виям.
   Я подбежал к фигуре на полу и наклонился над ней.
   Он  не  двигался  -  глаза  были  закрыты.  Велев  Гарри  следить  за
коридором, я быстро порвал свой шерстяной пиджак на полосы - пальцы были
стальными - и туго скрутил кисти и лодыжки индейца сзади.
   Потом я засунул ему кляп в рот, считая  это  очень  благоразумным.  В
следующее мгновение я уже тащил его в угол,  положил  его  за  гранитную
скамью и накрыл шкурой.
   Потом я повернулся к Гарри:
   - Там все спокойно?
   - Да, - откликнулся он от двери.
   - Тогда быстро сюда! Доставайте бруски и жратву.
   Сюда, Дезире! Не можем терять ни секунды.
   - Но, Пол, - начала она; потом, поняв, что ей ничего не остается, как
помочь Гарри, подбежала к нему и стала собирать узлы с провизией.
   Еды было больше, чем мы могли унести. Мы с Гарри взяли каждый по узлу
под мышку одной руки и бруски в другую руку. Дезире попыталась взять два
узла, но они были слишком тяжелыми, и ей пришлось один бросить.
   Мы все быстро взглянули на неподвижную груду на полу и отправились  в
путь. Гарри шел впереди, Дезире посередине, а я замыкал.
   Но все это было совсем не легко. Только мы подошли к двери,  раздался
грохочущий и скрежещущий звук откуда-то сверху. И  к  нашим  ногам  упал
огромный кусок гранита, земля сотряслась.
   Ошеломленные, мы стояли с одной мыслью - коварство инков было нам  не
по зубам. Мы с Гарри побежали вперед  и  через  секунду  были  в  полном
отчаянии - проход был полностью закрыт этим громадным куском скалы,  это
был непроходимый занавес, весящий несколько тонн,  и  нигде  не  было  и
просвета. Мы были заточены без всякой надежды на выход оттуда.
   Мы стояли пораженные; Дезире не двигалась, но пристально смотрела  на
то место, где был проход, с дурацким удивлением на лице. Это  была  одна
из тех катастроф, которые лишают нас на мгновение способности  думать  и
даже сознавать.
   Потом Гарри тихо сказал:
   - Все, это конец.
   И Дезире повернулась ко мне и спокойно произнесла:
   - Они за нами наблюдали. А мы, дураки, не знали.
   - Невозможно! - воскликнул Гарри; но я согласился с Дезире. И хотя  я
не видел нигде никаких  отверстий,  я  был  уверен,  что  инки  за  нами
следили.
   Мы были в отчаянном положении. Инки знали каждое  наше  движение,  мы
были окружены камнем со всех сторон, и ко всему  этому  -  десять  тысяч
разозленных животных готовы были разорвать нас на кусочки. На что  можно
было надеяться?
   Потом мой взгляд, блуждая, остановился на груде в  углу.  Там  лежало
единственное наше преимущество - король инков собственной  персоной.  Но
как мы могли использовать его?
   Дезире проговорила в отчаянии:
   - Нам конец.
   Гарри подошел к ней и обнял.
   - Я благодарю Бога за то, что ты с нами. -  Потом  он  повернулся  ко
мне:
   - Я уверен, это все к лучшему, Пол. У нас все равно не  было  шансов;
теперь можно в этом признаться. И лучше умереть здесь, всем вместе,  чем
как-то по-другому.
   Я улыбнулся на его философские мысли, зная, откуда он их взял. Они не
просто родились в его голове, их источником были  руки  Дезире.  Но  это
было правдой.
   Мы сидели молча. Обсуждать было нечего, объяснений и  понимания  было
не нужно. Я думаю, что не отчаяние не давало нам заговорить, а  то,  что
мы тупо осознавали тот факт, что, раз нет ни малейшей надежды, слова  не
нужны, больше того - они были бы издевательством.
   В конце концов я подошел к нему и снял шкуру, накрывавшую этого  Сына
Солнца. Он уже пришел в себя; его маленькие глазки  уперлись  в  меня  с
такой  ненавистью,  что  я  бы  ужаснулся,  если  бы  он  не  был  таким
беспомощным. Я повернулся к Гарри:
   - Что мы будем с ним делать?
   - О господи! Я совсем забыл! - воскликнул он. - Пол, может  быть,  мы
могли бы сказать ему... - Он осекся, посмотрев на проход; потом добавил:
   - Нет, это невозможно.
   - Я уверен, что возможно, - возразил я. - Если инки  смогли  опустить
камень, они могут и поднять его. Как -  известно  одному  богу;  но  это
точно. Думаете, они дадут их драгоценному королю помереть с голоду?
