь наслаждение, погрязнув во всем этом,  и  тогда  нарочно  идешь
дальше и дальше.
   - Немного похоже на то, как меня задаром  наняли  служанкой,  хотя  в
этом не было никакой необходимости!
   - Если тебе угодно.
   - Ты не любила его, но ты шла за ним, ты слушалась его, как собака.
   - Да. И мы пили вдвоем, особенно в последнее время  нашей  совместной
жизни. Мы проводили большую часть ночи за выпивкой, а  потом  бранились.
Он умер за три недели, от плеврита, в госпитале.
   - Ничего тебе не оставив. И тогда ты нанялась к своим бельгийцам?
   - Почти. Не сразу.
   Она покраснела, не объясняя причины. Если она тогда  испробовала  ка-
кой-нибудь другой способ существования, то сейчас предпочитала не  гово-
рить о нем и не думать.
   - Вот и все, Дезире. Иди спать. Я тебе очень обязана. Ты оказала  мне
услугу и достаточно покрутилась возле кастрюль. Ты можешь сейчас сказать
себе, что к этому и стремилась, и это, во всяком случае, будет  утешени-
ем.
   Уже уходя от нее, Дезире, которая несколько мгновений что-то  обдумы-
вала у порога, вздохнула:
   - В конце концов, ты тоже из этой семьи.
   - Входите, доктор. Будьте так любезны, закройте дверь, потому что  я,
вероятно, задам вам некоторые вопросы, которые никому нет нужды слушать.
Уже давно - не правда ли? - вы не видели столько оживления в доме.
   - Вы уезжаете с ними? - спросил он, откидывая простыню.
   - Сначала я хотела бы узнать, что вы думаете о моих ногах.  Опухлость
немного опала со вчерашнего дня. Они начали синеть. Теперь я  могу  сама
дотащиться до туалета.
   Кончиками пальцев доктор касался опухших ног в разных местах, рисовал
круги и, нахмурив лоб, смотрел, как медленно исчезают белые следы.
   - Я хотел бы как следует прослушать ваше сердце.
   Он старательно занимался этим не менее десяти минут, передвигая поло-
тенце по голой груди и спине Жанны, заставляя ее дышать сильнее, слабее,
потом задержать дыхание и снова дышать.
   - Ну, доктор?
   - Вы правы. Сердце неплохое. Не думаю, что электрокардиограмма так уж
нужна.
   - Чем же вы обеспокоены?
   - Я спросил, каковы ваши намерения. Как я понял из того, что мне ска-
зали внизу, ваша невестка с детьми сейчас отбывают в Пуатье.
   - Точно. Но я-то еще не в состоянии путешествовать, верно?
   - Действительно, вам сейчас невозможно ехать в таких  условиях.  Пос-
кольку вы больше не можете оставаться здесь,  я  позабочусь,  чтобы  вас
сразу же перевезли в госпиталь.
   Он бросил на нее взгляд, ожидая, что она вздрогнет при слове  "госпи-
таль", переменит позу, станет плакать, жаловаться или даже бунтовать. Но
она продолжала улыбаться ему:
   - Присядьте на минутку, доктор.
   - У меня сегодня много визитов. Я могу уделить вам лишь несколько ми-
нут.
   - Тем не менее вы с самого воскресенья хотите о чемто меня  спросить.
Вы не сделали этого, потому что боялись обидеть или огорчить меня. Может
быть, и потому, что боялись проявить излишний интерес  к  частной  жизни
своих пациентов. Я помогу вам, задав прямой вопрос.  Если  предположить,
что я, как только встану, снова примусь за работу, как в последние  дни,
то сколько, по-вашему, времени пройдет до следующего рецидива?
   - Не более нескольких недель.
   - А потом?
   - Вы сляжете, все начнется сначала, и вы опять будете  вынуждены  ле-
жать в постели. Это будет случаться все чаще и чаще, особенно летом.
   - Чуть ли не половину времени быть в постели?
   - Не сразу.
   - А потом?
   - С годами все будет усугубляться.
   - И сколько лет пройдет, пока я стану полностью неподвижной?
