но коснулся ее губами.
   Потом повернулся и покинул комнату. При этом он не заметил, как  Виви
сделала легкое движение в его  сторону.  Он  даже  не  ответил  на  едва
слышное пожелание доброй ночи, сорвавшееся с ее губ.
   Получасом позже, увидев во фрамуге над их дверью отблеск и поняв, что
в комнате зажгли свечу, он подошел к двери и тихонько постучал.
   - Да? - донесся до него голос Алины.
   - Не надо ли вам чего-нибудь?
   - Нет, не надо, спасибо.
   - Хорошо, спокойной ночи.
   Завернувшись во взятые из соседней комнаты одеяла, Стеттон улегся  на
полу  возле  порога  и  погрузился  в  мечты  о  золотистых  локонах   и
пронизывающих серо-голубых глазах.
 
Глава 2 
ЧЕЛОВЕК С БОРОДОЙ 
 
   На следующее утро улицы Фазилики  являли  собой  немое  свидетельство
опустошения,  произведенного  солдатскими  грабежами  прошедшей   ночью.
Хорошо  еще,  что  командующий  турецкими  силами  сурово  и  решительно
приостановил деятельность своих победоносных войск, иначе  они  сровняли
бы с землей этот небольшой город.
   Повсюду висели на петлях разбитые окна и двери;  улицы  были  усыпаны
мусором и домашней утварью, брошенной в спешке  солдатами,  опасавшимися
после приказа о  прекращении  грабежей  наказания  своего  генерала.  На
тротуарах здесь и там растеклись большие бурые лужи,  как  свидетельство
неудавшегося сопротивления кого-то из горожан; в  деловой  части  города
многие дома были разрушены или повреждены огнем.
   К  этим  последним  принадлежал  и   женский   монастырь,   полностью
опустошенный. То, что от  него  осталось,  представляло  собой  каменный
скелет, выглядевший еще более мрачно в лучах утреннего солнца.
   Но  вид  разрушенного  монастыря  скорее  обрадовал   Стеттона,   чем
опечалил. Он стоял на углу узкой  улицы,  как  раз  напротив  забранного
решеткой окна, в которое влез и через которое бежал накануне вечером.
   Полчаса тому назад он оставил Алину Солини и Виви Жанвур в доме,  где
они нашли убежище от солдат, с целью  установить.,  может  ли  монастырь
принять их обратно. Было очевидно, что не может. Удовлетворенная  улыбка
появилась  на  лице  Стеттона.  Его  приключение,  сказал  он  себе,  не
закончилось волнениями прошедшей ночи.
   По  дороге  обратно  в  приютивший  их  дом  он  попытался  раздобыть
что-нибудь на завтрак  своим  спутницам,  но  оставшиеся  магазины  были
закрыты, к тому же все, что  хоть  сколько-нибудь  напоминало  съестное,
солдаты забрали для собственных нужд.
   Алина встретила его в дверях комнаты, в  которой,  как  она  сказала,
спала Виви.
   В нескольких словах Стеттон поведал  ей  о  разрушенном  монастыре  и
невозможности найти  там  приют  и  кров.  Она  спокойно  выслушала  его
рассказ, с улыбкой подала ему руку и  пригласила  в  комнату.  Когда  он
вошел, Виви, сидевшая в кресле у окна, поднялась с робким приветственным
поклоном.
   -  Монастырь  прекратил  свое  существование,   -   сообщила   Алина,
повернувшись к ней. - Мы не можем вернуться туда.
   - Прекратил существование! - воскликнула девушка, ее лицо побледнело.
- Но как... Вы уверены?
   - Я там был, - сказал Стеттон. - Там ничего нет.
   Одни руины.
   - Что же нам делать? - спросила Виви, нерешительно глядя на Алину.  -
Куда мне идти? У меня нет ни друзей, ни дома - ничего.
   - У вас есть я.