   - Так король может нас спасти!
   - И как?
   - Наши жизни за его. Мы не будем давать ему есть, и, если они за нами
подсматривают, им придется пойти на переговоры. Можно вести переговоры с
помощью цветных веревочек и сказать им,  что,  если  они  не  дадут  нам
свободу, он умрет. Они должны появиться с минуты  на  минуту,  поскольку
преклоняются перед ним.
   - Ну, они пообещают, - согласился я. - Но сдержат ли они обещание?
   - Ну, обещание есть обещание. И это наш единственный шанс.
   - Нет, Гарри; им нельзя доверять. Как только мы  выйдем  отсюда,  они
кинутся на нас - огромной шоблой.
   - У нас нет другого выхода, не так ли? - вмешалась Дезире.
   - Нет. Мы можем принять самое худшее. И это худшее также самое лучшее
для нас сейчас. Нам повезло, мы умираем сами по себе, в свое  время.  Но
есть одна трудность. -  Затем,  как  бы  отвечая  на  их  вопросительный
взгляд, я веско добавил:
   - У нас нет оружия. Мы не можем дать себе умереть с  голоду,  значит,
конец должен прийти раньше, чем  это  случится,  ведь,  как  только  они
увидят, что мы ослабли, мы в их руках.
   В глазах Дезире мелькнуло понимание и ужас, но она  смело  попыталась
улыбнуться и вынула из своих волос что-то, что заблестело в  свете  урн.
Это был тонкий клинок с ручкой, украшенной жемчугом и бриллиантами.
   Я видел его много раз, это был подарок молодого человека, которого  я
видел в королевской карете в Мадриде, когда я впервые услышал фамилию Ле
Мир.
   - Это сгодится? - спокойно спросила она, давая его мне твердой рукой.
   Отважная Ле Мир! Я взял кинжал и положил в карман, потом,  смотря  на
Гарри, обменялся с ним кивком, мы поняли друг  друга.  И  слов  было  не
нужно.
   - Но я должна сказать, что я  трусиха,  -  сказала  Дезире.  -  Когда
наступает момент, я не могу выносить этого, ждать...
   Я посмотрел на нее и просто сказал:
   - Вы будете первой. -  И  она  улыбнулась  мне  благодарной  улыбкой,
которая мне сказала, что Дезире выдержит последний момент. И, восхищаясь
ее мужеством, я забыл, что мне предстояло.
   Было облегчением принять худшее и обсудить  все  спокойно.  Нет  хуже
мучения, чем ожидание, и наше подходило к концу. С сердца упал камень, и
мы тихо и чистосердечно жалели друг друга на пороге смерти.
   Наша смерть была нашим выбором, мы выбирали момент.
   Все действия кажутся бесполезными, когда  умирает  надежда.  Но  есть
вещи, которые надо сделать. И мы с Гарри  должны  были  действовать.  Мы
затушили все урны, кроме одной, чтобы сберечь масло.

***

   Воды, как  мы  обнаружили,  у  нас  хватало  на  несколько  дней,  но
приходилось экономить: мы собирались бороться за  жизнь  до  последнего.
Ответственность была на нас, и мы могли торопить то, что неизбежно.
   Проходили часы.
   Мы  говорили  очень  мало;  иногда  Гарри  с  Дезире  о  чем-то  тихо
беседовали, я их не мог слышать. Я был занят своими мыслями. И я  бы  не
сказал, что они были неприятными; смотря в лицо  смерти,  человек  может
сохранить свою философию, то, что является единственным его достоянием.
   Мы ели и пили, но не давали ни еды, ни воды нашему узнику. Не потому,
что я хотел их заставить начать переговоры,  но  это  было  возможно,  и
стоило попробовать. Я знал их очень хорошо, чтобы не переоценивать  свои
шансы.
   К моему удивлению,  в  Дезире  не  было  легкомыслия  или  вульгарной
демонстрации бесстрашия, основанной на незнании. Она проявляла нежность,
особенно по отношению к Гарри,  что  говорило  о  глубине  ее  чувств  и
вызывало во мне глубокое уважение к ней. Мир не знал Дезире - он  просто
был очарован ею, она его развлекала.
   Прошло много часов в такой могильной  апатии.  Два  или  три  раза  я
советовал  Дезире  лечь  отдохнуть  и,  если  возможно,   поспать.   Она
отказывалась, но я настаивал, и Гарри  присоединился  к  моим  просьбам.