   - Это зависит от того, как много у вас будет забот. Если вы поедете с
ними, то не больше четырех-пяти лет. С другой стороны...
   - Говорите же!
   - Если они останутся без вас, я не знаю, что станет с  парнем  и  его
сестрой.
   - А что бы вы сделали на моем месте?
   - Позвольте не отвечать на этот вопрос.
   - Итак, доктор, я оказалась почти в том же положении, что и мой брат.
Мне тоже, как объяснил нотариус Бижуа, говоря о Робере, приходится выби-
рать одно решение из двух, точнее - из трех. Приют, где я  смогу  безмя-
тежно жить и где позаботятся о моих ногах. Семья,  где  я  превращусь  в
служанку и буду невыносимой обузой всякий раз, когда заболею.
   - Да.
   - Я не касаюсь третьего решения.
   - Да.
   - Полагаю, что нотариус остался недоволен выбором Робера.
   - Он надеялся на другое.
   - Чтобы он уехал, я знаю. А вы?
   - У нас с мэтром Бижуа вовсе не обязательно одинаковая точка зрения.
   - Вы находите, что Робер поступил правильно?
   - Я католик.
   - Тогда для него это означает тюрьму. Для меня, стало быть, приют?
   - Поскольку я врач, то мой долг посоветовать вам это.
   - А поскольку вы мужчина и католик, то предпочли бы, чтобы я весь ос-
таток жизни посвятила попыткам  поддержания  хоть  какого-то  порядка  в
семье.
   - Вы смогли бы это.
   - Я могу с помощью хитростей и хлопот помешать им терзать друг  друга
и терзаться самим. Я могу на какое-то время помешать Луизе пить, и  осо-
бенно не дать ее кризисам превращаться в столь ужасающую  мелодраму,  от
которой всем делается дурно.
   Как знать! Я могу, в крайнем случае, за несколько лет добиться  того,
чтобы Анри смирился со своим положением мелкого служащего,  приучился  к
среднему достатку, гордился своей работой.
   Вы меня видите в неплохой роли, верно? Я даже могу  -  как  знать!  -
убедить Мад выйти замуж за какого-нибудь славного типа, да еще при  этом
не вопить ему сразу же в лицо о своей собственной гнусности.
   Луиза мало-помалу начнет меня ненавидеть, но будет беречь меня, чтобы
самой не мыть посуду, и чтобы не слышать крика вокруг себя и  чтобы  од-
нажды не остаться в одиночестве.
   Дети не замедлят почувствовать ко мне неприязнь за  те  доверительные
разговоры, которые они со мной вели и еще будут вести, когда  дойдут  до
крупности или когда им просто захочется показаться значительными.
   Я стану тетей Жанной, которая встает первом и ложится последней,  ко-
торой можно все что угодно сказать и у которой можно все что угодно пот-
ребовав, а она всегда останется невозмутимой; позднее, если Анри или Мад
обзаведутся детьми...
   - Боюсь, что вынужден покинуть вас, - произнес доктор, вставая.
   - Держу пари, что в субботу нотариус Бижуа тоже в конце концов  прер-
вал моего брата. Не бойтесь. Это не угроза.
   - Моя профессия заключается в уходе за больными.
   - Я знаю. Но поверх очков вы бросаете любопытный,  хотя  и  стыдливый
взгляд на мужчин и женщин - они ведь мужчины и женщины вопреки всему.
   - Я пришлю за вами санитарную машину к середине дня.  Мы  вернемся  к
этому разговору в госпитале.
   - Вы забываете, что я как неимущая окажусь в общей палате. Он  взялся
за дверную ручку, собираясь выйти.
   - Во всяком случае... - начал было он, но прервал себя. - Нет!  Я  не
хочу давить на вас. Увидимся там.
   - Я была бы не прочь остаться, чтобы заботиться о тебе, Жанна. Но  ты
ведь понимаешь ситуацию так же хорошо, как и я? Обещай мне  только,  что
ты присоединишься к нам. Я положила адрес в твою сумку. Там нет  телефо-
на. Тебе придется послать телеграмму, и Анри приедет встретить  тебя  на
вокзал, он в двух шагах. Мад прижалась к тетке щекой и прошептала ей  на
ухо:
   - Я люблю вас. Я хочу, чтобы вы приехали.
