ты не понимаешь -  я  должен
что-то предпринять!
   - Давай-ка вернемся ко мне, - сказал Науманн, взяв Стеттона под руку.
- Обсудим это дело.
   Стеттон неохотно позволил повести себя в обратную сторону. Тут и  там
им встречались мальчишки-газетчики,  выкрикивавшие  новости  о  помолвке
принца с мадемуазель Солини, красавицей русской. На  углу  улицы  стояла
группа людей, по  жестам  которых  нетрудно  было  догадаться,  что  они
обсуждают. Везде были видны улыбающиеся и сияющие лица.
   - Какого черта они все в связи  с  этим  так  счастливы?  -  вопросил
Стеттон.
   - В расчете на будущее, - ответил Науманн.
   На что американец буркнул, что такое за пределами его понимания.
   Придя  в  квартиру  Науманна,  они  начали,  как  выразился   молодой
дипломат, "обсуждать это дело". Сначала Стеттон не желал слышать никаких
доводов. С оттенком этакой бравады он заявил, что для него принц  Маризи
такой же человек, как и любой другой, и что никто и ничто  на  свете  не
может  помешать  ему  отомстить  мадемуазель  Солини,  этой  вероломной,
ненавистной, отвратительной предательнице.
   - Я согласен с тобой, - признал Науманн, - что она такова  и  есть  и
даже более того.  Но  что  ты  можешь  с  этим  поделать?  Ну,  придешь,
расскажешь обо всем случившемся, а какие такие доказательства против нее
ты сможешь привести?
   - Я... я... Да дюжину!
   - Какие, например?
   - Во-первых, я расскажу, что она не родственница  генерала  Нирзанна.
Это была ложь.
   - Как ты собираешься это доказать?
   На лице Стеттона появилось такое выражение, будто  у  него  требовали
доказательств, что Земля круглая.
   - Как я собираюсь это доказать? Зачем? Ты и так это  знаешь.  Она  не
больше родственница генералу Нирзанну, чем я!
   - Совершенно верно, - терпеливо подтвердил Науманн, - но тебе следует
помнить, что генерал умер. У тебя должны быть доказательства.
   Стеттон в результате был вынужден признать, что доказательств у  него
нет.
   - Но ведь можно составить целый  перечень  того,  что  я  рассказывал
тебе! - нетерпеливо воскликнул он. - Как я нашел ее в женском  монастыре
в Фазилике, как она согласилась выйти за меня замуж, как она  выстрелила
в человека с бородой, который спас нас и который, как ты знаешь, был  ее
мужем, как она отравила Шаво...
   Потерявший терпение Науманн перебил его:
   - Но, повторяю, на все это должны быть доказательства - абсолютно  на
все. Ты же сам не верил, что Шаво отравила она.
   - Да, зато теперь верю. Как и в то, что  я  дал  ей  четыреста  тысяч
франков с тех пор, как она прибыла в Маризи.
   - Господи боже! - Науманн смотрел на него с изумлением. -  Не  хочешь
ли ты сказать, что дал ей такую сумму денег? И как? Чеком? На счет?
   - Нет, большей частью наличными и драгоценностями. Чеков не было.
   Науманн пожал плечами и даже всплеснул руками:
   - И опять, где доказательства?
   - Но я лично оплатил аренду дома; сам отдал деньги Дюро. Это кое-что.
   - Не много. Ведь можно сказать,  что  ты  действовал  как  ее  агент.
Стеттон, ты не выдерживаешь критики. Самое же плохое во  всем  этом  то,
что неделю назад ты послал ей письмо с  предложением  брака;  это  самое
сильное оружие, которое она сразу же использует против тебя, как  только
ты что-нибудь скажешь. А других обвинений, с которыми ты мог бы пойти  к
принцу, у тебя  нет.  Если  ты  это  сделаешь,  то  потом  будешь  очень
раскаиваться.
   В конце концов, Стеттон был вынужден согласиться, что друг прав.
   - Будь генерал Нирзанн жив, еще можно  было  бы  что-то  доказать,  -
мрачно сказал Стеттон, и Науманн согласился с ним. - А теперь  -  делать
нечего. Нечего.
   Но жажда мести все еще владела Стеттоном. Он треснул кулаком по столу
и крикнул:
   - Вот что  я  скажу  тебе,  Науманн.  Я  отдал  бы  миллион  долларов
наличными, только чтобы добраться до нее! Клянусь!
   Хмурый Науманн, засунув руки в карманы, стоял у окна  и  рассматривал
Уолдерин-Плейс.
