пишите
подробнейшую справку обо всем, что знаете об этой  организации.  А  завтра
утром ты, Алик, официально передашь эту справку со всеми фотографиями куда
надо.
     - Мы что, сегодня совсем разбегаемся? - спросил Виктор.
     - В двадцать один ноль-ноль общий сбор  у  Спиридонова,  -  оповестил
Смирнов.
     - Так зачем ты нам сейчас мозги пудришь? - законно возмутился Алик.
     - Чтобы ни минуты не теряли, козлы! Наш выигрыш - в опережении.
     - Тогда что мы здесь делаем? - удивился Алик.
     - Воду пьем! - заорал Смирнов. - Потому что пить хочется!
     Вышли  за  предвокзальный  асфальт.   Смирнов   придирчиво   осмотрел
"олдсмобиль". Ни царапинки, ни вмятинки. Делают  же  капиталисты!  Смирнов
влез в капиталистическое чудо и поехал на Петровку.
     Ровно в три Смирнов проник в святая святых московской милиции. Он шел
знакомыми коридорами, встречая  на  пути  незнакомых  людей.  За  какой-то
десяток мгновенных для него лет все  изменилось  в  доме,  где  он  прожил
половину своей жизни. Совсем, совсем недавно каждый встречный здоровался с
ним почтительно, а теперь  граждане  в  погонах  и  без  погон  равнодушно
пробегали мимо неизвестного им хромого старика.
     Леонид Махов покидал свой кабинет по своим неотложным, видимо,  делам
(Смирнов перехватил его в  дверях),  но,  увидев  известного  ему  хромого
старика, переменил решение и пригласил:
     - Прошу, Александр Иванович. - Пропустил в кабинет Смирнова и  сам  в
него вернулся.
     - С богатым уловом тебя,  Леонид,  -  поздравил  Смирнов,  усаживаясь
поудобнее.
     - Откуда вам это известно? - спросил Махов. Он все еще стоял у своего
стола.
     - Слухом земля полнится, - пошлым трюизмом  ответствовал  Смирнов  и,
решив усадить Махова, спросил: - Ты что, очень торопишься?
     - Тороплюсь. Но не  очень,  -  ответил  Махов  и  под  требовательным
смирновским взглядом уселся за стол. - Это вы их мне подставили, Александр
Иванович?
     - Скорее сложившиеся обстоятельства, - поскромничал Смирнов.
     - Все персонажи вашей приватной картотеки у нас  в  предвариловке,  -
сообщил Махов.
     - Сколько было групп?
     - Две.
     - А сколько совершено попыток вымогательства?
     -  Пять,  Александр   Иванович,   пять.   Так   что   все   заявления
подвергавшихся шантажу, соответствовали действительности.
     - Привлекаешь их только по фактам рэкета?
     - А другого у меня нет ничего, Александр Иванович.
     - Ой ли, Леня! А если копнуть?
     - Куда?
     - Вглубь, голубок ты мой, вглубь!
     - Вглубь копают метростроевцы, а мы ведем расследование.
     - Понял тебя. - Смирнов расслабился, положив уставшую хромую ногу  на
выдвинутую палку. - Нас не спрашивают, мы не  сплясываем.  Один  из  двух,
которых ты определил как потенциальных, мордатый такой, в усах, - у вас.
     - У нас. Его сейчас Сырцов треплет.
     - Посмотреть на него можно?
     - Посмотреть - можно, - осторожно сказал Махов.
     - А поговорить?
     - Это уж, если Сырцов  разрешит.  -  Махов  быстренько  устроил  себе
позицию - "я не я, и лошадь не моя".
     - Сырцов мне разрешит, - Смирнов снял ногу с палки,  палку  установил
перпендикулярно к полу, оперся на нее и поднялся. - Он - парень простой, в
полковники не рвется.
     - Не надо  сердиться,  Александр  Иванович,  -  посоветовал  Махов  и
улыбнулся.