Потом, чтобы доставить  нам  удовольствие,  она  согласилась.  Мы  нашли
покрывало и положили на гранитную скамью, чтобы ей было удобно.
   Через пять минут она уже спала. Гарри стоял в паре метров от скамьи и
смотрел на нее. Я тихо заговорил с ним:
   - И ты тоже должен отдохнуть. Один из нас будет  сторожить,  я  начну
первым и, когда стану засыпать, разбужу тебя. Возможно, это и не  нужно,
но я не хочу оказаться в положении нашего друга.
   Он хотел дежурить первым, но я настоял, и он разложил наши  пончо  на
земле и вскоре тоже сладко спал.
   Я смотрел на них с улыбкой и подумал, что даже Сократ не мог бы найти
худшей судьбы.
   Было возможным, что индейцы поднимут камень тихо, и я не  отводил  от
него глаз. Это было очень утомительно. Кроме того,  пару  раз  я  поймал
себя на том, что мои мысли были так далеко, что я бы не заметил, как они
подняли камень.
   Приспособив пиджак как подушку, я уселся на  земле,  прислонившись  к
камню, и стал медитировать.
   Так я сидел три часа или больше и стал уже подумывать  о  том,  чтобы
разбудить Гарри сменить меня, когда я почувствовал, что за спиной у меня
что-то двигается. Я быстро обернулся и увидел, как камень поднимался.
   Он медленно поднялся короткими рывками,  каждый  не  больше  тридцати
миллиметров. Через пятнадцать минут он был только в  десяти  сантиметрах
от земли.
   И ничто не могло  бы  заглушить  жуткий  грохот,  который  раздавался
сверху.
   Я стоял в нескольких метрах от камня, держа в руке  один  из  золотых
брусков, и думал, что, если понадобится, разбужу Гарри еще до того,  как
образуется проход. И главной мыслью было то, что наша попытка удалась  и
они готовы к переговорам с помощью цветных веревочек.
   Камень поднялся на тридцать сантиметров и остановился. Я ждал, думая,
что сейчас они бросят связку цветных веревок, но этого не последовало.
   Вместо этого под камень просунули  пять  золотых  сосудов;  я  увидел
черные волосатые руки, которые тут же исчезли.
   После этого каменный занавес с грохотом упал, отчего я  вздрогнул,  а
Гарри и Дезире проснулись.
   В двух сосудах была вода, еще в двух - масло, а в последнем  -  сухая
рыба. Гарри, вскочив на ноги, выругался с отвращением.
   - Они хотя бы могли дать нам супа. Но какой смысл во всем этом?
   - Смысл в том, что Дезире была права, - заключил я. - Они  как-то  за
нами наблюдают, видели, что мы не кормим их любимого короля,  и  послали
ему еды из кладовой.
   Гарри усмехнулся:
   - И он получит ее?
   - Вряд ли, - отчеканил я. - Мы будем ждать, что последует, они  скоро
снова появятся. Вы сами посмотрите.
   - В любом случае теперь  мы  знаем,  что  они  могут  поднимать  этот
камень. Но как, скажите, ради бога?
   Он прошел к двери  и  с  любопытством  стал  рассматривать  гранитную
скалу, но ничего ему не говорило о ее весе или толщине, так как он был с
этой стороны.
   Я стал объяснять, что есть  несколько  способов  поднять  камень,  из
которых самый легкий - с помощью  крутящегося  барабана,  который  также
требовал  нескольких  округленных  камней,  плоской  поверхности  где-то
наверху и веревок.
   Мы уже не ели несколько часов и решили не заботиться о  тех,  кто  за
нами следит в плане нашего отношения к узнику. Так  что  мы  стали  есть
сушеную  рыбу  и  пить  воду,  не  поделившись  с  королем,  а  он   уже
перевернулся на другой бок и смотрел на нас и на все  вокруг  лежа,  как
поджавшая хвост собака, в приглушенном свете урн.
   Гарри заменил меня на посту у двери, и я лег спать.
   Дезире села рядом с ним, до меня  доносился  их  тихий  разговор  как
неразборчивое бормотание. Я, по настоянию  Дезире,  лежал  на  гранитной
скамье. Так продолжалось примерно десять минут, потом я заснул.
   Так шел день за днем. В эти утомительные долгие часы не было момента,
чтобы один из нас не сидел спиной к камню;  мы  не  полагались  на  свои
глаза. Обычно Гарри с Дезире дежурили вместе и потом, когда я их сменял,
спали, прижавшись друг к другу, на скамье.
   Иногда, когда все мы не спали, мы оставляли Дезире сторожить одну, но
мы с Гарри никогда не спали одновременно.