   Услышав слова Стеттона, он повернулся и резко сказал:
   - Так. Есть шанс.
   - Шанс? Что ты имеешь в виду?
   - Шанс добраться до нее, как ты выразился.
   - Во имя Господа, как?
   - Найти Василия Петровича.
   Стеттон стоял, разглядывая приятеля; до него доходило медленно. А тем
временем молодой дипломат продолжал:
   - Ты  рассказывал  мне,  что  он  был  только  ранен  в  тот  день  в
Фазилике... что ты спас ему жизнь. Значит, есть  смысл  рассчитывать  на
то, что он все еще жив и ищет женщину, которая оскорбила  его  и  хотела
убить. Если ты сможешь его найти, он  скорее  проследит,  чтобы  она  не
вышла замуж ни за принца Маризи, ни за кого-нибудь другого. Вот  тебе  и
желанная месть.
   - Но где он может быть?
   - Это вопрос. В Варшаве его нет, это я точно знаю, поскольку  не  раз
писал туда. Но где-то же он  есть.  Ищи  его.  Объяви  по  всей  Европе;
отправляйся сам, авось найдешь какие-нибудь следы. Вполне возможно,  что
он все еще в Фазилике. Найди Василия Петровича, а он завершит остальное.
   - Видит Бог, я так и сделаю! - вскричал Стеттон.
   Они обсудили детальный план поисков. Времени было еще много; согласно
оглашению, свадьба должна состояться  в  конце  июля,  а  сейчас  только
начало апреля.
   Теперь, когда сделаны  были  первые,  сулившие  успех  шаги,  Науманн
признался себе, что в глубине души  имел  собственный,  жизненно  важный
интерес в этом деле и касался он его  любви  к  мадемуазель  Жанвур.  Но
Стеттону  было  не   до   них   с   Виви,   его   голова   была   занята
одной-единственной сверхсложной задачей.
   Во-первых,  они  приготовили  объявление,  которое  Науманн  обязался
разослать во все центральные газеты Европы и России. Оно гласило:
   "Василий Петрович из  Варшавы,  пожалуйста,  немедленно  свяжитесь  в
Маризи или через Берлин с господином Науманном".
   Во-вторых, Науманн передал Стеттону всю возможную информацию, которая
могла бы пригодиться для поисков, и вообще оказал всяческое  содействие,
сожалея, что не может принять личное участие в поисках.
   Он дал Стеттону письма к своему отцу в Берлин и знакомым  в  Варшаве,
Санкт-Петербурге и Париже  и  еще  к  дюжине  людей  из  дипломатических
миссий, расположенных в разных городах. Стеттон предложил обратиться  за
помощью в полицию, но Науманн наложил вето на эту идею, объяснив:
   - Это может быть опасно. Ведь неизвестно,  что  произойдет,  если  мы
найдем его.  Обращение  в  полицию  мы  оставим  в  качестве  последнего
средства.
   Наконец, когда после четырехчасовой  дискуссии  все  было  более  или
менее выстроено, они решили, что Стеттон покидает Маризи немедленно.
   На следующее утро одним из пассажиров  "Зевор-экспресса"  был  мистер
Ричард Стеттон, Нью-Йорк. Целью его путешествия была Фазилика.
 
*** 
 
   Прошло три месяца, прежде чем Стеттон  вернулся  в  Маризи.  К  этому
времени он объехал пол-Европы и почти всю Россию.
   Начал он, как и было решено, с Фазилики. И ничего не нашел.
   Он побывал близ Варшавы, где управляющий имением  Василия  Петровича,
прочитав  письма  Фредерика  Науманна,  встретил  его  с  распростертыми
объятиями.
   Но о своем хозяине ничего сообщить не мог, - абсолютно ничего,  -  он
ничего не слышал о нем примерно с год. Тем не  менее  кое-какие  ключики
управляющий все-таки дал.
   Именно на этом основании  Стеттон  отправился  в  Санкт-Петербург.  И
опять никаких следов.
   Далее он направился в Берлин, где  разыскал  отца  Науманна,  который
высказал ему ряд предположений, но это тоже ни  к  чему  не  привело.  В
конце  концов  и  эта  сумасбродная  идея,  и  это,   судя   по   всему,
бессмысленное занятие превратились в своего рода манию.
   Он побывал в Париже, Риме, Будапеште, Вене, Москве, Марселе, Афинах и
первого июля опять  оказался  в  Варшаве.  Времени  оставалось  мало,  и
Стеттон, утомленный и душой, и телом, решил вернуться  в  Маризи,  чтобы
посоветоваться с Науманном, от которого за все три месяца имел не  более
одного-двух сообщений.