     - Я не сержусь. Я огорчаюсь. Какая комната у Сырцова?
     Комната Сырцова была, как и  положено  старшему  оперуполномоченному,
комнатой на двоих. Смирнов просунул личико в дверь, увидел Сырцова, увидел
допрашиваемого  амбала,  увидел  еще  одного  оперативника,  сидящего   за
соседним столом, поздоровался, не входя:
     - Здорово, Сырцов.
     Сырцов недовольно обернулся, узнал Смирнова и по-детски обрадовался:
     - Александр Иванович! Сколько лет,  сколько  зим!  -  И,  поняв,  что
Смирнов входить не собирается, встал из-за стола, вышел в коридор, прикрыл
за собой дверь.  -  Вы  ведь  просто  так  в  нашу  контору  не  заходите.
Что-нибудь срочное?
     - Не столько срочное, сколько необходимое. Дай мне  на  десять  минут
твоего клиента. Мне с ним один на один поговорить надо.
     - Не положено, Александр Иванович, - огорчился Сырцов. - Мне  за  это
Леонид голову оторвет.
     - Он сказал, что на твое усмотрение.
     - Ну, если так, действуйте!
     Сырцов с  напарником  вышли.  Смирнов,  сидя  за  сырцовским  столом,
рассматривал клиента. Рожа поперек себя шире, сонные наглые глаза, богатые
усы - таких в Москве навалом, гривенник за пучок.
     - Чего уставился, козел гнилой? - не выдержал клиент.
     Не отреагировал на  козла  Смирнов,  не  посчитал  это  обидным.  Сам
спросил:
     - Настоящий срок еще ни разу не мотал, зайчик?
     - А тебе какое дело?
     - О деле, которое у меня к тебе, немного позже. Сначала для сведения:
Алексей Борзов был законник. Правда, бывший. Но из закона  вышел  по  всем
правилам.
     - Зачем мне это знать? - спросил амбал. Посерьезнел он, собрался.
     - Я же сказал: для сведения. Потому что ты его убил, скот.
     - Ты кто такой?! Ты кто такой?! - завопил амбал.
     - Я - друг Алексея. И мне сейчас очень хочется  раздавить  тебя,  как
клопа, сучонок. Но я пока этого делать не буду, потому что еще больше  мне
хочется стереть в порошок твоего шефа.
     - Ты кто такой, чтобы меня допрашивать?! -  вопил  амбал.  -  Ты  кто
такой?!!
     -  Не  ори,  -  поморщившись,  попросил  Смирнов.  -  И  слушай  меня
внимательно. Кое-какие косвенные по факту твоего участия в убийстве у меня
имеются. Их, я допускаю, может не хватить для  обвинительного  вердикта  в
суде, но мне-то ясно, что ты убивал. Даже если тебя оправдают по  делу  об
убийстве, ты все равно пойдешь  в  лагеря  за  вымогательство.  Мне  стоит
шепнуть словечко кому надо, и  тебя  в  зоне  ждет  разборка  за  убийство
законника. Надеюсь, ты понимаешь, чем кончится эта разборка.
     - Чего вам от меня надо? - хрипло спросил амбал. Он сломался.
     - Мне надо знать, кто приказал тебе убить Борзова. Удоев? Голубев?
     -  Голубев,  -  признался  амбал.  -  Он  лично  сам   эту   операцию
разрабатывал.
     - А ты убивал.
     - Я не убивал, я технику для подслушивания готовил, а стрелял Жека...
     - Молодец, - с отвращением похвалил амбала Смирнов. - Всех заложил.
     - Мои показания вам не имеют юридической силы, - вдруг сказал амбал.
     - Да ну? - удивился Смирнов, встал, вышел из-за  стола,  приказал.  -
Поднимись-ка.