   - До скорого, тетя, - сказал Анри, глядя  из  окошка  отъезжающего  с
сундуками грузовика. Ворота едва успели закрыться, как появившаяся Дези-
ре бросила с облегчением:
   - Ну вот, дом опустел! И все, что в нем сейчас есть, вся эта  мебель,
безделушки, все эти приспособления, стоившие безумных денег и ради кото-
рых человек создает себе столько хлопот, - все это, так сказать, не при-
надлежит больше никому. Завтра начнут приходить, открывать шкафы, ящики.
Я повидала такое у нас, потому что оставалась до конца и  присутствовала
на распродаже. Есть и такие люди, которые приходят, зная, что ничего  не
купят, просто из удовольствия.
   - Что сказал месье Сальнав?
   - У него вид собаки, потерявшей хозяина. Он продолжает  -  Бог  знает
зачем - корпеть над своими записями и беспокоиться по поводу их,  словно
он очень хочет опять выполнить задание чисто, без помарок. Ну а ты?  Ре-
шилась?
   - Еще не совсем.
   - Какое-нибудь заведение, послушай меня! Самое плохое из них  все  же
лучше, чем все остальное. Не слушай доктора.
   - Откуда ты знаешь, что думает доктор Бернар?
   - Да оттуда, что это видно по его лицу, мне  знакомы  такие  люди.  Я
уверена, что у него дома нет ни пылинки, а у служанки  нет  даже  одного
свободного вечера в неделю.
   - Дезире!
   - Что ты хочешь?
   - Ты помнишь тот шкаф?
   - Шкаф с бутылками?
   - Да.
   - Ну и что?
   - Не возражай. Не требуй объяснений. Луиза, должно быть, не  подумала
о нем. Ты мне говорила, что там оставались три полные бутылки.
   - И ты хочешь...
   - Чтобы ты принесла мне одну, да. За стаканом на кухню идти не  надо.
У меня есть стаканчик для чистки зубов.
   - Ты действительно считаешь, что я должна это сделать?
   - Да.
   - А что скажут в госпитале, когда ты туда приедешь и они  почувствуют
запах?
   - Они к этому привычны, иди!
   - Ты требуешь?
   - Требую. Не бойся. Она странно  улыбалась,  слушая  шаги  Дезире  по
лестнице.
   - Дай! Я открою сама. У меня здесь больше опыта, чем у тебя.  Принеси
мне стакан, он в уборной. Ее давняя соученица по монастырской школе раз-
очарованно и оскорбленно  смотрела,  как  она  все  это  проделывает,  и
все-таки удивление Дезире было не так уж велико после  того,  что  Жанна
рассказала ей о себе. Жанна произвела на Дезире впечатление, но только в
начале, а теперь это прошло.
   - Ты не добавляешь воды?
   Это было весьма безобразное зрелище - лежащая в постели толстая  жен-
щина, которая крупными, обжигающими горло глотками  пьет  из  стаканчика
для чистки зубов и, поперхнувшись, вдруг начинает кашлять. Жанна знаками
попросила подругу постучать по спине, минута страданий и сиплого дыхания
сменилась наконец нормальным вздохом, и Жанна моментально  обрела  вновь
свою непонятную улыбку:
   - Так-то лучше.
   - Ты же опьянеешь!
   - Не знаю. С чего бы?
   - Ты к этому и стремишься? Она не ответила. Потом все с тем же  выра-
жением безмятежности и в то же время откровенной иронии на лице она про-
изнесла:
   - Мне нужно принять решение, не так ли?
   - Но ты хоть не поступишь, как твой брат?
   - Точно нет. Лицо ее оживилось. Глаза влажно блестели.
   - Думаю даже, что и в приют я не пойду. Она говорила сама с собой,  и
Дезире, должно быть, представляла сейчас для нее не более как  черно-бе-
лый силуэт в солнечных лучах.
   - Вы слишком уж сложные для меня люди.
   - Послушай...
   - Ну, разумеется, я тебя слушаю. Но мне нужно проверить, не пришла ли
санитарная машина.