   Он прибыл в Маризи в восемь часов вечера и направился прямо  в  отель
"Уолдерин", чтобы принять ванну, переодеться и пообедать. После этого он
пошел к Науманну на Уолдерин-Плейс.
   Науманн страшно ему обрадовался, но был весьма  опечален  отсутствием
результатов. Стеттон, однако, не желал впадать в отчаяние, заявив, что у
них есть еще почти месяц до свадьбы и что при помощи полиции они все  же
могли бы добиться успеха. Но посреди своей речи он остановился,  увидев,
как удивлен Науманн.
   - Разве ты не слышал? - вскричал молодой дипломат. - Тебя что, совсем
на свете не было? Разве ты не получил дюжину или около того моих  писем,
которые я послал тебе за последние несколько недель? Ты в газеты хотя бы
заглядывал? Дорогой мой друг, бракосочетание принца Маризи и мадемуазель
Солини состоялось две недели назад!
 
Глава 22 
ОПЯТЬ НАЗАД 
 
   В эту ночь Стеттон с Науманном просидели за беседой  в  знакомой  уже
нам комнате далеко за полночь.
   Науманн рассказал о своих неоднократных попытках  увидеться  с  Виви.
Когда его старания наконец увенчались  успехом,  появилась  принцесса  и
приказала ему покинуть дом. Кроме того, после свадьбы принца  германский
министр получил вежливое уведомление, что герр Фредерик Науманн объявлен
в Маризи persona non grata, в результате Науманну уже намекнули,  что  в
течение месяца он будет переведен в  Вену.  Ему  было  отказано  даже  в
визите во дворец, когда он позвонил туда в последней, отчаянной  попытке
увидеть Виви.
   Науманн полагал, что эти и многие другие случаи связаны между  собой,
что причина у них одна. Впрочем, когда  Стеттон  возвращался  к  себе  в
отель, он уже ничего не помнил из рассказа приятеля. Все его мысли  были
только о том, что Алина потеряна для него безвозвратно; он  все  еще  не
мог осознать, как могло случиться, что женщина, которая обещала выйти за
него замуж, которая дарила ему свои поцелуи и шептала слова любви, стала
принцессой Маризи.
   Только теперь впервые он понял всю степень своего безумного увлечения
ею. Оставшись в одиночестве  в  своей  комнате,  он  предался  глубокому
отчаянию. В эту ночь он так и не уснул.
   Утро не принесло облегчения. Тысячу раз за ночь  он  пытался  внушить
себе, что все кончено; что ему следует покинуть Маризи,  и  чем  скорее,
тем лучше. Но решиться на отъезд никак не мог.
   Его преследовало лицо Алины; оно все время стояло перед  глазами.  Он
не понимал, любит он ее или ненавидит; он только чувствовал, что никогда
не сможет забыть ее.
   Потом внезапно его настроение изменилось, и  он  стал  проклинать  ее
всеми известными ему проклятиями. Он  готов  был  уничтожить  ее,  убить
себя, но больше всего хотел отомстить.
   Что же касается Василия Петровича, то Стеттон потерял всякую  надежду
найти его. Кроме всего прочего, в глубине души он был уверен,  что  пуля
Алины в то  незабываемое  утро  в  Фазилике  была  смертельной.  Василий
Петрович мертв, говорил он себе,  поэтому  отомстить  может  только  он,
Стеттон. И он поклялся, что так оно и будет.
   Именно в таком настроении после отвратительного завтрака он вышел  на
улицу. Ему особенно некуда было идти, поэтому, случайно оказавшись возле
Уолдерин-Плейс, 5, он поднялся по лестнице в квартиру Науманна.
   Молодого дипломата не было дома. Стеттон опять вышел на улицу и пошел
по направлению к германской миссии.  Там  он  провел  минут  пятнадцать,
болтая с Науманном, которого тоже нашел в удрученном состоянии духа.
   Бесцельно слоняясь, в одиннадцать часов он оказался на  Аллее,  ломая
голову над тем, куда идти и что делать, и вдруг остановился, обернулся и
обнаружил, что  стоит  прямо  перед  мраморным  дворцом  принца  Маризи.
Выходит, он притащился туда совершенно бессознательно, помимо своей воли
и желания.
   Пока он стоял там, глазея  на  величественные  бронзовые  двери,  его
внезапно охватило сокрушительное желание, которое, по  сути,  бродило  в
его мозгу все это утро. Теперь оно овладело им с  такой  силой,  что  он
даже не решился разобраться в нем.