     Амбал на всякий случай  оторвал  задницу  от  стула.  Смирнов  увидел
братское чувырло совсем рядом,  не  выдержал,  ударил.  Ударил  самшитовой
палкой по амбаловым ребрам. Больно  стало  амбалу,  очень  больно,  и  он,
жалобно и тихо  взвизгнув,  опять  присел  на  стул.  Словесно,  без  слез
заплакал:
     - Безоружного бьешь, старье, да? Безоружного?
     Смирнов, не говоря ни слова, вышел в коридор. Привалившись  спиной  к
косяку, у двери стоял Сырцов. Увидел Смирнова, сказал горестно:
     - Заделали вы меня, Александр Иванович, ох, как заделали...
     - А ты ничего не слышал и раскручивай свой рэкет спокойненько.
     - Себе-то, к сожалению, не скажешь: я не слышал. Я слышал.  -  Сырцов
пожал протянутую Смирновым руку и решительно шагнул в свою комнату.
     Смирнов устроился передохнуть в закутке для незадачливых  посетителей
этого замечательного учреждения. Он сидел, положив подбородок  на  рукоять
палки и закрыв глаза. Отвратительно он себя чувствовал, так отвратительно,
что хотелось блевать. Не открывая глаз,  не  открывая  рта,  он  тихо-тихо
стонал. Не помогало. Тогда он открыл глаза, поднялся  и  постарался  вслух
себя убедить в том, что:
     - Это все оттого, Смирнов, что ты не жрамши и не спамши.


     Он проснулся в двадцать один ноль-ноль, потому что на него  смотрели.
Он открыл глаза и осознал, что спал одетым  на  гостинном  диване  в  доме
Алика Спиридонова. Осознав это, увидел терпеливо сидевших рядом с  диваном
Алика, Романа и Виктора.  Они  сидели  и  молчали  в  ожидании,  когда  он
проснется сам. Он проснулся  окончательно  и  зевнул.  Очень  не  хотелось
вставать.
     - На твоем примере убеждаюсь, что старость - не  радость,  -  объявил
Казарян.
     - Да иди ты... - послал его куда-то Смирнов,  спустил  ноги,  помотал
мутной головой и решил: - Пойду умоюсь.
     Он пустил холодную струю себе на затылок и  так,  согнувшись,  терпел
долго. Замерз  до  дрожи,  прекратил  издевательство  над  собой,  жестким
полотенцем беспощадно вытер волосы.  Глядя  в  зеркало,  бережно  расчесал
жидкую свою  шевелюру  и,  причесываясь,  понял,  что  настроение  у  него
неплохое, рабочее настроение.
     Сначала  рассматривали  казаряновские  фотографии.  Фотографии   были
доброкачественны и убедительны. Потом Смирнов распорядился:
     - Читай, Алик.
     Алик читал минут  пятнадцать.  Слушали  внимательно,  потому  что  по
порядку изложенная, по пунктам осмысленная,  в  перспективе  рассмотренная
история эта оказалась страшненькой и таила в себе  смертельную  опасность.
После затяжной паузы Смирнов уважительно признал:
     - Хорошо поработал, Алик.
     -  Общевато  несколько.  Конкретики  бы  прибавить,  -  не   мог   не
покритиковать Виктор.
     - Нам нужен предупреждающий об  опасности  документ,  который  завтра
должен быть официально передан в соответствующую комиссию республиканского
парламента известным журналистом Александром Спиридоновым.  Этот  документ
имеется. А конкретику... Конкретику,  если  она  понадобится,  предоставим
комиссии после веселых приватных  бесед  с  некоторыми  фигурантами  этого
дела. - Смирнов, сам того не ощущая, вновь  стал  действующим  милицейским
полковником,  разрабатывающим  серьезную  операцию.  -  Беседы  эти  будут
проведены в параллели со спиридоновским визитом в комиссию.  Фигуранты,  я
думаю, после нашего посещения базы сегодня же поспешно вернулись в Москву.
