. Ребенок
не проснулся. Листья на деревьях уже начинали  дрожать.  Потом  напротив
дома трижды прогудел клаксон автомобиля. Жанна едва успела осознать, что
происходит, как входная дверь открылась, снова  закрылась  и  послышался
шум отъезжающей от дома машины.
   Жанна спокойно закончила свои дела. Из-за начавшегося ветра ей  приш-
лось обойти весь дом и запереть окна; зашла она  и  в  голубую  комнату,
где, пока еще без зажженных свечей, положили ее брата.
   Служащие похоронного бюро все сделали как надо.
   Желтый мягкий свет пробивался в комнату  сквозь  опущенные  шторы,  а
воздух уже приобрел неподвижность, свойственную погребальным помещениям.
Белая повязка на голове Робера придерживала челюсть, с  лица  его  исчез
оскал ужаса, появившийся при удушении петлей.  Его  переодели  в  слегка
накрахмаленную белую рубашку, и эта сверкающая белизна бросалась в глаза
вместе с восковой белизной плоти и незажженных свечей.
   Жанна не боялась мертвецов. Она придвинула стул к изголовью  брата  и
села, словно желая с ним поболтать, сложив руки на животе и слегка  нак-
лонив голову; губы ее иногда шевелились, будто она действительно обраща-
лась к нему с какими-то словами.
   Бедный толстый мальчик! Он стал даже толще, чем она  предполагала.  В
школе соученики звали его Резиновым Шаром, и казалось,  что  он  смеется
над этим прозвищем вместе со всеми, но на самом деле оно очень  задевало
его, и Жанна видела, как он, бывало, плакал украдкой. В те времена у не-
го была розовая, почти вызывающе розовая кожа, наивные  глаза  и  чистое
здоровое тело.
   Он был любимчиком, которого не принимали всерьез.
   У них было еще два брата, Морис и Гастон, и обоих убили с  интервалом
в несколько дней в первый же месяц войны 1914 года.
   Робер, учившийся тогда в коллеже, страстно  желал  пойти  на  военную
службу и был в глубине души смертельно обижен - намного больше, чем мож-
но было предполагать, - когда два года спустя призывная комиссия освобо-
дила его.
   - Они даже не смогли мне объяснить почему, - негодовал  Робер,  тогда
как отец только пожимал плечами.
   Да, бедный толстый мальчик! Он трепетал и запинался,  разговаривая  с
отцом; он был застенчив с девочками. Может быть, потому, что отец  бесп-
робудно пьянствовал, Робер до двадцати лет не выпил ни глотка алкоголя и
первую сигарету, чтобы не отличаться от других, выкурил лишь в универси-
тете, где провел два года.
   Жанна спрашивала себя, как он встретился с Луизой и, главное, как это
он влюбился в нее, как он сумел ей об этом сказать. Жанна в то время уже
уехала из дома и почти не общалась со своей семьей; она знала лишь,  что
они поженились, потом - что у них родился первый  ребенок,  Жюльен,  тот
самый, который нашел свою смерть в автокатастрофе.
   Вокруг нее в огромном доме было пусто  и  тихо.  Где-то  за  закрытой
дверью Луиза, вероятно, спала тяжелым сном.
   Жанне пришлось подняться, потому что малыш заворочался в  своей  кро-
ватке.
   - Привет, голубчик! Уверена, что ты хоть немножко  постараешься  быть
миленьким с твоей старой теткой Жанной!
   Казалось, Боб все понимал. Он серьезно смотрел на Жанну, не выказывая
никакою страха и не особенно удивляясь, видя ее у своего  изголовья.  Он
позволил ей взять себя на руки, потом, пока Жанна  меняла  ему  пеленки,
осмотрелся вокруг и, словно успокоившись, снова посмотрел на нее -  нах-
мурив брови, прежде чем улыбнуться.
   - Дома все спокойно, видишь? Сейчас тетя Жанна  даст  тебе  поесть  и
уложит в кровать.
   Выйдя из этой комнаты и заходя в другие, где шторы не  были  опущены,
Жанна видела тяжелое пепельно-серое небо, улицу, с царившими на ней  об-
манчивыми сумерками; светлые одежды прохожих и белые дома приобрели  ме-
ловой, мертвенно-бледный цвет.
   В четыре часа на почерневших тучах,  нависших,  казалось,  прямо  над
вокзалом, появились вспышки молний, но раскатов грома слышно не  было  и
дождь тоже пока не шел; воздух оставался неподвижным, липким.
   - Нужно, однако, чтобы тетя Жанна нашла время сбегать в гостиницу  за
своим чемоданом.