   По мраморным плитам  он  миновал  бронзовые  ворота  и  передал  свою
карточку слуге,  подошедшему  к  двери,  заявив,  что  ему  настоятельно
необходима аудиенция у принца.
   Его провели широким коридором в приемную  и  оставили  там  ждать.  В
приемной находилось еще несколько посетителей тоже, очевидно,  ожидавших
аудиенции.
   Через несколько минут слуга появился  снова  и  пригласил  одного  из
дожидавшихся следовать за  ним.  Прошло  еще  минут  десять,  и  Стеттон
услышал от дверей собственное имя.
   - Месье Стеттон, теперь принц желает видеть вас.
   Стеттон на некотором расстоянии следовал за слугой по коридору, затем
вверх на один пролет лестницы и далее в  большую,  затянутую  гобеленами
парадную комнату, дух официоза и церемонности которой подчеркивали  даже
ковры, устилавшие полированные полы.
   За столом в огромном кресле из черного  дерева  сидел  принц  Маризи;
чуть поодаль, за столом поменьше, сидел что-то писавший молодой человек.
Когда Стеттон вошел, слуга от дверей громко провозгласил его имя.
   Стеттон пересек комнату и остановился в нескольких шагах от принца.
   Принц не снизошел до приветствия, хотя  не  так  давно  они  три  или
четыре раза обедали за одним столом.
   Вместо этого он поднял глаза и резко спросил:
   - Вы хотели видеть меня?
   - Да, ваше высочество.
   - И что?
   Стеттон поколебался, потом вполголоса сказал:
   - Ваше высочество, наверное, предпочли бы... То, что я хочу  сказать,
предназначено только для ваших ушей.
   - Вы в этом уверены, месье?
   - Совершенно уверен.
   Принц повернулся к молодому человеку за столиком и распорядился:
   - Де Майд, оставьте нас. Вернетесь, когда месье Стеттон выйдет.
   Де Майд без единого слова поднялся и удалился.
   - Пожалуйста, будьте кратки, месье Стеттон, - сказал принц. -  Другие
ждут.
   - Я постараюсь, ваше высочество. - Стеттон воззвал к своей храбрости.
- То, что я скажу, будет для вас, ваше  высочество,  и  удивительным,  и
неприятным, но вы должны поверить, что мой единственный мотив - услужить
вам. Это касается мадемуазель Солини... принцессы, я хотел сказать.
   - Принцессы? - Принц остро посмотрел на Стеттона и нахмурился.
   - Да, ваше  высочество.  Есть  некоторые  весьма  неприятные,  но,  к
несчастью, имевшие место вещи, о которых вы должны знать и о которых,  я
уверен, вы не знаете. Вашему высочеству оскорбительно будет  услышать  о
них, но потом вы будете мне благодарны.
   Принц нахмурился еще больше:
   - Вы хотите сказать, что  у  вас  есть  какие-то  обвинения  в  адрес
принцессы?
   И опять Стеттону понадобилась вся его храбрость. Он твердо ответил:
   - Да, ваше высочество.
   - Какого рода?
   - На это я смогу ответить, только подробно все рассказав.
   - Они серьезны?
   - Да.
   Принц  нажал  кнопку  звонка  на  столе.  Когда  появился  слуга,  он
приказал:
   - Передайте принцессе, что мы просим ее присутствовать.
   Слуга исчез.
   - Но, ваше высочество... - начал было протестовать Стеттон.
   Принц прервал его:
   - Именно так. Я сам управляю своими делами, месье.
   Ожидание длилось пять минут. Стеттон лихорадочно  думал  о  том,  что
должно произойти. Принц просматривал бумаги, лежавшие на его столе.
   Дверь тихо отворилась, и вошла Алина. Наверное, она успела спросить у
слуги о том, кто находится у принца, потому  что,  увидев  Стеттона,  не
проявила не только удивления, но и вообще никаких эмоций. Она  пересекла
комнату и остановилась возле принца, который заговорил первым:
   - Мадам, я послал за вами, чтобы вы услышали то,  что  хочет  сказать
месье Стеттон. Он хочет поговорить о вас. Теперь, месье,  приступайте  и
будьте лаконичны.
   Месье Стеттон вдруг возымел огромное желание провалиться сквозь  пол.
Он осознал, что Науманн был прав - в высочайшей степени прав. Ему нечего
было сказать; он ничего не осмелится сказать.