     - И самого главного трясти будем? - спросил Казарян.
     - Если бы он был самым главным! Он  всего  только  главный  над  этим
спецназом. - Смирнов поднял глаза на Казаряна, поморгал ими, размышляя.  -
Нет, Рома, подождем его реакции на наши завтрашние действия.
     - А если уйдет? - Казарян был деловит. К нему тоже вернулась сыщицкая
молодость.
     - Некуда ему уйти. Да и не будет он даже пытаться. Не дурак -  твердо
знает, что жизнь уже прожита. Итак, завтра мы  нагло  -  чем  раньше,  тем
лучше - посещаем дорогих наших друзей. Я трясу Голубева,  Виктор,  Федоров
за тобой, а ты, Рома, займешься Бартеневым.
     - Каким Бартеневым? - не спросил - ахнул Виктор.
     - Режиссером твоим, Виктор, - объяснил Казарян. -  Дурачком-всадником
на белом коне.


     Ровно в девять утра, игнорируя вопросы привратницы,  Смирнов  миновал
вестибюль-оранжерею, поднялся в лифте на шестой этаж и позвонил  у  нужной
ему двери.
     Открыл сам Семен Афанасьевич. Был от в стеганом  шелковом  халате,  и
пахло от него яичницей: недавно проснулся, завтракал сейчас.
     - Чем могу быть полезен? - сказал он строго.
     - Многим, - приветливо откликнулся Смирнов и представился,  будто  не
ведая, что собеседнику все известно о нем: -  Полковник  МУРа  в  отставке
Смирнов.
     Руки он Голубеву, правда, не подал. Не желал ручкаться и тот, ответно
представляясь:
     - Полковник государственной безопасности в отставке  Голубев.  Слушаю
вас.
     - В дверях? - поинтересовался Смирнов.
     - Прошу, - вынужденно пригласил Голубев и царственным  жестом  указал
на кресла в холле. Уселись, по стариковски усаживаясь надолго. И повторно:
- Слушаю вас.
     - Запалил я тебя, Сема, с  двух  концов  запалил,  -  ласково  сказал
Смирнов.


     ...Виктор, развалясь,  сидел  в  привычном  уже  для  себя  кресле  и
рассматривал квартирку-бонбоньерку. На Диму он не глядел, неинтересно  ему
было на него глядеть. Дима,  устроившись  напротив,  был  тих  и  потерян:
ничего хорошего он не ждал от Виктора и от жизни. Виктор наконец остановил
блуждающий свой взор. На фотографии остановил.
     - Зря ты эту фотографию в открытую на  стену  повесил,  -  сказал  он
Диме.
     - Это почему же?
     - Мужичок-то, который лошадку под уздцы держит, исчез бесследно.
     - А я здесь причем?
     - Я как раз и хочу узнать в подробностях: причем здесь ты.


     ...Казарян  вошел  в  битком  набитую  холуями  режиссерскую  комнату
съемочной группы и - патриарху все позволено - невежливо распорядился:
     - А ну, все отсюда! Мне с вашим режиссером один  на  один  поговорить
надо!
     Холуи разом посмотрели на своего режиссера - как,  мол,  быть?  -  но
режиссер на них не обращал внимания. Он улыбался Казаряну. Холуи вымелись.
     - Излагай, Суреныч, что надо, - предложил режиссер.
     Казарян уселся за его стол (режиссер, как большой художник, валялся в
кресле), смел со столешницы тыльной стороной  ладони  только  ему  видимые
крошки и спросил грустно:
     - Дрюня, ты - дурак?
     - Хорошо начинаем разговор, - отметил режиссер.
     - Закончим его еще лучше, - пообещал Казарян.


     Семен Афанасьевич Голубев, слушая Смирнова, то собирал свой  роток  в
куриную гузку, то, не раскрывая губ, раздвигал  его  в  идиотское  подобие
улыбки.