   Стеттон попытался боковым зрением увидеть, как на  это  отреагировала
Алина, но ему не удалось. Алина подошла к девушке и обняла ее за плечи.
   - Не тревожься, Виви, - сказала она, - я Позабочусь о тебе.
   - А у вас... у вас есть дом? - спросил Стеттон.
   - У меня? Нет. - Тон был суровым.
   - А друзья?
   - У меня никого нет.
   - Тогда... если вы позволите... я был бы очень счастлив...
   - Подождите минутку. - Алина сняла руку с плеча девушки и  шагнула  к
Стеттону:
   - Вы собираетесь предложить нам вашу поддержку, месье?
   - Да, - кивнул Стеттон.
   - Тогда, прежде чем вы  продолжите,  я  хотела  бы  кое-что  сказать.
Покинь комнату, Виви.
   Девушка, казалось, была удивлена,  но,  встретив  взгляд  Алины,  без
слова пошла к дверям и, закрыв  за  собой  дверь,  исчезла  в  передней.
Стеттон, оставшись наедине с Алиной, ожидал, что она скажет.
   Какое-то мгновение  молодая  женщина  хранила  молчание,  разглядывая
Стеттона и что-то обдумывая. Потом внезапно сказала:
   - Я полагаю, нам с Виви лучше остаться одним.
   -  Но  почему?  -  Он  запнулся,  искренне  озадаченный.  -  Я  хотел
сказать...
   - Я знаю, что вы могли бы сказать,  но  давайте  будем  искренни,  вы
думаете о многих разных вещах.
   - У меня нет причины быть неискренним.
   - Что ж, тогда... что вы хотели сказать?
   - Только то, что я к вашим услугам. Вы одни, друзей у вас нет,  пойти
вам некуда. Я мог бы быть вам полезен. Я сделаю все, что вы скажете.
   - А почему?
   - Вам нужно, чтобы я назвал причины? -  Стеттон  начинал  чувствовать
некоторое раздражение. - Вы - женщина и в затруднении. А я - мужчина.
   Алина, улыбнувшись, подошла к нему ближе:
   - Не сердитесь на меня. Если я задаю вопросы, то лишь потому, что  по
опыту знаю, насколько они необходимы. Значит, вы совершенно бескорыстны?
   - Да, уверяю вас...
   Алина подошла еще ближе, все еще улыбаясь. Ее глаза смотрели прямо на
Стеттона так же, как вечером, не то с призывом, не то  с  вызовом.  Было
нечто такое в их глубине, что пугало его. Ему хотелось отвести глаза, но
он не мог. Женщина, подойдя к нему вплотную, пробормотала:
   - Совсем бескорыстны?
   - Нет! - вдруг взорвался  он  и,  схватив  женщину  за  руку,  крепко
стиснул ее. - Нет!
   -  А,  значит,  в  вас  все-таки  есть  живая  душа!  Я  начала  было
сомневаться. Возможно, после всего... Но на что вы рассчитывали?
   - А что вы дадите? - откликнулся Стеттон, поощренный ее тоном. Он все
еще держал ее за руку.
   - Я не даю, -  сказала  Алина,  продолжая  улыбаться,  -  я  плачу...
всегда.
   Теперь она была совсем рядом. Он мог бы почувствовать ее  дыхание  на
своем лице. Ее губы раздвинула улыбка, но  прекрасные  глаза  оставались
холодными, а Стеттон ощущал непреодолимое желание увидеть в  них  теплый
отклик. В то же время он чувствовал какое-то странное беспокойство; было
что-то  пугающее  в  том  пристальном,  неподвижном  взгляде,   который,
казалось, взвешивал его на каких-то тайных весах.
   - Вы можете верить мне, - сказал он дрожащим голосом и поднес ее руку
к губам.
   Она отняла руку и села на край кровати:
   - Ну что ж, об этом мы можем поговорить  позже,  когда  вы  заслужите
такое право. Но я должна еще кое-что сказать вам, месье Стеттон.