   Она чуть было не пошла через мост с ребенком  на  руках,  но  неясное
чувство помешало ей покинуть дом; не имея возможности  переодеться,  она
осталась в прилипающей к телу одежде и причинявших ей боль туфлях, кото-
рые она скидывала, когда садилась.
   В половине пятого раздался  телефонный  звонок.  Жанна  заколебалась,
брать ли ей трубку, она не понимала, почему ее невестка сама не отвечает
из своей комнаты. Звонок не утихал, из-за  шума  Боб  начал  ворочаться.
Тогда она взяла его на руки, пошла в столовую и сняла трубку.
   - Алло! Это ты, Алиса? Это Анри. Отец дома?
   Жанна хотела было объяснить, кто у телефона, но он не давал ей  такой
возможности. Он задавал вопросы, едва переводя дух, а к его голосу  при-
мешивались странные звуки, напоминающие шум работающих механизмов.
   - В каком он настроении? Мама с ним? Мне это очень важно  знать.  Где
он? Что он делает? Что он сказал, когда не нашел своей машины?
   - Алиса ушла, - наконец смогла она вставить.
   Повисла тишина, и стало ясно, что парень на другом конце провода рас-
терялся.
   - Кто у аппарата? - спросил он подозрительно.
   - Тетя Жанна, сестра твоего отца.
   - Та, которая жила в Южной Америке? Вы у нас дома? Я хочу  поговорить
с отцом.
   - Сейчас это невозможно.
   - Мне нужно с ним поговорить именно сейчас. Это необычайно важно.  Он
вышел?
   - Нет.
   - Тогда что? Почему вы не хотите его позвать?
   Его голос становился нетерпеливым, агрессивным.
   - Потому что он не может тебя выслушать.
   - Он заболел? Из-за того, что я уехал на машине?
   - Нет.
   Минута колебаний.
   - Мама что-нибудь выкинула?
   - Твой папа умер, Анри.
   Снова повисла тишина, на этот раз более продолжительная и  впечатляю-
щая, потом тусклый голос парнишки произнес кому-то, находящемуся  рядом:
"Мой отец умер".
   - Алло! Ты слушаешь меня?
   - Да. А где мама?
   - Мама лежит.
   Он проворчал сквозь зубы:
   - Понимаю.
   - Где ты сейчас?
   Ей показалось, что он плачет, причем, может быть, не так  от  огорче-
ния, как оттого, что оказался сбитым с толку, от ощущения, что все  вок-
руг него рушится.
   - Я далеко. Не знаю, что буду делать. Я не могу вернуться.
   - Где ты?
   - В какой-то маленькой деревне в Кальвадосе, больше  чем  в  трехстах
километрах от дома. Машина сломалась, что-то серьезное  с  трансмиссией.
Уже больше часа над ней работают в гараже. Я не сумел сразу дозвониться.
Тут что-то с телефонной линией. Мне не дадут отсюда  уехать  на  машине,
если я не заплачу за ремонт, а у меня нет больше денег. Я  хотел,  чтобы
отец сказал владельцу гаража...
   - Позови-ка его к телефону.
   Когда она пообещала подошедшему мужчине, что деньги будут  заплачены,
то снова услыхала голос парнишки:
   - Спасибо, тетя.
   - Ты один?
   Он заколебался:
   - Нет.
   - С друзьями?
   - Один друг и две подружки. Лучше вам сказать, потому что  вы  и  так
узнаете.
   - Ты обещаешь, что поедешь с максимальной осторожностью?
   - Да.
   - Я буду ждать тебя всю ночь. Не торопись.
   - Спасибо.
   Они снова оба замолчали, потом, не зная, что сказать, повесили  труб-
ки.
   - Думаю, что тебе снова надо менять пеленки, маленький писун.
   И опять лестница, более высокая и крутая,  чем  в  ее  воспоминаниях.
Спустившись снова, Жанна посадила малыша на пол в кухне, и, пока готови-
ла еду, он очень мило крутился рядом, играя с ее ногами. Она успела дать
ему поесть, привести себя в порядок и уложить  его  обратно  в  кровать,
прежде чем наконец разразилась гроза, и первые раскаты грома застали  ее
в момент, когда она ела сыр на кухне, и ей пришлось там зажечь лампы.  В
других комнатах свет она не включала, так что почти весь дом  погрузился
во тьму.
   Тотчас же с неба словно водопад хлынул, загремев по оцинкованной кры-
ше конторы, по вымощенному двору, ставшему черным и блестящим, по  подо-
конникам; дождь переполнял водостоки и бурлил в них. Молнии сверкали од-
на за другой, неистовые раскаты грома прямо-таки раскалывали небо.