   И можно только догадываться, сколько времени мы  так  провели,  время
шло медленно и тупо. Я могу сказать, что в нашей тюрьме мы провели около
четырех дней, может  быть,  пяти,  когда  эта  монотонность  была  резко
прервана.
   Меня сменили Гарри с Дезире. Перед тем как лечь спать, я  дал  узнику
попить, так как мы договорились, что будем давать ему воду.  Но  кормить
его мы не считали необходимым.
   Гарри потом мне сказал, что я уже спал три или четыре часа, хотя  мне
они казались минутами, когда  я  проснулся  оттого,  что  меня  позвали.
Взглянув на проход, я вскочил на ноги.
   Камень медленно поднимался, под ним  уже  пролезала  нога.  Дезире  с
Гарри стояли и молча смотрели.
   - Вы ничего не видели? - спросил я, встав рядом.
   - Ничего, - сказал Гарри. - Вот, возьмите  один  из  брусков.  Что-то
будет.
   - Конечно - камень же поднимается, - весело  сказал  я  и  зевнул.  -
Наверняка бросят цветные веревочки, ничего  больше.  Боже!  Как  я  хочу
спать!
   Камень все поднимался,  очень  медленно.  Он  поднялся  на  семьдесят
сантиметров и не остановился.
   - Это будут не цветные веревочки, - сказал Гарри.  -  Или,  если  они
решат спуститься, нам, видимо, пошлют целую  библиотеку.  Для  веревочек
было бы достаточно пятнадцати сантиметров.
   Я кивнул, не  отводя  глаз  от  увеличивающегося  пространства  между
камнем и землей.
   - Значит, переговоры, Гарри. Будь готов ко всему и приготовь  брусок.
Дезире, отойдите в дальний угол и встаньте за скамьей.
   Она отказалась; я настаивал; она топнула ногой от злости.
   - Вы что думаете, я ребенок, чтобы  убегать  и  прятаться?  -  упрямо
спросила она.
   Я не стал терять время на споры.
   - Вы отойдете, - веско сказал я, - или я свяжу вас и отнесу.  Это  не
игра. Нам нужно место, а вы должны быть в безопасности.
   К моему удивлению, она ничего не ответила и быстро послушалась. Потом
мне вдруг пришла в голову одна мысль, и я пошел к  Дезире  за  скамью  в
угол.
   - Вот, - тихо сказал я, доставая красивый кинжал из кармана  и  давая
ей, - в случае чего...
   - Я понимаю, - просто сказала она и взялась за рукоятку.
   К этому времени камень поднялся уже на половину, расстояние  от  пола
было сантиметров девяносто, а он все поднимался. Мы с  Гарри  стояли  по
бокам от него, не выставляясь вперед.
   Вдруг он сорвался с места и побежал к одному из  каменных  сидений  и
схватился за гранитный блок. Я  понял,  чего  он  хотел,  и  понял  нашу
ошибку. Нам давно надо было забаррикадировать проход изнутри, но  теперь
было слишком поздно. Я по  опыту  знал,  как  тяжело  снимать  гранитные
блоки. И я сказал:
   - Так не годится, Гарри. Мы дураки, что не сделали этого  раньше,  но
теперь для этого нет времени. Возвращайся сюда, я не смогу остановить их
один.
   Но, несмотря на мои слова, он продолжал пытаться  и  уже  почти  снял
один блок, но проход был уже открыт, и дальше продолжать было глупо.
   Он снова встал справа от двери, я стоял слева.
   Камень поднимался все быстрее и быстрее. Он  достиг  потолка,  прошел
над ним и быстро исчез, видимо улегшись на место над потолком.
   Мы стояли в ожидании, напряженные и готовые ко  всему.  Дыра  прохода
выходила  в  черноту  пустого  коридора,  в  который  падал  свет  нашей
единственной урны. Мы ничего не услышали и не  увидели,  в  коридоре  не
было никого, но мы не осмелились  выглянуть  в  темноту.  Ожидание  было
мучительным; Гарри не сдержался и выругался, он двинулся к двери,  но  я
вернул его обратно.
   Потом обрушилась лавина, с такой неожиданностью и  грохотом,  что  мы
еле пришли в себя после.
   Припадая к земле, стремясь вперед, ринулись в комнату  люди  и  стали
свирепо кидаться на  нас.  После  стольких  дней  тупого  бездействия  и
безнадежной  апатии  в  моем  мозгу  зажглась  дикая   радость,   сердце
застучало, а я уже поднял брусок и  обрушил  удар,  удар  за  свободу  и
жизнь.