   Повисла пауза.
   - Предложив мне вашу защиту,  месье,  вы  навлекли  на  себя  большую
опасность, - продолжала она. - Вы нашли меня в женском монастыре. Я ушла
в него не от мира, а от мужчины. Не буду говорить почему, но мы с ним  -
враги. - Серо-голубые глаза вспыхнули, ярко  и  беспощадно.  -  Если  вы
поможете мне, он станет и вашим врагом тоже, а  он  -  человек  опасный.
Больше года он разыскивал меня, и, хотя я воображала, что надежно укрыта
в женском монастыре, я ошибалась. Каким-то образом он  выследил  меня  в
Фазилике; две недели назад, случайно посмотрев в окно,  я  увидела  его,
идущего по улице. - Вот почему я хочу принять  вашу  помощь;  мы  должны
покинуть Фазилику немедленно. Если он найдет меня, то убьет,  если...  -
Она остановилась, многозначительно глядя на молодого человека.
   - Но кто этот человек? - спросил Стеттон  пересохшими  губами.  Плата
для него оказалась все же слишком дорогой.
   - Что до имени, то его я вам сообщить  не  могу.  Разве  недостаточно
того, что я его ненавижу? - Алина, прищурившись,  смотрела  на  него.  -
Если вас это не устраивает, можете оставить меня.
   - Но кто он? - повторил свой вопрос Стеттон,  который,  подобно  всем
людям, кроме разве что героев романов, терпеть не мог тайн. Кроме  того,
напомнила о себе присущая ему осторожность. - Если он найдет нас...
   Серо-голубые глаза вспыхнули презрением.
   - О, если я не стою волнений... - Тут она слегка к нему прижалась.  -
Что ж, месье. Я  полагала,  вы  храбрый.  Значит,  я  ошибалась?  -  Она
улыбнулась.
   Стеттон смотрел на нее, и его осторожность таяла.
   - Скажите мне, что надо делать, - сказал он.
   - Вы поможете мне?
   - Да.
   - Это опасно.
   - Я к этому готов.
   - О! - вскричала вдруг Алина и вскочила на ноги.  -  Если  вы  убьете
его, Стеттон, я полюблю вас! Но - подождите, давайте уточним.  Я  должна
знать, на что вы рассчитываете.
   - Мои глаза должны сказать вам об этом.
   - Они говорят, но... говорят слишком мало.
   - В них любовь.
   - Этого недостаточно.
   Слова были сказаны настолько мимоходом, что Стеттон  не  понял  их...
вернее, не понял бы, если бы не значительность  тона  и  взгляда  Алины.
Именно эта значительность заставила его  сперва  заколебаться,  а  затем
решиться.
   Возможно, вас удивило его решение, но не больше, чем его самого.
   Если бы он услышал только слова Алины Солини  -  их  прямолинейность,
шокирующую определенность - и не услышал, не увидел  ничего  больше,  то
она потеряла бы для него все  свое  очарование,  которое  заключалось  в
поразительном взгляде, в мягких бархатных интонациях,  легких  движениях
рук и плеч, возбуждающих,  завораживающих,  рассчитанных  на  то,  чтобы
зажечь огонь в крови любого мужчины и при этом отвлечь его от мыслей  об
осторожности или грядущей расплате.
   Совсем  не  словами  Клеопатра  убедила  Антония  бросить  империю  и
остаться с ней. Слова никогда не были оружием красивой женщины, да и  не
должны быть им.
   Алина Солини понимала это - она прекрасно  сознавала  свою  власть  и
источник этой власти.
   Ричард Стеттон смотрел на нее. Молодой, тщеславный,  впечатлительный,
он встретил ее взгляд и растерялся. Хотя смысл ее  слов  был  ему  ясен,
надо отдать должное его врожденной осторожности, на  какое-то  мгновение
он все же заколебался.