     - Ты же профессионал,  Сема,  зачем  же  надо  было  так  следить  на
квартире Олега? - горестным вопросом  определил  главную  промашку  своего
собеседника Смирнов.
     - Не было никакого журналиста, и, следовательно, моей ошибки не было,
- раскрыл свой нервический рот Голубев. - Разговор ни о чем, милиционер.
     - Ошибаешься, Сема. Журналист  был  потому,  что  в  редакции  газеты
имеется вариант его  статьи,  в  которой,  как  гипотеза,  рассматривается
существование организации, сильно смахивающей  на  вашу.  Ну  да,  Олег  -
перекати-поле,  человек  без  корней.  Но  не  бомж,  столь  любимый  вами
человеческий тип, Сема. Так что был журналист Олег,  и  есть  его  статья.
Стоит только всерьез начать разматывать гнусную историю его ликвидации,  и
эта история вкупе со статьей станет сенсацией для демократической прессы.
     - А ты еще спрашиваешь, зачем я наследил, - усмехнулся Голубев.
     - Лично самому идти надо было?
     - Нет у меня людей, которые  могли  бы  квалифицированно  с  бумагами
разобраться.
     -  А  у  тебя  большой  опыт,  приобретенный  во  времена  борьбы   с
диссидентами,  -  догадался  Смирнов.  Что   собираешься   делать,   Сема?
Хозяйка-то квартиры опознает тебя на раз, два, три.
     - Будешь шить мне убийство этого журналиста?
     - И убийство Алексея Борзова. И убийство Сергея Воропаева, и убийство
подручного твоего конюха-мальчишки...
     - Алиби у меня, милиционер. По всем перечисленным тобою случаям.
     - Ну, естественно, на кой ляд самому стрелять! Но ведь есть  и  такой
вид преступления, как организация убийства. И  здесь  ты  не  отвертишься.
Взятый за рэкет  Вячеслав  Калинов  уже  рассказал  мне,  что  операцию  с
Алексеем Борзовым разрабатывал ты, - не сдержался Смирнов, рявкнул: -  Ты,
паскуда!
     - Рассказал, а не показал, - спокойно разобрался в нюансах Голубев. -
Большая разница.


     Виктор утомился, обрабатывая Федора так, чтобы ни на лице, ни на теле
известного эссеиста не было следов насилия. Последний  раз  врезал  -  как
точку поставил - ребром ладони по почкам, кинул тряпичного Диму в кресло и
сам устроился напротив. Отдыхать. Быстренько отдохнул и спросил:
     - Будешь давать показания?
     Не мог сейчас отвечать на вопросы Дмитрий Федоров. Он плакал от боли,
размазывая слабой рукой по искаженному  лицу  слезы  и  сопли.  Брезгливый
Виктор не в силах был наблюдать эту постыдную и отвратительную картину. Он
поднялся, прошел к окну и стал смотреть, как существуют на  улице  простые
советские люди. Люди существовали нормально. Отметив это, Виктор  вернулся
на место, по пути яростно отфутболив изящный низенький китайский стульчик,
о который больно ударился. Стульчик взлетел и упал, сломав себе ножку.
     - Зачем же вещи портить? - подал голос Дима.
     - Вещи -  это  что!  Я  тебя  так  испорчу,  что  кинематографическая
общественность  не  узнает!  -  пообещал  Виктор.  -  Ну,  будешь   давать
показания?
     - О чем конкретно? - тихим голосом спросил Дима.
     - Как вы Серегу Воропаева убивали...
     -  Я  не  убивал,  -  быстро  возразил  Дима,  перебивая.  Но  Виктор
продолжал:
     - Как вы мину убрали, узнав, что Серега не будет делать подсечку, как
его у болота подстерегли, как в топь скинули.
     - Не был я у болота! Я в машине сидел. Славка один все сделал!