   Из-за этого грохота Жанна не слышала ничего другого, поэтому она даже
подпрыгнула от удивления, когда, повернувшись, в  проеме  двери  увидела
свою невестку - бледную, с кругами под блестевшими глазами.  Та  спусти-
лась на ощупь в темноте, не осмеливаясь от страха перед громом и молнией
включить электричество.
   Луиза не знала ни что сказать, ни куда себя деть.  Можно  было  поду-
мать, что она не у себя дома и чувствует  себя  здесь  посторонней.  Она
сняла свое утреннее черное платье и надела темно-фиолетовый халат, кото-
рый все время запахивала плотнее, словно ей было холодно.
   Жанна почувствовала  некоторую  неловкость  оттого,  что  ее  застали
врасплох здесь, во время еды, и ее первым порывом  было  встать,  словно
она осознала свою ошибку.
   - Сиди, - сказала Луиза, придвигая к ней полированный стул  и  садясь
на краешек.
   - Звонил Анри.
   - Я знаю.
   - Ты слышала разговор?
   - Да.
   - Я не знала, как мне поступить, и предпочла ему все рассказать.
   - Ты права. Пусть лучше он сразу все узнает.
   - Хочешь что-нибудь съесть?
   - Я не голодна.
   - Ты же с утра ничего не ела.
   - Я не голодна.
   Она подпрыгнула на месте при очень сильном ударе  грома,  и  губы  ее
беззвучно зашевелились, будто она забормотала молитву.
   - Жанна!
   - Да?
   - Мне страшно.
   - Чего ты боишься?
   - Грозы! Смерти! Алиса уехала?
   - Да.
   - Я знала, что она уедет, что ей не хватит смелости ночевать  в  этом
доме, что она не заберет с собой ребенка. Мне страшно, Жанна!
   - Тебе нечего бояться.
   - Послушай! Это прямо над нами.
   И действительно, они услышали треск дерева в одном из близлежащих са-
дов. Не сдержавшись, Луиза в сильном возбуждении резко вскочила и  поры-
вистыми шагами принялась мерить кухню.
   Кинув уголком глаза быстрый взгляд на неподвижную Жанну, она бросила:
   - Ты меня презираешь, верно?
   - Да нет же, Луиза.
   - Тогда ты жалеешь меня. Это то же самое.
   - Ты не нуждаешься в жалости.
   - Ты так только говоришь, а думаешь иначе! Ты сама прекрасно  знаешь,
что думаешь иначе! Я боюсь, Жанна! Зачем Робер так сделал? Только не го-
вори, что это моя вина. Это не так! Уверяю тебя, это не так!  Нужно  мне
верить, Жанна. Необходимо, чтобы хоть кто-нибудь мне верил. Этим утром я
была не в себе. Я уж и не помню всего, что наговорила тебе, но это,  ко-
нечно, было гадко. Я хотела тебе причинить боль. У меня была потребность
сделать тебе больно. Ты мне не веришь?
   - Верю.
   - Ты уверена, что все окна хорошо закрыты?
   - Я обошла весь дом.
   - Третий этаж тоже?
   - Я ходила и на третий.
   - Ну и как там?
   - Все необходимое сделано. Его положили в голубой комнате.
   - Знаю. Я слышала.
   - Ты не хочешь пойти со мной взглянуть на него?
   Она закричала:
   - Только не это! Я не могу. Ты что, не понимаешь, что это  выше  моих
сил? Я боюсь! Повторяю тебе - я боюсь, я умираю от страха, а ты  не  хо-
чешь меня услышать.
   - Тебе лучше сесть.
   - Я не могу сидеть. У меня болит все тело, а уж голова...
   - Я сейчас приготовлю тебе чашку кофе.
   - Ты очень любезна.
   И пока Жанна ставила кипятить воду, Луиза задумчиво прошептала:
   - Зачем ты все это делаешь? Почему ты приехала именно сегодня?  Гово-
рили, что ты знала, как у нас идут дела, и что ты хотела...
   Ее лицо изменилось, черты лица напряглись, а глаза приобрели инквизи-
торский блеск, как когда-то, когда она была маленькой девочкой.
   - Неужели ты ничего не знала?
   - Нет. Я приехала потому, что...
   Но невестка не слушала ее, отдавшись только своим мыслям, и Жанне  не
удалось закончить фразу.
   - Никто тебе не писал?
   - Нет.
   - И твой брат никогда не жаловался на меня?
   - Я не получала от него известий более двадцати лет. Он не знал даже,
где я жила!