   По  глазам  принца  он  очень  отчетливо  видел,  что  произойдет   с
человеком, который попытается опозорить женщину, носящую  столь  славное
имя,  без  -  как  выразился  Науманн  -   несомненных   и   немедленных
доказательств.
   Он несколько раз открывал  рот,  чтобы  начать  говорить,  и  не  мог
подобрать слова. Им владело только одно, довольно  позорное,  желание  -
бросить все и сбежать.
   Принц сказал с легким нетерпением:
   - Ну, месье?
   И тут, поскольку Стеттон продолжал молчать, раздался голос принцессы:
   - Ваше высочество,  я  могу  понять  затруднение  и  нежелание  месье
Стеттона говорить при мне. Я очень хорошо знаю, что он желал бы сказать,
и вполне естественно, что он колеблется, стоит ли это  говорить  в  моем
присутствии.  Мне  очень  жаль,  что  он  вообще  посчитал   необходимым
говорить, но ваше высочество уже знает, что я далеко не совершенство.
   Судя по легкой улыбке, которая мелькнула на лице принца, похоже было,
что он совсем не уверен в чем-либо  подобном.  Принцесса  повернулась  к
Стеттону:
   - Месье, если бы вы позволили мне объясниться за вас, я буду рада это
сделать.
   Стеттон кивнул, и на лице его отразилась признательность.
   - Вы, ваше высочество, будете неприятно удивлены тем,  что  я  сейчас
скажу, -  начала  принцесса,  почти  слово  в  слово  повторив  то,  что
несколькими минутами ранее сказал  Стеттон,  -  но  я  надеюсь  на  ваше
прощение, хотя сама я в прощении не нуждаюсь. Я буду кратка.
   Ваше высочество, вспомните день, когда вы  оставили  меня,  -  как  я
думала, навсегда, - ужасно несчастной и  в  слезах.  На  следующий  день
месье Стеттон просил меня стать его женой, и я приняла его предложение.
   Действительно, - принцесса  пристально  посмотрела  на  Стеттона,  не
замечая, что на лице принца появилось выражение удивления, - у  меня  до
сих пор хранится полученное  от  него  письмо,  которым,  ручаюсь  месье
Стеттону, я буду очень дорожить.
   Три дня спустя вы, ваше высочество, зашли ко мне в  ложу  в  опере  и
дали мне повод поверить... то есть сказали мне, что заедете  ко  мне  на
следующий день. В тот же вечер я отказала месье Стеттону. Не отрицаю,  я
заслуживаю упрека;  это  был  несколько  вероломный  поступок,  и  месье
Стеттон имел все основания почувствовать обиду на меня.
   Принцесса  остановилась,  посмотрела  сначала  на  принца,  потом  на
Стеттона, ее прекрасное лицо  было  скромным  и  трогательно  умоляющим.
Принц казался очень удивленным. Глядя на молодого  человека,  он  сурово
спросил:
   - Что же это, месье Стеттон? Вы называете серьезным обвинение женщины
в том, что она изменила свое решение?
   Что  касается  Стеттона,  то  он  потерял  дар  речи.  Гнев  на  свою
беспомощность,   удивление   дьявольской   хитростью   и   поразительной
изворотливостью Алины и совершенно неуместная благодарность за  то,  что
его затруднительное положение разрешилось, -  все  эти  сложные  чувства
повергли его в замешательство. Он молчал.
   Тем временем принц требовательно смотрел на него, ожидая,  когда  тот
заговорит.  Стеттон  хотел  наброситься  на   женщину,   которая   стала
принцессой Маризи, с ожесточенными обвинениями, но не посмел и не  смог.
И кончил тем, что вообще ничего не сказал.
   Не говоря ни слова, он отвесил глубокий поклон  принцу  и  принцессе,
повернулся и пошел к двери.
   Уже дойдя до двери, Стеттон услышал голос позади себя:
   - Пусть он идет, Мишель.
   Еще минута, и он оказался на улице.
   Ну что ж, все кончено. Так он думал. Для него  навсегда  потеряна  не
только Алина, но и  какая  бы  то  ни  было  надежда  на  мщение.  Конец
авантюре, которая должна была бы привести  его  к  алтарю  счастья.  Эта
глава закрыта. Не стоило  бы  тратить  время  на  рыдания  над  пролитым
молоком; к такому, вполне  философскому,  заключению  он  пришел,  когда
добрался до дверей своей комнаты в отеле "Уолдерин".
   Он без аппетита съел ленч, с час прогуливался по  улицам,  еще  часик
поболтал со знакомыми, встреченными на Уолдерин-Плейс.