     - Вот об этом собственноручно и напиши. Где у тебя бумага и ручка?
     - А можно, я на машинке печатать буду? Мне так удобнее.
     - Валяй на машинке, раз удобнее...


     - Знаешь, Дрюня, когда я понял, что ты бездарный  режиссер?  -  задал
вопрос Казарян, не ожидая ответа, продолжил: - Лет пятнадцать  тому  назад
мы с тобой случайно встретились в универмаге в парфюмерном отделе. И ты, и
я приобретали дефицитную зубную  пасту  "Колинос".  Ты  тогда  только  что
вернулся из заграничной командировки и гордился очень, что познал  Европу.
В связи с этим, не отходя от стойки, ты авторитетно  сказал  мне:  "Теперь
весь мир чистит зубы этой пастой". Ты сказал это,  совсем  не  ощущая,  не
представляя себе ужасающего и величественного  зрелища:  четыре  миллиарда
жителей Земли одновременно выдавливают из четырех миллиардов тюбиков пасту
на  четыре  миллиарда  зубных  щеток,  и  все  четыре   миллиарда   землян
одновременно начинают чистить зубы. Ты сказал просто  слова,  которые  все
говорят. Ты - не режиссер, Дрюня.
     - А ты - бывший мент, Суреныч. И только, - режиссер  Андрей  Бартенев
(он уже сидел на стуле напротив Казаряна) ощерился. - И я тебя не боюсь.
     - Ты и презрения без фальши сыграть не можешь. Ты бездарен во всем. Я
же тебя вычислил с первого захода, конспиратор вшивый! Нельзя же было  так
напрямую  директору  картины  вместо  Никифорова  эту   команду   Голубева
подсовывать! И кто же на студию пропуск рэкетиру Вячеславу Калинову  лично
заказывает? Дурак только!
     - Этим ни черта не доказано, Суреныч.
     - Хочешь фотографии покажу? - вдруг предложил Казарян.
     - Какие еще фотографии?
     - Ты - среди спутников в лагере спецназа. Хочешь?
     - Покажи, - упавшим голосом сказал режиссер.


     Председатель парламентской комиссии,  ознакомившись  с  фотографиями,
сложил их в пачечку и вновь вернулся к справке. Он не перечитывал  ее,  он
ее   перелистывал,   останавливаясь   на    отдельных,    видимо,    особо
заинтересовавших его деталях. Алик сидел напротив  и  рассматривал  своего
давнего приятеля, ставшего совсем  недавно  государственным  деятелем,  от
которого зависела судьба  страны,  судьба  россиян,  его,  Алика,  судьба.
Действуй, деятель, действуй!
     - Действуй, деятель, действуй! - повторил Алик вслух.
     - О чем ты? -  рассеянно  спросил  председатель,  отложив  справку  в
сторону.
     - Я о том, что ты сейчас в растерянности и не знаешь, как тебе  быть.
Нужен поступок, Игорь. Сейчас, сию минуту. Их надо  опередить,  им  нельзя
давать прятать концы. Они скользкие, они могут уйти.
     - Сегодня же я собираю комиссию на экстренное заседание.
     - Да не заседать надо, надо на место с экспертами выезжать!
     - Мы примем решение и сделаем официальный  запрос  в  соответствующие
ведомства. Мы ведь постоянно требуем соблюдения законности и поэтому  сами
должны поступать по закону.
     - Только бы не опоздать, Игорек!
     - Будем стараться, Александр. Вот и  все,  что  я  могу  сейчас  тебе
сказать.


     Смирнов вылез из "олдсмобиля", отошел метров на десять,  обернувшись,
полюбовался в последний раз удобным этим средством передвижения,  вздохнул
сожалеючи и, поднявшись на три ступени, проник в щеголеватый особнячок  на
Ордынке.
     Секретарша, по-сестрински улыбаясь,  кивала-здоровалась  и  разрешала
пройти в каби