   Существуют некие вещи, которые на первый  взгляд  представляются  нам
бесценными, хотя, по сути дела, это - дешевка. Нечто подобное  произошло
со Стеттоном.
   Он сказал:
   - Недостаточно того, что я люблю вас?
   - Нет, не это, - опять с улыбкой Алина протянула к нему  руку,  потом
снова уронила ее. - Здесь не может быть двойного толкования,  месье.  Вы
подумали, что я предлагаю вам себя? Возможно, но сначала я должна знать,
что вы за это попросите.
   Стеттон смотрел на нее и ни о чем не мог думать,  только  смотрел.  А
потом неосторожно выпалил:
   - Я прошу вас выйти за меня замуж, мадемуазель.
   - Ах!
   Этот вскрик, нежный и дразнящий, окончательно  свел  с  ума  молодого
человека. Он схватил ее за руку,  совсем  близко  придвинулся  к  ней  и
заглянул ей в глаза. Их взгляды скрестились, словно в страстном объятии.
   - Скажите "да"... - зашептал он. - Я прошу вас выйти за меня замуж...
Скажите "да". Хоть что-нибудь!
   Скажите мне!
   - Да, да, да!
   В этих коротких восклицаниях  были  сразу  и  ласка,  и  обещание,  и
нежность, и покорность. На глаза Стеттона вдруг  навернулись  слезы,  он
ласково обвил ее руками и долго-долго держал в своих объятиях.  Смотреть
на нее было музыкой; касаться ее - песней любви.
   Говорить он не мог. Минуты две  он  хранил  молчание,  чувствуя  себя
потрясенным  наплывом  эмоций,  странных  и  сладких,  но   почему-то...
неудовлетворенным. Он слегка отодвинулся от нее и неожиданно потребовал:
   - Когда?
   В ответ на это проявление страсти на  губах  Алины  появилась  легкая
улыбка.
   - Вам придется подождать.
   - Подождать?
   - Да. Разве я не сказала, что у меня  есть  враг?  Вы  говорите,  что
любите меня; просите меня выйти за вас замуж. Но мы не можем сделать все
сразу. Вы должны осознать, что я в опасности, что первым делом я  должна
бежать отсюда...
   - Ваше счастье - это мое счастье.
   Алина бросила на него быстрый взгляд:
   -  Благодарю  вас.  Итак...  мы  в  опасности.  Но   вы   не   должны
заблуждаться. Я не  сказала,  что  люблю  вас...  хотя...  возможно,  со
временем. Вы предложили мне свою поддержку, я согласилась выйти  за  вас
замуж; пока что это все... это лишь сделка. Сначала следует  подумать  о
нашей безопасности.
   - Ну что ж... - Отступив на шаг, Стеттон не сводил с нее глаз. -  Что
нам делать?
   - Мы должны покинуть Фазилику.
   - Куда вы хотите направиться?
   - Куда-нибудь... постойте. - Алина остановилась, казалось  размышляя.
- В Варшаву. Да, в Варшаву. Это самое лучшее.
   - Но как мы туда попадем? -  возразил  Стеттон.  -  Все  вокруг,  вся
страна - одно сплошное поле битвы. На самом деле...  -  молодой  человек
остановился, осененный  внезапной  мыслью,  -  вам  могут  не  позволить
покинуть город.
   - Кто именно?
   - Турецкая полиция. Оказавшись однажды в ее власти, не так-то  просто
от нее избавиться. Хотя с союзниками... Да,  слава  богу,  они  есть!  Я
увижусь  с  генералом  Нирзанном.  Он  командует   фрейзарами,   которые
присоединились к туркам на время осады города. Он даст мне паспорта... я
уверен в этом.
   - Вы с ним знакомы?
   - Да... немного. Я, знаете ли, состою в армии.
   - А-а. Вы - солдат?
   - Нет.
   - Журналист?