   Удар размозжил голову кому-то, чьи пальцы вцепились в мое горло, и он
соскользнул к моим ногам; но тут же на его месте оказался кто-то другой.
И снова я замахнулся; еще один закачался, повалился к двери и растянулся
там  с  пробитой  головой,  уже  мертвый,  но   в   стоячем   положении,
поддержанный наступающими сзади.
   Если бы проход был на полметра шире, нас бы снесло в один миг. В  том
положении трое или четверо бросались на нас одновременно и нарывались на
золото, которое их предки  принесли  из  дворцов  Хуануко.  Я  ударял  с
бешеной силой; рука орудовала бруском как перышком и  наносила  удары  с
ужасной точностью.
   Гарри сражался как дьявол. Я думаю, я  делал  все,  что  только  было
возможно, но он успевал еще больше и с большим хладнокровием. Я  опускал
брусок на головы, плечи, руки, редко промахиваясь. Гарри разил с бешеной
скоростью. Я видел, как он схватил за горло кого-то, чьи зубы  вцепились
в мое плечо, и, держа его на расстоянии вытянутой руки, сломал  ему  шею
одним ударом. И снова его брусок опустился на черную голову и  потом  на
другую, как кувалда.
   В то время я не знал, что я видел все  это;  кругом  все  извивалось,
стоял кромешный ужас; но потом память восстановила события.
   Их число все  не  уменьшалось.  Моя  рука,  независимо  от  сознания,
поднималась и опускалась. Казалось, что с начала времен  я  был  в  этом
месиве и крушил черноволосые головы  золотым  бруском,  видя  искаженные
лица. Они не останавливались. Один упал; другой появился на его месте; и
еще один, и так нескончаемо.
   По-видимому, они вытаскивали тела упавших снизу, так как баррикады из
тел не образовывалось.
   Я  стал  ослабевать,  и  Гарри  увидел  это,  потому  что   произнес,
задыхаясь:
   - Внимательно, Пол. Спокойно. Они все-таки кончатся.
   Он ударял с удвоившейся силой, продвигался ко мне,  взяв  большую  их
часть на себя, и у меня была передышка.
   Но мы не могли бы держаться дольше. Мозги мои  завихрялись,  и  дикая
тяжесть прижимала меня к земле. Я удерживался на ногах только  благодаря
какому-то неуправляемому инстинкту, воля и понимание отключились.
   И потом, на одну секунду, глаза Гарри посмотрели в мои, и я прочел  в
них то, что ни один из нас никогда бы не сказал. И с бешенством мы снова
кинулись в драку.
   Или инки увидели в нас новую силу и поверили в наше  бессмертие,  или
просто в этот момент давление их спало, я не знаю. Может быть, они,  как
некоторые люди, просто решили, что с них хватит.
   По какой-то причине атака прекратилась с такой же неожиданностью, как
началась; они отпрянули от  прохода;  Гарри  смеялся  им  вслед,  подняв
брусок над головой, они исчезли в темноте коридора.
   Гарри смотрел на то, как я стоял в проходе, раскачиваясь из стороны в
сторону. Мы не могли говорить. Мы  двинулись  в  конец  комнаты,  но  на
полпути ноги мои подогнулись, и я упал на пол. Как сквозь туман я  видел
лицо Гарри, склонившегося надо  мной,  потом  как  сквозь  вуаль  увидел
другое лицо и услышал голос:
   - Пол! Любимый мой! Они убили его!
   Мягкие  белые  руки  обвились  вокруг  моей  шеи,  и  бархатная  щека
прислонилась к моей.
   - Дезире! - задыхаясь, произнес я. - Не надо! Гарри! Нет, я живой...
   Потом я услышал голос Гарри:
   - Все в порядке, старик. Я знаю... Я знал, что она любит тебя. Сейчас
не время об этом говорить. Послушай, Пол, что ты собирался  сделать  для
Дезире - если ты можешь, - они вернутся в любую минуту...
   Эта мысль вонзилась мне в мозг; я поднялся на локоть.
   - У меня нет сил, - еле выговорил я. - Ты должен это сделать,  Гарри,
ты обязан. И быстрее! Кинжал!
   Дезире, кинжал!
   Дальше все было как во сне. Глаза закрывались от  усталости,  которая
овладела всем моим телом. Лицо Дезире исчезло, наступила  тишина,  потом
как бы издалека донесся ее голос:
   - Гарри, сюда! Я не могу найти его! Я уронила его, когда  бежала.  Он
должен быть где-то здесь, на полу...