   Забавно, что голос Луизы менялся в зависимости от грозы. При  сильных
раскатах грома и ярких молниях она говорила смиренно, умоляюще, жалобно,
но как только некоторое затишье возвращало ей надежду, что все скоро за-
кончится, она делалась более твердой, становилась язвительной. Тогда  ее
голова наклонялась вперед, и смотрела она исподлобья.
   - Признайся, ты ведь знала, что твой отец умер?
   - Я случайно прочитала объявление во французской газете.
   - Это в Южной-то Америке?
   Жанна почувствовала не очень ловко расставленную ловушку.
   - Нет. В Каире.
   - Значит, верно, что ты жила в Каире?
   - Ну и что?
   - Ничего.
   Она, кажется, говорила сегодня утром, что кто-то встречал Жанну? Луи-
за знала об этом больше, чем хотела показать.
   - Это было объявление нотариуса?
   Там Жанна читала лишь случайно попадавшие к ней  французские  газеты;
происходило это редко, поэтому прочитывала она их от корки до  корки.  В
один прекрасный день ее взгляд остановился на колонке  частных  объявле-
ний:
   "Месье Бижуа, нотариус в Пон-Сен-Жан, разыскивает по поводу  крупного
наследства Жанну-Марию-Гортензию Мартино, рожденную в Пон-Сен-Жане 5 ию-
ня 1894 года. Просьба срочно ответить письмом или  поставить  в  извест-
ность представителей консульства".
   - Почему ты не подавала признаков жизни?
   После минутного колебания она устало прошептала:
   - Сама не знаю.
   - Ты поняла, что речь шла о твоем отце?
   - Да. Никакого другого наследства не существовало. Но было уже  слиш-
ком поздно, чтобы я могла успеть приехать на похороны. Со дня его смерти
прошло два месяца.
   - Ты не нуждалась в деньгах?
   - Зачем говорить об этом?
   - Извини меня за то, что я наговорила сегодня утром. Я знала, что это
не так, что ты приехала сюда не из-за этого.
   - Спасибо. Два куска сахара?
   - Один. И без молока.
   - Хочешь, я сделаю тебе бутерброд? Есть холодное жаркое.
   - Я не голодна. Жанна, это опять начинается!
   И, поскольку Жанна направилась к двери, чтобы послушать, не плачет ли
ребенок, она сказала:
   - Побудь со мной. Не надо бросать меня одну. Я очень тебя огорчила?
   - Нет.
   - А что доктор Бернар сказал обо мне?
   - Он не говорил о тебе.
   - Он не настаивал на том, чтобы увидеться со мной?
   - Он посоветовал мне тебя не беспокоить.
   - А Алиса?
   Она гнула свою линию. Вспышки молний,  раскаты  грома  заставляли  ее
иногда терять мысль, но потом она упорно к ней возвращалась и  методично
начинала снова.
   - Что тебе рассказала Алиса?
   - Что она слишком нервная, чтобы иметь детей, и что сын ее не любит.
   - А обо мне? Я уверена, что она говорила обо мне.
   Жанна очень хорошо знала, что ее беспокоит, что она хотела бы узнать!
Но как ей объяснить, что Жанна сама все поняла  и  была  этим  почти  не
удивлена, что она сама накануне вечером - сначала на вокзале  в  Пуатье,
потом снова, в плохо освещенном обеденном зале, где она слушала болтовню
Дезире...
   Ее невестка вдруг с убежденностью произнесла:
   - Я дурная женщина, Жанна.
   В этих словах Луизы чувствовалась даже некоторая искренность.
   - Да нет же! Никто не бывает ни абсолютно плохим, ни абсолютно  хоро-
шим.
   - Я хотела бы быть абсолютно хорошей. Всю мою жизнь я пыталась  стать
хорошей. Никто в это не верит и никогда не верил.  Все  меня  ненавидят.
Даже Робер уже много лет назад перестал на меня смотреть прежними глаза-
ми, и я чувствовала, что он перестал и надеяться. Между нами словно  су-
ществовала стена, или, точнее, стекло. Когда мне случалось плакать - не-
важно, по какой причине - или я падала духом, его отец по привычке пожи-
мал плечами и говорил мне холодным тоном, указывая на дверь:  "Иди  кап-
ризничай в свою комнату!" Он полагал, что я делаю так нарочно, ломаю ко-
медию, хотя я никогда в жизни комедию не ломала.