   - Нет, я в некотором роде авантюрист. Искал приключений, а нашел вас,
Алина! Вы позволите мне так называть вас?
   - Как вам угодно, - равнодушно ответила молодая  женщина.  -  Но  что
генерал Нирзанн? Когда вы увидите его?
   - Сегодня... сейчас... немедленно.
   - Это хорошо. Виви и я будем ждать вас здесь.
   Стеттон быстро обернулся:
   - Ах, я совсем забыл о ней! Кто она? Она пойдет с нами?
   - Она сирота. Ее родители - французы. Жанвур был мелким дипломатом  и
погиб где-то на Балканах, оставив Виви на попечение церкви. Я  встретила
ее в женском монастыре. Она очень привязалась ко мне; мы  возьмем  ее  с
собой. А сейчас идите.
   - Да. - Стеттон мгновение колебался, потом наклонился к Алине,  чтобы
поцеловать ее. Но она слегка оттолкнула его, сказав:
   - Нет еще. Наберитесь терпения, - и  таким  холодным  тоном,  что  он
отшатнулся от нее, почти рассерженный.
   Но, взглянув в ее удивительные глаза и подумав о будущем, которое так
много сулило ему, он повернулся и без лишних слов покинул комнату, чтобы
отправиться на поиски генерала Нирзанна. Проходя мимо Виви  в  передней,
он услышал голос Алины, звавший ее обратно.
   Выходя из дома, Стеттон  немного  задержался,  надеясь  встретить  их
странного, бородатого хозяина, но того нигде не было видно.
   Выйдя на улицу, он  быстро  направился  к  центру  города,  понемногу
обретающего нормальный вид, поскольку граждане,  успокоенные  заявлением
турецкого командования, начали  разбирать  завалы  и  очищать  город  от
последствий ночного мародерства.
   За первым же углом, куда он повернул, Стеттон наткнулся  на  солдата,
стоявшего на  страже,  и  узнал  у  него  местонахождение  штаб-квартиры
генерала Нирзанна.
   Пока он шел по узкой, залитой  солнцем  улице,  его  мозг  напряженно
работал, заново проигрывая приключения  минувшей  ночи  и  их  возможные
последствия для него самого.
   Он не знал, что и думать об Алине Солини. Что было  правдой  об  этом
враге, который казался ей таким страшным? Может быть, она  авантюристка?
Или ищет политическое убежище? Или даже скрывается от правосудия?
   Этого он не знал. Зато знал, что боится ее. Эти  глаза,  чью  красоту
затмевал холодный свет какой-то непримиримой ненависти и тайного умысла,
не были глазами ни в чем не повинного человека.
   - Хорошо бы избавиться от нее, - пробормотал Стеттон, поворачивая  на
главную улицу.
   И тем не менее продолжал следовать курсом, указанным солдатом.
   Заглянув в глаза Алины Солини и  почувствовав  пожатие  ее  бархатных
пальцев, он оказался  полностью  в  ее  власти,  невзирая  на  всю  свою
врожденную  осторожность,  которая  время   от   времени   оборачивалась
малодушием.
   - Хорошо бы освободиться от нее, - снова пробормотал он.
   Потом вспомнил опьяняющие обещания ее губ и глаз, когда она  сказала:
"Наберитесь  терпения".  Времени  у  него  было  в  избытке  для   любых
приключений.  Его  отец  -  производитель   продовольственных   товаров,
владелец завода в Цинциннати и офисов  в  Нью-Йорке  -  был  богат  и  в
некотором смысле глуп; каждый из этих фактов подтверждался тем,  что  он
безропотно финансировал двухлетнее путешествие по миру своего непутевого
сына Ричарда.
   Ричард пребывал в Будапеште,  когда  услышал,  что  горы  на  востоке
захватили турки и фрейзары. И он отправился туда в поисках приключений.