   - Я к ним приеду через восемь - десять дней, как только смогу  твердо
стоять на ногах. Готова поспорить, что это произойдет даже раньше.
   - Согласись, что ты самая обыкновенная, что ты боишься  остаться  од-
ной.
   - Нет.
   - И не боишься даже умереть? Жанна продолжала улыбаться, и эта улыбка
выводила Дезире из себя, у нее возник  даже  соблазн  разозлиться  из-за
этой улыбки.
   - Слишком много у тебя гордыни для приюта!
   - Да нет же.
   - Выходит, ты хочешь меня убедить, что делаешь это для их блага?
   - Я вовсе не уверена, что сделаю им благо. Думаю, что в конце  концов
я поняла нотариуса. Он прожил дольше меня. Каждый приходит к  тому,  что
устраивается - любым  способом,  каждый  создает  себе  жизнь  по  своей
собственной мерке.
   - Каждый делает то, что может, - словно  почувствовав  себя  задетой,
быстро возразила Дезире.
   - Каждый делает то, что может, именно это я и говорю. Каждый с грехом
пополам пытается жить в мире с самим собой.
   - А ты не живешь в мире сама с собой?
   - Я ощущала его, когда таскала по лестницам Боба на руках и  присмат-
ривала за всем домом, чтобы избежать Бог знает какой катастрофы.
   - Это ни к чему не привело. Это как твоя большая уборка в среду вече-
ром, после похорон. Стоит мне только подумать, что ты...
   - Что ты в этом понимаешь!
   - Согласись, что это немного напоминает историю с Лоэ, и  ты  делаешь
это для того, чтобы...
   - ...чтобы вставать утром первой, чтобы кофе был готов, а  стол  нак-
рыт, когда поднимутся все остальные, чтобы полы были чистыми, а дом уют-
ным, чтобы опустить руки в воду для мытья посуды, чтобы в момент,  когда
качаешься от усталости, заметить, что еще не все сделано, что все сдела-
но никогда не будет; чтобы, валясь в кровать  от  изнеможения,  начинать
думать о завтрашних заботах и сторожить сон всех остальных...
   - Чтобы стать рабой, вот что! Видно, ты не бывала подолгу  в  услуже-
нии, да и людей ты не знаешь.
   - Речь идет не о людях. Речь идет о... Она налила себе полный стакан-
чик алкоголя, который принялась рассматривать с меланхолическим  ликова-
нием:
   - Видишь, это последний. Очень хочется попробовать еще раз и...
   Она обмакнула губы в коньяк, потом спокойным движением  бросила  ста-
канчик на пол:
   - Ты сама сказала: дом теперь ничей и  нет  необходимости  прибирать.
Это там не санитарная машина?
   - Я велю им подняться?
   - Да. Не бойся. Я буду благоразумна. Мое дыхание их, может быть,  по-
разит, но завтра, в госпитале, я буду самой кроткой из  больных,  и  все
будут меня любить. Я стану так заботиться о себе, что окажусь  на  ногах
раньше, чем через восемь дней, и я поеду к ним. У  меня  еще  достаточно
денег в сумке. Я буду тетей Жанной... Дезире,  пожимая  плечами,  вышла.
Оставшись в одиночестве, старая женщина потеряла свою улыбку,  испуганно
огляделась вокруг себя, прислушалась к шагам на лестнице, потом к  стуку
носилок о стены, и руки ее судорожно вцепились в простыню, словно в  эту
последнюю минуту она пыталась зацепиться за этот дом, за эту комнату, за
маленький комод, который она видела в последний раз.
   - Тетя Жанна... - прошептала она, словно пробуя новое имя.
   Два здоровых парня смотрели на нее сверху вниз, как будто  прикидывая
ее вес, и перемигивались; тот, который был потемнее, сказал, когда Жанна
опустила веки:
   - Пойдет?
   - Пойдет! - весело ответил другой.
 
   Лэйквилл (Коннектикут), сентябрь 1950
 
 
   ПРИМЕЧАНИЯ
 
   1. desiree (фр.) - желанная.
   2. Coquelushe (фр.) - коклюш и (разгов.) любимчик.