   Новый раскат грома заставил ее вцепиться в руки Жанны, и Луиза, зады-
хаясь, сказала умоляющим тоном:
   - Не нужно уезжать, Жанна! Не презирай меня и не думай,  что  во  мне
все только плохое. Когда я пришла в этот дом, я была совсем  юной,  чис-
той, полной благих намерений. Я хотела, чтобы каждый был счастлив. Я бы-
ла убеждена, что способна всех сделать  счастливыми.  Знаешь,  как  твой
отец меня сразу же прозвал? Серой Мышкой! Ты ведь помнишь, как он  гово-
рил - словно каждое его слово имело огромный смысл. Даже Баба, прислуга,
которая у них тогда была,  презирала  меня,  и  если  я  хотела  сделать
что-нибудь, она забирала у меня из рук то, что я держала: "Оставь  это!"
Как будто я была ни на что не способна! Как будто я не у  себя  дома,  а
где-нибудь в пансионе... Послушай, Жанна! Ну  вот,  опять  приближается.
Гроза кружит над городом. Старый Бернар утверждал, что ее река  притяги-
вает... О чем я говорила? Не помню, на чем я остановилась. Мне  кажется,
я тебе наскучила...
   - Пей свой кофе.
   - Да... Он слишком горячий... Даже мои дети... Ты  увидишь,  как  они
держат себя со мной... Что же до Алисы, так она  одержима  одной  идеей,
одним желанием - как можно скорее покинуть этот дом. Она готова и ребен-
ка бросить, если будет нужно. Не знаю, вернется ли она после  похорон...
Ты веришь, что она вернется?
   - Убеждена в этом.
   - А я нет. Через шесть недель после рождения ее сына я как-то вечером
застала Алису врасплох...
   Вспышка молнии была столь яркой, что осветила весь дом; на  этот  раз
они обе подумали, что гроза действительно прямо над ними. Луиза  грохну-
лась на колени, вцепившись обеими руками в платье своей невестки:
   - Мы сейчас все погибнем, ты же видишь...
   Жанна продолжала стоять, и ей ничего не оставалось, кроме как  рассе-
янно погладить Луизу по волосам.
   - По-моему, Боб кричит, - сказала Жанна через мгновение.
   - Он-то не боится. Он ничего не знает. Он слишком мал.  Боже,  прости
меня!
   - Тише!
   - Что такое?
   И, поскольку Жанна пошла к двери, Луиза двинулась за ней - все так же
на коленях.
   - Нет. Это хлопает ставень. Я думала, что это ребенок.
   Она прекрасно понимала, что Луиза испытала укол ревности за то внима-
ние, которое Жанна оказывала малышу; эта ревность  с  минуты  на  минуту
могла смениться яростью.
   - Подымись и выпей кофе. Если уж молния должна в нас попасть...
   - Умоляю, замолчи!
   - Тогда успокойся. Вот-вот вернется Анри. Твоя  дочь,  конечно,  тоже
вернется сегодня вечером, и ей нужно будет рассказать, что произошло.
   - Они не тратят свое время на меня, так же не тратили его и на  отца.
Или, скорее, время от времени они еще проявляли заботу об отце,  боялись
его огорчить, а вот уж со мной...
   - Ты все видишь в черном цвете, Луиза.
   - Что ты хочешь этим сказать?
   - Ничего. Только то, что сказала. Ты сама себя мучаешь, словно  полу-
чаешь от этого удовольствие, вместо того чтобы посмотреть на вещи прямо.
   - Ты уверена, что не имела в виду совеем другое?
   Признайся, Алиса тебе рассказала?
   - Еще раз говорю - нет. Доктор Бернар тоже. И никто другой ничего мне
не говорил. Просто я услышала запах твоего дыхания, когда ты утром  отк-
рыла мне дверь своей комнаты, и все поняла.
   - Я тебе противна?
   - Нет.
   - Почему?
   - Я знаю, что это такое.
   - Ты не считаешь, что я виновата?
   - Нет.
   - Я не подлая?
   - Всего лишь слабая.
   - Я по-всякому пыталась. Бывало, не притрагивалась к  нему  несколько
дней, неделю, иногда две. В такие периоды я специально делала так, чтобы
дома вообще ничего не было, а на винный склад я старалась не  ходить.  Я
больше так не могу, Жанна. Я дошла до края. Я ни на что не годна. Пользы
от меня никакой. Я никому не нужна. Это я должна была умереть...
   - Не говори так.
   - Нет, нужно, чтобы я об этом сказала, потому что с самого утра  меня
мучает одна мысль. Я не спала ни минуты. Я слышала каждый звук. Я  прис-
лушивалась к твоим шагам. Все это время я думала об одном и  том  же,  я
задавалась одним и тем же вопросом. Ответь мне честно. Ты не видела  его
много лет, но он твой брат. Это моя вина, скажи? Он из-за меня это  сде-
лал? Прошу тебя, скажи мне. Жить с этой мыслью... это ужа