   В Маризи он явился в лагерь фрейзаров с рекомендательными письмами из
Парижа и Вены, он сопровождал фрейзаров до самого конца этой  авантюрной
кампании, то есть до того момента, когда они присоединились к туркам при
взятии Фазилики.
   Затем последовали  происшествия  прошлой  ночи.  Он  испытал  наконец
ощущения, которых жаждал, а уж наткнувшись на препятствие в  виде  Алины
Солини, исполнился решимости, граничащей с героизмом.
   Он должен увезти ее из Фазилики прочь от мистического врага, которого
она явно боится, в Москву, или Берлин, или даже в Санкт-Петербург.
   Стеттон направил свои стопы к огромному каменному зданию, окруженному
гвардией для защиты  чести  и  достоинства  генерала  Нирзанна,  который
временно разместил в нем свою штаб-квартиру.
   В первой  же  комнате,  за  холлом  справа,  Стеттон  нашел  генерала
Нирзанна, сидящего за большим столом, на котором в кажущемся  беспорядке
были разложены карты и бумаги. Около  окна  в  дальнем  углу  вполголоса
разговаривала небольшая группа  молодых  офицеров,  у  каждого  на  боку
висела сабля.
   В   глубине   комнаты   громко   стрекотал    телеграф.    Ординарец,
сопровождавший Стеттона, застыл в ожидании, когда генерал  оторвется  от
своих бумаг.
   Генерал  Нирзанн  сидел  склонив  голову,  полностью  погруженный   в
размышления. Это был человек среднего  роста,  сорока  двух-сорока  трех
лет. Густые брови, прямой, длинный,  тонкий  нос,  под  ним  топорщились
закрученные на берлинский манер темно-каштановые усы.
   В его темных, скорее маленьких глазах, когда он поднял их,  адресуясь
к ординарцу, сквозило нетерпение и раздражение. По его  кивку  ординарец
повернулся и покинул комнату.
   - Чем могу помочь? - спросил генерал, пронизывающе глядя на Стеттона.
   Молодой человек приблизился к столу:
   - Я прошу вас об одолжении, сэр.
   - Еще чуть-чуть, и было бы слишком поздно. В чем дело?
   От группы беседовавших у окна отделился  и  подошел  к  ним  один  из
молодых офицеров. Стеттон,  который  не  понял  замечания  генерала,  но
заметил ухмылку на лице офицера,  начал  торопливо,  но  по  возможности
коротко рассказывать о том,  как  нашел  молодую  женщину  и  девушку  в
женском монастыре. О стычке с солдатами он, однако, не упомянул.
   Генерал молча ждал, пока  молодой  человек  закончит  рассказ,  потом
спросил:
   - Чего же вы хотите от меня?
   - Паспорта, сэр, чтобы покинуть город.
   - Кто эти женщины - резиденты?
   - Нет, сэр, они были в женском монастыре; одна - француженка, другая,
я думаю, полячка. Они хотят уехать в Варшаву.
   Какое-то мгновение генерал хранил молчание, опустив глаза на лежавшие
перед ним бумаги, потом опять поднял взгляд на Стеттона:
   - Знаете, месье, это не ваше  дело.  У  вас  было  письмо  от  друзей
принца, вам было позволено сопровождать нас, но только при условии,  что
вы сами ответственны за себя и не станете причинять нам беспокойства.  А
вы уже несколько раз досаждали мне и досаждаете сейчас.
   Кроме того, я не знаю, насколько моя поддержка может  вам  помочь,  -
сегодня вечером я покидаю Фазилику.
   Вы  сказали,  что  намерены  сопровождать  женщин  в  Варшаву.  Прошу
извинить меня, но я предпочел бы, чтобы вы оставались здесь и  досаждали
моему преемнику.
   - Прошу прощения, сэр... - начал было  Стеттон,  но  генерал  прервал
его:
   - Ладно, сделаю. Будут у вас паспорта. Как их имена?